000
ОтложитьЧитал
Девушка медленно начала расстегивать маленькие пуговицы своей трикотажной кофты бледно-голубого цвета, а затем как-то неловко стянула ее и положила на стул. Тема еще не до конца осмыслил услышанное относительно матери, был в замешательстве от действий Инги, а когда плотная юбка из буклированной ткани скользнула на пол, обнажая узкие бедра девушки, он хотел что-то сказать, но замялся, а потом быстро прижал ее к себе, чтобы не видеть нагого тела, еле прикрытого прозрачным черным бельем. Они стояли, ощущая тепло друг друга, не до конца осознавая, что будет дальше. Инга переживала, вдруг Тема оттолкнёт ее или, того хуже, скажет что-то резкое, обидное. Но он молча провел рукой по ее спине и, нащупав застежку бюстгальтера, расстегнул его. Это движение было словно сигналом одобрения того, что задумала Инга. Дальше все было быстро и жарко. Объятия, поцелуи, много нежности и наслаждения. Только у Темы мгновения блаженства перемежались с ощущением горести, он едва прикрывал глаза и сразу видел довольное лицо отца, печальные глаза матери, а потом слышал нежные стоны Инги, через пару минут все смешалось в одну очень сложную эмоцию, и эта такая непродолжительная эйфория вдруг забрала все Темины силы. Он откинулся на подушку и затих. А Инга, часто дыша, почувствовала неловкость, потянулась за простыней и укрыла себя и Тему с головой. Она держала натянутую простыню так, чтобы в их укрытие проходил солнечный свет. Ей почему-то казалось, что теперь, когда над ними это белое тонкое полотно, все, что происходит там, за пределами, не может до них дотянуться, их маленькое счастье никто не сможет потревожить. Они смотрели друг на друга, изучая черты лица, которые впервые видели так близко. Тема вдруг ощутил, что в его душе теснится новое чувство, оно было похоже на благодарность, но намного теплее, от этого защемило в груди, он улыбнулся и поправил светлую прядь Ингиных волос, которая выбилась из ее всегда идеальной прически.
– Тема, я люблю тебя, – произнесла Инга трепетным шёпотом, касаясь его впалой щеки горячей ладонью. Конечно, она рассчитывала услышать ответное признание, но Тема ничего не сказал, он потянулся к ней и нежно поцеловал в теплые губы.
В то время, когда Инга признавалась Теме в любви, Матвей принимал у себя дома Алекса. Друг – такое простое слово и такое редкое явление. Но Матвей был уверен, что ему повезло и он, встретив Алекса, обрел в его лице человека, который разделит с ним невзгоды и триумфы, поддержит в трудную минуту жизни, рискнет ради него всем. Он приписывал Алексу невероятные достоинства и идеализировал их дружбу так, что в какой-то момент ему начало казаться, что они ни больше ни меньше Патрокл и Ахилесс. Матвей после смерти брата был склонен все воспринимать очень эмоционально, все чувства его были обострены и преувеличены, а все люди в его жизни казались необычайно важными, и больше всего на свете он боялся их потерять. Поэтому Матвей с легкостью прощал Алексу его шуточки и колкости и с радостью проводил с ним все свободное время. Алекс же был очень умен, красив, талантлив и, как часто бывает с подобными людьми, высокомерно самоуверен и зациклен на себе. Но проводить время у Матвея все же любил. Правда, сегодня Алекс был не в духе. Он сидел в подвесном плетеном кресле-коконе на балконе у распахнутых настежь стеклянных дверей кухни и молча курил. Матвей почему-то решил, что Алекс должен попросить своего отца купить любимому сыну машину, и даже притащил из спальни журналы, чтобы они вместе подобрали подходящий Алексу автомобиль. Разве мог доверчивый, прямолинейный юноша, ни в чем не знавший отказа родителей, предположить, что богатый предприниматель, как рассказывал о своем отце Алекс, мог отказать сыну в такой безделице, как покупка машины. Матвей думал, что друг сам по каким-то причинам не мог получить водительские права или, того хуже, просто боялся садиться за руль.
