000
ОтложитьЧитал
– А Галина?
– А что Галина?
– Согласится?
– А куда она денется? Как муж сказал, так и будет. У меня такое правило.
– Ну а если у вас всё получится с Нижним?
– Ну-у-у, ну тогда никуда не денется уже Пётр Ефимович. Он слово дал, и я Галину с собой туда увезу!
– Ну а вот средняя его дочь…
– Которая? Катерина, что ли?
– Ну, да! Катерина. Интересная девушка. А какая она по характеру?
Суриков предложил выпить, и Соколовский кивнул головой:
– Наливайте, Алексей!
Водка была разлита, и попутчики махом её осушили. Закусили остававшимися грибами.
Суриков продолжил:
– Катерина на фотографии выглядит чуть постарше, но она – это особый случай!
– Поясните?
– Да не вопрос! Потому, что такие девушки и раньше-то редко встречались, Николай, а сейчас их и днём с огнём не сыщешь! Это какая-та фея у Чудиновых! Какое-то воздушное создание!
– Воздушное создание?!
– Она, кажется, не ходит по земле, а вроде над нею порхает. Как бабочка!
– А меня на фотографии она поразила.
– И что в ней поразило?
– Поразили её глаза! Они такие у неё… такие лучистые, ясные! Взгляд у неё такой мечтательный…Она и в жизни такая?
«Э-э-э, – подумал про себя Суриков, – а ты, кажется, поручик, неровно задышал. Тю, влюбился что ли? Так она же малолетка! Э-э, точно, кажется, влюбился!»
И уже вслух Алексей продолжил:
– Ну, да! Но вот есть только одно «но», Николай!
– Я слушаю. Говорите!
Суриков замялся, но Соколовский не отступал:
– Ну-у… продолжайте! Почему вы запнулись?
– Если она вам понравилась, Николай, то я тогда скажу, какое у неё «но». Понимаете, Николай, она, наверное, ещё ребёнок…
– Ребёнок?
– Да! И потому до сих пор живёт в своём мире, который себе придумала. И который с миром действительным и нас окружающим совершенно не пересекается. Ну как бы это сказать-то по яснее… А-а! В общем она не от мира сего. И вот ещё что…
Договорить Суриков не успел, так как в каюте появился Пётр Ефимович. Он держал в руках кипу газет.
***
Чудинов-старший скинул с себя пиджак и плюхнулся в кресло.
– Ну что, молодёжь, свежие новости не желаете глянуть? Я у капитана взял несколько номеров «Русского слова» и «Телеграфа». Когда в Павлодаре мы стояли, их вместе с другой корреспонденцией на «Евпатия» доставила почта. Самые свежие номера.
– Ну и что там пишут? – спросил Суриков.
– Главная новость – это Балканская война.
– Разрешите, Пётр Ефимович? – и поручик потянулся за газетами.
Чудинов-старший передал поручику целую их охапку. Соколовский развернул «Русское слово» и вслух прочитал некоторые заголовки: «Продолжаются праздничные мероприятия, посвящённые 300-летию дома Романовых, проводятся они как в Санкт-Петербурге, так и в других городах империи». «Прошла первая гонка Гран-при Санкт-Петербургского автоклуба, проходила она между Красным Селом и станцией Александрово. В гонке этой победил Суворин на отечественном автомобиле завода «Руссо-Балт». «Согласно договору, подписанному между правительствами США и Никарагуа, начаты работы по прорытию нового межокеанского канала». «Российский авиаконструктор Сикорский готовит ко второму полёту первый в мире четырёхмоторный тяжёлый самолёт « Русский витязь». «Новый президент США Вудро Вильсон подписал важные законопроекты». А-а, вот! «С начала месяца не прекращаются боевые действия во Второй Балканской войне. Болгарские войска ведут наступление по нескольким направлениям. 4-я болгарская армия в составе пяти дивизий наступает в Македонии, а 2-я движется в сторону Салоник, крупнейшего порта в Эгейском море. Антиболгарская коалиция, в которую входят Сербское и Греческое королевства, несут серьёзные потери и под натиском победоносных болгар отступают».
