000
ОтложитьЧитал
*
И с того вечера все пошло наперекосяк. Богумил не стал сообщать о разговоре с лешим никому. А ну как до кровососа дойдет, и тот начнет охоту уже за своим потенциальным убийцей? Да, когда колдун ехал на задание, то прямо мечтал, чтобы штригой не прятался, а лучше бы сразу на него напал. Отсечь клыкастую башку и вручить королю Феофану со всем почтением, не потеряв много времени – может ли быть что лучше?
Теперь Богумил стал гораздо осторожнее, и все чаще задумывался о том, что тварь может оказаться ему одному не по зубам. В конце концов, появление ядовитой змеи, что считалась, по словам Анны, вымершей, само по себе было очень плохим знаком. Беда, коли природный баланс нарушается настолько, что из небытия восстают реликтовые создания. Отчего баланс был нарушен в Чаросвете и окрестностях, понятно даже дураку.
Порой он готов был плюнуть на гордость и позвать товарищей из Серого замка на помощь. Но тут же вспоминал о кривых ухмылках однокашников и отказывался от этой затеи.
А как только он брал себя в руки и гнал тревоги по поводу штригоя прочь, голова заполнялась мыслями об Анне. На нее колдун злился едва ли не больше, чем на упыря. Красивая жрица сделала его слабым за считанные дни. Богумил даже прекратил пялиться ей в декольте, когда они по вечерам сидели напротив друг друга в трактире, обсуждая дела – вдруг обидится?
Еще хуже было то, что желание смотреть в декольте другим девкам пропало вовсе. Богумил на следующий же день после поимки амфисбены хотел наведаться в веселый дом Чаросвета, многозначительно располагавшийся на соседней улице со школой Левии Цинтарской. Думал, чужие прелести помогут ему забыть идею бросить к ногам Анны все, что она захочет. Только бы взглянула с таким же восхищением и трепетом еще раз. Бесполезно – ни одна из продажных красоток, даже самых хорошеньких и молодых, не смогла разбудить в нем и каплю страсти.
«Неудачник, мешок с костями, раскисший болван», – то и дело ругал он себя. Не помогало. Как не помог и разговор с преподобным Густавом за чашкой чая, когда колдун пришел к нему в очередной раз пополнить запасы святой воды, что в бою с нежитью была отличным подспорьем серебряному клинку. Ксендз внимательно выслушал расстроенного охотника и лишь покачал головой.
– Околдовала она вас, Богумил, вы разве сами не замечаете? Госпожа Анна красива, как ангел, но коварна. Есть в ней зло, природу которого я пока понять не могу. Прошу вас, будьте осторожны.
Богумил старался. В наведенное колдовство он не верил, потому как ни один приворот на чародея из Серого замка не подействует. Ведь охотникам за нежитью приходилось убивать и суккубов с инкубами, страшных демонов, что будят в людях самые низменные пороки. Поэтому Радагаст защищал от этой напасти своих учеников сызмальства, проводя над каждым определенный ритуал.
В зло, царившее в душе Анны, Богумил тоже не верил. Или же просто не хотел, потому что надеялся… на что?
Зато спустя ровно пару недель после приезда в Чаросвет колдун вдруг вспомнил, что собирался в библиотеку. Туда и направился в компании жрицы после очередного неудачливого вояжа по ближайшим переулкам и трактирам. Все, как заведенные, говорили одно и то же. Жизнь хороша, никаких кровососов в городе в помине нет, других чудищ – тем более.
– Уму непостижимо! – качал головой колдун, бредя по узенькому переулку и на всякий случай оглядываясь по сторонам – не надумает ли кто недалекий выплеснуть на голову помои с верхнего этажа. – Чтобы простые горожане да селяне искренне верили, что нечисти в округе нет… да они скорее бы утверждали, что соседка приколдовывает и наводит порчу, или домовики молоко у коров воруют, или кикиморы детей чурбанами деревянными подменяют. Такое ощущение, будто все они разумом повредились.