– Да брось, Алекс, тебе непременно нужно записаться в автошколу, даже у девчонок давно есть права. У Евы и Инги, я сам видел. А недавно мы с Евой ездили в автосалон, чтобы она посидела внутри понравившихся ей моделей, примерила, так сказать, подходящее ей авто. Выбирает подарок на совершеннолетие.
– Ты, кстати, в курсе, что на ее день рождения мы едем всей компанией на Валдай? – быстро спросил Алекс, хватаясь за эту тему, как за спасительную соломинку. Он надеялся, что Матвей отвлечется от идеи выбрать для него машину и начнет рассуждать о предстоящей поездке.
– Это-то я знаю, меня сейчас гораздо больше волнует, что Ева уехала в Париж не только с Ланой, но и с Германом, – тяжело вздыхая, ответил Матвей и нервно сжал в руке карандаш, который тут же разломился пополам.
– Эй, полегче, не стоит так волноваться! – проронил Алекс.
– Ах, Алекс, ты же знаешь, как она мне нравится, я просто сгораю от ревности. Тебе, конечно, этого не понять.
– Да, я не привык сохнуть по девушкам, а тем более их ревновать, это не мой стиль. Я и не знал, что Ева в Париже, – не краснея врал Алекс, вальяжно закидывая ногу на ногу.
На самом деле он весь вечер, сидя у Матвея дома, втайне от него переписывался с Евой. И с волнением ждал каждого ее ответа на свои смс, которые приходили с большой задержкой. Он раздраженно строил в голове разного рода предположения, что именно ей мешает отвечать незамедлительно. Ревновал он ее к Герману или нет – это был сложный вопрос. Алекс, конечно, был уверен, что Ева любит именно его, а Герман – это так, прикрытие их отношений. Но почему они скрывали с Евой свою связь, было загадкой даже для него. Что думала на этот счет Ева, он не знал, но свое сердце не проведёшь. Ева была его страсть, которая с каждым днем разгоралась все больше и больше. Только вот позволить себе он ее не мог. Не мог катать ее на дорогих автомобилях, дарить подарки, засыпать цветами, не мог водить в модные рестораны и снимать фешенебельные апартаменты в разных странах мира. Он не был в состоянии обеспечить ей жизнь, к которой она привыкла, и очень этого стыдился. Но что точно он мог ей дать, так это всепоглощающее влечение и эйфорию от каждого взгляда, это он точно знал, поэтому сейчас он играл с Евой в некую тайну связь, которая только придавала пикантности их отношениям.
Но сегодня Алекс был озадачен не только их с Евой отношениями, его гложила не менее серьезная проблема, мешавшая насладиться приятной атмосферой дружеского ужина. Сегодня он у Матвея находился не по собственной воле, а по заданию Гериона, и плана, как его выполнить, у юноши не было.
Матвей чувствовал, что друг чем-то озадачен, несколько раз спрашивал, не может ли он ему помочь, но Алекс на это только отрицательно качал головой, пуская вокруг клубы белесого дыма, красиво доставая изо рта тонкую дамскую сигарету. Эти сигареты с ментолом Екатерина Ивановна держала дома для своей единственной курящей подруги, и Матвей каждый раз тягал их тайком от матери для Алекса, все время забывая купить перед его приходом что-то более подобающее.
– Матвей, а где твоя мама хранит сигареты? Я, пожалуй, верну их на место, а то вдруг родители нагрянут, а я тут внаглую курю, – вставая, проговорил Алекс, дождавшись, когда хозяин дома сунет руки в стеклянную миску с замаринованными стейками и не сможет убрать сигареты самостоятельно.
– Да ладно, брось их на стол, я потом уберу.
– Мне не сложно, – проходя в гостиную, бросил через плечо Алекс и, подходя к натертому до блеска серванту, добавил: – По-моему, здесь, в верхнем ящике, да?
Он внимательно просмотрел полки, заставленные фарфоровыми сервизами, и быстро начал выдвигать один ящик за другим, шаря там дрожащей рукой. Страх, что Матвей сейчас войдет в комнату и застанет его за этим постыдным занятием, мешал ему делать все быстро и бесшумно, но азарт выполнения задания придавал силы. «Я словно разведчик на задании», – успокаивал себя юноша, все время оглядываясь на дверь.
