000
ОтложитьЧитал
Глава XXX
О том, как Пикквикисты познакомились и подружились с двумя юношами ученых профессий, как они увеселялись вместе с ними на коньках, и о том, как, наконец, расстались они со своими гостеприимными друзьями.
– Ну, Самуэль, – сказал м‑р Пикквиль, когда поутру на другой день после описанных нами событий в спальню его вошел м‑р Самуэль Уэллер с мыльницей и полотенцем в руках, – какова погодка?
– Морозит, сэр.
– Очень?
– Вода в рукомойнике, с вашего позволения, превратилась в глыбу льда.
– Это нехорошо, Самуэль; погода, выходит, прескверная, – заметил м‑р Пикквик.
– Напротив, сэр, это очень хорошо, и погода выходит чудодейственная для всякой твари, у которой есть шерстка на теле, как говорил один белый медведь, собираясь танцевать на льду, – возразил м‑р Уэллер.
– Я приду через четверть часа, – сказал м‑р Пикквик, развязывая снурки своей ермолки с кисточками.
– Очень хорошо, сэр, сюда приехали сегодня два костореза.
– Два – чего? – воскликнул м‑р Пикквик, усаживаясь на своей постели.
– Два костореза, сэр.
– Что это за косторезы? – спросил м‑р Пикквик, не понимая, о каких предметах, одушевленных или неодушевленных, – говорит его слуга.
– Как? Неужели, сэр, вы не знаете, что такое косторезы? – воскликнул м‑р Уэллер. – Всему свету известно, что косторезами называют лекарей, которых ремесло в том состоит, чтобы резать кости разумных животных. Есть дураки, которые называют их костоломами; но это не совсем хорошо.
– A! так это хирурги? – сказал м‑р Пикквикь, улыбаясь.
– Не совсем так, эти, что внизу, еще не вполне хирурги: они покамест еще куроцапы.
– Это что еще?
– Как? Вы и этого не смыслите? Куроцапами, сэр, называются молодые хирурги, которые еще не навострились резать разумные кости.
– А, они студенты хирургии, так, что ли? – сказал м‑р Пикквик.
– Так, вы не ошиблись: сюда действительно приехали сегодня два молодых студента медицины, – подтвердил м‑р Уэллер.
– Приятная новость, очень приятная, – сказал м‑р Пикквик, энергически бросив ермолку на одеяло. – Это, без сомнения, прекрасные молодые люди с умом, изощренным наблюдениями, и эстетическим вкусом, усовершенствованным науками. Я рад, Самуэль, очень рад.
– Они курят сигару у кухонного очага, – сказал Самуэль.
– А! – заметил м‑р Пикквик, потирая руками, – молодые люди с живыми чувствами, народ разбитной, на все руки. Вот это я люблю.
– Один из них положил свои ноги на стол и потягивает водку из огромного стакана, a другой, – у него, сэр, очки на носу, – держит между своими коленями боченок с устрицами и пожирает их, как голодный волк, бросая раковины в жирного парня, который между тем спит себе спокойно в темном углу за печкой. Забулдыги, сэр.
– У гениальных людей бывают свои странности, Самуэль! – сказал м‑р Пикквик строгим тоном. – Можете удалиться.
Самуэль махнул рукой, поклонился и ушел. Через пятнадцать минут м‑р Пикквик явился в столовую к завтраку.
– Вот он, наконец! – воскликнул старик Уардль при виде ученого мужа, – Пикквик, рекомендую тебе братца мисс Арабеллы Аллен, м‑ра Бенджамена Аллена. Мы зовем его попросту – Бен, и ты сам, если хочешь, можешь употреблять эту же кличку. A этот джентльмен, искренний друг его, м‑р…
– М‑р Боб Сойер, если позволите, – перебил м‑р Бенджамен Аллен.
И, после этой рекомендации, молодые люди захохотали общим хором.
М‑р Пикквик поклонился Бобу Сойеру, и Боб Сойер поклонился м‑ру Пикквику. Затем Боб и искренний его друг принялись с пламенным усердием за поданные кушанья, между тем как м‑р Пикквик, в свою очередь, принялся наблюдать внимательно обоих молодых людей.
