000
ОтложитьЧитал
Глава II
Целина
Еще вчера я был поглощен мыслями об экзаменах, но уже сегодня с однокурсниками мы обсуждаем участие в работе студенческих строительных отрядов. Между разговорами примеряли парадную форму одежды: она для юношей и девушек была единая, защитного цвета, на нее нашивались шевроны – принадлежность к ССО в целом и членство конкретного отряда вуза. Ткань не плотно облегала руки, ноги и туловище, так что резкие движения корпуса и конечностей не подвергали опасности швы и пуговицы. Перетянутая широким армейским ремнем форма была каждому к лицу, поскольку она не выделяла специфические особенности фигуры. Эмблема студенческого отряда носилась на левом рукаве куртки. В конце 70-х годов появляются трафаретные картинки во всю спину куртки, отражающие символику отряда и место его дислокации. На нашей парадной одежде было указано: «Целина-67». Ветераны отрядов отличались значками в виде мастерка с указанием года и географического места пребывания, значки крепились на лацкане куртки с левой стороны.
На дебаркадере Казанского вокзала шумно двигалась взад и вперед разноголосая студенческая толпа. Окрики носильщиков, быстро и ловко сновавших с тюками и тележками, мимолетные обрывки обыкновенных вокзальных разговоров, шарканье нескольких сот ног о плиточный помост – все это вместе с прибытием поездов на соседние платформы сливалось в утомляющую своим ритмическим однообразием суету. У дверей плацкартного вагона, предназначенного для нас, стояли молодые люди, в нетерпении ожидая третьего звонка. Один из них, высокий, тонкий, в очках, Сан Саныч, держал под руку чернявого красавца с гитарой через плечо. Борода напустил на себя важный вид, полнолицый с ухоженным лицом дымил дорогой сигаретой, провожающие лишь изредка перебрасывались веселыми шутками и напутствиями. Между нами было много общего: двухлетнее обучение в одной группе привело на вокзал за целый час до отхода поезда тех, кто оказался среди провожающих. Разговоры, которые обыкновенно ведутся при прощании, затихают, все уже давно переговорено, начало митинга по случаю отправки эшелона ждали с минуты на минуту. Наконец поступила команда к построению, прозвучали напутственные слова чтить традиции первых целинников.
Под звуки духового оркестра, исполняющего марш «Прощание славянки», суета на платформе заметно усилилась, шум мгновенно возрос до галдения, застучали буфера вагонов, точно кто-то раза два встряхнул огромными железными цепями, и поезд тронулся. Наши провожающие махали руками вслед уходящему эшелону, до тех пор, покуда не затерялся последний вагон.
С момента размещения пассажиров в вагоне вступал в права сухой закон. Володя Куманев, мы его звали Кума, тот, что стоял с Сан Санычем, красавец с гитарой, был в ударе. При разговоре он слегка заикался, но как только брал в руки семиструнную и начинал исполнять песню, близкую текущему моменту, препятствия в произношении слов исчезали.
Пел он самозабвенно, его бархатный баритон поплыл по вагону и заполнил собой окружающее пространство. Слова и мелодия уводили нас на строительство железной магистрали на Кия-Шалтырь: «А над Урюпом гудит холодный ветер…» Грохот колес, мелькающий пейзаж куда-то исчезают, как предрассветный туман, и мы, пассажиры плацкартного вагона, попадаем в другое измерение, убегая от обид и от тоски…
Кума, коренной москвич, учился в соседней группе, но дружбу водил больше с теми, кто лето посвящал дальним краям, к их числу относилась и наша неразлучная четверка. Бывают люди, от присутствия которых становится уютно, спокойно и светло. Кума был из их числа, слащавость ему претила, он знал меру во всем.
По истечении суток изменилась погода, дождь за окном то закончится, то начнется. Дует ветер, колышет ковыль в такт громкому и неторопливому стуку колес поезда – тадым-тадым, – так и кажется, что их стук указывает на какую-то непостижимую степь – там она, там она, Великая степь…
Моего слуха достигает голос из «Фейсбука» Натальи Никольской: «Читаю и думаю, а перо какое замечательное, ведь можно решиться и на более внушительный формат творения! Подумайте, не у каждого встретишь такой подаренный талант!» «Готовый рассказ, – вторит Наталье Амирбек, – продолжайте дальше! Скажу честно: у вас дар не только искусного рассказчика, вы готовый писатель!»