– Алекс, тебе какую степень прожарки делать? – выставляя температуру на электрогриле, прокричал Матвей, и Алекс понял, что ему пора возвращаться на кухню.
– Медиум, – грустно ответил юноша, явно погруженный в свои собственные мысли. Он стал лицом к окну и принялся наблюдать за бесконечным потоком воды, уже третий день лившейся на землю в виде проливного дождя, погода была безрадостная, и на душе было скверно. Его раздражала услужливость Матвея, его вечное желание демонстрировать финансовую состоятельность своей семьи, но больше всего бесило, когда этот здоровый, обеспеченный рыжеволосый детина начинал стенать по поводу безответной любви к Еве.
– Готово, давай быстро за стол, а то все остынет, – послышался голос Матвея, и Алекс обернулся.
– Ну ты, друг, даешь, это что за декорации к русской народной сказке?
Матвей был озадачен такой реакцией друга. Он с родителями на прошлой неделе был в одном статусном ресторане на берегу Финского залива, и там им подали стейки и шашлыки, необычно сервировав стол и декорировав сами блюда, на деревянных досках с веточками можжевельника и кедровыми шишками. Матвею такая подача показалась стильной и достаточно брутальной, он тут же решил пригласить Алекса в гости, сделать его любимые говяжьи стейки и подать их точно так же, чтобы удивить друга. Он лично ездил в магазин за разделочными досками необычной формы, потом вымачивал в специальном растворе можжевеловые ветки и заказал кедровые шишки с созревшими орехами. И сейчас, как заправский шеф-повар, выложил сочный стейк на доску, присыпав его крупной морской солью, свежемолотым черным перцем и гранатовыми зернами, и все это украсил веткой хвои с миниатюрной шишечкой. Но реакция оказалась обратной. Алекс тут же осмеял друга и, садясь за стол, с издёвкой проговорил:
– Зачем ты развел здесь эту тундру, решил вспомнить свое детство? – язвительно усмехнулся юноша, в своей классической манере бездушности и высокомерия, сбрасывая с дощечки аккуратно выложенную раскрывшуюся шишку. Она покатилась и упала на пол, рассыпая вокруг себя мелкие кедровые орешки. Потом юноша посмотрел на Матвея, молча сидящего перед ним с выражением недоумения на лице, перемешанного со стыдом, и, поняв, что сказал лишнее, тут же постарался исправить положение: – Зато стейк у тебя, как всегда, получился отменным.
Матвей сразу начал оправдываться, пытаясь все перевести в шутку, на что Алекс только с сожалением пожал плечами и подумал: «И как он вообще меня терпит, я бы уже давно вытолкал такого гостя за дверь».
Ели они быстро и без аппетита, чего с ними раньше никогда не было. Матвей, пристыженный, смотрел на друга, который держал себя прямо, умело пользовался приборами, аккуратно промокая губы салфеткой, да что там ел, он даже пиджак застегивал с таким достоинством, словно выполнял торжественный ритуал. И сколько ни старался Матвей походить на Алекса, такого джентльмена изобразить из себя не мог. А сейчас, и того хуже, Алекс дал ему ясно понять, что в его глазах он навечно останется неотесанным провинциалом. Но, несмотря на это, Матвей продолжал благоговеть перед Алексом, ловил каждое его слово, охотно и одобрительно следя за нитью его рассказа. Алекс же не чувствовал вкуса еды, потому что его мозг усиленно работал над тем, как сподвигнуть Матвея показать ему содержимое бесчисленных шкафов, которыми была заставлена его огромная квартира. Ему во что бы то ни стало нужно было выполнить первое задание Гериона.
– Дружище, у вас дома есть альбомы со старыми фотографиями? – вставая из-за стола, лениво произнес Алекс, делая вид, что это для него совсем не важно.
– Конечно есть, отец внимательно относится к семейному архиву, – спохватился Матвей, радуясь, что не нужно ломать голову, чем развлечь гостя.
