Искусительная маленькая воровка

Meagan Brandy

Tempting Little Thief

Copyright (c) 2023. TEMPTING LITTLE THIEF by Meagan Brandy

© Косорукова Т., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Синопсис

Бастиан Бишоп. Так его зовут.

Он грубый, неотесанный и совершенно непредсказуемый.

Он неосторожен и не склонен к созерцанию. Он вулкан.

Молчаливый и уравновешенный в одну секунду, а в следующую превращается в гребаный кошмар…

Но это еще не самое худшее.

Кто этот парень? Он чужак, а в моем мире чужакам не место.

Их здесь не ждут, и обычно они бесследно исчезают, но ему, похоже, все равно.

После одной ночи безрассудного бунта татуированный тиран снова возвращается, пробравшись в мой мир без разрешения и создав проблемы, которых я не могу допустить.

Я должна покончить с этим прямо сейчас, пока мой отец не узнал о его существовании и не сделал это за меня, но Бишоп этого не допустит.

Он говорит – нравится тебе это или нет… Теперь я принадлежу ему, и ничто и никто не встанет у него на пути.

Что он отказывается понимать, так это то, что я – будущая королева подпольного преступного мира.

Он же, наоборот, никто – маленький человек, у которого ни гроша за душой, и он угроза для меня.

Существование слова «мы» для нас невозможно, но он и слышать об этом не хочет.

А я? Я точно знаю, чем все это закончится.

По крайней мере, так я думала, пока предательство не стало приносить такую нестерпимую боль, что внезапно всё потеряло смысл.

Всё, кроме него…

Тем, кто везде чужой…

К черту главную дорогу.

Проложи свою и наблюдай, как они будут толпиться у финиша.

Академия Грейсон Элит

Пролог

Четыре года назад

ЖИДКОСТЬ БАГРОВОГО ЦВЕТА ТЕЧЕТ ПО БЕТОННЫМ ПЛИТАМ, ЗАПОЛНЯЯ собой трещины, проливается на выжженную траву, уходит в корни и горит, как пламя без огня.

Какого хрена в десяти метрах от меня делает мужчина в желтых спортивных штанах, с широко раскрытыми глазами и поднятыми в воздух руками? Его губы шевелятся, но, даже если он что-то и говорит, я ничего не слышу.

Нет, не так.

Я слышу что-то глубоко в глубине своего сознания.

Крик.

Крик боли.

Крик о помощи.

Крик о пощаде.

У меня перед глазами все плывет, время как будто отматывается назад, и в моей разбитой голове заново проносится то, что привело меня прямо сюда, прямо сейчас…

– Пожалуйста, нет. Пожалуйста, не надо. Я буду вести себя хорошо. Я буду вести себя тихо.

– Ты ничтожество.

Удар.

– Дрянь.

Удар.

– Мусор.

Треск.

Снова крик.

Я не узнаю свой голос, который вырывается у меня из груди, когда освобождаюсь от кабельных стяжек, сдирая несколько слоев кожи.

Электрический провод, которым он привязал меня к этому стулу, крепко стягивает мой живот, но жуткие звуки, доносящиеся с нижнего этажа, ясно дают понять, что у меня нет времени искать что-нибудь подходящее, чтобы перерезать толстую медь, впивающуюся мне под ребра, поэтому я неуклюже поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь так, чтобы оказаться лицом к кровати.

Втянув в себя столько воздуха, сколько вмещает в себя моя сдавленная грудная клетка, я разбегаюсь и несусь задом наперед, врезаясь в стену хлипкой деревянной спинкой. Гортанный крик вырывается из моего горла, когда плечо с хрустом ударяется о стену, но я делаю это снова.

– Черт, – шиплю я. – Давай, давай же, давай…

Деревянные щепки летят на мою голую спину, впиваясь в свежие рубцы и заново разрывая полузажившие. Я пробую еще. И снова мои челюсти рискуют треснуть от того, как сильно я их стискиваю.

Я задыхаюсь, все мое тело сотрясается от ярости, когда крики с первого этажа становятся еще громче.

Теплая жидкость течет по моему правому боку, грудь вздымается, но я не останавливаюсь. Вбираю в себя побольше адреналина, и с последним треском задние перекладины стула ломаются, отрываясь от основания и левого подлокотника настолько, что теперь я могу пошевелиться и выползти из-под провода.