– Не знаю, – пожимала плечами Анна. – Выглядят люди неплохо, не запуганы, не бледны, молодежь румяная, да веселая. Насколько я помню, в городах, где заправляли кровососы, население стремительно редело, а до этого ходило по улицам едва живыми тенями, потому что новые хозяева каждую ночь их хоть сколько-нибудь, да высушивали. Тут же куда ни глянь, все довольны и счастливы…
– Отпустите меня! – вдруг раздался впереди за поворотом тоненький плачущий голосок.
Кричала девчушка лет тринадцати, пытаясь увернуться от полупьяного толстяка в богатых одеждах из бархата да соболиных мехов. И как ему в такую жарищу не тяжко?
Раньше Богумил прошел бы мимо. Ибо справедливости на белом свете и вовсе нет, а его задача – убивать чудовищ, с клыками и когтями. Девицам же, как известно, по природе заповедано страдать, ибо праматерь человеческая поддалась лукавому искушению от змея, и тем самым навлекла беду на всех людей. Вот и несли испокон веков бабы наказание за ее глупый проступок. Кто он такой, чтобы стоять на пути божественного провидения?
Но погода была жаркой, дело не ладилось, и очень хотелось дать кому-нибудь в морду. А мерзопакостный щекастый гад, зажимающий среди бела дня в подворотне девицу раза в три моложе себя, годился для этих целей как нельзя кстати.
– Малявку не трожь, – хмуро сказал колдун, беря толстяка за плечо и отталкивая к стене.
Девица подняла на него зареванные глаза – тощая, угловатая, как только на ногах держится? Одета в поношенную форму ученика школы Левии Цинтарской, что была ей велика размера на три. Ни сисек, ни задницы, да и откуда они в ее возрасте? Видно же, дите совсем. Рванула к Анне, вцепилась ей обеими руками в юбку и захлюпала носом.
Щекастое лицо словно налилось помидорным соком, берет с пером съехал на ухо.
– Тебе какое дело, колдун? – зарычал толстяк. – Ищешь кровососа – и ищи себе, а честных людей не трогай! Ее мать мне целый злотый задолжала, а возвращать не с чего, так пусть хоть дочурка девичеством заплатит. Или думаешь, королевская грамотка тебе права неограниченные дает?
Да, еще неделю назад Богумил бы махнул рукой и не стал ввязываться. Долги надо возвращать, он это прекрасно понимал. Но сейчас за его спиной стояла Анна, обхватив зареванную девчонку за плечи, и сердито сверкала синими глазищами. Вот-вот сама в драку кинется и мужику зенки выцарапает.
– Угадал, – оскалился колдун в ответ. – Я действительно считаю, что королевская, как ты сказал, грамотка дает мне неограниченные права. И потому забираю эту девку себе, потому что так хочу. А если тебе что-то не нравится – можешь идти и жаловаться в магистрат. Только, уж извини, до здания суда прыгать придется, потому что превращу я тебя в жабу богомерзкую прямо сейчас.
С лица толстяка махом схлынула краска. Он опасливо покосился на колдуна, его руки задрожали.
– Но деньги…
– Вот тебе злотый, можешь засунуть себе его в…
Все-таки сдержался. Девицы же рядом.
Щекастый мужик не растерялся, мигом схватил монету, попробовал на зуб и торопливо удрал к выходу из проулка. Богумил повернулся к малявке, которая под его взглядом вся съежилась и попыталась спрятаться за Анну.
– Эй, цыпленочек, не бойся. Не собираюсь я причинять тебе никакой беды. Пойдешь с нами, проводим тебя домой.
– Вы что, не будете требовать с меня за эти деньги… совсем ничего? – пискнула девчонка тихо, как мышка.
– Буду, – кивнул колдун и рассмеялся. – Учись хорошо, егоза. И мамку слушай. И смотри, чтобы она деньги у таких козлов больше не занимала.
– Он снова придет, как вы уедете… – и девочка все же захлюпала носом.