М‑р Бенджамен Аллен был довольно толстый и плотный молодой человек с черными, коротко обстриженными волосами и белым круглым лицом. Нос его был украшен синеватыми очками, a шея – белой косынкой. из-под его черного, однобортного сюртука, застегнутого на все пуговицы до самого подбородка, выглядывали туго-натянутые гультики серо-пепельного цвета и потом – пара не совсем исправно вычищенных сапогов огромного размера. На краях сюртучных обшлагов, несмотря на чрезмерную их краткость, не было ни малейших следов манжет и лебединая шея молодого человека не обнаруживала никаких украшений вроде воротничков рубашки. Вообще наружность м‑ра Бена казалась несколько истасканною, и от него страшно несло табаком.
М‑р Боб Сойер, облеченный в какую-то синюю хламиду фантастического фасона, похожую отчасти на сюртук и отчасти на фрак, ярко обнаруживал своей осанкой и манерами одного из тех молодых джентльменов, которые курят на улицах днем и бушуют на них ночью, которые, при всяком удобном случае, заключают дружественные союзы с трактирными служителями и отличаются другими подвигами и деяниями более или менее забавного свойства. Он носил пестрые панталоны и широкий двубортный жилет, a вне дома обыкновенною его спутницею была толстая сучковатая палка с огромным набалдашником из красной меди. Лишния украшения, в роде каких-нибудь перчаток, он презирал с постоянным упорством и вообще имел вид, несколько похожий на внешность Робинзона Крузо.
Таковы были две личности, с которыми познакомили ученого мужа, когда он занял свое место за столом.
– Превосходное утро, господа, – сказал м‑р Пикквик.
М‑р Боб Сойер, в знак согласия, слегка кивнул головой и тут же попросил у своего товарища горчицы.
– Вы сегодня издалека, господа? – спросил м‑р Пикквик.
– Из «Голубого льва» в Моггльтоне, – скороговоркой отвечал м‑р Аллен.
– Вам бы не мешало приехать к нам вчера вечером, – заметил м‑р Пикквик.
– Не мешало бы, – отвечал Боб Сойер, – да только мы подпили малую толику. Настойка была чудо как хороша; не так-ли Бен?
– Отличная настойка, – сказал м‑р Бенджамен Аллен, – сигары тоже недурны, a поросячьи котлетки – просто объяденье, – не так ли, Боб?
– Ну да, что в рот, то спасибо, черт их побери! – отвечал Боб Сойер.
Затем оба друга с удвоенною ревностью принялись опустошать остатки завтрака, как будто воспоминание о вечерней оргии содействовало сильнейшему возбуждению их аппетита.
– Царапнем, Боб, – сказал м‑р Аллен, наливая своему товарищу рюмку джину.
– Царапнем, – подхватил м‑р Сойер и тут же залпом выпил рюмку.
Несколько минут продолжалось молчание, нарушаемое лишь стуком вилок и ножей.
– Удивительная вещь, я всегда бываю ужасно голоден после рассечения трупов, – проговорил м‑р Боб Сойер, озираясь кругом.
– И я тоже, – подтвердил м‑р Бен Аллен, – особенно если субъект не слишком поврежден.
М‑р Пикквик слегка вздрогнул.
– Кстати, Боб, – сказал м‑р Аллен, – окончил ты эту ногу?
– Не совсем, – отвечал Сойер, доедая жареного цыпленка, – нога демонски мускулистая и почти вся сгнила. Это будет феномен в своем роде.
– Право?
– Я тебе говорю.
– Я бы на твоем месте вырезал на ней свое имя, – сказал м‑р Аллен, – ты препарируешь отлично. Мы делаем складчину еще для одного трупа, и реестр почти полон. Кадавр будет образцовый, только никто не берется препарировать голову. Не хочешь-ли ты, Боб?
– Нет, слуга покорный, тут не оберешься возни, – сказал м‑р Сойер.
– Нечего и говорить, – возразил Аллен, – работы много; зато и голова была бы на славу.