– Ты собралась плакать?! – кричит он. – Я тебя заткну!

– Нет! – всхлипывает она.

Мое сердце бешено колотится, когда я бегу на голос. Раны на ногах с каждым шагом кровоточат все больше и больше, но мне все равно. Я не чувствую боли.

Я почти ничего не чувствую. Новая, более темная форма ярости просачивается в мои внутренности и пробирает меня изнутри.

– Вернись, маленькая сучка! – требует он, и входная дверь с грохотом слетает с петель.

– Черт! – Я бегу вниз по лестнице.

Она выбежала на улицу.

Мы никогда не выбегаем на улицу, когда он в таком состоянии или после, – но, с другой стороны, раньше это никогда не длилось так долго.

Мой желудок подскакивает к горлу, когда в поле зрения появляется гостиная.

Осколки стекла на полу, пятна крови на загаженном пушистом ковре – постоянное напоминание, как будто оно мне нужно, о том, что он способен сделать с ней, со мной.

Моя мать прижимается к теперь уже сломанной дверной раме, накрывая ее собой, и в тот момент, когда она слышит, что я приближаюсь, она пытается помешать мне войти, но я отталкиваю ее и вырываюсь, когда она протягивает руку, чтобы вцепиться в мое запястье.

Ужас захлестывает меня, и я резко останавливаюсь на крыльце.

Лицо моей сестры еще больше распухло, кровь сочится из того места на голове, куда он ударил ее рукояткой пистолета, прежде чем связать меня, – пуля, предназначавшаяся ей, все еще в моей плоти. Она изо всех сил старается держать глаза открытыми, но ее тело обмякает, когда наш отец за волосы тащит ее обратно к дому.

Я должен добраться до нее.

Я должен освободить ее.

Я спасу ее.

Он замечает меня и останавливается, бросая взгляд через мое плечо.

И тут тело моей матери врезается в меня сзади, сбивая с ног. Мать бьется в истерике – боится за мужчину, которого любит больше своих детей. Упав в грязь, она отползает назад и прячется за цветочным горшком, когда отец нажимает на спусковой крючок пистолета, зажатого в левой руке. Резкое «бам» раздается среди деревьев, и пуля летит в землю у его ног.

– Сынок, прекрати! У тебя повсюду кровь! Возвращайся в дом, пока кто-нибудь не увидел! – кричит она, снова умоляя нас, жертв, «вести себя хорошо» и принять наказание, которое мы «заслуживаем».

Конечно, черт возьми, у меня кровь. Я прибежал домой, увидел пистолет, направленный в голову моей сестры, и выражение неизбежности в ее глазах.

Я прыгнул как раз в тот момент, когда он нажал на курок.

В чем я облажался, так это в том, что повернулся посмотреть, все ли в порядке с сестрой и оценить рану от удара. Он воспользовался моей ошибкой, ударив меня сзади, когда я не видел.

Теперь я не буду таким наивным.

Но моя мать такая же глупая, как и жалкая. Отец только что выстрелил из того же самого пистолета прямо у нас на дворе перед домом, там, где моя сестра истекает кровью и дрожит в его объятиях; ее тело свисает к его ногам, как будто она крепостная крестьянка, а он король.

Больше никаких «пряток в доме».

Больше никакого «зажимания ртов».

Больше никаких «прикрываний синяков под одеждой».

Это происходит прямо здесь… сейчас.

Тот день, которого мы боялись, но которого ждали.

Момент, которого мы боялись, но о котором мечтали.

Это конец. Его… или наш.

Кулак, вцепившийся в волосы моей сестры, сжимается, и я прикусываю внутреннюю сторону щеки, пытаясь придумать, как ей помочь. Как занять ее место.

Она бьется в его руках, плачет, умоляет, но он продолжает тащить ее вперед, ко мне.

Я выхожу, шагаю немного в сторону, чтобы больше не стоять на пути к двери, а быть справа от него, и теперь я почти в центре двора.

Мама умоляет меня зайти внутрь, она настойчиво просит всех нас войти в дом, но я даже не смотрю на нее. Я не отрываюсь от налитых кровью глаз, которые смотрят прямо на меня.