И тогда Богумил сделал то, чего сам от себя не ожидал. Снял с запястья толстый серебряный браслет и щелкнул пальцами, уменьшая его до размера, более подходящего для крохотной, будто и вправду птичьей ручки.
– Держи. Будешь показывать всем, кто тебя домогаться станет. И говорить, что у тебя любовник уже имеется – столичный чародей, который упырей на завтрак, обед и ужин ест. И всем желающим сладенькой цыплятины он голову с плеч снимет и к низу живота прирастит, если прознает. Поняла? А теперь показывай дорогу из этого грешного проулка.
Когда они вышли на площадь, солнце уже опустилось за горизонт, и Богумил отправился в библиотеку, оставив девочку на попечении жрицы. Та после случившегося молчала всю дорогу, и лишь у лавок, где торговали сладостями, тихо сказала.
– Ты изменился за эти дни.
И зря. Потому что колдун в ответ тут же зло оскалился.
– Что, и волосья мои тебе уже не так противны, и все остальное тоже?
У Анны обиженно вытянулось лицо, и Богумил почувствовал себя отмщенным. Но ненадолго.
– Будь ты бабой, непременно спросила бы, не начались ли у тебя болезненные лунные дни и не нужны ли мои эликсиры для облегчения самочувствия, – с досадой поморщилась она и ушла.
Городская библиотека занимала огромное здание с полукруглой крышей-куполом. Внутри было тихо и прохладно. Седой худощавый библиотекарь с поклоном принес Богумилу целую стопку тяжелых пыльных книг, и колдун погрузился в чтение.
Труды известных путешественников и научные словари ничем особым ему не помогли, только подсказали, что змеи «зело паскудные создания, коих надлежит нещадно истреблять, не жалея живота своего». А вот в бестиарии, составленном монахами обители святого Доминика, нашлось немало интересного. Искомый гад, вселяющийся в тело человека с помощью собственных чар, нашелся на первых же десяти страницах.
«Гад сей есть тьмы порождение, что в тело почтенного мужа поселяется, на греховные мысли и поступки его толкая. Затем к девицам ночами в спальни входит, выбирая под свои потребности упитанных да благостных, дабы терпели и не жаловались. Девицы, понеся от чудища, в положенный срок рождают ядовитого змея с крыльями, умирая при этом в муках. Юный змееныш ищет себе носителя среди почтенных мужей, и все повторяется сызнова. Среди охотников за диковинками колдовскими и черных ведьмаков ценен тем, что имеет при себе яд, способный заворожить и отнять разум у сколь угодного количества добрых людей, заставив их поверить в любую гнусность и мерзость, или же в то, что они видят благословенный Рай на земле нашей грешной…»
Богумил торопливо пролистнул одну страницу, другую, и в животе зашевелился неприятный холодный комок. Яд змея действовал даже в крохотной дозировке, достаточно было добавить его в воду или пищу. Неужто и впрямь кровосос, живущий в Чаросвете, влияет таким образом на жителей? Но как возможно, чтобы все в городе разом попали под это влияние? Что они делают? Пьют воду из отравленного колодца? Невозможно, город большой, колодцев десятки, все не отравить. Может, в еду какую яд льют? Колдун невольно вспомнил сытные обеды на постоялом дворе и поежился. Нет же, он себя нормально ощущает, да и Анна не проявляла за эти дни никакой дикости. Обычная баба, вредная и строптивая, но здравого рассудка не лишена. А Лешек… тот изначально был идиотом, ему и яд никакой не нужен.
Сзади неслышно возник библиотекарь с ворохом свитков в руках, заглянул чародею через плечо и с пониманием хмыкнул.
– Панночке вашей в ее хлопотном деле помогаете? Удивительный вы человек, сударь Богумил. Выполняя столь важное королевское задание, не забываете и о нуждах тех, кто с вами рядом.
Библиотекарь положил свитки на стол, вытер вспотевший лоб рукавом мантии и тихо рассмеялся.