– Пусть отдадут мне мозг, если хотят, a от черепа отказываюсь.
– Тсс, господа, тсс! – воскликнул м‑р Пикквик, – дамы идут, я слышу.
В эту минуту вошли в столовую все молодые леди, воротившиеся с утренней прогулки. Их сопровождали господа Снодграс, Винкель и Топман.
– Ах, это Бен! – воскликнула Арабелла таким тоном, который выражал больше изумление, чем удовольствие при виде брата.
– Приехал за тобой, – отвечал Бенджамен. – Завтра домой.
М‑р Винкель побледнел.
– Арабелла, разве ты не видишь Боба Сойера? – спросил м‑р Бенджамен Аллен тоном упрека.
– Ах, извините, м‑р Сойер, – сказала молодая девушка, грациозно протягивая руку другу своего брата.
Ненависть просверлила сердце м‑ра Винкеля, когда он увидел, как неуклюжий и дерзкий соперник пожимает ручку мисс Арабеллы.
– Братец, был-ли… был-ли ты представлен м‑ру Винкелю? – спросила молодая девушка робким тоном, при чем девственный румянец живописно заиграл на её щеках.
– Нет, но если тебе угодно, я представлюсь сию же минуту, Арабелла.
Говоря это, м‑р Бен Аллен сделал церемонный поклон м‑ру Винкелю, тогда как м‑р Винкель и Боб Сойер обменивались между собой косвенными взглядами подозрений и немых угроз. Прибытие новых гостей и последовавшее затем внутреннее беспокойство м‑ра Винкеля и черноглазой девицы в меховых полусапожках могли бы, по всей вероятности, на несколько времени расстроить общую веселость, если бы чрезмерная игривость м‑ра Пикквика и радушная заботливость хозяина не привели в порядок обыкновенного хода дела на хуторе Дингли-Делле. Скоро м‑р Винкель втерся в благосклонность Бенджамена и даже успел перекинуться дружескими приветствиями с м‑ром Сойером, который, в свою очередь, начал постепенно одушевляться после двух стаканов портвейна и даже рассказал, к удовольствию всей компании, презанимательный анекдот относительно того, как недавно в их клинике срезывали шишку с маковки одного почтенного джентльмена, обратившегося к искусству их профессора, знаменитого доктора медицины и хирургии. После этого анекдота, объясненного и дополненного критическими замечаниями, все джентльмены и леди снова уселись за стол, куда теперь жирный парень, кроме портвейна, поставил еще несколько бутылок портера и огромный графин вишневки.
– Ну, господа, – сказал старик Уардль, подкрепивший себя обильными возлияниями вишневки, – что вы думаете на счет катанья на льду, который теперь – вы это видели – прозрачен, как хрусталь, и гладок, как стекло. Времени у нас вдоволь.
– Я думаю, что это будет превосходная штука, – заметил м‑р Бенджамен Аллен.
– Забава джентльменская, – подтвердил м‑р Боб Сойер.
– Вы катаетесь, Винкель? – сказал Уардль.
– На коньках?
– Разумеется.
– Да… нет… да, – отвечал м‑р Винкель заикаясь. – Давненько не пробовал.
– О, я уверена, вы катаетесь, м‑р Винкель, – заметила Арабелла. – Я ужасно люблю смотреть на эту забаву.
– О, это должно быть очаровательно! – воскликнула другая молодая девица.
Третья заметила, что это должно быть грациозно, a четвертая выразила положительное мнение, что мужчины рисуются, как лебеди, на высоких коньках.
– Мне бы, конечно, было очень приятно, – проговорил м‑р Винкель довольно нерешительным тоном, – но здесь у меня нет коньков.
Но это возражение встретило убедительные опровержения. М‑р Трундель и жирный парень возвестили в один голос, что у них внизу, под лестницей, дюжины две превосходнейших коньков, и м‑р Винкель, если ему угодно, может выбирать любые.
– В таком случае извольте, я очень рад, – сказал м‑р Винкель, причем на его лице выразились несомненные признаки огорчения и досады.