Он быстро поднялся и отправился в кабинет отца, где в массивной тумбе, стоящей у глухой, завешанной декоративными тарелками стены, лежали несколько старинных фотоальбомов. Алекс тут же последовал за ним и замер в дверном проеме, внимательно сканируя глазами остальное содержимое этого важного, на его взгляд, предмета мебели.
– Ого, эта тумба, наверное, хранит много интересных реликвий вашей прошлой жизни, – вкрадчивым тоном начал Алекс, не сдвигаясь с места.
– Нет, здесь разного рода ерунда, ничего стоящего, – ответил Матвей и, приглашая друга сесть на диван, начал листать альбом. Алексу было наплевать на старые фотографии чужой семьи, он нехотя сел рядом и, перебирая в голове всевозможные стратегии, рассеянно смотрел на пожелтевшие от времени страницы. Но тут до слуха Алекса долетела фраза, которая заставила его обратить внимание на фото:
– Вот это мой дед Павел Иванович с дипмиссией в…
– Твой дед был дипломатом?
– Да.
– Так, значит, тебе карьера обеспечена, ты же потомственный дипломат, – взбодрился Алекс, внимательно разглядывая фотографии с изображением красивого статного мужчины лет пятидесяти.
– Ну, понимаешь, отец-то мой не согласился идти по стопам деда, тогда бы мне было легче. А так как дед злился на отца, наверное, за это, то отношения мы почти не поддерживали и у нас нет никаких связей.
– А кто эти двое? Они почти на всех фотках рядом с твоим дедом.
– Это его друзья, они были не разлей вода, даже любили все трое одну и ту же девушку. Но отец говорил, что это их не рассорило.
– Вот дела, ну и как же они ее потом поделили?
– А никак, вот этот в центре, – показывая пальцем на смуглого мужчину с пышным чубом, произнес Матвей, – так вот, он на ней женился, но вскоре погиб, потом на ней женился блондин, который справа.
– А что же твой дед не подсуетился? – шутя спросил Алекс, поднимая глаза на друга.
– Так он к тому времени уже был женат на бабушке.
Алекс еще долго всматривался в черно-белый снимок, на котором были изображены три товарища. Самым видным из этой троицы, как по габаритам, так и по привлекательности черт лица, был дед Матвея, и хотя он был тучный и лысоватый, но мужественный взгляд и гордо поднятый подбородок привлекали внимание к его персоне. Блондин справа не отличался ничем особенным, круглая голова, вздернутый нос и светлые волосы, но вот тот, которого их общая любовь выбрала себе в мужья первый раз, по каким-то неуловимым признакам был похож на иностранца, и Алекс подумал, что именно этот критерий сыграл решающую роль в ее предпочтении.
– Я так понимаю, их уже никого нет в живых?
– Да, дед прожил дольше всех, представляешь, они помирились с отцом только за месяц до его смерти. Они всегда говорили, что были в ссоре из-за несостоявшейся карьеры дипломата, но я в это не верю, думаю, была какая-то более веская причина, чтобы не разговаривать несколько десятилетий.
Глава 3. Двойное свидание
Натали сидела за письменным столом в своей галерее и первый раз не готовила какой-либо выставки, не любовалась представленными экспонатами, она смотрела на букет, который ей так неожиданно утром доставил курьер. Это были желтые тюльпаны, не очень крупные, но настолько свежие, что, казалось, их только что срезали в каком-нибудь голландском садике. По краю зеленого листа, быстро перебирая лапками, полз крошечный жучок, выхваченный солнечными лучами, которые проникали в галерею через стеклянную стену. Жучок казался почти прозрачным, но очень упорным, словно планировал к концу дня непременно добраться до своего жилища.
«Весна! – произнесла Натали, откинувшись на спинку стула, улыбка озарила ее аристократические черты, и она огляделась вокруг. – Нужно выбираться на природу, хорошо, что Ева решила праздновать свой день рождения на Валдае», – размышляла дама, перебирая в уме, кто мог прислать ей этот чудесный букет. Она развязала на шее бант голубой шифоновой блузки, открывая икринку бриллианта, умостившегося в ямочке между ключицами. Кристалл держался на тонкой золотой нити, и создавалось такое впечатление, что он просто предназначен для того, чтобы ловить на себе восхищенные взгляды.