Столица целинного края встретила нас унылым пейзажем, где глазу не за что было зацепиться. Впрочем, долго мы в ней не задержались, конечный пункт назначения нашего отряда – совхоз имени Калинина Коргалжынского района. Покидая пределы областного центра, попадаешь в объятия бескрайних казахских степей, отживший сезон травы покрывает землю иссохшим золотом сухостоя, а какой запах, запах полыни. Воспоминания о казахской степи почти стерлись из моей памяти. Я не был там более пятидесяти лет. А вот чувство своей причастности к большим событиям, происходившим в те времена, особенно в тех местах, сохранилось. Десятки тысяч добровольцев поехали в Сибирь и Казахстан поднимать целину, чтобы полностью обеспечить страну хлебом. Конец 50-х годов был обозначен эпохой подъема целины. Тогда мы еще не знали, надо было это делать или нет, но идея была заманчивой: накормить всю страну хлебом и даже сделать его бесплатным в общественном питании. Все было брошено на освоение целинных и залежных земель, страна не жалела ни средств, ни техники.
Разместились мы на первом этаже двухэтажного здания, неразлучной измайловской четверкой, пятый – Володя Скопин, он проживал в одном блоке с нами в общежитии, и шестой – Саша Чернов.
Просторная комната с двумя окнами и одной лампочкой под потолком, железные кровати, знакомые нам по проживанию в Измайлове, удобства во дворе. Работали мы на разных объектах. Бугор занимал привилегированное положение – мастер отряда, Борода с Сан Санычем – мастера по дереву и кровельным работам, Володя владел навыками кирпичной кладки, мы с Сашей специализировались на бетонных работах. Впрочем, это не значило быть закрепленным за одним объектом, одни возводились, другие завершались, и нас вполне могли направить на новое место по мере возникающих потребностей без учета нашего профиля. Не обходилось без травм. Как-то Володя при подаче кирпича зашиб руку, врач отряда Тамара велела ему взять паузу на несколько рабочих дней.
Тяжело было вставать утром: просыпаясь, в первые минуты испытываешь такие страшные боли в шее, спине, в руках и ногах, что кажется, будто только чудо сможет заставить тебя встать и сделать несколько шагов. Утренняя гимнастика помогала ускорять процесс включения организма в рабочий ритм. Борода продолжал принимать контрастный душ, а Сан Саныч, покуривая сигарету «Стюардесса», предлагал ее Бугру, тот отвечал: «У меня Opal». Дружный смех заряжал оптимизмом не только нас, но и окружающих, наша комната пользовалась повышенным вниманием среди бойцов отряда.
Каждый узнавал для себя что-то новое, интересное из рассказа и показа бывалых. Один из студентов отличался не только ростом около двух метров, но и демонстративно выкручивал единственную лампочку с патроном, пальцами брался за оголенные контакты и находился под напряжением без видимых последствий. Повторить его трюк желающих не было. Тут же решали некоторые производственные вопросы: Борода перенял опыт шабашников (о которых я поведаю позже) в возведении лесов при строительстве жилых домов. Не отходя от кассы, как говорится, брал карандаш и четко изображал два треугольных конверта – проставлял размер в один метр, одной плоскостью они плотно прилегали к стене, другая предназначалась для настила, – в угол конверта упирались две прочные стойки. Оставалось надежно ограничить пространство с тыльной стороны рабочего. Монтаж лесов происходил в короткое время, демонтировались леса и того проще, разборкой стоек.
Мы возводили зерносклад, строили жилые дома и достраивали Дом культуры. На одном из объектов мне с напарником поручили забетонировать фундамент для установки токарного станка. Ничего хитрого, соорудили опалубку, изготовили бетон, установили анкерные болты, забетонировали несущее основание и доложили мастеру о выполнении работы. Оказалось, анкерные болты подлежат трудоемкому демонтажу из-за небрежности при их установке – размеры не совпали, обида и стыд на себя из-за наплевательского отношения к делу. Вручную долбили бетон, сорвали руки, затратили время и ресурсы, зато урок извлекли на всю жизнь.
Наша работа совпала с завершением деятельности шабашников, они приезжали ранней весной, про них так и говорили: грачи прилетели. Секреты отъявленной халтуры они не скрывали, так же как и умелой организации труда.