– Мда-а-а, – нахмурил лоб Соколовский, всё-таки австрияки и немцы стравили славян и греков… Плохи дела, коль сербы, греки и болгары между собой так и не смогли договориться.
– И как вы думаете, Николай Георгиевич, в дальнейшем будут развиваться события на Балканах? – спросил Пётр Ефимович поручика.
– Боюсь, что православные проиграют…
– Это кто из них? Кого вы имеете ввиду?
– Болгар.
– Но они же вроде как сейчас наступают?!
– Это пока. Они использовали фактор внезапности, ну и силёнок у них, конечно, побольше, чем у сербов и греков по отдельности. Однако я подозреваю, что в эту новую балканскую драку ввяжутся ещё румыны, и не исключаю, что и побитые в прошлом году турки тоже влезут в неё, и тогда общими усилиями они болгар изрядно ушатают. Мы же просили их, что бы они себя вели сдержаннее и не лезли на рожон, но нет, они нас не послушали и-и-и… Теперь, я думаю, болгарам достанется. А Берлину и Вене это будет между прочим только на руку.
***
До Омска оставалось два дня пути. Марк Неустроев старался в эти дни лишний раз не попадаться на глаза Петру Ефимовичу. Поначалу он радовался тому, что хозяин его взял с собой в дорогу. Марку нравилось плыть по Иртышу, тем более, что он только второй раз в жизни плавал на большом пароходе и в таких комфортных условиях, но вскоре настроение у него испортилось. И виной всему стал новый знакомый Чудинова-старшего – поручик Соколовский. У Марка он вызвал мгновенную неприязнь. Юноша сразу почувствовал в нём соперника. И хуже всего было то, что Соколовскому явно симпатизировал Чудинов-старший.
Марк, конечно, понимал, что хозяин никогда не отдаст за него свою любимицу, Катерину, потому что считал его голью перекатной. Но какая-то, пусть и слабая надежда в душе Марка теплилась, да и время, как он считал, у него ещё было, ведь Кате только-только исполнилось пятнадцать лет, но все его надежды мог перечеркнуть этот красавчик. И потом, все преимущества, казалось бы, были на его стороне. Марк видел, как при появлении статного Соколовского молодые дамы сворачивали шеи и томно вздыхали.
Глава пятая
С самого раннего детства жизнь не баловала Марка. Родился он в бедной крестьянской семье, где семеро сидели по лавкам. Отец нанимался постоянно на работу к более успешным соседям и вкалывал у них от зари до зари, однако батраку никто не платил хорошо, получал он какие-то гроши, а в доме его всегда ждали голодные галчата – три дочки и четверо сыновей. Марк был старшим из них и потому уже в одиннадцать лет начал работать наравне с отцом, а два года спустя тот отвёз его в город и договорился, чтобы он стал подмастерьем у сапожника. В семнадцать Марк поссорился с хозяином и ушёл на вольные хлеба, но вскоре, устав перебиваться случайными заработками, он стал работать на пристани. В бригаде грузчиков, в которую взяли Марка, он был младшим, но никто не делал ему поблажек. Бывало, что за день он так упахивался, что потом у него в глазах всё темнело, и он, приходя в ночлежку, валился на лежанку и до первых петухов не мог разогнуть спину.
Платили ему за очень тяжёлую работу совсем немного, а ещё часть заработка Марку приходилось отсылать родителям в деревню, так что нередко он голодал. И тут на удачу его он попался на глаза приказчику купца Чудинова и приглянулся, и тот уговорил хозяина взять Марка к себе.