– Хотя, я бы на вашем месте тоже помогал жрице Безымянной матушки. Удивительный культ, весьма древний и когда-то очень почитаемый. Состоял из небесного и земного круга, и ведьмы из числа последних, говорят, умели ходить меж мирами по Великому Древу, что они называли Карколистом…
– Карколист? – удивился Богумил, напрягая память. – Это ведь у русичей было?
– Не только, образ дерева, держащего на себе миры, есть в культуре многих народов. Но земной круг пошел действительно от русичей, точнее, от одного мальчишки. Незаконный сын мелкого помещика, он участвовал в первой битве со змеем в тринадцать лет. Говорят, влюбился в небесную ведьму по имени Василиса, что была прислана в их край чудище семиглавое одолеть, и решил ей помочь. Затем вырос и стал великим змееборцем, а жена его – первой земной жрицей Безымянной матушки. К сожалению, ее имя в истории затерялось, зато богатыря Овсеня по прозванию Милосердный запомнили на многие века.
– А что же небесная жрица, хоть наградила этого Милосердного за помощь? – хмыкнул колдун. История не произвела на него особого впечатления, хотя была, без сомнения, занимательной. – В тринадцать лет уже почти мужик, могла бы уж уступить разок…
– Что вы, что вы! – замахал руками библиотекарь. – Небесные жрицы не делят ложе с людьми, зачем? Им богатырей и чародеев рожать нужно, потому встречаются они для утех постельных с великими воинами из других миров. Одни умеют превращаться в драконов, другие – в хищных птиц, и магия их не чета нашей. И вот они как раз женщинами человеческими не брезгуют. Говорят, многие сильные правители были их потомками…
Когда Богумил вышел на улицу, уже стемнело, лишь ярмарка на главной площади светилась разноцветными огнями, зазывая подгулявших гостей на медовуху и маковые калачи. Колдун подспудно надеялся, что Анна доведет девчонку до дому и придет за ним, но нет, никто его не ожидал. И он тут же снова упал духом.
«Воины из другого мира, ишь ты! – свирепо думал Богумил, шагая по вымощенной булыжниками дороге к постоялому двору. – Губа не дура у этих жриц! И Анна, небось, такого же ухаря ждет, на кой ей черт земные мужики? Небось, великому витязю из драконов или оборотней-птиц про кущи в междуножье даже бы не пикнула…»
Бездомная собака вынырнула из подворотни с надеждой чем-нибудь поживиться – и отшатнулась с пути колдуна, провожая его испуганным взглядом.
«Пусть катятся козе в трещину, и небесные, и земные жрицы, и Безымянная матушка их туда же. Курвы они все…»
Странное, едва уловимое движение с правой стороны Богумил заметил лишь краем глаза. Но инстинкты не подвели. Он даже не успел подумать, что нужно оглянуться, как тело само отскочило в сторону. Взмах рукой – и сияющий шар, срываясь с кончиков пальцев, полетел вверх, к крышам.
Тварь нырнула в пелену тьмы, отшатываясь от бьющего по глазам света, и испустила леденящий душу вой, который не слышат простые люди, но ощущают все, кто обладает даром убивать нежить. Колдун с криком повалился на колени, зажимая уши. Ну, силен, стервец! Орет так, будто все демоны Ада воедино собрались, народ честной на ножи поднимать. Богумил гаркнул сквозь зубы короткое и злое заклинание, и огненная волна, разошедшаяся в стороны, полоснула тварь по ногам. Та выть прекратила, с яростным шипением заплясала, зашлепала когтистыми лапищами по гладким камням мостовой. Богумил вдохнул, медленно выдохнул и прикрыл веки, проваливаясь за кромку сознания.
И лишь тогда увидел, не глазами – всем телом.
Штригой был ростом не ниже шести локтей. Оскаленная харя с кривыми острыми ушами и копной спутанных белых волос, бугристая серая кожа, дыра вместо носа – и пасть, полная мелких, но очень острых зубов. Красные, словно воспаленные глаза с ненавистью смотрели чародею в лицо.