Начну с халтуры. В опалубку под фундамент выкладывали бут, засыпали его песком и цементом и поливали водой. Такой фундамент мог развалиться сразу после снятия опалубки. Приходит на ум старый анекдот. Развалилось вновь построенное здание, идет судебный процесс, судья вопрошает: «Вода, вы присутствовали при строительстве?» Вода, затем песок подтвердили свое присутствие. «Ответчик цемент, как вы объяснитесь?» – «А я тут причем, меня вообще там не было».
Отдельные здания строились из жженого кирпича, внутренняя часть кладки заполнялась битым кирпичом, затем шла стяжка, и пятый тычковый ряд укладывался для связки. Темпы «строительства» таких объектов были масштабные, авторский надзор отсутствовал, местное начальство закрывало на это глаза. Но некоторые разумные приемы труда мы усовершенствовали: к примеру, изготовление раствора «врукопашную», как мы говорили. Стены зерносклада высотой два с половиной метра площадью тысяча двести квадратных метров предстояло бригаде возвести из бутобетона. В академических аудиториях мы изучали математические принципы постройки сложных машин при использовании шести простых машин. Отдельные из них, такие как: рычаг, ворот, клин, блок, наклонная плоскость – мы творчески использовали методом эмпирического исследования, классик его назвал методом «светильника в руках путника, идущего в темноте». Начинали с малого: машину песка смешивали с одной третью цемента (впоследствии довели до трех машин), перелопачивали в одну сторону, затем в обратную. Эллипсоидная воронка с равной величиной уклона венчала сухую смесь, которая заполнялась водой. Цемент с песком мало-помалу пропитывались, одна из сторон начинала приобретать консистенцию сметаны. Чтобы придать управляемость процессу, противоположную сторону ограничивали подпорной стеной из сухой смеси, поэтапно вырабатывали раствор и подавали его в опалубку с бутом. Выставлять опалубку доверяли классным специалистам, умеющим добиться плотного прилегания деревянных щитов, исключающего деформацию и искажение геометрии по горизонтали и вертикали, по основанию крепили металлической проволокой, по верху бруском, рубероид препятствовал утечке раствора сквозь щели. Между щитами складировали бут с зазорами для проникновения раствора.
Садимся, на чем стоим, фотографироваться бригадой. Лица загорелые, веселые, позади нас возведенная каменная стена, щиты будут сняты завтра, левее трап, обозначенный едва заметными ступенями.
Лестничные трапы прогибались под тяжестью подсобников с грузом, пот градом, некогда смахнуть. Спина ноет, пальцы рук скрюченные, бывало, так замучаешься с утра до ночи, что к вечеру ног под собой не слышишь.
И вот последнее ведро раствора в опалубке, работа останавливается. Я с наслаждением распрямляю спину и с удовольствием думаю о том, что уже переболел ту первую боль во всех мускулах, которая так сказывается в первые дни, когда с непривычки только втягиваешься в работу.
Пишу и вытряхиваю из своей памяти технологические детали, но главным образом – лица моих друзей. Один из них – мастер творить замес Саша Чернов, в 2004 году его включили в энциклопедию «Лучшие люди России», он на первом плане крайний слева. В пилотке – тот, который стойко переносит высокое электрическое напряжение, справа от него – подросток, склонный к правонарушениям. Вовсе он не трудный, просто попал под влияние улицы, мы это поняли во время общения с ним в бригаде, нотаций от нас он не слышал, общались с ним на равных. Неслучайно впоследствии он запросто, как со старыми друзьями, общался с нами в общежитии, прикипел. Крайний справа, на втором плане – отрядный заводила Кума, улыбаясь смотрит в мою сторону, я крайний слева. Самый загорелый среди нас – бригадир Женя Харитонов. Кто-то из друзей кричит: «Скорей бы утро да снова на работу!» (Смех.) Другой: «Лучше нет на белом свете того, чтоб завтра на работу не пойти!»
Параллельно с возведением стен бригада, в которой трудились Борода с Сан Санычем, строила элементы шатровой крыши на земле. Строили их по чертежам (чертежи легко читались, Арустамов научил), соотносились с фактическими габаритами склада, это был тот случай, когда семь раз отмеряли и один раз отрезали. Изготовленную ферму подъемный кран подавал на стену, и закрепляли ее распорками и рейками – и так по всей длине склада. Боковины с двух сторон при подъеме закрепляли штырями и скобами, крепко-накрепко.