После всего того, что он испытал, жизнь у Чудинова показалась ему раем. Новая работа была не такая уж и тяжёлая, на ней он не ломал спину, платили ему за работу больше, да ещё он помогал в кондитерской, а там ему постоянно перепадало что-нибудь вкусненькое. Своё место Марк очень ценил. Правда, новости, приходившие из родной деревни, не радовали. Мама, и так не отличавшаяся здоровьем, надорвавшись от тягот тяжёлой жизни, слегла и, проболев осень и зиму, в январе 1913-го умерла. Диагноз у неё был самый распространённый в то время – чахотка. Тогда эта болезнь выкашивала целые семьи. Марк приезжал хоронить маму, и на поминках они с отцом уже долго, по-взрослому разговаривали. Отец жаловался, что ему одному не поднять всех детей и попросил старшего сына хоть как-то помочь, ну чтобы тот, к примеру, попытался устроить кого-нибудь из младших братьев и сестёр в городе. Марк пообещал это сделать, и в итоге ему удалось пристроить пятнадцатилетнего Павлушу к тому же сапожнику, у которого он раньше работал в подмастерьях, а тринадцатилетнюю Анечку Чудинов-старший взял в служанки к своим сорванцам. Это очень облегчило положение семьи, а тут ещё отец Марка повторно женился, и теперь у него появилась помощь. Второй женой отца стала Варя-хромоножка. Это была тихая и работящая женщина, жившая по соседству.
Скучал ли Марк по своей семье? Поначалу да, очень скучал, но постепенно заботы и жизненные неурядицы стали отвлекать его от печальных мыслей, да и по нескольку раз в год он наведывался в свою деревню, благо, она и не так уж далеко находилась. В городе Марк не только приобрёл несколько профессий, но и научился читать, и ему сразу же открылся необъятный мир, населённый различными литературными героями. Марк так увлёкся этим миром, и он настолько его захватил, что паренёк при любой возможности стал погружаться в него с головой. Он, бывало, урывал у сна драгоценные минуты, чтобы почитать. Поначалу он читал буквально всё, но постепенно у него стал вырабатываться вкус и некоторые предпочтения среди авторов. Он полюбил толстые романы и те, в которых писалось про жизнь и про простых людей. Хотя и сказки Пушкина и поэмы Лермонтова его очаровывали. И именно любовь к чтению свела его со средней дочерью хозяина.
А случилось это так…
***
Марк и раньше видел её в кондитерской, потому что Катя по обыкновению после занятий в гимназии забегала взять какие-нибудь пирожные, но больше всего ей нравились сделанные на французский манер эклеры. И вот однажды продавщица ненадолго отлучилась и попросила Марка постоять вместо неё за прилавком. И только Марк её заменил, как появилась дочь хозяина. Это была замечательная девочка. Со светло каштановыми волосами, с глазами небесной синевы и с каким-то одухотворённым выражением на лице. Она как будто только что сошла с иллюстрации к сказкам Ганса Христиана Андерсена и напоминала дюймовочку. У неё в руках был тогда очень модный кожаный портфель. Но, видно, он был для неё тяжёлый и не очень хорошо закрывался, потому что, когда она его прислонила к прилавку, он плюхнулся на пол, распахнулся, и из него вывалились книжки и тетрадки.
– Ой, какая я растеряха! – всплеснула руками дочь хозяина.
Марк тут же выскочил из-за прилавка и стал собирать её книжки. Катерина, присев, тоже стала подбирать учебные принадлежности, и они стукнулись с Марком лбами. Оба после этого почесались и, посмотрев друг на друга, не сдержавшись, рассмеялись.
– Не больно? – участливо спросил Марк.
– Нисколечко! – ответила Катерина и, увидев какую уморительную рожицу скорчил Марк, она невольно расплылась в улыбке.
– А дай ка я посмотрю, что ты читаешь, – произнёс Марк.
– Это учебники, – ответила ему зардевшаяся Катерина.
– А нет! Не только! – заметил Марк, подняв с пола «Евгения Онегина».
Катя взяла эту книжку и уложила её в портфель.
– Ну да, я сейчас его перечитываю. Это моё самое любимое произведение у Пушкина!
– А я его тоже читал! – почему-то выпалил Марк.
– Ты читаешь такие книжки? – удивилась Катерина.
– Ну, да! А что? – откликнулся Марк. – Но мне у Пушкина больше нравятся сказки.
– Например?
– Ну про того же Балду… А ещё я люблю его повести… «Капитанскую дочку».
Катерина и Марк не заметили, как разговорились. Дочь хозяина даже забыла, зачем она пришла в кондитерскую, и, когда вернулась продавщица, Марк и Екатерина продолжали обсуждать любимых писателей и самых понравившихся им героев. А когда Екатерина спохватилась, что ей пора домой, оказалось, что они проговорили с Марком больше часа.