«Зачем ты пришел в мой город, колдун?! – зазмеились-заползали в голове липкие, омерзительные слова. – Убирайся прочь, иначе сожру тебя, и костей не оставлю!»
– Подавишься, кровосос поганый, – процедил Богумил в ответ, а затем молниеносно выхватил из сумки и швырнул в серую харю флакон со святой водой. Нет, даже сколько-нибудь сносным прихожанином любой из церквей он не был никогда, предпочитая грешить, как последний сукин сын. Но испытанное средство работало супротив кровопийц всех мастей независимо от чьей-либо веры. За то и ценил, и таскал всегда с собой хоть небольшой пузырек.
Вода в полете выплеснулась и залила паскуднику уши, глаза и рот. Колдун было выдохнул с облегчением – но тут тварь высунула жуткий язык, больше напоминавший чье-то щупальце, слизнула жидкость с лица, с шумом втянула в себя и довольно оскалилась.
– Чтооо? – поперхнулся следующим выдохом Богумил. – Но… как?
«Плевать я на твои финтифлюшки хотел!», – взревело в голове, а затем тварь хлопнула в ладоши, и светящийся шар у крыш домов с шипением погас, погружая окрестности во тьму.
*
…Просыпался Богумил тяжко. Голова трещала, как после того вечера в борделе, во рту было сухо и гадко. Вдобавок при вдохе вдруг резануло где-то под ребрами, и колдун сдавленно охнул.
– Милсдарь, чем вам помочь? – тут же зашептал женский голос.
– Эликсиры… мои… в сумке, – прохрипел он и закашлялся.
– Нету сумки, – удрученно прошептал тот же голос. – Кровопивица подрала, флаконы ваши разбила вдребезги…
Кровопивица? Богумил так удивился, что все же разлепил глаза.
– Какая кровопивица?
– Та, с которой вы вчерась дрались ночером, – с готовностью ответила девка в чепце подавальщицы. – В районе Медных Монеток, чутка до нашего двора не дошли. Ох, и шуму вы наделали! Народ когда сбежался, тварь в подворотню утекла, а вы там лежали, весь в крови, с головой отбитой, да в нечистотах по самую макушку…
– В чем? – открыл рот Богумил.
Неужто тварь напоследок решила еще и так гнусно поиздеваться? Колдун рывком сел, закряхтел от боли, провел себя рукой по голове, выругался, нащупав огромную шишку. Нет, ничьими испражнениями от него не пахло.
– Это Марта толстая вас ненароком приложила, – хихикнула девица. – А получилось, что и спасла. Открываю окно, сказывает, горшок опростать, и слышу – колдун заезжий ореть, будто его собаки угрызають заживо. Рука у ей дрогнула, и нечистоты вниз полились, а с улицы как взреветь вторым голосом, нечеловеческим! Марта со страху-то горшок вниз и уронила, он сначала кровопивице по голове попал, а потом по вам отскочил, вы и упали, как подкошенный. Мы вас сюда принесли, раздели и всего вымыли, покуда вы валялись без сознания… Ох, и сильны же вы, как мужик, милсдарь, не подумайте дурного! И шерстисты, как медведь.
И девица захихикала, делая вид, что смутилась.
«И эта туда же, – с досадой подумал Богумил. – Заладили про шерсть, да про медведя. Сговорились, что ли?»
– Красивый вы, милсдарь, – заговорщическим тоном сказала подавальщица, придвигаясь поближе. – Понимаю теперь, почему кровопивица вас выбрала. Непонятно только, почему убить хотела…
_ Да какая кровопивица? – рыкнул, не выдержав, колдун.
– Так ваша панночка же, – девка захлопала глазами. – Она и есть упыриха, поймали ее вчера прямо на месте свершения злодеяния, сталбыть.
– Что ты несешь? – аж зашипел Богумил. – Анна – упыриха? Да не может быть такого! К тому же, там самец был, уж самца штригоя с самкой ни один уважающий себя охотник за нежитью не перепутает! Еще и злодейкой ее выставила, не поленилась!