Чрез несколько минут все джентльмены и леди, в сопровождении старика Уардля, отправились веселой группой на живописный берег пруда, покрытого толстым слоем льда, откуда жирный парень заранее озаботился смести снеговую насыпь, образовавшуюся в продолжение ночи. М‑р Боб Сойер первый выступил на сцену и, овладев коньками с искусством, совершенно непостижимым для м‑ра Винкеля, принялся описывать, не переводя духа, чрезвычайно забавные пируэты и вензеля, к невыразимому наслаждению м‑ра Пикквика, м‑ра Топмана и всех девиц, внимательно следивших за каждым движением молодого человека. Скоро приняли в этой забаве деятельное участие старик Уардль и м‑р Бенджамен Аллен, вызвавшие громкие рукоплескания, когда удалось им, при содействии Боба Сойера, счастливо окончить некоторые мистические эволюции, весьма похожия на шотландский национальный танец, называемый Reel.
Все это время м‑р Винкель, с лицом и руками, посинелыми от холода, старался утвердить пятки своих ног на оконечности коньков, в чем весьма деятельно помогал ему м‑р Снодграс, опутывая его ремнями спереди и сзади, хотя значение всей этой операции оставалось для него таинственной загадкой, потому что, говоря правду, ни один из пикквикистов не имел правильной идеи об этой странной и вовсе не ученой забаве, придуманной, вероятно, сельскими жителями от нечего делать. Как бы то ни было, однако ж, несчастные коньки, при содействии м‑ра Уэллера, были наконец, укреплены, завинчены, и злополучный м‑р Винкель поднялся на ноги.
– Ладно, – сказал Самуэль одобрительным тоном, – теперь, сэр, марш на середину и покажите этим господам, как обходиться с такими вещами.
Но м‑р Винкель уцепился за плечи Самуэля с отчаянием утопающего и проговорил дрожащим голосом:
– Постойте, Самуэль, постойте, любезный!
– Что еще?
– Как что? Разве вы не видите, как скользко.
– Иначе и не может быть на льду.
– Да ведь этак, пожалуй, упадешь так, что костей не соберешь.
– Э, полноте, как это можно! Махните рукой, да и катай-валяй. Смелость города берет. Держитесь крепче, сэр.
М‑р Винкель, без сомнения, понимал всю важность этих наставлений; но его организм обнаруживал, по-видимому, непобедимое желание опрокинуться навзничь, затылком вниз и ногами кверху.
– Как неловко, Самуэль… Право, эти проклятые коньки никуда не годятся, – говорил заикаясь м‑р Винкель.
– Нет, сэр, они вполне исправны, – возразил Самуэль, – только вам следует держать ухо востро.
– Что-ж ты, Винкель, – закричал м‑р Пикквик, совсем не подозревавший великой опасности, какой подвергался его друг… Пошевеливайся, приятель, – дамы хотят видеть, как ты отличишься.
– Погодите, я сию минуту, – отвечал м‑р Винкель, делая страшную гримасу.
– Да уж пора, сэр. Начинайте с Богом! – проговорил м‑р Уэллер, стараясь высвободиться из объятий несчастного джентльмена.
– Погодите, Самуэль, одну минуту! – говорил м‑р Винкель, сжимая еще крепче в своих объятиях верного слугу. – У меня дома чудесный фрак и панталоны, совсем новенькие, вы их можете взять себе, Самуэль.
– Покорно вас благодарю, – отвечал м‑р Уэллер.
– Зачем же вы скидаете свою шляпу, Самуэль? – сказал скороговоркой м‑р Винкель, – благодарить можно и в шляпе, не отнимая от меня своей руки… a впрочем, не стоит благодарности. Сегодня, для праздника, Самуэль, я обещался подарить вам пять шиллингов, перед обедом вы получите эти деньги.
– Вы очень добры, сэр, – отвечал м‑р Уэллер.
– Только уж вы сперва поддержите меня, Самуэль, да покрепче, сделайте милость, – продолжал м‑р Винкель: – вот так. Мне нужно только разъехаться, a там уж авось ничего. Не скоро, Самми, не слишком скоро.
