000
ОтложитьЧитал
Рецензенты:
Е. Н. Ведута – доктор экономических наук, профессор, заведующий кафедрой стратегического планирования и экономической политики Факультета государственного управления ФГБОУ ВО «Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова» (МГУ);
Г. В. Лобастов – доктор философских наук, профессор кафедры философии ФГБОУ ВО «Московский авиационный институт (национальный исследовательский университет)» (МАИ)
© Бурик М. Л., 2022
© Издательство «Знание-М», 2022
Введение
Виртуализация как предмет исследования
О некапиталистической капиталистичности
Об отдельных явлениях, которые можно отнести к тому, что мы называем словосочетанием «некапиталистическая капиталистичность», писали многие исследователи на протяжении всего XX и пишут в XXI веке. Маркс об этом писал еще в XIX веке: «Но как только народы, у которых производство совершается еще в сравнительно низких формах рабского, барщинного труда и т. д., вовлекаются в мировой рынок, на котором господствует капиталистический способ производства и который преобладающим интересом делает продажу продуктов этого производства за границу, так к варварским ужасам рабства, крепостничества и т. д. присоединяется цивилизованный ужас чрезмерного труда. Поэтому труд негров в южных штатах Американского союза носил умеренно-патриархальный характер до тех пор, пока целью производства было главным образом непосредственное удовлетворение собственных потребностей. Но по мере того как экспорт хлопка становился жизненным интересом для этих штатов, чрезмерный труд негра, доходящий в отдельных случаях до потребления его жизни в течение семи лет труда, становился фактором рассчитанной и рассчитывающей системы. Тут дело шло уже не о том, чтобы выколотить из него известное количество полезных продуктов. Дело заключалось в производстве самой прибавочной стоимости. То же самое происходило с барщинным трудом, например, в Дунайских княжествах» [8]. Под некапиталистической капиталистичностью мы имеем в виду все то, что встроено в логику капитала – самовозрастающей стоимости – как сущностного и существенного общественного отношения и, тем не менее, выходит за пределы капиталистического товарного производства.
Можно условно выделить три разновидности некапиталистической капиталистичности.
К первой относится все то, что, базируясь на старых докапиталистических экономических укладах и способах эксплуатации, встраиваясь в логику самовозрастания стоимости, осуществляется как элемент воспроизводства капитала. Сюда относятся, главным образом, разнообразные возвратные формы, существующие на стадии империализма, а также приспособленные под себя капиталом разлагающиеся хозяйственные уклады и способы эксплуатации на всех этапах существования капитализма. В эпоху империализма докапиталистические формы эксплуатации человека человеком то вызываются к жизни, то опять разрушаются, а то и консервируются на целые десятилетия, в зависимости от изменения общего состояния экономики.
В частности, с этой точки зрения рассматривалось рабство в США и длительное существование крепостного права в России как важнейшие моменты развития капитализма в Европе. Основные подходы к этим явлениям обозначились в начале XX века. Они, так или иначе, идут от линий В. И. Ленина и Р. Люксембург. Отметим, что Ленин много писал о докапиталистических укладах как моменте существования капитализма в России. В частности, в своей полемике с народниками он, анализируя кустарные промыслы и сельское хозяйство, убедительно показывал, каким образом капитал подчиняет себе докапиталистические способы эксплуатации [2].
Роза Люксембург, в свою очередь, говорила о некапиталистической периферии с докапиталистическим укладом как об обязательном условии расширенного воспроизводства при капитализме, то есть существования капитала как господствующего общественного отношения и капитализма как такового [3]. В этом она, как и многие современные теоретики, усматривает всеобщую тенденцию к исключительному мировому господству капитала. Предел развития капиталистического способа производства ими видится, таким образом, в полном захвате периферии и превращении местных форм труда в форму капиталистического наемного труда, полной пролетаризации населения. «Если это состояние достигнуто, то вступает в силу марксова схема: накопление, т. е. дальнейшая экспансия капитала, становится невозможным, капитализм попадает в тупик, он не может больше функционировать в качестве исторического двигателя развития производительных сил, он достигает своей объективной экономической границы» [3], – утверждает Роза Люксембург. Ленин же, напротив, подчеркивал, что в эпоху империализма говорить о некапиталистической периферии не приходится, так как вся ее жизнь подчинена капиталу. И дело тут вовсе не в словах, а в том, как понимать движение капитализма, движение капитала и дальнейшие перспективы социализма как движения по уничтожению существующего положения вещей.
