Часть 1
Глава первая
У прилавка городской столовой возникла пробка и перебранка, грозящая перейти в скандал, а может, и в блюдобол.
– Я последний раз повторяю: «Молодой человек, оденьте маску», – переходя на визг, кричала раскрасневшаяся раздатчица.
– Одеть можно голову, а маски надевают, – отвечал ей «молодой человек» лет 55-ти, маленький, юркий и упрямый.
– Тогда НАденьте. Вы должны, иначе я позову охрану!
– А я тогда заору. Ты не слышала, как я ору? Так услышишь. У меня сосед умер от того, что я на него наорал, хочешь, чтобы и вы тут все, хотя бы, оглохи? Я сказал, не буду, значит не буду. Это столовая, а не общественная прием-ная. Есть я что, тоже в маске должен?
– У нас в обеденном зале установлены боксы с очистителями воздуха. Там можете принимать еду в свободном дыхании.
– Ага, и в каждом боксе по четыре стула. В свободном дыхании будут там есть незнакомые мне лица и в мое лицо дышать своими коронавирусами.
– А это уже нас не касается. Это уже ваше пространство. Не нравится – соблюдайте дистанцию.
– И как ты себе это представляешь? Я должен в маске с подносом стоять и ждать, пока освободится столик от четырех питающихся? А если блюдо остынет? А если я надорвусь? А если другие ожидающие не захотят соблюдать дистанцию и сядут? Я что, до вечера буду здесь монументом?
– Тогда идите в другую столовую
– С радостью. Только другие все закрыты или работают только на вынос. А я на вынос не хочу. И вообще, я хочу понюхать, что тут мне накладывают. Вон тот шницелек явно не первой свежести. А-ну, давай: я надеваю маску. а ты мне заворачиваешь шницелек на экспертизу.
– Ладно. Черт с тобой, иди без маски!
– Это почему-это «без маски»? Для вас что, закон не писан? – сквозь могучую очередь пробрался бравый служитель закона. – А ну, гражданин… О, твою дивизию, да это ж Райкин!
Очередь молча и внимательно наблюдала, как страстно обнимался длинный худосочный полицейский с дебоширом, словно слушали прогноз погоды на выходной. Наверное, пандемия усилила всеобщую толерантность. В былые годы за такие задержки давно бы уже вытолкнули в шею.
– Райкин, ты чего хулиганишь? Надень ты свой намордник, без него тебе вообще на людях пожизненно появляться нельзя. А то ты и укусить можешь.
– А чего она? Я из принципа отстаиваю свои конституционные права.
– А не дешевле будет проявить дипломатию и пойти на компромисс? Спусти ее на подбородок, как поступают умные люди. Глянь, сколько их в очереди стоит.
Райкин огляделся вокруг. Нашел массу подтверждений – и нацепил карман-ную индивидуальную защиту на небритую бороду.
– Вот так, Андрюха, у нас исполняют свой гражданский долг и правительственные указы, – жевал полицейский позавчерашнюю отбивную.
– Не скажи, Санек, – отвечал ему сосед по столику в одном из столовских боксов (остальные двое, уткнувшись в тарелки, настраивали уши на интересный диалог). – Я вот когда с дежурства к себе в Протуберанец еду – а там с электрички люди идут. По полю – три км. Так все в масках. перчатках (даже летом) и с дстанцией метров по пятьдесят друг от друга. На велосипедах так же едут. В машинах сидят – один водитель и больше никого! – и тоже в маске и перчатках. А недавно и мне пришлось на электричке ехать, так в полупустом вагоне сидел дед аж в двух масках из каких-то драпдерюжек, а перчатки у него прорезиненные были. Вышел вместе со мной, снял одну перчатку, снял одну маску, спрятал в баночку, снова надел перчатку – и так и пошел.
– Да… Россия – есть Россия: либо все – либо ничего. Никакого равновесия!
– Да, Санек, никакого. Вот я сейчас в ЧОПе у Горбушкина работаю. Решил поминки устроить – 30 лет развала СССР! Так никто ко мне и не пристроился. Зато дома так нажрались, что в субботу никто на работу, кроме меня, не вы-шел.
– А ты что. Андрюха, на Базе в Протуберанце больше не пашешь?