И м‑р Винкель, перегнутый и дрожащий, покатился, при содействии Уэллера, по гладкой поверхности льда, представляя из себя довольно жалкую фигуру, ничуть не похожую на лебедя, одаренного завидною способностью путешествовать по воде, как по суше. Все бы однако ж, вероятно, имело благополучный и даже поэтический конец, если бы, в одну из критических минут м‑р Пикквик не вздумал закричать на противоположном берегу:
– Самуэль!
– Что вам угодно, сэр? – спросил м‑р Уэллер.
– Идите сюда. Мне вас нужно.
– Ну, сэр, ступайте одни, – сказал Самуэль. – Старшина, вы слышите, зовет меня. Ступайте с Богом.
Сделав отчаянное усилие, м‑р Уэллер высвободился из насильственных объятий пикквикиста, и при этом движении произвел довольно сильный толчок в спину м‑ра Винкеля. Оставленный на произвол слепой судьбы, злополучный джентльмен быстро покатился в самый центр танцующей компании, в ту минуту, когда м‑р Боб Сойер выделывал чудодейственные прыжки, поражавшие своей ловкостью всех зрителей. М‑р Винкель прямо разлетелся на него, и в одно мгновение оба юноши с громким треском шарахнулись наземь. М‑р Пикквик бросился на место катастрофы. Сделав ловкое движение, Боб Сойер немедленно поднялся на ноги; но, к несчастью, м‑р Винкель ничего не мог сделать в этом роде. Оконтуженный падением, он сидел и барахтался на льду, употребляя тщетные усилия вызвать улыбку на свое лицо, обезображенное судорожными корчами.
– Вы не ушиблись? – спросил м‑р Бенджамен Аллен с великим беспокойством.
– Немножко, – сказал м‑р Винкель, разглаживая растрепанные волосы.
– Не пустить-ли вам кровь? – сказал м‑р Бенджамен с большим участием.
– Нет, покорно вас благодарю, – отвечал м‑р Винкель.
– Но без этого может произойти воспаление, опасное для вашей жизни, – возразил студент хирургии. – Право, всего лучше пустить вам кровь.
– Нет, нет, уверяю вас, совсем не лучше, покорно благодарю.
– Ну, воля ваша, не пеняйте на меня.
– Вы что об этом думаете, м‑р Пикквик? – спросил Боб Сойер.
Ученый муж был взволнован и сердит. Подозвав к себе м‑ра Уэллера, он сказал суровым тоном:
– Отнимите у него коньки!
– Зачем? Я ведь только-что начал, – возразил м‑р Винкель.
– Отнимите у него коньки! – повторил м‑р Пикквик решительным тоном.
Такое повеление не допускало никаких возражений, и м‑р Винкель безмолвно должен был повиноваться. Самуэль развязал ремни и высвободил его ноги.
– Поднять его! – сказал м‑р Пикквик.
Самуэль пособил несчастному подняться на ноги. М‑р Пикквик отступил на несколько шагов и энергическим движением руки заставил м‑ра Винкеля подойти к себе. Затем, устремив на него пытливый взгляд, великий муж произнес довольно тихо, но чрезвычайно внятно и раздельно следующие достопримечательные слова:
– Сэр, вы шарлатан.
– Что?
– Вы шарлатан, сэр. – Скажу проще, если вам угодно, – вы обманщик, сударь мой.
С этими словами м‑р Пикквик медленно повернулся на своих пятках и присоединился к своим друзьям.
Этим временем м‑р Уэллер и жирный парень, с своей стороны, также привязав коньки, вышли на каток и катались на нем из конца в конец самым мастерским и даже блистательным манером. В особенности Самуэль Уэллер обнаружил необыкновенный талант, когда принялся выделывать фантастическую эволюцию, известную под техническим названием «Стук-ту-ру-рук» и которая собственно состоит в искусстве скользить на одной ноге, тогда как другая должна по временам производить на льду почтальонский стук[8]. Эта экзерциция продолжалась очень долго, и были в ней такие привлекательные стороны, которым от души позавидовал м‑р Пикквик, тем более, что от продолжительного стоянья на открытом воздухе кровь начинала холодеть в его жилах.