Тотальное господство капитала над трудом, на наш взгляд, заключается вовсе не в полной пролетаризации населения. Капитал как самовозрастающая стоимость является господствующим общественным отношением везде, где труд подчинен цели производства прибавочной стоимости, вне зависимости от характера этого труда.
У сторонников подхода Ленина и у сторонников подхода Розы Люксембург были диаметрально противоположные точки зрения на вопрос о месте и роли докапиталистических укладов в эпоху монопольного капитализма. Они не просто фиксировали момент сращения некапиталистических и капиталистических форм хозяйствования, но и ставили вопрос о значении этих форм для существования капитализма как такового. Таким образом, вопрос о докапиталистической капиталистичности поднимался и как теоретическая проблема, и как практический вопрос развития коммунистического движения. Под этим углом зрения интересны взгляды Фиделя Кастро, Эрнесто Че Гевары, Мао Цзэдуна и других лидеров, которые опирались в своей борьбе на пролетаризирующееся крестьянство. Ряд экономистов и социологов, так или иначе близких к марксизму, касаются в своих работах разнообразных аспектов докапиталистической некапиталистической капиталистичности (И. Валлерстайн, например).
Явления докапиталистической капиталистичности рассматривались также О. Шпенглером и многими другими теоретиками, однако не всегда в связи с пониманием тотальности капитализма как развитого товарного производства и логики капитала как самовозрастающей стоимости. В их работах можно найти ценные замечания на этот счет.
О докапиталистических укладах при капитализме многие экономисты и социологи писали также в том духе, что это еще недокапитализм. В частности, в кругу этих идей сформировано представление о «развитых» и «развивающихся» странах. Но работы подобных авторов мы можем брать во внимание только как источники данных разной степени надежности, а не как теоретический разбор вопроса. Момент вписывания докапиталистических отношений в логику капитала авторами не рассматривается. Наоборот, всячески подчеркивается недоразвитость капиталистических отношений как таковая, без надлежащего анализа ее взаимосвязи с мировой системой товарного производства. Это – чистой воды идеология.
Важно отметить, что докапиталистическая некапиталистическая капиталистичность (разнообразные возвратные формы) постоянно воспроизводится в зависимости от колебаний рынка и, в частности, колебаний на рынке рабочей силы. Наряду с развитием современной индустрии (которую некоторым удобнее называть постиндустрией, от чего суть дела не меняется) постоянно воспроизводится низведение живых человеческих индивидов до примитивного ручного доиндустриального труда. Воспроизводятся докапиталистические формы эксплуатации, предусматривающие натуральное или, в лучшем случае, простое товарное хозяйство. Люди в своем общественном бытии (во всех его аспектах) скатываются назад в докапитализм. На данном этапе развития общества это отчетливо видно на эмпирическом уровне. Мы наблюдаем и отношения рабства, и феодальные, и полуфеодальные отношения с их личной, а не вещной (собственно капиталистической) зависимостью людей, которые постоянно воспроизводятся именно в системе господства капитала. Так что эти явления должны быть поняты исходя из понимания современного общества как определенной исторической целостности, выведены из логики капитализма как целого. В конечном счете, они не могут быть действительно поняты вне этой логики целостности.
Вторая разновидность некапиталистической капиталистичности – это все то, что порождает функционирование и развитие логики капитала при социализме. Эта некапиталистическая капиталистичность, конечно же, совсем другого рода. Казалось бы, она имеет мало общего с докапиталистической некапиталистической капиталистичностью. Однако их объединяет одна важнейшая черта: и та и другая воспроизводятся по логике капитала как сущностного и существенного, если выражаться языком Гегеля, «действительного», необходимого общественного отношения.
Дело в том, что историческая роль капитала как существенного общественного отношения для развития производительных сил не может быть исчерпана при капитализме. Потому что прибавочный труд при капитализме не только создает свободное время для постоянно появляющихся новых отраслей производства, не только ведет «к большему разделению общественного труда, совокупного труда общества», но и создает предпосылки для передачи раздробленных производственных функций вещам. При безраздельном господстве капитал сам становится препятствием доведения развития производительных сил до предела, за которым преодолевается вещный характер живого человеческого труда. Капитал как самовозрастающая стоимость постоянно воспроизводит вещный характер труда там, где он уже достиг своего предела развития и может быть передан вещам. Развитие производительных сил отбрасывается назад там, где наметилась тенденция к преодолению капитала как общественного отношения. Это относится главным образом к характеру и способу использования технологий при капитализме, когда использование по-капиталистически новых технологий воспроизводит все тот же машиноподобный человеческий труд. Поэтому наука при капитализме не может окончательно превратиться в непосредственную производительную силу, а при воспроизводстве вещного характера труда воспроизводятся в том числе и самые отсталые его формы, о которых упоминалось выше. Потому последовательное проведение логики капитала как определяющей неуклонное развитие производительных сил является важнейшей задачей именно социалистического общества. То есть социализм должен завершить развитие капитала как общественного отношения для того, чтобы преодолеть его.