– Не, Санек, не пашу. Наш Красный командир трагически погиб при исполнении, директор ушел в отставку. Пришла на его место городская баба, всех пенсионеров поувольняла и на наши места молодых трудоустроила. А помнишь, Санек, как мы с тобой банду фальшивомонетчиков накрыли? А частный дурдом у балерины? А шайку гопников из Лихолесья? А лопатников из-под Липягов?
– Э, не говори, Андрюха. И куда мы катимся, если даже организованной преступности нет и не предвидится. Каждый сам по себе. Даже чиновники, и те, уже друг друга не покрывают. Вот приходит на днях один. «У меня. – говорит, – человек пропал с моими деньгами. Мои пробили – сам в Тайланд поехал. И с концами, а бабки в воздухе растворились. Была бы наличка – еще понятно. Так ведь по электронике – и бесследно». «Так, – отвечаю ему, – это уже не первый случай за период пандемии. Кто-то из хакеров на онлайне от безделья натренировался, а ваш курьер его нанял. Пиши заяву. А я твое с теми объединю». А он как заорет (не хуже тебя): «А вот не надо меня ни с кем объединять! Давай мне лучше нормального частного детектива». А где я здесь нормального частного детектива найду, в нашем, так сказать, регионе? То, что я мог бы предложить – это только, чтоб развалить хорошее дело.
– Санек! А ведь у меня есть один интересный друг. Мой сосед по Протубику. Напротив живет. Он сам дом построил. Один построил – от фундамента до мышеловки. У него три высших образования и куча всяких специальностей. Человек-оркестр Большого театра!
– Что, он еще и играет?
– Да, играет. На пианино. В детстве на аккордеон его отдали, но ему не понравилось, и он бросил. А после сорока на музыку потянуло – нанял училку. Так она его еще петь научила. У, как он поет, когда захочет! «Как молоды мы были»! Не хуже покойного Грацкого. А «Плесните колдовства»? Не захочешь – плеснешь. Га-га-га!
– Райкин! Ты кого мне втираешь, за каким кляпом мне твой маэстро? Он что, под свою дудку преступников плясать заставит?
– Вот именно, Санек. Мы с ним как-то на Базе Госзапаса в одной бригаде стрелками работали. Он, как нас на пенсию повышвыривали, он ИП по психологии открыл. У него третье высшее – психология. При самом профессоре Мягкове учился!
– Фи, какая гадость. У них же, у психологов, пятый пункт – «быть психически нездоровым, иначе не поймешь своего клиента».
– Да нет, у него другой. Он того, оттуда, из советской психологии, рациональный. Ну, кое-что из новой, нездоровой, взял, оздоровил – и применяет по полной программе. Да его «Горячий стул» – такая мясорубка, что любую несознанку вспорет в два счета. Хуже Святой Инквизиции.
– Андрюх, а скажи, зачем мне психолог, если нужен частный детектив?
– Да ты ничего не понял, Санек. Он как раз этим и занимается. Он вообще, всем занимается. А этим особенно. И он не просто психолог – он криминальный психолог. А это намного круче, чем частный детектив.
– Чем?
– Да частным сыском, твою дивизию! А знал бы ты, как мы с ним дело в Протуберанце раскрутили! Это, когда Красный командир сгорел. Вместе с капитаном Закислиным.
– Ну-ну. Хорошо же вы раскрутили, если два трупа.
– Больше, Санек, больше, там еще ребенок был и бабка его. Зато шпионку поймали, отравительницу и воровку.
– Ну, и как зовут твоего уникального соседа?
– Коломбо. Не смейся, это его погоняло. Его фамилия Колас. Константин Колас. А это я ему подсоединил «асс» и получилось «Коломбо-асс», что соответствует его фамилии Колас. А еще у него кликуха «Человек-паук». Это потому, что он своими щупальцами, куда хочешь, залезет.
– Ладно. Черт с тобой, как буфетчица сказала. Своди меня со своим Пауком, а я, уж извини, сам решать буду, стоит он или не стоит особой чести.