– Вам, конькобежцам, я думаю, ни почем зимние морозы, – сказал он м‑ру Уардлю, когда этот джентльмен, задыхаясь от усталости, окончил свои чудные эволюции, которыми удалось ему решить несколько загадочных проблем на льду, где ноги заступали для него место математического циркуля.
– О, да, это удивительно как полирует кровь, – отвечал Уардль. – Не хочешь-ли и ты покататься?
– Я катался встарину, когда был мальчиком; но теперь это было бы для меня опасным подвигом, – сказал м‑р Пикквик.
– Вот вздор, какие тут опасности? Попытайся, любезный друг.
– Как это будет мило, м‑р Пикквик! – закричали дамы. – Берите коньки и пристыдите эту молодежь.
– Мне бы очень приятно, сударыни, доставить вам это удовольствие, – возразил м‑р Пикквик, – но я лет тридцать сряду не занимался этими вещами, и было бы теперь…
– Пустяки, брат, пустяки! – сказал Уардль, схватив опять свои коньки с судорожной поспешностью, которая характеризовала все его поступки. – Марш, марш! Я побегу вперед.
Бросившись на лед, разбитной старик перегнал в одну минуту и м‑ра Уэллера, и жирного парня.
М‑р Пикквик раздумывал весьма недолго. Одушевленный воспоминаниями юных лет, он снял свои перчатки, положил их в шляпу, махнул рукой и быстро покатился по льду, притопывая по временам своею левою ногою. Затем, овладев коньками, ученый муж весьма искусно описал два огромных полукруга, при чем зрители и зрительницы сопровождали его залпом дружных рукоплесканий.
– Баста, Пикквик! Давайте теперь кататься без коньков; ты мастер, я вижу, на все руки, – закричал Уардль. – За нами, господа!
Это было сигналом для новой, чрезвычайно забавной потехи, открытой стариком Уардлем, который с необыкновенной быстротой покатился на обеих ногах, размахивая притом обеими руками. За ним последовал м‑р Пикквик, a за ним Самуэль Уэллер, a за ним м‑р Винкель, a за ним м‑р Боб Сойер, a за ним жирный парень, a за тем, наконец, м‑р Снодграс, успевший доказать самому себе, что в забавах этого рода заключается великая поэзия жизни. Все засуетились, забегали, закружились и закатались с такою бешеною ревностью, как будто от этой экспедиции могла зависеть судьба настоящих и грядущих поколений на Дингли-Делле.
Но здесь, как и везде, всего интереснее было видеть, как забавлялся сам м‑р Пикквик, удостоивший подчинить себя условиям игры, которая, по-видимому, оживила все силы его души. С каким беспокойством озирался он вокруг, когда сзади напирал на него какой-нибудь джентльмен, угрожавший своим быстрым стремлением опрокинуть его навзничь, и какою лучезарною улыбкою озарялось его добродушное лицо, как скоро удавалось ему счастливо добираться до противоположного конца расчищенной площадки, откуда опять и опять начинался его рысистый бег! Случалось, однако ж, и довольно часто, что ученый муж, уступая влиянию неотразимого толчка, опрокидывался головою вниз и ногами кверху, и тут всего назидательнее было наблюдать, как он поднимал свою шляпу, перчатки, носовой платок, и как опять становился в общий ряд, обнаруживая такой энтузиазм и такое молодечество, с которыми ничто в свете не могло сравниться.
Катанье на льду была в полном разгаре, и смех на берегу достигал крайних пределов, как вдруг, совсем неожиданно, послышался сильный треск. Мигом джентльмены, обгоняя один другого, повыскочили на берег, молодые леди завизжали, м‑р Топман испустил пронзительный крик. Огромная масса льда совсем исчезла под водою, и на поверхности воды заколыхались шляпа, перчатки и носовой платок м‑ра Пикквика, и это было все, что для глаз ошеломленных зрителей осталось от ученого мужа.