– Не слышу стука молотков, – звучал зычный голос неунывающего Сан Саныча. – Поднажмем, – продолжал он. Шумливый был, но ненавязчивый.
Конец рабочего дня, мы в предвкушении принять душ, вода снимет накопленное напряжение, а ужин восстановит затраченную энергию. Столовая расписана лозунгами и пародиями. Карикатурно пузатый буржуй жует рябчика, левой рукой он держит бутылку виски и сигару. Стол вагона-ресторана ломится от деликатесов: черная икра, семга, салаты, ананас, хлеб, картошка фри. В окно видны вагоны, и первый из них валится под откос.
Ешь ананасы, рябчиков жуй,
День твой последний приходит, буржуй.
Графика у студентов была на высоте, и они ею пользовались с большой фантазией.
Грубо сколоченный стол с Х-образными ножками накрыт раскрашенным ватманом, на нем гастрономические изыски семи цветов радуги, прозрачность полиэтиленовой пленки умиляет глаз и сохраняет поверхность от влаги. Скамейки под стать столу, широкие, массивные, сегодня праздничный ужин, День строителя.
Наш расчудесный повар приготовил рисовую кашу на молоке, добавил туда творог, яйца, муку, соду – и на противень, а в «праздничный» еще добавляют запаренный изюм и сметану, запеканка готова!
Ужин завершается неторопливым чаепитием, у каждого из нас по большому зеленому чайнику, мы привыкли к таким в общежитии, целительная влага «утоляет» каждую частицу тела. Один из нас рассказывает, как отвадил желающих по пути в столовую пользоваться сараем из досок, не предназначенным для туалета.
Рассказ от его имени.
Не далее как вчера я припоздал на ужин, вы интересовались причиной. Начинало темнеть, меня опережали три-четыре козерога, сворачивают к сараю поссать, подхожу и подпираю ногой дверь, громко кричу на казахском и русском языках: «Эй, Аскар, балта мен тырнакты акел», «Молоток и гвозди принеси». Далее на русском с акцентом: «Дверь гвоздем забить буду». Через пару минут камнем стучу в дверь. Из сарая раздается жалобный голос: «Бабай, отпусти нас, мы больше не будем». Я настаиваю: «Мен саган сенбеймин», «Я не верю вам, не веру».
В разговор вступает знаток песен и стихов, балагур и толстяк Козлевич, он хорошо знаком с творчеством Кости Беляева, автора русской народной песни про евреев.
В общежитии сто дверей
и за каждой спит еврей, евреи,
евреи, кругом одни евреи.
Затем на автора исполнения дружеский шарж.
Кума: Мы пытались позавтракать рацией, а она оказалась железной, вот сволочь, железной! Мы упрямо идем к своей цели, правда, трое вчера утонули, а четвертого, толстого, Козлевича, съели…
Молодость, энергии хватало увенчать нескончаемый день танцами, знакомились с местными девчатами, влюблялись и гуляли по улицам села. Нарушение «сухого закона» было редко, один из таких случаев произошел при распитии спирта, других напитков на целине не продавали, стоил он пять рублей за поллитровку, компот не лучший «разводчик» огненной воды, и одному из нас он пошел не впрок. Зато трудяга он был примерный, на все руки мастер, столяр, плотник и бетонщик.
Оплата производилась повременно-премиальная, с поощрением за надежность и качество работы. Форма оплаты – коллективная, с последующим распределением по коэффициенту трудового участия, распоряжением советского правительства предусматривалось снижение нормы выработки в пределах двадцати процентов.
Возвращался студенческий строительный отряд численностью более тысячи человек поездом Целиноград – Москва на Казанский вокзал. Всех студентов построили на митинг, нас встречали как героев. И хотя время было вечернее, играл духовой оркестр и, что самое удивительное, с трибуны нас приветствовал ректор.
Глава III
Ректор
Георгий Александрович Николаев сказал теплые слова, поблагодарил за ратный труд. А труд действительно был нелегким, так как ректорат, по просьбе Целиноградского обкома Компартии Казахстана, продлил нам летние каникулы аж до 5 октября. В заключение речи ректор заявил: «Ну что, друзья, отдохнули? Теперь пора за работу!» Шутка пришлась по вкусу.