Послышалась приятная мелодия дверного звонка, и Натали, подняв глаза на стеклянную дверь, оторопела. Посетитель, который стоял по ту сторону, привел ее в замешательство. Дама нажала кнопку, которая размагничивала дверной замок, и не знала, как себя вести. Обычно, если не было запланированных встреч или выставок, Натали впускала посетителей нажатием этой холодной кнопки и спокойно сидела в ожидании, когда к ее столу подойдут. Но сейчас не встать навстречу человеку, решившему нанести ей визит, Натали не посмела. В дверях стояла Аврора Александровна.
Эта почти уже старушка держалась прямо торжественно, неся перед собой кожаный саквояж, удерживая его двумя руками. Ее модное легкое бежевое пальто и фетровая шляпа с маленькими загнутыми полями очень сильно контрастировали с морщинистым лицом и выцветшими впалыми глазами, но жажда жизни по-прежнему кипела в ее старческом теле. Натали никогда не имела дел с этой напыщенной леди и просила дочь держаться от нее подальше, а все их общение сводилась только к холодному приветствию при встрече. Натали была наслышана о крутом нраве Авроры, и в доме поговаривали о ее темных делах. Пожилая дама, выпятив нижнюю губу, тяжело дыша, села на стул, предложенный ей Натали, и, переводя дух, вопросительно посмотрела на цветы.
– Ну как вам букет?
– Восхитительный, – ответила Натали, – так это вы его прислали?
– Да, я не люблю бывать там, где нет цветов, – заявила Аврора. Натали даже не сразу нашлась, что ответить, но потом через вздох сказала:
– В этом мы с вами похожи, – и обвела взглядом галерею, утопающую в букетах белоснежных калл и фрезий.
– А еще я не привыкла отнимать у людей их драгоценное время, поэтому сразу перейду к делу, – объявила старушка и водрузила на белую глянцевую столешницу письменного стола свой винтажный саквояж.
Вернувшись из Европы в Петербург, Герман был воодушевлен, доволен, полон энергии и убежден, что жизнь удалась. Он поставил в прихожей у стены чемодан и тут же распахнул во всей квартире окна, впуская внутрь солнечный свет и теплый ветер. За время поездки у него накопилось столько идей, что не терпелось взяться за чертежи. Он напевал и даже пританцовывал, готовя себе еду, вкладывая в ежедневник билет из парка Родена, прикрепляя к холодильнику их с Евой совместные фотографии, сделанные на полароид, и, кажется, даже во сне блаженная улыбка не сходила с его лица. Он все делал с еще большим, чем обычно, усердием и воодушевлением. И, как и большинству счастливых людей, Герману непременно хотелось сделать счастливым кого-нибудь еще, и выбор тут же пал на его лучшего друга Владимира.
В понедельник утром, не найдя Володю на занятиях в институте, Герман отправился прямиком к нему домой и вот уже минут пять стоял под дверью и настойчиво звонил в звонок. Через некоторое время в коридоре все же послышались вялые шаги и в приоткрывшейся двери показалось заспанное лицо Володи.
– Ты что, еще дрыхнешь? – бодро проходя в прихожую, удивился Герман и направился в комнату Вовы, которую нашел полностью заваленной какими-то картами, старыми письмами и бумагами. – Почему не пришел на занятия? Я решил, что ты заболел.
– Я не заболел, просто у меня мигрень, – падая на оттоманку и прикладывая руку ко лбу, ответил Володя.
– Мигрень? Ты что, барышня XVII века? Ты бы еще у меня нюхательную соль попросил. Вова, ты явно проводишь слишком много времени с бабушкой.
– Вовсе нет, я просто устал.
– Устал валяться здесь в душной комнате? Я думал, ты делаешь курсовую, а ты ковыряешься в каком-то старье. Что это? – поднимая несколько старых фотографий с пола, поинтересовался Герман. – Это что, фотографии твоего деда с друзьями? – произнес он, разглядывая снимок, на котором были изображены три симпатичных мужчины, один из них – блондин, стоящий справа, был дедушкой Володи. – Может, я отнесу их в комнату Авроры?