И здесь важно также всегда иметь в виду, что социализм собственной природы не имеет, а, будучи переходом от капитализма к коммунизму, является борьбой капиталистических тенденций и новых коммунистических. Капиталистические тенденции – социалистическая капиталистичность, – развиваясь стихийно, ведут назад в капитализм, в то время как коммунистические, к которым можно отнести также доведение социалистической капиталистичности до своего собственного исчерпания, а следовательно, и отмирания, могут быть развиты только сознательно, тем более что эти тенденции не просто переплетены, но и превращаются друг в друга. Без наработанной всей предшествующей историей теории здесь не обойтись. Более того, соотношение теория/практика меняется, так как речь идет о сознательном управлении обществом своим собственным развитием.
В связи с этим, а также в связи с вопросом понимания специфики социалистической некапиталистической капиталистичности стоит сказать несколько слов о теории. На наш взгляд, в Советском Союзе, где марксизм признавался официальной государственной теорией, после смерти Ленина не осталось теоретиков-марксистов достаточного масштаба. В этом вопросе мы спокойно можем сослаться на авторитет Ленина. В любом случае как его сторонники, так и противники не могут не признавать его верным последователем Маркса. В 1922 году Ленин в своем «Письме к съезду» говорил о личных качествах лидеров партии, уделяя особое внимание Сталину и Троцкому. Он писал: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела». Ленин, который всегда подчеркивал важность теории, вообще не говорит о Сталине и Троцком как о теоретиках. В том же письме он отмечает: «Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским (курсив наш – М. Б.), ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектику)» [7, с. 345]. Как известно, именно по Бухарину учились диалектике целые поколения советских людей. Таким образом, уже в 1922 году Ленин констатирует кризис в марксистской теории.
Спустя почти полвека, в 1966 г., один из лидеров Кубинской Революции Эрнесто Че Гевара, говоря об экономике Советского Союза, указывает на очень важное обстоятельство: «Я хочу сказать лишь, что мы являемся свидетелями некоторых феноменов, происхождение которых связано с кризисом теории, а теоретический кризис возник потому, что было забыто о существовании Маркса, и потому, что основываются только на части (курсив наш – М. Б.) трудов Ленина, ведь Ленин 20-х годов – это только малая часть Ленина» [6, с. 513]. В 70-х и 80-х годах, как известно, партийные лидеры и деятели СССР были очень далеки от теории и в основном бессознательно руководили процессом уничтожения социализма в СССР.
Мы вынуждены констатировать факт, что развитие марксизма не поспевало за реальным движением, и поэтому теория не давала ответов на насущные вопросы революции, на те вопросы, не решив которые, революция была обречена на поражение. То, что теории не уделялось достаточного внимания, привело к потере ориентиров, утрате пролетарской линии партией диктатуры пролетариата. Задача этой партии в первую очередь заключается в том, чтобы руководить уничтожением пролетариата как класса, то есть – преодолением разделения труда, всех отчужденных классовых форм человеческого бытия. Эта основная задача, которой должны быть подчинены все остальные задачи партии, была полностью забыта партией.
Конечно, нельзя сказать, что для развития марксизма в СССР вообще ничего не было сделано. Не следует забывать о вкладе в разработку марксистской эстетики (Лифшиц, Канарский и др.), марксистской психологии (Выготский, Леонтьев, Давыдов, Лурия), теоретическую разработку и практическое применение марксистской педагогики (Макаренко, Мещеряков, Соколянский), вкладе в развитие марксистской философии и диалектической логики (Лукач, Ильенков, Босенко и другие), огромный труд, проделанный В. М. Глушковым и не только. Однако это – капля по сравнению с огромным морем потребностей революции в развитии марксистской теории.