– Ты думаешь, что ты крутой, малыш? – он машет пистолетом у себя за спиной. – Иди в чертов дом. Сейчас же.

– Отпусти ее.

Можно подумать, у меня из ушей выползают змеи, судя по тому, как выпучились глаза отца при моем неповиновении. Шок немного отрезвил его.

– Не надо! – умоляет сестра; ее сдавленные хрипы отнимают у нее последние силы. – Просто остановись. Всё в порядке.

Она дрожит, страх перед тем, что он сделает со мной, пронизывает ее тело, точно так же, как и мое – от того, что он может сделать с ней.

Я меняю положение, становясь так, чтобы находиться параллельно передним окнам и не подставлять спину матери и любой глупой идее, которая может прийти ей в голову, чтобы помочь своему мужу. Как только листья соседских кустов царапают мне по ногам, я останавливаюсь, и они оба теперь передо мной.

Как я и предполагал, отец повторяет мое движение, отходя вбок, чтобы снова оказаться лицом ко мне.

Он нервничает и вертит головой по сторонам, когда где-то вдалеке завывают сирены, и его ноздри раздуваются – он знает, что мы не можем долго здесь торчать. Про себя он думает, что если вернет нас в дом, то сможет, по крайней мере, попытаться спрятать нас, придумать какое-нибудь оправдание – например, как тогда, когда я попал в «аварию на велосипеде», в результате которой у меня было сломано несколько костей, хотя на самом деле он вышвырнул меня из окна верхнего этажа, отправив прямо на капот своего «Эль Камино», стоящего на подъездной дорожке, потому что подумал, что я выходил из дома со свежим синяком под глазом, который он поставил мне накануне. Я не выходил, это была сестра, но я знал, что один из нас получит от него за это, и поэтому решил, что это буду я.

Возможно, он немного ослабляет хватку, потому что в следующую секунду пронзительный крик моей сестры наполняет воздух: она вырывается из его рук, лишившись клока волос, и подползает ко мне.

Я бросаюсь вперед, нежно обхватываю ее и притягиваю к себе. Она обмякает в ту же секунду, как оказывается в моих объятиях, ее глаза мерцают, она что-то бессвязно бормочет.

Мы падаем на землю, и отец с визгом подпрыгивает, бросаясь на нас.

Мои зрачки расширяются, когда он поднимает пистолет, направляя его на сестру, но затем что-то холодное прижимается к моей ладони.

Я, хмурясь, смотрю вниз, как будто в замедленной съемке, хотя, должно быть, это длится не более доли секунды, – на матово-черный пистолет. Мой взгляд скользит по разбитым костяшкам пальцев руки, протягивающей его мне сквозь куст.

Хейз Гарретт – мой единственный друг, и мне не нужно от него прятаться. Он тоже живет в аду.

Хрустит ветка, я поворачиваюсь лицом вперед, поднимаю левую руку и ухмыляюсь.

Глаза отца широко распахнуты, а у меня из груди вылетает холодный, безжизненный смех. Я нажимаю на курок в тот же момент, что и он.

Мое тело дергается, а его сдается.

Он падает на землю с грохотом, от которого у меня по спине пробегает приятная дрожь.

Мой пульс тяжело отдается в ушах, я слышу громкие и протяжные крики матери, стоны сестры, а потом… ничего.

Я не чувствую ни пулю, которую он всадил мне в плечо ранее, ни ссадин, которые его ремень прорисовал у меня на спине. Я не чувствую жжения шипов, застрявших в сухой траве, не чувствую порезов, которые он оставил на подошвах моих ног своим охотничьим ножом, чтобы «удержать меня в кресле», как он сказал. Я не чувствую ни беспокойства, ни тревоги, ни страха.

Я не чувствую себя беспомощным, загнанным в ловушку.

Я ни хрена не чувствую.

Я подхожу к безжизненному телу моего отца и смотрю вниз на жалкое подобие человека, ради которого зря потратили плоть и кровь.

Моргаю, зрение проясняется, я возвращаюсь в реальность.

Мои глаза все еще прикованы к земле, перемещаются по багровой дорожке, от травы к трещинам на цементной плите… и вверх к его уху и виску, к самому центру между бровями, откуда хлещет кровь.