Так средняя дочь хозяина познакомилась с Марком, и вскоре они подружились.
Их встречи в кондитерской стали регулярными.
***
В каюту Марка вошёл пожилой мужчина с кустистыми бровями и колючим взглядом. Он бросил свои пожитки на лежанку и туда же плюхнулся, вытянув блаженно ноги.
– Э-эх, ма-а, мать моя женщина! Наконец-то, отдышусь, а то умаялся, – произнёс он, разговаривая сам с собой, и только после этого, окинув взглядом каюту, он обратил внимание на Марка.
Оценивающе осмотрев его, он произнёс:
– Давай знакомиться. Я так полагаю, что ты сопровождаешь Петра Ефимовича?
Марк подтвердил это предположение.
– Значит, попутчиками будем. Ну-ну. А как по батюшке тебя величать?
– Я – Марк.
– Как апостол, что ли?
– Ну, почему? Я Марк, а фамилия у меня обычная…
– И какая?
– Неустроев.
– А я – Никич! Тьфу ты, – чертыхнулся мужчина, – Никита Ермолаевич, но для хороших людей – Никич. Так что ежели мы с тобой поладим, молодец, то я тебе разрешу так меня звать. Понял?
– А что тут непонятного?! – кивнул головой Марк.
– Я у Суриковых приказчиком, почитай, уже лет тридцать с гаком числюсь. Поначалу у старшего работал, а потом, как он приставился, царство ему небесное, стал у сына его тем же самым заниматься. Ну а ты у Петра Ефимовича, выходит работаешь? Хотя знаешь, что-то раньше я тебя не примечал у него. А у меня на лица память-то хорошая! Ты давно у Чудинова?
– Да, наверное, месяца как два…
– А-а, ну понятно, поэтому и не видал раньше! Ну а до того, как к Чудинову перешёл, чем занимался?
– Да чем придётся – и сапожником был, и на пристани работал грузчиком. Но я многому научился и многое умею!
– Ну, энто мы посмотрим ещё. А пока вот что, Марк, у тебя ноги молодые, сходил бы ты на кухню и принёс бы мне, старику, что-нибудь пожевать…
– А что вам, Николай Ермолаевич, принести?
– Я люблю жаркое. Ну и чаёк с сахаром тоже уважаю.
– Понял!
Марк кивнул головой и поспешил на кухню, чтобы выполнить пожелание Никича.
Этот пожилой мужчина Марку показался серьёзным человеком, с которым лучше ладить и не перечить ему, да и по возрасту он был старше раза в четыре.
***
Марк уже возвращался к себе в каюту c заказом для Никича, как увидел стоявших на палубе Сурикова и Соколовского. Они оба смотрели на проплывавший мимо левый берег и между собой говорили. Поручик упёрся взглядом куда-то вдаль и, не поворачивая головы, сказал:
– В Омске, даст бог, будем через два дня…
– Хороший город. Мне он нравится.
– Вы часто в нём бываете?
– Конечно, не чаще, чем в Семипалатинске, но заглядываю. Два-три раза в год.
– У вас там тоже какие-то дела?
– Да. На пару с одним из местных покрестившихся евреев, которого зовут Исааком Лейбой, я держу там аптеку. Он отличный фармацевт, учился аж в Санкт-Петербурге и в Варшавском университете, а потом работал в царстве Польском. Но из-за того, что старший сын его связался с революционерами и даже участвовал в какой-то бомбисткой группе, вся семья Лейбы попала в разряд неблагонадёжных и их выслали из Лодзи в Новониколаевск, когда тот ещё не был даже городом, а являлся пристанционным посёлком. Ну а когда по отношению к Лейбе ослабили ограничения и восстановили в гражданских правах, я помог ему перебраться в Омск. У Исаака особых денег не было, он все их потратил на адвокатов, и на подношения, чтобы спасти своего оболтуса от смертной казни, однако я, зная его профессионализм, предложил ему сотрудничество и взял его в долю. Теперь он на четверть является хозяином аптеки в Омске и, по сути, мой управляющий. Мы, кстати, у Исаака и переночуем, перед тем как сядем в поезд. А вы каким, Николай, поедете?