Глава вторая
– Вы слушаете информационную программу «Новости недели». За минувшие несколько дней из соседнего региона был опять зарегистрирован побег из Детского дома №4. На этот раз подростки (а их было шесть) вновь каким-то непонятным образом проникли в Детский дом №2 нашего региона. Как вы помните, в прошлом месяце было несколько таких случаев. Но, если в прошлых случаях избивали только наших детдомовских детей, то в этот раз был зверски избит директор. Он в тяжелом состоянии доставлен в Областную больницу, сейчас находится в реанимации, и за его жизнь борются врачи. Злоумышленников удалось поймать при попытке сесть в товарный поезд. Ими оказались пять воспитанников Детского дома №4. Мальчики на допросе вели себя странно. Один из них бормотал: «А что они им…», второй – «Благими намерениями уложена дорога в Ад», остальные упорно молчали. Шестого, самого старшего, по-видимому главаря малолетней ОПГ, поймать пока не удалось. Он исчез в неизвестном направлении, а вместе с ним исчезла банковская карта директора, кошелек, печатка и большой золотой крест на большой золотой цепочке. Дорогой костюм директора был варварски порван на куски, а на светлой рубашке черным фломастером написано нецензурное слово. Что этим хотели сказать подростки, пока выяснить не удалось. Есть подозрение, что все это неадекватное поведение – последствие нового штамма ковида, который пока не удалось выявить среди воспитанников и воспитателей Детского дома №4. Но такая версия существует, и туда уже направилась группа экспертов с соответствующим оборудованием. А сейчас – о спорте. Несмотря на бесснежную пока зиму, идет активная подготовка спортсменов к лыжному сезону. Пока…
– Ну, пока, – ответил телевизору Константин, выключил и отложил пульт. Хотелось побыть в тишине. Этот дом в городе он тоже строил сам. Но не полностью, потому что создавал его на заре своей строительной деятельности. Он воздвигнут был на старом участке, рядом со старым, который уже дышит на ладан, и в нем живут студенты-квартиранты. Сначала первый новый дом предназначался для себя. Потом захотелось жить за городом, а это строение отдать дочери и ее семье. Но супруга оставила право на одну комнату, чтобы «помогать детям». За несколько лет такой помощи она так достала заботой и дочь, и внучек, и даже любимого зятя, что они сбежали от нее на съемную квартиру за двенадцать километров от этого жилища, и такую небольшую, чтобы маме-бабушке не было там места хотя бы переночевать. Поэтому Константину приходится иногда приезжать сюда, чтобы проверить, все ли в порядке в его частном владении (надежда на зятя не оправдалась, а частный дом нуждается в постоянной опеке). Здесь, правда, ПМЖ его жены, но нужна мужская рука, а его Ангелина слишком прямо брызжит своей непосредственной женственностью. А чтобы ее визиты в Протуберанец не были слишком частыми, Константин почаще стал приезжать сам, чтобы не приехала она – потому что здесь, на родных местах, он может смыться к друзьям детства или походить по знакомым окрестностям, а в Протуберанце от Ангелины просто некуда деться. Она подкатывает свои небесные (когда-то) глазки и проникновенно, со слезой в голосе, умоляет: «Не оставляй меня одну, я здесь никого не знаю».
– Геля, – обратился он к жене, метающей блины на сковородки, – а вот я что хотел сказать…что хотел сказать… А вот ты слышала сейчас про детдома?
– Конечно, мой Котеночек, – пропела она, роняя блинчик на пол. – Вот, все из-за тебя! Сколько раз тебя просила так меня не называть!
– А я тебя просил не называть меня «Котеночком».
– Ты ничего не понимаешь в моей нежности к тебе, – отскребая блинчик от пола, прокряхтела Ангелина. – В «Котеночке» воплощается к тебе вся моя страсть, и пыл, и страдания. Я тебя называла «Козленочком». Ты попросил – я бросила. «Кабанчиком» – тоже бросила. И даже «Енотика» бросила, а ты все продолжаешь и продолжаешь, несмотря на мои уговоры. «Геля»– это же собачье имя!
– Ну да. А раньше оно было «химическим».
– И химическое тоже. Но собачье больше. У Кузьмича собаку Гелей зовут. А ты хочешь, чтобы и меня…
– Кузьмич собаку в твою честь назвал. Гордиться надо: алабай все-таки, а не какой-нибудь тойтерьер.
– Так ты опять, беспринципный кошак, так и ищешь, как бы меня задеть! Почему-это тойтерьер хуже алабая? Это же намек на мои вкусы, я же сама нашей дочери его подбирала, чтобы на нее похож был!
– Можешь следующего назвать Константином. Я не обижусь.