Николаев был одной из традиций Училища. Вот он: невысокий согбенный старик идет шаркающей, резкой походкой, размахивая правой рукой. Он сед, редеющие волосы коротко подстрижены. На лацкане поношенного пиджака круглый значок члена Академии наук, звезда Героя Социалистического Труда. Если вы остановите его, он повернется к вам всем корпусом и будет внимательно слушать, доброжелательно кивая наклоненной вбок головой. При этом он может прикрывать глаза и подпирать щеку рукой. На трибуне держится прекрасно – говорит бодро, с необычными, ему одному присущими оборотами речи. Студенты ликуют, когда ректор начинает речь. «Комсомольская дача» – это он о стройотрядах. Рядом с цветущей молодежью он выглядит древним, полузасохшим деревом…
Немыслимо представить «технилище» без Николаева. Он – потрясающий.
У маршала Буденного очередная внучка поступала в институт. Выбор пал на Бауманский. Дело было в 1965 году, Николаев только стал ректором. Семен Михайлович приехал к нему, а Николаев стал волынить: «М-м-м, конечно, мы постараемся, но возможности наши ограничены… Боюсь, что ничем не можем помочь…» Маршал пошел пятнами. После беседы в таком духе он быстро уехал, а дед потер руки: надо с него слупить миллионов двенадцать на строительство… Слупил! Тактик был выдающийся!
Заседания Сварочного совета вел как дирижер. Острые углы обходил по лезвию ножа. Чувствует, что нарастает большая склока, спохватывается: «Виталий Александрович (профессору Винокурову), совсем забыл – меня ждут в Минвузе. Проведите-ка заседание вы».
«Судьба не раз сводила меня с замечательным человеком – Георгием Александровичем Николаевым, проректором училища», – вспоминает Николай Григорьевич Егорычев, первый секретарь Московского горкома КПСС, о годах совместной работы с Николаевым в своей книге «Солдат. Политик. Дипломат».
«Я запомнил его еще с довоенного времени, когда мы, первокурсники, устроили в аудитории громкое пение в ожидании консультации преподавателя перед каким-то экзаменом.
Николаев влетел к нам взъерошенный и возмущенный:
– Вы здесь так шумите, что работать невозможно!
Оказалось, наша аудитория располагалась над его кабинетом. Смущенные, мы сразу притихли, получив замечание проректора училища, который, несмотря на молодость, уже был профессором.
Георгий Александрович Николаев, ректор МВТУ им. Н. Э. Баумана, и Владимир Иванович Лощилов, основатель одной из первых в стране кафедр «Биомедицинские технические системы и устройства», обсуждают технологию резки живых биологических тканей. Москва, 1978 год. Фотография из социальных сетей.
Еще одна встреча с ним произошла на лыжне. Я уже писал, что когда-то был чемпионом Красногорской лыжни среди юношей и в МВТУ продолжал заниматься в лыжной секции. Тренировались мы в Измайлове, где располагалась наша лыжная база. Как-то в воскресенье прошли мы километров двадцать хорошим шагом. Возвращаемся обратно, спешим добраться до теплушки – сдать лыжи и переодеться. А передо мной идет лыжник, не торопится. Я ему:
– Слушай, парень, давай пошире шаг, а то ребята простудятся.
Лыжник прибавил ходу. Приходим, смотрю, а это Георгий Александрович! Я смутился:
– Извините, Георгий Александрович, что я с вами так.
– Да ну что вы, нормально. Мы же на равных…
Георгий Александрович Николаев был у нас беспартийный. Долго мы не знали, в чем дело. Оказалось, что у него при Воронине очень плохо сложились отношения с парткомом. Воронин всячески старался, но так и не сумел выжить его с должности проректора по научной работе.
Как-то вечером я зашел к нему:
– Георгий Александрович, почему в партию не вступаете? Все-таки вы занимаете такое положение, пользуетесь большим уважением.
– Знаете, Николай Григорьевич, если откровенно говорить, я боюсь, что меня не примут. Ведь когда Воронин был, он очень хотел меня вообще выжить из МВТУ, он меня считал недостойным.
– Но сейчас обстановка изменилась.
– Но многие люди-то остались.