Идеальный выстрел.

Склоняю голову набок и смотрю в глаза цвета хрусталя, те же самые, которые вижу в зеркале каждое утро.

Человек, которому, как говорят в фильмах, вы должны доверять и которого любить больше всех на свете.

Человек, который показал нам, что никому нельзя доверять. Ни мужчине, ни женщине, если уж на то пошло.

Мой отец.

Жестокий пьяница.

Гребаный алкаш.

Медленная ухмылка расползается по моим губам.

Приглушенные крики пробиваются в мое сознание, и постепенно эхо в ушах затихает, звуки реального времени обрушиваются на меня все и сразу.

Сирены, крики, требования.

– В тебя стреляли…

Мой выстрел был лучше.

– Сынок, все кончено…

Я больше ничей сын.

– Опусти пистолет…

Опущу, когда буду готов.

– Мы здесь, чтобы помочь…

Никто никогда нам не помогал.

Я направляю пистолет в холодное, мертвое сердце моего дорогого папочки и нажимаю на курок.

После этого все погружается во тьму.

* * *

К ТОМУ ВРЕМЕНИ, КОГДА МОЙ РАЗУМ РЕШАЕТ ВЕРНУТЬСЯ В НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ, Я ОСОЗНАЮ, что сижу на блестящих кожаных сиденьях в шикарном лимузине, а не прикованный наручниками в грязной полицейской машине или, что еще лучше, на койке в машине «скорой помощи» по пути в психушку. Я чувствую себя так, словно меня сбил грузовик, но потом вспоминаю, что это был не грузовик.

Это был изготовленный на заказ, краденый «Глок» со стальным корпусом, из которого стрелял мой отец. Мой мертвый отец.

Моя сестра!

Тянусь к дверной ручке и шиплю, когда боль пронзает каждый сантиметр моего тела. Прежде чем я успеваю пошевелить хоть одним мускулом, дверь распахивается, и внутрь проскальзывает мужчина. Он здоровенный, сложен как футбольный полузащитник и одет, как будто я вытащил его с собственной свадьбы. На нем костюм. Настоящий деловой костюм с галстуком, блестящие туфли и часы, которые я бы стащил прямо у него с запястья, и он бы даже не заметил, если бы мои конечности не были такими тяжелыми.

– Кто ты, черт возьми, такой и где моя сестра? – рычу я, оглядываясь в поисках какого-нибудь оружия на случай, если снова окажусь в лапах очередного извращенца.

– С ней все будет в порядке. – Он говорит спокойно, как будто только что не сел на заднее сиденье к убийце. – Сейчас с ней врач, который решает, понадобится ли ей операция или нет.

– Я хочу ее увидеть.

– Боюсь, тебе нельзя. Пока нельзя. – Он изучает меня. Он точно не старше моего отца, ему, может быть, чуть за сорок. – Нельзя, пока ты не примешь решение.

Я не понимаю, о чем, черт возьми, он говорит, так что прекращаю болтать и жду, и он не тянет с продолжением.

– Недалеко отсюда есть место для таких, как ты. Они принимают подростков в таком же положении и предлагают им выход.

Мое положение. Ну да. Просто группа чуваков, которые бегают в поисках отбитых неформалов, которые уже стоят на краю, и убивают их, чтобы они с этого края не свалились.

Или, может быть, убийство – это и есть падение?

– Да ладно? – Я наклоняю голову, игнорируя острую боль, которую вызывает это движение. – Похоже на то, что скользкие ублюдки говорят молодым, потерявшимся в жизни девочкам за секунду до того, как воткнуть иглу им в руку и пустить по кругу в каком-нибудь паршивом мотеле с почасовой оплатой – паника вспыхивает в моей груди при этой мысли. – Где моя сестра?

Он смотрит на меня с минуту, а потом говорит:

– Она в безопасности. В больнице, получает весь необходимый уход, но, чем дольше длится наш разговор, тем меньше у меня шансов удерживать социальные службы на расстоянии.

Мои брови сходятся посередине, а мужчина опускает подбородок.

Что ж, ублюдок, ты привлек мое внимание.

Он откидывается на спинку сиденья, всем своим видом так и крича о деньгах и власти, и поправляет рукава своего пиджака. Я никогда даже не примерял такой костюм, не говоря уже о том, чтобы носить.