Нельзя сказать, чтобы Константин не любил свою жену. Конечно, любил. Но странною любовью. С одной стороны, она вроде бы не давала ему своим бесконечным вниманием житья; он быстро от нее уставал, принимал несчастный вид и даже уходил, куда глаза глядят, оставляя дома телефоны. Где-то так минут на сорок пять. А потом возвращался с цветами или цветочками, а в зимнюю пору даже с веточками барбариса из ботанического сада, в который выходил парк его детства. Если вдруг Ангелина не звонила более трех часов, Константин звонил ей сам с потайного смартфона и дышал в трубку, чтобы она тут же перезвонила ему и пожаловалась, что какой-то монстр или поклонник опять ее допекает молчаливыми звонками. О, для таких молчаливых звонков у него было заготовлено аж 12 потайных симкарт! Он умышленно провоцировал жену на скандал, потому что она заводилась с полоборота: глаза от бешенства у нее становились черными, щеки румяными, а губы искривлялись пурпурной дугой. Она убедительно входила в образ негодования, он делал вид, что верит в искренность ее чувств, а она вдогонку делала вид, что она верит в то, что верит он (последнее слово, все-таки было за женщиной!). Так супруги Коласы сохраняли страсть и верность на протяжении тридцати пяти лет.
– На, – раскрасневшаяся Ангелина пихнула под нос мужу тарелку с блинами. – И больше не ешь.
– Ну, конечно, бедного Котеночка голодом морят. Блинчиков жалко.
– Ну вот, видишь, ты, наконец, принял мою бесконечную ласку! – расцвела Ангелина. – Да разве для Котеночка мне чего-нибудь жалко?! Но я боюсь, у тебя опять будут проблемы с туалетом. Ты там в прошлый раз так дулся, так тяжко вздыхал, что у меня сердце разрывалось тебе помочь, а дверь была неотвратимо закрыта.
– Тьфу, весь аппетит своим туалетом испортила.
– Не своим, а твоим. А от твоего тебе аппетит не испортишь. Ты лукавишь. Кушай маленькими кусочками, чтобы было своевременное насыщение. Меня так последний доктор учил от моего пищеварительного поведения. И научил. Видишь, как я похудела? Как это не видишь? На мне уже застегнулась прошлогодняя куртка. Ну, ладно. Ты ешь, а я пойду пока до Ларисы. Закрой за мной дверь на замок и на цепок, а то мало ли кто без меня сюда вломится.
– Тьфу, «цепок», «до Ларисы»! Училка с-пид Россоши! Тебя что, в институте правильно разговаривать не научили?
– Да, с-пид Россоши, – подбоченилась та. – И этим горжусь. А это – наш местный диалект, который историческая ценность, и его надо беречь. И не забывай, что я еще и завучем работала.
– О, вспомнил, что хотел сказать! Вот ты слышала про детдома? А я ведь тех ребят помню. Они в прошлом году у нас в лыжных соревнованиях участвовали. Бежали хорошо, но у наших инвентарь – на два порядка лучше, поэтому все призовые места наши и заняли.
– Вот, – полуодетая в полушубок бывшая училка на полшага вернулась назад и постучала ребром пухленькой ладошки об обеденный стол (так, что над тарелкой запрыгал верхний блинчик), – вот ты и сам ответил на свой вопрос. Это мотив. Мотив для преступлений: зависть. Кто-то наши детские дома обсыпает благотворительностью, а соседняя область прозябает в нищете.
Константин аж поперхнулся:
– Ну, ты, мой Ангел, даешь, – прокашлял он, – вроде дура дурой или дурой прикидываешься, а потом как дашь не в бровь, а в глаз!
– Не забывай, что я была завучем. По воспитательной работе! И сядь ровно, опирайся спиной на сидушку и закрой цепок. А я пошла до Ларисы.
– Слушаюсь, мой генерал! – и, как только захлопнулись за любимой входные двери, принялся за обе щеки уплетать блины, косясь на антресоль, куда та тщательно спрятала остальные. И думая, как бы сподручнее их достать, чтобы ничего не свалилось.
Глава третья
– Алло, Костян, это Райкин. Ты один дома или как? А где: дома в здесь или дома там? О, значит, в городе. Это хорошо. Я сейчас к тебе заскочу. Вместе с другом. Ну, мент, конечно. Нет, не бывший. Действующий. Это я бывший. Что говоришь? Бывших ментов не бывает? Га-га-га! – Райкин отключил мобильник. – Эй, официант! Убери за нами посуду. И принеси что-нибудь покрепче.