Грусть и отчаянная тоска изобразились на всех лицах: мужчины побледнели, дамы почти совсем лишились чувств; м‑р Снодграс и м‑р Винкель, сцепившись руками друг с другом, смотрели с невыразимым беспокойством на плачевное место, где погиб их предводитель, между тем как м‑р Топман, не теряя времени по-пустому, бросился со всех ног к Менор-Фарму и закричал изо всей силы: «Пожар! пожар!» Он основательно рассчитывал, что на этот крик мигом сбегутся толпы народа с баграми и дрекольями, чтоб вытащить из воды утонувшего джентльмена.
В ту самую минуту, когда старик Уардль и м‑р Самуэль Уэллер приближались осторожными шагами к провалу, образовавшемуся на льду, a м‑р Бенжамен Аллен и неизменный друг его Боб Сойер держали втихомолку хирургическую консультацию относительно неизбежной необходимости пустить кровь молодым девицам, упавшим в обморок, – в эту самую минуту, к величайшему утешению всей компании, показались на поверхности воды плечи, голова, лицо и даже очки, принадлежавшие м‑ру Пикквику.
– Подержитесь минуточку… не больше одной минуты, – проревел м‑р Снодграс.
– О, да, минуточку, умоляю вас, почтенный друг наш, ради меня, – заревел глубоко растроганный м‑р Винкель.
Мольба этого рода, в настоящем случае, была довольно неуместна, так как можно было рассчитать наверное, что м‑р Пикквик непременно заблагоразсудит поддержать себя на поверхности воды, если не для своих друзей, то, по крайней мере, ради спасения себя самого.
– На дне, что-ль, стоишь ты, приятель? – сказал Уардль.
– Разумеется на дне, – отвечал м‑р Пикквик, стряхивая воду с головы и лица: – я упал туда спиною и сначала никак не мог подняться на ноги. Уф!
Толстый слой глины, облепивший спину м‑ра Пикквика, служил неоспоримым подтверждением его слов, и это обстоятельство окончательно успокоило всю компанию, не исключая молодых девиц, из которых, к счастью, еще ни одна не успела погрузиться в глубокий обморок, чего, впрочем, искренно желали оба хирурга. Когда, наконец, жирный парень, озаренный светлой мыслью, припомнил и во всеуслышание объявил, что глубина воды нигде на всем пруду не превышает двух аршин, джентльмены, все наперерыв, бросились спасать несчастного старца, и при этом каждый из них оказал чудеса храбрости, проворства и силы. После дружной и неугомонной возни, сопровождавшейся треском льда и брызгами воды, м‑р Пикквик был весьма счастливо выручен из своего неприятного положения и, к общему удовольствию, поставлен на сухую землю.
– Пропала его бедная головушка, – воскликнула Эмилия, – он наживет смертельную горячку.
– Бедный старичок! – сказала Арабелла. – Позвольте закутать вас этою шалью, м‑р Пикквик.
– Вот это, в самом деле, всего нужнее для тебя, любезный друг, – сказал Уардль, – кутайся хорошенько и беги со всех ног домой, прямо на теплую постель.
Двенадцать шалей явились в одно мгновение к услугам великого человека. Самуэль Уэллер выбрал три или четыре потолще и, окутав своего господина с головы до пяток, повел его на Менор-Фарм, при чем глазам зрителей представлялся редкий феномен пожилого джентльмена, промокшего до костей и лишенного обыкновенных статей туалета, свойственных его возрасту и полу.
Но было теперь довольно некстати думать о соблюдении светских приличий, и м‑р Пикквик, подстрекаемый Самуэлем, бежал, не переводя духа, до самых ворот Менор-Фарма, куда гораздо раньше его прибыл м‑р Топман, успевший переполошить весь хутор ужасной вестью о пожаре. Старушка Уардль, пораженная смертельным страхом, была теперь глубоко и непреложно убеждена, что кухня и весь задний двор объяты пламенем: это бедствие всегда рисовалось самыми яркими красками в воображении достопочтенной праматери семейства, и теперь с замиранием сердца думала она, что скоро камня на камне не останется от её родового пепелища.