Он снова начинает:

– У тебя пять минут, чтобы решить, хочешь ли ты выйти из этой машины и позволить парням в форме отвезти тебя в центр города, где какой-нибудь случайный человек с фиксированной зарплатой решит, убийца ты или нет. Все закончится тем, что ты окажешься за решеткой или поедешь в приемную семью. Или можешь расслабиться, и я отвезу тебя в новое место, и все это испарится.

Я недоверчиво щурюсь.

– Куда? Какое место?

– Увидишь, если согласишься, но если поедешь со мной, то у тебя будет работа, постель и еда в месте, свободном от деспотичных взрослых.

Так, хорошо.

Когда никто из нас не произносит ни слова в течение нескольких секунд, я облизываю губы.

– Откуда мне знать, что ты не кинешь меня? – Он определенно кинет меня.

– Ниоткуда.

– Кто ты такой?

– Кто-то, кого ты, возможно, никогда больше не увидишь, независимо от того, что ты выберешь. Три минуты.

Я пристально смотрю на мужчину, пытаясь уловить смысл в его словах, но как, черт возьми, я могу это сделать? Я убил своего отца, а потом вдобавок выстрелил ему прямо в сердце на глазах у черт знает скольких людей, и по какой-то непонятной причине я не в тюремной камере, а на заднем сиденье гребаной шикарной тачки с бокалами для шампанского и светодиодными лампочками на полу.

Я никогда в жизни не видел такой машины, даже близко.

Это трип. Дикий, адский трип. Очень реалистичное дерьмо из потустороннего мира.

В моей голове крутятся тысячи вопросов, но прямо сейчас мне нужен ответ только на два.

Первый.

– Это спасет меня от тюрьмы?

– Спасет.

Второй.

– Моя сестра будет ни при чем, что бы там ни было?

– Будет. – Он кивает, смотрит на часы, затем снова на меня: – Ну, что скажешь, малыш?

– Не называй меня малышом.

Его губы дергаются, и он наклоняет голову, как придурок.

– Как же мне тогда тебя называть?

Несколько мгновений я думаю, затем откидываюсь на сиденье и решаю отказаться от части имени, которое мне дали при рождении, принимая новое.

– Меня зовут Бишоп. Бас Бишоп.

Он кивает.

Я киваю в ответ.

Мы трогаемся с места.

Глава первая

Бас

ВОТ УБЛЮДОК…

Вздохнув, я присаживаюсь на корточки, показывая на голову чувака.

– Если бы я знал, что ты кидала, я бы угнал тачку, чтобы разобраться с тобой. – Мои слова до него не доходят. Он меня не слышит из-за того, что у него в ушах звенит так, как бывает, когда зажимаешь барабанную перепонку карандашом.

Еще как бывает, когда подслушиваешь чужие разговоры.

Глубокий стон срывается с его губ, он переворачивается на спину, его веки дрожат, он открывает глаза и смотрит на меня.

Я медленно ухмыляюсь и наклоняю голову.

– Ты в сознании или все еще на полпути?

Он снова закрывает глаза, и мой друг Хейзи смеется у меня за спиной.

– Он в отключке… – Хейзи запинается, его голос становится тише. – И у нас гости.

Вытирая о футболку кровь с кулаков, я оглядываюсь через плечо и вижу блестящую, греховную мечту каждого парня.

Изгибы, за которые любой отдал бы жизнь – даже убил бы, – и такая малышка летает, как ветер.

«Астон Мартин», выкрашенный на заказ в карамельно-голубой цвет, с офигенной черной решеткой радиатора, отчего малышка становится еще сексуальнее. Двери поднимаются прямо в воздух.

Можно было бы ожидать, что из «астона» вылезет шикарный придурок в сшитом по индивидуальным меркам костюм и бросит в нашу сторону взгляд с отвращением или пренебрежением. Но ожидания – для дураков, и этот факт подтверждается уже секундой позже.