Раздатчица, гневно сверкая поросячьми глазками и бурча «У нас тут нет официантов, каждый уносит сам», прибрала на поднос грязные тарелки и, со словами «У нас здесь не ресторан», пошла за бутылкой водки, спрятанной для вип-клиентов.
– Ну вот, – Райкин опрокинул стаканчик и закусил соленым помидорчиком. – А-а, хорошо пошла! Допиваем и поехали. Коломбо ждет. Эй, красавица! Подавай нам такси! Бояре отъехать желают.
Раздатчица зло зашипела и послушно направилась к служебному телефону.
– Ну, вот мы и подружились, га-га-га! А ты говорил, что я тут набезобразничал!
«Коломбо» копался в папке Санька и изо всех сил теребил левое ухо.
– Э-э, Костян, ты его сейчас оторвешь.
(«Котеночек, не три ушко», – раздался голос всевидящего ока из соседней комнаты).
– Ага, – продолжая членовредительство, наконец, изрек криминальный психолог. – Похож, что-то начинает проясняться. Значит, гражданин, или как его, господин Мерзавкин…
– Мерзликин, Кость: Мерзликин.
– Пусть будет Мерзавкин. Мне так проще проникается в суть. Значит, Мерзавкин хочет найти деньги и курьера, который их украл. А он уверен, что это он украл?
– А кто ж? Если он в Тайланд удрал, а денег нет.
– А вы проверяли, что он действительно улетел?
– О, да за кого ты нас принимаешь? Конечно, проверяли. Улетел. И в числе тех, кто сел, и в числе тех, кто в Тайланде вышел.
– И кто в Тайланде вышел?
– Так он и вышел. Тот самый курьер, Коля Штрехтенбрехт.
– Да, почти что «Асклепий Голубец»… А почему Коля? Может, все-таки Николай?
– Нет: Коля Буддинович Штрехтенбрехт.
– Да, гремучая смесь отдыхает… Ну, так вы проверяли, тот ли это Брех или не тот?
– Это как?
– Да так: Бреха ограбили, убили, на его паспорт наклеили другую фотографию и с деньгами слиняли за кордон.
– Да нет, а как проверить? Да и не с деньгами. Деньги он куда-то перевел заранее, за четыре дня до побега. Но не на Кипр. У Мерзликина там свои люди – никто из наших мест за последние пять месяцев в офшоры Кипра ничего не сливал.
– Угу, – задумался Константин и перешел с левого уха на правое. – Значит так. Видите ли в чем дело: прежде всего надо удостовериться, действительно ли этот Брех летел или другой. Поэтому сначала надо просмотреть камеры наблюдения. Потом – опросить стюардесс. В любом случае, нам надо знать, если это он, ничего ли не было подозрительного в поведении Бреха.
– Коломбо, да опроси хоть массажисток в Тайланде – Мерзликин все оплатит, у него еще не все деньги сп … украли. Надо ему посоветовать обналичить, что еще осталось. Га-га-га!
– Да он уже.
– Что, Санек, «уже»?
– Обналичил. А что это ты так запнулся, когда правильное слово хотел ска-зать?
– А это, Санек, в память нашему Красному командиру: он сам матом не ру-гался и нам не давал.
– А, а я уж подумал, что ты вступил в какую-то секту.
Глава четвертая
– Коломбо, ты нас уже достал, – зевал полным ртом Райкин на посту главного наблюдающего аэропорта. – «Вырежи то, вырежи это!» Отстань от мальчонки, у него уже сахар в крови упал. Пять часов туда-сюда гоняем порожники. Везде он в маске, хрен поймешь, он это или не он.
– А вот поймешь, – не унимался «Коломбо». – А мы все камеры просмотрели или не все? А в санузле их нет?
– В санузле их нет! – чуть ли не навзрыд отвечал измученный айтишник. – Там их ставить не разрешили из этических соображений.
– Ну, а на паспортном контроле? Вы же должны там снимать всех, кого идентифицируют по паспорту.
– Должны. Но ничего не увидите. Там освещение так сделано, что лица в зайчиках получаются.
– Тоже из этических соображений?
– Может быть, их еще до меня ставили, а мне не доложили. Ничего не увидете.
– Нет, давайте посмотрим.
– Ладно, сейчас поищу, – айтишник куда-то вышел, где-то порылся и вернулся с пустыми руками. – Не нашел.
– Да тебе что, пацан, работа здесь надоела? Так я тебе сейчас устрою каникулы за потерю государственно важной информации! – взревел Санек, обеспечивающий доступ к секретным материалам.