Завидует, небось. Сама скуластая, конопатая, красота Анны ей глаза и застила. Но нет, подавальщица смотрела на колдуна с жалостью, и это его очень сердило.
– Околдовала вас девка, эвон вы как по ней убиваетесь, еще и защищаете, – с горечью сказала она. – Да только застигли ее прямо у тела господина Куренника, библиотекаря, к которому вы заходили вчерась. Руки по локоть в кровище, книги рядом разорванные валяются, свитки редкие, да дорогие. Мы грамоте не обучены, да все равно жалко, ученые мужи старались, писали…
И девица всхлипнула.
– Не может быть, – прошептал Богумил. – Анна девочку пошла сопроводить, я ее потом ждал, но так и не дождался. Наверное, мы с ней разминулись. А что она рядом с библиотекарем была, так помощь наверняка оказать пыталась, жрицы же лечить умеют. А что не вышло ничего, так не ее вина…
– Ох, грехи наши тяжкие, – всхлипнула еще раз подавальщица и заревела в голос. – Девочку тоже нашли к утру. Жанкой ее звали, единственной дочкой швеи с переулка святого Антония была. Грызанула ее эта стервь прямо у дома, в подворотне. Горло вырвала. Но не наелась, видать, отправилась за вами. Вы ей не по зубам оказались, она господина Куренника со злости и схарчила, упыриха поганая…
Колдун застонал, уткнувшись лицом в ладони.
Но как? На девочке же был серебряный браслет, он защищает от кровососов всех мастей!
Кроме самых сильных, таких сильных, что не боятся ни серебряного клинка, ни стрелы. Ни святой воды. Если штригой будет пить детскую кровь годами, рано или поздно он и солнцу станет не по зубам.
Но Анна?! Нет, Богумил не мог в это поверить. В тот день в ее комнате, когда убили Лешека, он стоял к ней так близко, что явственно слышал стук сердца. Живого, человеческого.
Одного.
У штригоя же два сердца, это каждому охотнику известно. Второе тоже бьется, просто чуть медленнее. Да и укусы он видел собственными глазами, сначала на голове и шее дочери короля Феофана, затем – на молодом Лешеке. Это был самец, Богумил бы руку поставил об заклад. И вчера на него напала именно мужская особь. Да, можно заворожить человека, как тварь и сделала с панычем, но охотники за чудищами не подвержены подобным чарам, по этому принципу их и отбирают в ученики наставники Серого замка.
Что же произошло на самом деле?
Девка тем временем придвинулась к сидящему на постели колдуну вплотную и погладила его пальцами по плечу.
– Понимаю ваши чаяния, милсдарь, – вздохнула она сочувственно. – Вы бы это, сходили на исповедь, облегчили тяжесть греха на душе. Ксендз Густав вас утешит, нужные слова скажет.
– Моим грехам никакая исповедь не поможет, ибо пьяница я, распутник, транжира и убийца чудовищ, – отшутился Богумил. – Но за совет спасибо. Пойду и впрямь к нему, может, что дельное подскажет.
– Сходите, сходите! – закивала девка. – Он святой человек, обязательно вам поможет! Молится день и ночь за грехи наши тяжкие, столько людей к свету вывел, они на небеса вознеслись прямо с земли нашей грешной, сама лично видела!
– Чего видела? – не понял Богумил. – Как люди на небеса возносятся? Невозможно это, ибо не дано живым души умерших видеть. Разве что некромантам, но чернокнижие строго запрещено.
– Страсти какие вы сказываете! – поежилась девица. – Нет, они прямо в костеле его к небесам улетают. Вы бы видели, как это красиво и благостно, аж реветь от счастия хочется! Жаль только, взрослые редко возносятся, грехи тяжкие их к земле придавливают сильно. Дети – почитай, каждую неделю, школяры – тоже. Сироты чаще всего, но это и понятно, они уже настрадались за жизнь, как мало кто страдал, все грехи возможные заранее искупили.