– Георгий Александрович, если я вам говорю, что вас примем, я отвечаю за свои слова.
Недели через две он все же подал заявление, и мы его приняли в партию…
Оказался я причастным и к его назначению ректором МВТУ. После Попова ректором стал Леонид Павлович Лазарев. С Николаевым они тоже недружно жили. И когда Лазарева освободили от должности, встал вопрос о том, кому быть ректором МВТУ. Я в это время уже работал в горкоме партии. Мне позвонили из ЦК КПСС:
– Как вы считаете, кто должен быть ректором?
– Я считаю, что Георгий Александрович Николаев.
– Да говорят, что он такой интеллигент рафинированный, что не может принимать решения. У него нет своего мнения, не хватает характера, да и в партию вступил поздно.
– Знаете, у Георгия Александровича характера хватит. Он человек, у которого руки в мягких перчатках, но он может хорошо ухватить, не будет грубо разговаривать, принимая какие-то решения, сгибать людей и решит все сам. Но имейте в виду, что он человек принципиальный и умеет свое мнение отстаивать.
С моей легкой руки он проработал ректором МВТУ более двадцати лет…»
Георгий Александрович на четвертом курсе для двух групп сварщиков читал курс лекций по трем крупным научным направлениям, которые им были разработаны: прочность сварных конструкций; технология сварных процессов и контроль качества и диагностика сварных соединений.
Встреча студентов через десять лет после окончания МВТУ им. Н. Э. Баумана. Первый ряд слева направо: Нина Хомутская, Татьяна Коренченко, Людмила Чумадина, Надежда Самкова, Людмила Аносова, Галина Горелик. Верхний ряд слева направо: Владимир Ткачук, Валентин Клиневский, Игорь Шиганов, Борис Федоров, Шафат Фараджев, Виктор Метельский, Геннадий Давыдкин, Валерий Грязев, Александр Бородков, Улукбек Чиналиев, Марк Шустер, Александр Чернов, Александр Хомутский, Владимир Скопин. Москва, февраль 1981 года. Фотография из личного архива.
Ректор входил в аудиторию, слегка откашлявшись, негромким голосом начинал: «В истории сварочного производства изготовление металлоконструкций в различных отраслях промышленности претерпело ряд технологических изменений…» Между отдельными частями речи наступали паузы, это позволяло конспектировать лекцию. Характерной особенностью Георгия Александровича было то, что он избегал одних и тех же выражений на близком расстоянии. Течение одной мысли плавно перетекало в другую, были понятны и полны глубокого смысла. Для ясности своих пояснений лектор брал в руки мел и старательно чертил сварочный шов, околошовную зону, участки высокого отпуска и более низких температур. Расчет прочности излагал сложными математическими формулами, осмыслить которые предстояло в дополнительное время, хотя лектор исходил из оценки полученных знаний предшествующих лет. При завершении лекции ректор прощался с аудиторией и покидал ее пределы, у нас был велик соблазн пообщаться неформально с Георгием Александровичем, мы были убеждены, что в этом он нам не откажет, однако сдерживали себя, боясь нарушить его напряженный график.
Трудно не стать патриотом альма-матер, когда со стен бесконечных коридоров Училища на тебя взирают великие лица – создатели инженерных школ, систем оружия, руководители государства. На ритуалы посвящения в студенты съезжалась могучая рать: академики, герои, генеральные конструкторы, партийные деятели, космонавты. Славное имя «бауманец» гремело по просторам необъятной Родины: в Смоленске, Уренгое, Подмосковье, Норильске, Хакасии, Приморье, на БАМе, Целине и Сахалине – везде, где прошли стройотряды, где построены нашими руками дома, пульпопроводы, дороги… Да и последние годы разве тому не подтверждение? Сколько новых имен, сверкающих в политике и бизнесе, принадлежат выпускникам МВТУ. Я называю по старинке, как и многие, кому не нравится название Университет.
Нас, тех, кто умело трудился на целине, приметили не только материально, но и пригласили бригадирами и мастерами строить жилые дома на Дальнем Востоке. Через пятьдесят один год мой старый друг Сан Саныч напомнил, что измайловская четверка отправилась из Москвы в Хабаровск самолетом ИЛ-62 квартирьерами. Дорога дальняя, и сон сморил меня, мне приснилось то, что повторялось со мной не однажды.