– Да ладно, Санек, не кипятись, пусть лучше покажет, как там оно сейчас, – заступился Райкин.
Показал. Действительно ничего не понятно – лица, как Ангелиненские блинчики с вареньем, только немного неодинаковых размеров.
– А вот я что хотел сказать… А вот ты можешь по компьютеру отсюда лицо этого Бреха, как там у вас, почистить, да? А потом сравнить с фотографией реального Бреха.
– Константин Сергеич! Да на этих блинах любой комп заглючит так, что все программы полетят.
– Ну, а если обнажить лицо от маски?
– Неужели вы думаете, что наша техника имеет такие возможности, как по-казывают в фильмах? Но попробовать, конечно, можно.
Целый час айтишник пытался «обнажить лицо Бреха», но бесполезно.
– А ты попробуй на других, – не унимался Константин.
Айтишник снова ушел в свой комп, бегая мышкой по экрану.
– О, а это получилось, – ткнул он в монитор белым худосочным пальчиком. – Вот чел в маске, а вот мы с него сняли. Ой, а у него под носом шрам. Наверное, от удара ножом.
– Это заячья губа, недоросль. А давай еще кого-нибудь. Штук десять, для статистики.
Опять получилось. Еще и еще, еще и еще. Опять «Бреха».
– Не понял, пацан, ты издеваешься над нами? Почему всех ты можешь раздеть, а нашего нет? Он что, заколдован?
Запуганный юноша пожал узкими плечиками:
– Не знаю.
– Зато я знаю, – откашлялся Константин. – У меня первое образование по электронике. Еще тогда можно было создать устройства, которые электронная техника не читает. В маску этого хрена вмонтировано что-то наподобие антирадара. Это, конечно, версия, но имеет место быть. Но у меня есть еще две. Александр, а можно сейчас к Мерзавкину поехать и показать ему эту флешку, на которую куски видеонаблюдений перебросили?
– Да почему нет?
Мерзликин, покусывая толстые губы, тупо пялился в видеозапись, не понимая, чего от него хотят.
– Но ведь он же везде в маске, – простонал он тоненьким, не подходящим под стан, голосочком, – а по глазам ни хрена не поймешь, он же в очках!
– А очки он всегда носил?
– Конечно, нет. В бане снимал…
– А маску? – пытал «Коломбо».
– Ну, в общественных местах, наверное, всегда. Во всяком случае, нарушений масочного режима за ним я не замечал.
– А как он носил маску? Может, как-то по-особенному?
– Да нет, как все – на подбородке.
– Вот! – просиял Константин. – Вот именно. А здесь он везде упакован в маску под самые очки, а уши затянул под шапочку. Он шапочку часто носил?
– Да нет. Не знаю, мы с ним больше в помещениях общались, а до машины он шел с непокрытой головой. Но ведь он же бежал от правосудия, поэтому и мог гриммироваться.
– Допустим. А походка? Походку он тоже сменил для конспирации? Как он ходил, вы это помните?
– Да никак.
– Что, совсем не ходил?
– Да не знаю, я не обращал внимание.
– А записи с ваших камер с ним сохранились?
– Ну да.
– Давайте посмотрим.
Мерзликин гаркнул секретутке принести материал.
– Вот, – принесла через час заказ классическая блондинка.
Райкин с нетерпением воткнул в нужное место флешку, и все замерли в ожидании чуда. Вот Штрехтенбрехт выходит из мерса, вот подходит, семеня, к парадному входу, вот он мелкими шажочками чешет по коридору…
– Костян, да у него не только походка не такая (ее же тоже можно сменить), у него и фигура не та. А фигуру за два дня не поменяешь. У того задница больше, чем плечи, а у этого наоборот. Костян, да ты гений! В аэропорту был не Брех, а Лже-Брех. Так, господин заказчик?
– Та-ак, – протянул ошеломленный Мерзликин. – Как же я сразу не заметил… А куда же этот гад дел моего Колю? И с кого мне теперь отжимать мое бабло?
– А вот это нам как раз и предстоит выяснить. А сейчас – поехали к стюардессам.
– Вот, все-таки какие сволочи все: маски на подбородке носят, а кто нормально носит, может быть потенциально опасен возможной преступной ориентацией. Никакой гражданской совести! Куда мы катимся? Как опустился мир! Как можно использовать несчастье других для своих корыстных целей! Какой регресс!