– Не трогай, они мне нужны для дела, от которого зависит мое благополучие, – резко ответил Володя.
– Ладно-ладно, но ковыряться в пыльных бумагах, когда на улице такая погода, – это просто преступление, – ответил неизменно радостный и воодушевленный Герман.
– Преступление, Гера, – это быть таким довольным, как ты, с самого утра. У меня от тебя аж зубы сводит.
– Брось, я привез тебе подарок из Парижа.
– Надеюсь, это пистолет!
– Зачем тебе пистолет? Неужели все настолько плохо? – переполошился Герман.
– Да ты что, себе бы я никогда не навредил, пистолет мне нужен, чтобы стереть эту самодовольную улыбку с твоего лица! Поездка явно удалась!
– Ты даже не представляешь, насколько.
– Пожалуйста, только избавь меня от подробностей! Ни про Евины глаза, ни губы, ни звонкий смех я слышать ничего не хочу. Лучше помоги мне сделать чертежи для курсовой.
– Хорошо, я сделаю чертежи, но, чтобы ты взбодрился, я думаю, нам нужно найти тебе девушку.
– Еще не хватало, тратить время на поиски девушки, я и так устаю, – кутаясь в плед, простонал Владимир.
– А зачем ее искать, вот Лана, например, – чем не вариант?
– Нет, нет, она мне совсем не подходит, она какая-то бешеная.
– Вовсе она не бешеная, просто веселая, энергичная, как раз развеет твою хандру.
– Ну нет, Герман, я не могу с ней встречаться, бьюсь об заклад, у ее рода даже нет герба.
– Серьезно, ты только что сказал, что Лана тебе не подходит, потому что у нее нет ГЕРБА? Я, признаюсь, думал, что мы столько лет дружим, что я привык к твоим странностям, но это уже переходит все границы! Так если в этом проблема, давай я нарисую ей герб, – хватая лист и карандаш, смеялся Герман. – Ну что ты хочешь, чтобы там было? Львы? Королевские лилии? Может, единороги?
– Перестань паясничать, Гера, мне нужна настоящая леди, чтобы играла в поло и пила чай в five o’clock. Я подожду, пока не встречу такую девушку, а Лана огрела меня по голове кожаным альбомом при встрече.
– Если ты еще немного подождешь, то единственной женщиной в твоей жизни так и останется Аврора Александровна. Все, поднимайся, – стягивая с Володи плед, не унимался Герман. – Решено, мы идем на двойное свидание, и отказы не принимаются!
– Фу, двойное свидание – звучит так пошло. Это совсем не мой стиль, – простонал Володя. Он встал с дивана, но продолжал кутаться в плед, как в плащ. – Завари мне лучше кофе.
– Ты ведь знаешь, что я твой друг, а не слуга, – закатывая глаза, сказал Герман. – Ладно, сварю, может, хоть это тебя взбодрит. А насчет двойного свидания я не шучу. Будет весело, я обещаю, – прокричал он, удаляясь на кухню.
Володя вяло поплелся за ним следом.
Зайдя в кухню, он повалился в кресло и лениво откинулся на его мягкую спинку.
Герман хмыкнул, улыбнулся на одну сторону и снисходительно пожал плечами. Он за много лет дружбы с Владимиром привык к его неспешному образу жизни и вечной праздности, но в последнее время ему стало казаться, что лень совсем поглотила его друга, он все больше времени стал проводить лежа на диване, впадал в меланхолию и был безучастен к событиям, которые для Германа казались крайне важными.
Герман ловкими движениями высыпал блестящие поджаренные зерна в кофемолку и, нажав пару кнопок, втянул носом аромат свежемолотого кофе, потом пересыпал его в специальный резервуар кофемашины и спрессовал в плотную массу. Через несколько минут уже выключил агрегат и протянул недовольному Владимиру кружку, а сам с другой кружкой в руках радостно подошел к окну:
– Вот сейчас девчонки придут из универа и мы их пригласим на свидание, – воодушевленно продолжал он, как вдруг побледнел и выронил кружку с кофе из рук. Кружка с дребезгом упала на блестящий мрамор подоконника, рассыпаясь на мелкие осколки и разбрызгивая черные капли горячего кофе на все вокруг. Герман смотрел и отказывался видеть, он осознавал, но не хотел понимать: во двор, утопающий в тени ветвистых рябин, вошла Ева, его драгоценная, обожаемая каждой клеточкой души Ева, но под руку она держала не Лану, а Алекса.