Первое, что бросается в глаза, – острый каблук, почти равный по размеру складному ножу в моем кармане; черный ремешок сзади плотно обхватывает лодыжку с идеально загорелой кожей. Следующая деталь – юбка в складку. Поднимаясь взглядом чуть выше колена, я иду вверх до того места, где юбка заканчивается на резко сужающихся бедрах, под ней исчезает обтягивающий белый топ с длинными рукавами. Большие золотые браслеты закрывают запястья, а маленькие кольца на пальцах сверкают на солнце, когда она протягивает руку и откидывает несколько прядей длинных, густых светлых волос, не давая им упасть на аппетитно-розовые губы, когда порыв ветра касается ее кожи, как будто она сама его вызвала, как какое-то невесомое божество.

– Черт возьми, – стонет Хейзи.

Точно.

Богиня во плоти, и, без сомнения, она это знает.

Она идет медленно и легко – результат многолетней практики.

Она во всех отношениях похожа на принцессу из средней школы, но ее выдает оттенок помады и то, как ее язычок скользит по надутой верхней губе.

Она не принцесса. Она пиранья.

Скользкая, хищная… готовая укусить.

Не из тех обычных старшеклассниц.

Когда она направляется к небольшому зданию позади и немного справа от меня, ее взгляд скользит в нашу сторону и останавливается на туше ублюдка, лежащего на земле у моих ног. Скорее всего, ей ничего не видно, кроме руки и свисающей с нее полоски скотча, может быть, часть его головы, но не более.

Я медленно выпрямляюсь во весь рост, и ее внимание переключается на меня. Она смотрит, пока я поворачиваюсь к ней лицом, готовый вмешаться, если понадобится.

Именно в этот момент мы обычно наблюдаем, как напрягаются мышцы, расширяются зрачки и быстро вспыхивает паника, что заставляет людей убегать от больших злых волков.

Если ее напускная смелость лопнет и она сбежит, я буду всего в шести шагах от нее. Я догоню ее, загоню в угол, где будет ждать Хейз, но этого не происходит.

Как я уже сказал, эта девушка… она не из тех, о ком можно судить с первого взгляда, поэтому не так уж неожиданно, когда вместо этого она прищелкивает языком, проводя рукой по своим длинным волосам, словно желая убедиться, что они все еще идеально уложены.

– Мальчики и их игрушки.

Она еще и дразнит. Интересно…

– Эта уже сломалась.

Ее губы вздрагивают, и она что-то напевает, направляясь к небольшому кирпичному зданию. Я смотрю ей вслед, пока она не исчезает внутри, а потом поворачиваюсь к Хейзи.

– Возьми несколько обезболивающих и запихни ему в глотку, а потом скати его вниз по склону. Он достаточно очухается, чтобы быть в состоянии свалить, как только боль немного утихнет.

Хейзи ничего не говорит и идет к багажнику.

Снова наклоняюсь и опустошаю карманы парня: достаю бумажник, телефон и сломанную зажигалку. Хейзи возвращается как раз в тот момент, когда я поднимаюсь на ноги.

Как всегда, угадывая мои мысли, он передает мне мой мобильник, и я направляюсь к заправочным колонкам, подходя сзади к красотке за двести тысяч долларов, чтобы быстро сфотографировать номера на тот случай, если что-то пойдет не так и девочка окажется не так толерантна к крови и веревкам, как можно подумать на первый взгляд.

В ту секунду, когда я выбрасываю вещи в мусорное ведро, втиснутое между мойкой для окон и насосом, дверь круглосуточного магазина распахивается, и оттуда выходит она, очки с серебряными стеклами теперь надвинуты на глаза.

Она не смущается при виде меня, стоящего в двух шагах от ее тачки, и просто продолжает идти, зажав темно-красную соломинку между губами.

Идеально изогнутая бровь приподнимается из-под очков, когда она оказывается на расстоянии вытянутой руки и нажимает кнопку на брелке. Дверца-бабочка поднимается, и она протягивает другую руку, роняя свой коктейль в мусорное ведро. Голубая жидкость выплескивается наружу, но никто из нас не утруждает себя тем, чтобы посмотреть, не попало ли нам на одежду.

– Уже допила?

– Просто хотела попробовать, что за вкус, – язвит она, бросая свою крошечную сумочку на сиденье.

Шаг за шагом отступая назад, она передумывает садиться в свою машину, не потрудившись закрыть двери, хотя ее сумка теперь лежит так близко, прямо-таки умоляя, чтобы ее украли.