На самом деле философов и экономистов, которые были бы последовательными марксистами, в Советском Союзе было не так уж и много. Например, Э. В. Ильенкову часто приходилось защищать марксизм от прочно укрепившихся к шестидесятым годам в Советском Союзе антимарксистских воззрений рядящихся в марксистские одежды позитивистов, в том числе и в вопросах экономической теории.
А что касается того, что мы назвали социалистической некапиталистической капиталистичностью, Ильенков в свое время высказал ценное замечание: «Я тоже привык представлять себе нынешнюю полосу с точки зрения примерно тех же категорий, как фазу на пути от формального «обобществления» – к реальному, до которого, увы, видимо, еще далековато. Печально, однако, то, что во всем этом движении мало ясного теоретического понимания и слишком много фразы, много демагогии, отчего процесс и протекает так мучительно и с такими издержками, которые едва ли превышают потенциальные выгоды от формального обобществления, едва ли не сводят их на нет». Эти слова были написаны Э. В. Ильенковым в начале 1968 года в письме к Ю. А. Жданову. В том же письме (как раз для приобретения теоретической ясности) он настаивает на том, чтобы четко разделить те тенденции, которые ведут к реальному обобществлению, и те, которые являются враждебными этому движению, «то есть совершенно четко определить права формализма, вытекающие из его реальных возможностей, и ясно очертить ту сферу, которая формализму реально не подвластна» [1].
Нам не раз приходилось встречаться с трактовкой этих слов в том духе, будто бы Ильенков выступал за мирное сосуществование сфер общественной жизни, управляющихся научно, и рынка и предлагал для этого мирного сосуществования разделить их, чтобы государство не вмешивалось в то, что по праву принадлежит рынку Между тем мысль Эвальда Васильевича гораздо глубже, чем это представляется авторам подобной трактовки. Да, он действительно предлагает разделить то, что находится в компетенции рынка, и то, что реально может быть обобществлено (то есть обратно присвоено человеком), но никак не для того, чтобы пустить процесс «на самотек», а для того, чтобы ясно видеть «линию фронта» в войне капиталистического с коммунистическим в социалистическом обществе. Тем самым он ставил вопрос о социалистической капиталистичности как практическую проблему, требующую как можно более быстрого разрешения, опираясь на теоретическую ясность. А такой ясности как раз и не хватало. На деле даже отказались от простого, но очень четкого марксова и ленинского определения социализма как переходного периода от капитализма к коммунизму и объявили социализм отдельной общественно-экономической формацией.
Проблема отсутствия теоретического понимания вопросов социализма и, в частности, социалистической капиталистичности, поднятая Э.В. Ильенковым в письме к Ю.А. Жданову, проблема отсутствия видения «линии фронта» в борьбе нового со старым действительно остро стояла на протяжении всего периода существования советского социализма.
Еще задолго до этого письма по вопросам социализма проводилось множество публичных дискуссий, в которых участвовали представители различных экономических школ, философы и не только. Вопрос о том, что мы назвали здесь социалистической капиталистичностью, был как раз основным. Он ставился не только как проблема план/рынок, но и как вопрос о том, что и как, собственно, нужно планировать.
В брошюрке «Экономические проблемы социализма в СССР» И.В. Сталин на вопрос, что нужно планировать, отвечает так: «Следовательно, обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества, – это цель социалистического производства» [4]. Далее он специально уточняет, что «непрерывный рост и совершенствование социалистического производства на базе высшей техники, – это средство (sic!!!) для достижения цели» [4]. Величайшая заслуга Сталина состояла в том, что он вовремя поставил этот вопрос. Однако, сталинский ответ на него как стратегическая линия социалистического правительства нес с собой много опасностей именно потому, что производство признавалось лишь средством для удовлетворения потребностей общества. Ту же ошибку мы находим у главного оппонента Сталина – Л. Троцкого. В «Преданной революции» он тоже поднимает вопрос об удовлетворении возрастающих потребностей: «Если считать, что задачей социализма является создание бесклассового общества, основанного на солидарности и гармоническом удовлетворении всех потребностей, то в этом основном смысле в СССР социализма еще нет и в помине». [5] И такое понимание у главнейших на тот момент теоретиков социализма было в то время, когда капитал стихийно начал уже заниматься непосредственным производством потребностей, а не просто их удовлетворением.
Эта идея об удовлетворении потребностей общества, в конце концов, не выходит за пределы круга идей, отвечающих именно капиталу как общественному отношению. Косыгин и Либерман тоже придерживались той же точки зрения, а косыгинская реформа имела своей целью не возврат к капитализму, а опять-таки удовлетворение постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества. Все мероприятия, проводившиеся в сфере производства, были лишь способами достижения этой цели.