– Да не скажи, Александр. Если даже для преступных целей используется творческая жилка – значит, мы еще существуем, значит, не все потеряно, потому что еще способны думать и изобретать. «Я мыслю – значит, существую!». Просто их, этих изобретателей, надо повернуть в другую сторону.
– Коломбо, ты вроде с кучей образований, даже педагогических, а тупой, как мои кроссовки: как ты можешь повернуть преступника? Он поэтому и преступник, потому что преступил черту (даже самую малую), а значит – сломался, и обратной дороги нет. Все! Восстановлению не подлежит! Их не поворачивать, их мочить надо.
– Ох, Райкин, Райкин! – вздохнул Санек. – А что ж тогда с тобой делать, если ты у Горбушкина из шкафчика водку тиснул, а у Коласа пол- «КАМАЗа» песка к себе втихаря перетаскал. И это только то, что ты сам успел мне доложить. А уж что не успел, а уж что совсем в несознанке…
– Га-га-га! – саргументировал Райкин.
В тот вечер не удалось опросить стюардесс, чему сильно обрадовался Райкин, которого Константин «достал». Только на третий день весь летный состав готовился к рейсу и собрался в порту в полном составе. Райкин «вкалывал» на дежурстве у Горбушкина (играл в «Морской бой» с напарником до посинения), Санька вызвали на объект. Пришел только Константин. Старшая из стюардесс встретила его недружелюбно.
– Если бы не Александр Павлович, сроду бы вашими глупостями не занималась, – проворчала она и недовольно указала Константину на свободный стул. – Давайте, спрашивайте, что надо – у меня времени в обрез.
– Наши глупости интересуются вот этим пассажиром, – Константин протянул ей две фотографии: «Бреха» и «Лже-Бреха». – Он летел вашим рейсом…
– Вы что, нас за жестский диск принимаете? Мы что, должны всех запоминать? Да их миллионы через нас проходят.
– Ну, ведь некоторых все-таки не запомнить нельзя. Например, гражданина Чепикова, который знаменит на весь мир, как упустил во время полета контрабандного крокодильчика. Может, человек на фотографии тоже чем-то вас удивил?
– Любка! – гавкнула главная молоденькой дамочке в униформе. – Посмотри, ты напитки разносила.
Любка взяла фотографии.
– Вот этого не помню, – указала она на «Бреха», – а этот летел. Да, я его хорошо запомнила. Он долго не снимал маску. Правда, у нас нельзя снимать маски, но мы разрешаем, а то от кислородного голодания начинают рыгать. Ну, с этим так и получилось. Да он еще, видно, с аэрофобией. Когда заходил, трясся, как макароны в дуршлаге, а на снижении, я думала, что сердечный приступ будет. Аж позеленел.
– Вспомните еще. У Вас очень многогранная память!
Любка зарделась от комплимента и подняла глаза влево-вверх.
– Еще, когда я ему терла виски нашатырем, ну, чтобы рыгал не очень сильно, заметила, что он злоупотребляет мужской косметикой. У меня вся салфетка была коричневой от тональника. А еще он сказал, как бы промеж себя: «Знал бы – ни за какие деньги… Больше ни за что, лучше назад пешком…». Как тут не запомнишь. Тем паче, что это было на прошлой неделе.
– А часто Вам попадались мужчины, которые пользуются тональным кремом?
– Да мало ли каких придурков нам приходится перевозить! В быту? Ну, у меня муж без косметики даже мусор не вынесет. Конечно, придурок. Я еще до свадьбы в этом была уверена. Иначе он бы на мне не женился.
– Константин, – кричал в трубку Коласу Санек. – Я приехать не смогу, у нас ч.п. опять с детдомовцами. Но Мерзликина я поднапряг по связи. Он говорит, что его Коля летал на самолетах, как на собственных крыльях, и никогда не пользовался ничем, кроме какого-то импортного одеколона, я в них не разбираюсь. Так что, летел точно не он, и эту ветку нужно отрубить. Давай, ищи Колю, надо его брать за жабры, он явно причастен, потому что его никто не может найти.
– А я думаю, Александр, что за жабры нужно брать Мерзавкина. От него ветер дует. И зловонный. И фамилия мне его не нравится. Сведи меня с ним непосредственно, чтобы я один был вхож в его хоромы, без твоего сопровождения. Ну, мне так удобнее, чтобы не отвлекали.