Я следую за ней, мои движения замедляются, взгляд прикован к длинным, упругим ногам. Она перекрещивает правую ногу за левую, а затем поворачивается; ее юбка развевается вокруг бедер, рука летит вверх и зависает над капотом моей машины. Она обходит ее с пассажирской стороны, проводя ладонью по контуру в нескольких сантиметрах от поверхности.

– Твоя? – спрашивает она, широко шагая, чтобы не наступить на доказательство того, что ублюдок недавно ел землю возле переднего правого колеса. Она наклоняется немного ближе, ее взгляд скользит по капоту, прежде чем остановиться на мне.

Блондинка в ожидании приподнимает бровь – девушка не привыкла, чтобы ее заставляли ждать.

– Моя, – подтверждаю я, сохраняя невозмутимое выражение лица, но эта цыпочка успела увидеть тело на земле перед тем, как войти в магазин, и даже глазом не моргнула. Теперь она перепрыгнула через лужу крови, как будто это всего лишь вода, и притворяется, что восхищается длинным ржаво-красным капотом моей машины… смотрит прямо туда, где раньше был номер, до того, как я соскоблил его бритвой. – Это…

– «Катлас», семьдесят второго года, – перебивает она, присаживаясь на корточки, и мой взгляд устремляется к изгибу ее задницы, которая так хорошо видна в этой юбке.

– С оригинальной решеткой.

Она оглядывается через плечо, и я перевожу взгляд на нее.

Она едва заметно щурится, но это игра. Настолько, насколько это вообще возможно.

Эта девушка точно знала, куда я буду смотреть, точно так же, как я знал, что это именно то, чего она хочет.

Она поднимается на ноги, игнорируя присутствие Хейзи, когда тот возвращается вверх по склону холма. Он замедляет шаг, бросая взгляды в мою сторону в поисках сигнала – должен ли он схватить ее и заткнуть рот кляпом или ничего не делать.

Мои руки свободно опущены по бокам, я провожу кончиками пальцев по джинсам, молча давая ему понять, без слов или взгляда, что все в порядке.

Блондиночка идет вперед, сложив руки за спиной, как идеальная школьница, какой она, скорее всего, и является, но останавливается, проходя мимо меня. Ее левая грудь прижимается к рукаву моей куртки, и она поднимает руку, чтобы поправить очки на голове, и, когда ее рука опускается, ногти со светлым лаком задевают край моей молнии.

Глаза цвета мха встречаются с моими, и она моргает, красиво и медленно.

– У твоей машины есть потенциал. Больно видеть, что он расходуется зря.

– Ну, что я могу сказать. – Мой взгляд падает на ее тело, но я быстро возвращаю его обратно. – Мне нравится жесткая езда.

В этой девушке нет ничего грубого. Она вся словно из атласа и шелка, с гладкой кожей и изящными изгибами.

Она не притворяется и никак не реагирует, но медленно и чертовски плавно ее губы тянутся вбок.

– Хочешь сказать, что не можешь позволить себе привести ее в порядок? – Она наклоняет голову, говоря с насмешливой невинностью: – Позор.

Точно. Пиранья.

Я бы позволил ее зубам вонзиться в меня, а потом сам бы покусал ее задницу. Буквально. Сильнее, чем она.

Она подходит ближе, ожидая от меня реакции, которой не получит, но ей не требуется много времени, чтобы понять это, и ее губы расплываются в широкой улыбке, а язык выглядывает между идеальными белыми зубами.

Проходя мимо, она задевает меня за плечо.

Я не смотрю ей вслед, потому что знаю, что она ждет этого.

Меньше чем через минуту она уезжает, оставляя нас в облаке горелой резины.

Я поворачиваюсь, Хейзи подходит и встает рядом со мной, наши глаза следят за задними фарами на темной пустынной дороге.

Быстрый, удивленный смешок вырывается у него из груди, и он качает головой.

– Она думает, что крутая?

Я делаю глубокий вдох.

Она в этом уверена.