Ответу Сталина можно и нужно противопоставить ответ Ленина, намеченный лишь в общих чертах в работе «Государство и революция» [14]. В разделе «Экономические основы отмирания государства» он указывает на тот минимальный уровень уничтожения общественного разделения труда, который смог бы коренным образом преобразовать отношения людей относительно управления обществом. Достижение этого, а затем и следующего уровня только и может быть целью социалистического производства. В таком случае основой плана (целью планирования) является не то, что должно получиться в результате процесса производства (удовлетворение потребностей или прибыль), а изменение самого этого процесса, роли и места человека. Только спланированное разотчуждение может быть альтернативой кризису плановой экономики.
Важнейшим вопросом социалистической капиталистичности является вопрос уничтожения товарного производства, который был одним из центральных в дискуссиях. В частности, Сталин, отвечая на замечания о товарном производстве, делал следующую, очевидную на сегодняшний день ошибку: «Следовательно, наше товарное производство представляет собой не обычное товарное производство, а товарное производство особого рода, товарное производство без капиталистов, которое имеет дело в основном с товарами объединенных социалистических производителей (государство, колхозы, кооперация), сфера действия которого ограничена предметами личного потребления, которое, очевидно, никак не может развиться в капиталистическое производство и которому суждено обслуживать совместно с его “денежным сектором” дело развития и укрепления социалистического производства» [4]. Упускалось из виду как раз то, что любое товарное производство, развиваясь, ведет к капитализму, так как воспроизводится отчужденный характер труда и связь производителей через рынок.
Определенную роль в разработке вопросов преодоления социалистической некапиталистической капиталистичности сыграли так называемые экономисты-нетоварники, которые, пусть и не всегда по-марксистски последовательно, рассматривали те или иные альтернативы товарному производству Однако, опять же, они составляли меньшинство среди экономистов.
Марксизм постепенно утрачивал свои позиции в среде советских политэкономов. В дискуссии 1962-64 годов в борьбе между учеными и хозяйственниками, отстаивающими ту точку зрения, что развивать товарное производство ни в коем случае нельзя, предлагавшими альтернативные товарному способы организации народного хозяйства, и рыночниками, выступающими за «экономические» механизмы регулирования производства, победили, как известно, рыночники. Многими теоретиками, в том числе ак. В. С. Немчиновым, ак. С. Г. Струмилиным, экспертами Госплана СССР, а главное, партией были поддержаны идеи уже упомянутого Е. Г. Либермана, изложенные в статье с кричащим названием «План, прибыль, премия». Его идеями руководствовались при проведении косыгинской реформы 1965–1971 гг., в результате которой все больше и больше применялись «экономические рычаги управления экономикой»: материальное стимулирование работников как способ повышения заинтересованности трудящихся в результатах своего труда (само по себе материальное стимулирование отдельных работников отнюдь не было спецификой реформы, оно применялось и до нее, специфика реформы состояла в том, что предприятия получали право оставлять у себя часть прибыли для коллективного “стимулирования”, что вело к противопоставлению коллективного интереса общественному, то есть создавало основу для анархо-синдикализма); самофинансирование предприятий; прибыль как главный критерий эффективности и цель деятельности предприятий, которые стали основной хозяйственной единицей. И это оценивалось не как отступление или поражение, а как развитие социализма. Развитие товарного производства понимали как шаг вперед. Аргументировалось это тем, что товарное производство развивается в социалистической стране, а это значит, что оно тоже социалистическое. А ведь от этого развитие товарного производства не переставало быть движением назад к капитализму, который есть не что иное, как общество развитого товарного производства.
Косыгинская реформа была всего-навсего закономерным результатом и моментом развития хозяйственной системы, которая начала складываться еще во времена НЭПа, вынужденного отступления, для того, чтобы обеспечить стране ресурс для дальнейшего развития социализма. Конечно, НЭП – развивающийся по собственным законам капитализм в государстве диктатуры пролетариата – был свернут, но от него осталась разрозненность предприятий, связанных между собой не только государственным планом, но и хозяйственным расчетом, то есть денежно-товарными отношениями. Родимые пятна старой капиталистической системы сохранились и в отношениях работников с предприятиями – имеется в виду сдельная оплата труда и вообще вся система материального стимулирования работников, которая воспитывает в трудящихся стремление к обогащению. При такой системе труд каждого отдельного работника осуществляется не как необходимость участвовать в важном деле всего общества, а как средство приобретения материальных благ.