Богумил попытался вдохнуть и закашлялся. Ужас, леденящий и острый, как бритва, пополз из желудка вверх, царапая изнутри горло. Колдун невольно сжал руки у груди. Ладони мигом затряслись, как после хорошей попойки.
– Да вы сами сходите, посмотрите! – добавила девка. – Вечером сегодня ксендз Густав кровососке проклятой будет грехи отпускать и на тот свет ее сопровождать. Это обидно, конечно, что упыриху не на костре палачи сожгут, а менталисты из судейства серебряным кинжалом заколют, но ксендз говорит, что не нашего это ума дело, перед Господом все равны, и каждый должен иметь право грехи свои искупить и на небеса попасть…
Сердце билось в груди так, что казалось, вот-вот выскочит наружу. Богумил медленно дышал, стараясь унять дрожащие руки.
– Схожу, – кивнул он, наконец. – Может, и впрямь наступило время исповедаться. Помоги мне только встать.
Конечно, все имеющиеся эликсиры и оружие колдун с собой в сумке не носил, оставил часть запаса в комнате, в небольшом сундучке под кроватью. Это его и спасло. На месте были кинжалы, парочка колец – накопителей энергии, а еще эликсиры, врачующие раны, притупляющие боль и увеличивающие скорость. Богумил залпом осушил один за другим три пузырька с мерзкими на вкус жидкостями, затем сплюнул за окно горькой слюной и поморщился.
Голова болеть перестала почти сразу. А вот раны на груди еще чесались, покрываясь лечебной коркой, пока колдун шел с постоялого двора к центральной площади, где располагалась ярмарка. Рядом вкруговую стояли дом бургомистра, библиотека, костел святого Анхеля, магистрат со зданиями суда и городским советом. Мысли бегали, как крысы на чердаке, спугнутые хозяйским котом.
Штригоя сначала искали в лесах и горах, на города переключились в последнюю очередь. Как только сигнал поискового магического маячка показал, что тварь в Чаросвете, Богумил выдвинулся из Серого замка на задание. Ехал с легким сердцем, полным радостного предвкушения – убитая тварь повысит плату за его услуги вдвое. Победит кровососа – и начнет работать только на богатых панов, да вельмож, да на самого короля, не занимаясь мелочью типа кикимор, мавок, лесных и болотных тварей. Не будет проводить дни и ночи на трактах, ночевать в селянских развалюхах, где козлята зимой живут и гадят в одной комнате с людьми. Станет селиться исключительно на верхних этажах хороших постоялых дворов, где есть балконы, увитые хмелем, как в замках богатеев. А девицы пригожие сами начнут драться за его благосклонность, готовые на все за колдовской ласковый взгляд, да за золотую монету.
Глупые мечты наивного дурака, незаконного сына, всю детскую жизнь голодавшего и видевшего только пьянство и побои. Мальчишки, злого на матушку, что не могла его защитить от произвола отчима, и на родного отца – что мог бы защитить, но не захотел. На кой ему ублюдок от селянки, пусть даже хорошенькой и юной?
В реальном мире упыри – в человеческих телах, но с гнилой душой -заправляли всем, упиваясь властью, творя беззаконие. И когда среди них затесался настоящий кровосос, хитрый и умеющий притворяться достойнейшим из достойных, никто ничего не заметил. Пропадают дети? Так не пропадают же, возносятся в небеса, прямо к доброму Богу на колени, что утешит их после скорбной земной юдоли. Кто их оплачет? Разве что родственники, да друзья. Расскажут о своей боли на исповеди, а добрый ксендз утешит, успокоит сердце, отпустит грехи, подведет к причастию, вложит в рот крохотный хлеб, вымоченный в вине. А в вине ли? Или все-таки в яде волшебного змея, что способен дурманить разум? Неудивительно, что и святая вода не сработала. Какая святость может быть в месте, оскверненном лютым убийцей и чудовищем?