– Герман, черт, что ты творишь! – услышал он наконец крики Володи у себя за спиной и резко повернулся, загораживая спиной окно, почему-то испугавшись, что эту сцену во дворе увидит Вова.
– Прости, прости, – засуетился он, – я сейчас все уберу!
– Да что ты там такое увидел в окне, что размолотил мой коллекционный фарфор? Что Ева твоя прилетела из института на метле? Так этого стоило ожидать! Я давно говорил, что она ведьма. А ты еще хочешь, чтобы я пошел на свидание с ее подружкой. Признайся, ты просто мечтаешь сбагрить Лану, чтобы она не путалась у тебя под ногами. Эй, Герман, ты вообще меня слышишь? Я только что назвал твою преподобную Еву ведьмой и все еще жив. Ты что, оглох?
Герман собирал осколки и молча вытирал капли с подоконника. «Ну ничего такого, – убеждал себя он, – просто пришли вместе из универа, может, у них какой проект совместный, а то, что она улыбалась, так, может, у нее настроение хорошее. Что я так всполошился, всего лишь дружеские посиделки. Сейчас же позвоню ей, приглашу на двойное свидание, вот она обрадуется».
Герман с совершенно отсутствующим взглядом обернулся на Володю и сказал бесстрастно:
– Я пойду, а насчет свидания я потом сообщу, – и быстро направился к выходу.
– Что значит, пойду? А как же мои чертежи к курсовой? – прокричал вдогонку, недоумевая, Владимир. Но в ответ ему только хлопнула входная дверь.
Когда Ева сообщила Лане о предстоящем двойном свидании, она, конечно, очень обрадовалась, но, узнав, что ее парой будет Евин сосед Владимир, не просто удивилась, а даже испугалась.
– Ты что-то опять задумала? Или он? У вас же с ним война, а теперь вдруг свидание? – недоумевала Лана.
– Какая там война – детские шалости, да и с этим уже покончено, думаю, Вова просто расстраивается, что Герман теперь проводит с нами все время, вот и решил присоединиться.
– Все это как-то подозрительно, тебе не кажется? К тому же вряд ли я ему нравлюсь.
– Ничего подозрительного, и даже если ты ему еще не нравишься, мы сделаем так, что это свидание он не забудет!
– Ева, когда ты так говоришь, мне становится еще страшнее, – переживала Лана, стоя перед блестящей дверью модного заведения, которое носило гордое название «Институт красоты».
– Но учти, я ужасно боюсь боли и ничего себе колоть не буду, ни губы, ни щеки!
– Да успокойся ты, я же сказала, ничего кардинально, просто приведем в порядок то, чем наградила тебя природа, – затаскивая подругу в просторный, наполненный светом холл, обещала Ева.
– Добрый день, я вам звонила, – щебетала она, дружелюбно хихикая на пару с хорошенькой девушкой-администратором, лицо которой было отполировано до такого блеска, что напоминало кожу дельфина. – Да, оформить брови, придать сияния волосам, SPA для рук, разумеется, и педикюр, депиляция, само собой… – перечисляла Ева, и девушка-дельфин одобрительно кивала.
– Депиляция-то мне зачем? – запротестовала Лана. – Мы же не на пляж собираемся!
– Для придания большей уверенности, – объясняла Ева.
– Нет, нет, вычеркивайте, хватит с меня всего остального! – бунтовала Лана. – Может, я вообще за натуральную красоту. Или как там говорят: «Мое тело – мое дело!»
– Вот найдем тебе парня, и, пожалуйста, ходи как йети, а пока что твое тело – мое дело, так что депиляцию оставляем, это совсем не больно, – настаивала Ева.