М‑р Пикквик успокоился не раньше, как в своей постели, когда ермолка с кисточками появилась на его просушенной голове. Самуэль Уэллер развел в камине великолепный огонь и принес обед в спальню своего господина. С обедом явился и пунш, в котором приняли деятельное участие все пикквикисты и старик Уардль. Веселая попойка продолжалась до глубокой ночи, до тех пор, пока ученый муж не захрапел богатырским сном в присутствии своих друзей.
Поутру на другой день м‑р Пикквик, к общему благополучию, проснулся совершенно здоровым и невредимым, так что в организме его не обнаружилось ни малейших признаков ревматизма. Пользуясь этим случаем, м‑р Боб Сойер весьма основательно заметил, что горячий пунш может служить самым лучшим предохранительным средством от всех видов и родов простудных лихорадок, и если бывает иногда, что этот целительный напиток не оказывает своего спасительного действия, то единственно потому, что страждущий субъект, зараженный предразсудками, не решается употребить его в достаточном количестве. С этим мнением совершенно был согласен и м‑р Пикквик.
С наступлением утра веселые гости Дингли-Делля должны были разъехаться каждый в свою сторону. Такие разъезды, как известно, представляют много поэтических сторон для школьника, меняющего классную залу на родительский дом; но тяжело падают они на сердце взрослых людей. Смерть, эгоизм, житейские рассчеты и бесчисленные перемены фортуны разрывают каждодневно счастливые группы, связанные узами дружбы, и разбрасывают их но всем концам земного шара. Впрочем, мысли этого рода не имеют ни малейшего отношения к настоящему предмету. Мы хотим только известить благосклонного читателя, что все джентльмены и леди, гостившие на Менор-Фарме, разъехались по своим домам. М‑р Пикквик и его ученики заняли еще раз свои места на империале моггльтонского дилижанса; Арабелла Аллен отправилась к месту своего назначения – куда именно, мы не знаем, но м‑р Винкель очень хорошо знал. Ее сопровождали братец Бенжамен и закадычный друг его, м‑р Боб Сойер.
Но перед окончательной разлукой студенты медицины отвели в сторону ученого мужа, и м‑р Боб Сойер, пропихнув свой палец в одну из петель его сюртука, сказал с таинственным видом:
– Где вы живете, почтенный?
М‑р Пикквик отвечал, что его настоящая квартира в гостинице «Коршуна и Джорджа».
– Мне бы хотелось, старик, заманить вас в мою собственную резиденцию, – продолжал Боб Сойер, – согласны-ли вы навестить меня?
– С величайшим удовольствием, – отвечал м‑р Пикквик, – питомцы муз и жрецы Эскулапа имеют полное право на мою внимательность.
– В таком случае, вот мой адрес, – сказал м‑р Боб Сойер, вынимая визитную карточку из своего жилетного кармана, – Лант-Стрит, в Боро, подле матросского трактира. Пройдя Сент-Джорджа, поверните за угол на Большую улицу. Небольшой дом, крытый черепицей.
– Очень хорошо, я найду, – сказал м‑р Пикквик.
– Приходите через две недели в четверг и затащите с собой других ребят, – сказал м‑р Боб Сойер. – Ко мне в тот вечер соберется несколько молодых ученых медицинской профессии.
М‑р Пикквик сказал, что ему будет очень лестно познакомиться с молодыми учеными медицинской профессии; Боб Сойер протянул ему руку, и они расстались дружелюбно.
Между тем как м‑р Пикквик совещался таким образом с молодыми людьми, м‑р Винкель шептал что-то на ухо Арабелле Аллен, a м‑р Снодграс разговаривал втихомолку с мисс Эмилией Уардль; но что было предметом этих таинственных бесед, для нас покрыто мраком неизвестности. Во всю дорогу, на обратном пути в Лондон, оба джентльмена хранили глубокое молчание, вздыхали очень часто и даже не вкушали ни пива, ни настойки. Из этих фактов наблюдательная читательница может вывести заключения, какие ей угодно.