Роклин

ДВОЙНЫЕ ДВЕРИ РАСПАХИВАЮТСЯ В ТУ ЖЕ СЕКУНДУ, КОГДА МОИ КАБЛУКИ КАСАЮТСЯ ПОСЛЕДНЕЙ ступеньки. Когда я вхожу и оказываюсь в прихожей, наружный свет выключается. Только после того как датчики фиксируют, что вход заблокирован, автоматические двери в трех метрах впереди исчезают в стене.

Когда я вхожу в серверный зал – комнату, где несколько пар глаз, которых вы не можете видеть, видят вас и решают, какую дверь вам открыть, я мгновенно оказываюсь запертой внутри того, что мне нравится называть нашей милой маленькой шкатулкой. Конечно, так же быстро, как дверь закрывается за моей спиной, моя команда разрешает мне войти.

В тот момент, когда мои каблуки цокают по бело-золотому мраморному полу, Дамиано выскальзывает из комнаты охраны и пристраивается рядом со мной. Он так же бесшумен, как и его шаги. Я смотрю в его сторону, и мы вдвоем продолжаем идти по коридору, проходя мимо ряда черных двойных дверей. Мы останавливаемся перед самыми большими в этом здании апартаментами, построенными и спроектированными специально для меня и моих девочек, Бронкс и Дельты. Апартаменты расположены в конце зала, где пространство расходится буквой «Т», в точке пересечения стометрового подиума, как Дельта его называет.

Это также самый величественный из входов – арка, вырезанная из чистого белого, розового и обычного золота. Змеи, как живые, извиваются вдоль колючих лиан, их пасти широко раскрыты, клыки вонзаются в распустившиеся розы, все мягкого, нежного розового оттенка, похожего на балетную туфельку. В центр каждого цветка, там, где должна быть ямка, вложен бриллиант. Вместо листьев, обрамляющих стебли, сделано что-то наподобие кружева, которое на концах заостряется и переливается, как каменные сосульки, защищающие проход. Замаскированное оружие, на всякий случай.

Это воплощение мастерства, каждая деталь – пазл, который только я и девочки можем собрать воедино. Как и было задумано.

Дверь щелкает, когда я подхожу к ней, и Дамиано молча встает рядом со мной, сжав челюсти, когда я, не говоря ни слова, прохожу мимо него. Я знаю, что он пойдет за мной еще до того, как услышу, что он запирает нас внутри.

Я направляюсь прямиком к барной стойке в дальнем левом углу, бросаю на нее сумочку, прежде чем подойти к большому окну справа. Сегодня вечером «Энтерпрайз» гудит, ожидается аншлаг. Половина из них – люди из нашего мир: кто-то жаждет шоу, кто-то ждет деловых бесед, которые будут после. Другая половина списка приглашенных состоит из тех, кого мы здесь не хотим видеть, но кому мы вынуждены направить приглашения, чтобы «сохранять мир». Они пришли из чистого любопытства, шокированные тем, что им «посчастливилось» получить билеты на такое «престижное» мероприятие. Пристрелите меня.

В коктейль-баре в саду полно людей, мужчины и женщины вдвое старше меня пьют всю ночь напролет, ожидая, когда моя девочка Дельта Де Леон займет свой трон – сиденье из белой кожи и замши у пианино «Стэйнвей энд сонз», изготовленного на заказ.

– Дельта еще не приехала? – спрашивает Дамиано.

– Мне сказали, что она и парни прибыли полчаса назад, но хотят… немного расслабиться в своем номере.

– Хорошо. – Его тень приближается, падая на меня сзади, и он опускает ладони на мои предплечья. – Всё в порядке?

– А почему должно быть не в порядке?

Я поворачиваюсь к нему и только тогда понимаю, что он снял школьную форму и теперь одет в один из своих лучших черных костюмов. Запонки на манжетах его рубашки едва ли меньше стоимости обучения в так называемой Лиге Плюща, золотая булавка тайного Общества Грейсон гордо сияет на левом лацкане пиджака. Его светлые волосы блестят в свете люстры и, как всегда, зачесаны назад в стиле помпадур на современный лад, подчеркивая карие глаза цвета разбавленного эспрессо.

Дамиано, или Дам, как мы привыкли его называть, привлекателен. Ненормально привлекателен – он из тех мужчин, о которых фантазируешь, составляя список идеальных физических характеристик: высокий, подтянутый и соблазнительный, с широкими плечами и квадратной челюстью.