Лана в ответ только закатила глаза, несмотря на недостаток мужского внимания, особенно напрягаться она не любила. И искренне надеялась, что на нее кто-нибудь обратит внимание просто так.
Двойное свидание было назначено на вечер пятницы. Ева с Ланой решили прогулять в этот день занятия в университете, чтобы как следует подготовить Лану к первой в ее жизни романтической встрече с представителем мужского пола. Она осталась ночевать у Евы и, лежа в кровати, долго рассказывала содержание прочитанной недавно книги, но в душе чувствовала тревогу вперемешку с радостным трепетом относительно предстоящей встречи. От этого время от времени замолкала, погружаясь в размышления, а потом, спохватившись, извинялась и продолжала свой рассказ. Ева, понимая переживания подруги, взяла ее за руку и умиротворённо произнесла:
– Да не волнуйся ты так, все будет хорошо, давай спать.
Утром девушки после легкого завтрака отправились выбирать платье для вечера, Лана, уже изрядно утомившись, стенала в примерочной:
– Ева, ты самая ужасная подруга на свете!
– Это почему? – переспросила Ева, с трудом вытаскивая застрявшую в платье Лану.
– Другие бы подруги сказали: «Будь собой, будь естественной, и он тебя обязательно полюбит». Ты что, Золушку не читала? – капризничала Лана, лениво вставляя ноги в юбку плиссе, подготовленную подругой.
– Читала я Золушку, – кряхтела Ева, раздувая налипшие на лицо локоны и застегивая пуговички на блузке Ланы, – и принц там полюбил Золушку только после того, как над ней усердно потрудилась фея-крестная. Так что собой будешь с мамой на кухне, а на свидании, будь добра, сияй! – заявила Ева, раскручивая Лану за руку, так чтобы юбка мягкой волной кружилась вокруг нее. – Готово! – заключила Ева, наконец удовлетворенно плюхаясь на пуф в примерочной.
В половине седьмого вечера Герман припарковал свой автомобиль у входа идеального, по его мнению, ресторана недалеко от Таврического сада и, вытащив ключ зажигания, позвонил Владимиру.
– Вов, ну где тебя носит, мы же договорились приехать раньше девчонок.
– Знаешь, Гера, я что-то завозился, еще не одевался, но ты не волнуйся, через часик буду.
– Какой через часик? Ева с Ланой придут в семь, давай быстро тащи сюда свое бренное тело, иначе чертежи я больше за тебя делать не буду, – смеясь затараторил Герман, но Вова по металлическим ноткам, которые послышались в его голосе, понял, что друг явно недоволен. Он нехотя встал с дивана, открыл шкаф, придирчиво осмотрел вешалки и, достав клубный пиджак и розовую рубашку, громко прокричал:
– Ба, я возьму машину, у меня свидание!
Эти слова, словно удар молнии, поразили слух Авроры Александровны, она мигом покинула свой наблюдательный пункт и через минуту уже стояла в дверях спальни внука.
– Свидание? С кем? Что же ты мне раньше не сказал, мы бы подготовились как следует, – взволновано начала говорить пожилая леди, застегивая верхнюю пуговицу рубашки внука. – А ты, милок, почему не надел костюм-тройку, да еще выбрал такую легкомысленную рубашку? – недоумевала старушка, пристраивая ему галстук-бабочку.
– Нет, бабушка, я пойду без галстука, это же не прием какой-то.
– Что ты такое говоришь, где твои манеры? Если это оперный театр или концертный зал, туда без бабочки нельзя.
– Да что ты, бабуль, это всего лишь ресторан.
– Ты собрался вести девушку в плохой ресторан, куда не нужно даже надеть галстук?
– Почему в плохой, ресторан-то что надо, правда, выбирал Герман, но я уверен, что все будет на высшем уровне.
– Почему место для твоего свидания выбирал Герман, ничего не понимаю? – волновалась Аврора Александровна, следуя за внуком с расческой в руках. – Уложи получше волосы, бедная девушка, как ее хоть зовут, а кто ее родители, где она учится? Все, не могу, мне дурно, ты все испортишь, я уже вижу, как ты провалишь свое свидание, ты хотя бы подготовил темы для беседы?