Именно поэтому так важно было видеть «ясную картину – картину борьбы взаимоисключающих принципов, а не их «диффузии», что хуже открытой и честной борьбы, ибо диффузия превращает всю эмпирию в одну серую кашу» [1]. И, поскольку теоретической ясности было очень мало, Ильенков как марксист предлагал для начала открыто признать права денежно-товарных отношений там, где эти отношения реально господствуют, чтобы не было иллюзий, будто эта стихия управляется сознательно. «Видимо, иного противовеса формализму, возомнившему себя раньше времени «реальностью», кроме открытого признания прав товарно-денежных отношений, нет. Так что существующую ситуацию и надо, наверное, познать методом «раздвоения единого», – богу богово, кесарю – кесарево, то есть совершенно четко определить права формализма, вытекающие из его реальных возможностей, и ясно очертить ту сферу, которая формализму реально не подвластна. И пусть она конституируется сама, как знает, ибо стихия тоже содержит в себе свой «разум» – и иногда более разумный, чем формальный. Тогда и формальный разум сделается, может быть, несколько более самокритичным и поворотливым – каковым он сам по себе, боюсь, не сделается никогда.
Формально обобществить можно ведь с пользой только то, что уже реально для этого созрело. Иначе из этого выйдет только вред и издевательство, застой. Особенно при нынешнем состоянии теоретического разума. Не надо заглатывать больше, чем способен переварить желудок. Эту истину мы слишком часто забывали, оставшись без Ленина. Слишком часто принимали свой относительный разум за Абсолютный, за всемогущий, за всеведущий» [1].
Эрнесто Че Гевара, размышляя о развитии системы хозяйственного расчета в СССР, писал: «происходит возвращение к капитализму» [6, с. 511]. «Все проистекает из ошибочной концепции – желания построить социализм из элементов капитализма, не меняя последнего по существу» [6, с. 511]. Системе хозяйственного расчета Че Гевара противопоставляет систему бюджетного финансирования, рассуждая, в сущности, о социалистической некапиталистической капиталистичности.
Но здесь не место подробно разбирать весь этот опыт теоретической и практической борьбы. Социалистическая капиталистичность, а также теоретические и практические подходы к ней – это отдельная тема, которая нуждается в специальном обстоятельном исследовании. Здесь же хотелось бы просто отметить моменты, характеризующие ее специфику по сравнению с другими видами некапиталистической капиталистичности.
Третий вид некапиталистической капиталистичности – это собственно капиталистическая некапиталистическая капиталистичность. То есть та некапиталистичность, которая порождается дальнейшим развитием капитала по его собственной логике в пределах капитализма и выходит за пределы вещной логики товарного производства, являясь при этом условием его существования. Ее появление связано с определенным характером существования и развития современного капитализма.
Она заключается в том, что капитал как общественное отношение в своем становлении ведет к выходу производства за пределы товарной логики, и этот выход остается в этой логике, являясь условием того, чтобы товарное производство и воспроизводство капитала вообще было возможным. Общественные отношения в этой системе производства отрываются от своей основы, но именно в этом отрыве и через этот отрыв эта основа воспроизводится. Вот эта некапиталистическая капиталистичность, этот отрыв, который начинает определять и воспроизводить свою основу, нуждается в данный момент в особо тщательном исследовании. Это и есть то, что мы называем виртуализацией социально-экономических процессов в широком понимании. Она основана всегда на использовании передовых, не капиталистических уже по сути, технологий по-капиталистически. Это – перезревшие капиталистические отношения, осуществляющиеся в некоторых важнейших моментах.
Мы здесь лишь в общих чертах укажем на них. Некоторые из особенностей виртуализации социально-экономической жизни достаточно хорошо исследованы теоретиками начала XX века. Однако сами эти особенности в то время были еще недостаточно развиты. Другие же вообще еще не получили тогда своего развития. Однако на протяжении XX века они развивались и были так или иначе осмыслены.
1. Первый момент заключается в появлении финансового капитала и отрыве финансов от непосредственного производства товаров. Финансы начинают играть относительно самостоятельную и во многом определяющую роль с помощью различных механизмов перераспределения произведенной стоимости – через инвестирование в капитал. О новой роли банков при империализме и о появлении финансовой олигархии как важнейшей черте современной стадии развития капитализма (империализма) писали много, важнейшие выводы для научного коммунизма из этого сделал Ленин [11].