– Я еду тем же…
– Ну и замечательно! – обрадовался Суриков. – Значит, продолжим знакомство, и в дороге будет не скучно! Да-а, Николай, а где в Омске вы собираетесь переночевать?
– Да пока ещё не знаю, – пожал плечами Соколовский.
– А может с нами у Лейбы? Исаак – хлебосольный и вполне гостеприимный. И я уверен, что он мне не откажет!
– Как-то неудобно, – замялся поручик, – и потом, знаете, Алексей, у меня в Омске есть одна знакомая… В общем, она мне уже написала, что если я буду проездом, то она мне хотела вроде бы предоставить угол. Так что посмотрим.
Всё это поручик сказал как-то неуверенно.
– Ну, хорошо, – не стал настаивать Суриков.
***
Омск в то время был одним из крупнейших городов России, лежавших за Уралом. Население его доходило до ста тридцати тысяч жителей, а с пригородными посёлками приближалось и к двести тысячам. В начале XX века он являлся центром огромного Степного края, в который входили несколько областей, в том числе и Семипалатинская.
Город был заложен достаточно поздно (так, Тобольск, если не считать стоявшего на его месте Кашлыка, которым правил ещё небезызвестный хан Кучум, русские основали в 1582 году; Томск, тогда считавшийся вторым городом к востоку от Уральского хребта, основали в 1604 году, ну а совсем захолустный Сургут, находившийся на краю земли, почти что в тундре, тоже своё летоисчисление вёл с XVI века, с 1594 года). Так что нынешний центр Сибирского региона, простиравшегося от Приуралья и до Байкала, был заложен как пограничное укрепление только вначале XVIII века, когда этот край уже больше века осваивался русскими первопроходцами, и они к тому времени дошли до Берингова пролива, разделявшего Азию от Северной Америки.
В 1714 году, по распоряжению Петра I , губернатор Сибири князь Матвей Гагарин отправил из Тобольска трёхтысячный отряд, состоявший из казаков и драгун, вниз по Иртышу для разведки путей на юг и для основания новых пограничных крепостей. Во главе него был поставлен сподвижник Петра I, подполковник Иван Бухгольц. Он был из давно обрусевших немцев, предки которого переселились в Россию ещё в начале XVII века.
Первоначально этот отряд, дойдя до Ямышевского озера, основал там крепость, которую тут же осадили джунгары. Против отряда Бухгольца джунгарский верховный правитель контайджи Цэвэн-Рабдан, считавший всё Среднее Прииртышье своей законной вотчиной, направил десятитысячную армию. Она подошла к только что возведённому Ямышевскому укреплению в самом начале 1716 года и так плотно обложила его, что даже мышь не могла из него выскользнуть.
Три с лишним месяца Бухгольц и его люди удерживали за собой Ямышевскую крепость, но когда у них стал заканчиваться провиант и две трети казаков и драгун умерли от ран и болезней, Бухгольц пошёл на переговоры с противником, и джунгары выпустили осаждённых из ловушки, разрешив им взять с собой оружие. И вот уже на обратном пути, там, где Омь впадала в Иртыш, сподвижник Петра заложил новый город и назвал его Омском.
Датой основания будущей столицы огромного края стал май 1716 года.
***
Омск постепенно возвышался над остальными городами Сибири, и мало кто мог предвидеть его будущее. Ведь поначалу столицей региона с самого начала его освоения русскими являлся Тобольск, да и Томск весь XVIII век был явно более развитым, и только с середины XIX века Омск превратился вначале в центр Западно-Сибирского, а потом и Степного генерал-губернаторства. Это подтолкнуло его развитие и превратило город в важнейший экономический и политический населённый пункт. Тут следует сказать, что вне пределов европейской части Российской империи городами с населением свыше ста тысяч жителей являлись тогда только Омск, Томск, Ташкент и Владивосток.
Ещё быстрее он стал расти, когда к югу переместился знаменитый Сибирский тракт, прошедший как раз через него, и по которому до самого Тихого океана прогонялись в кандалах тысячи несчастных каторжников, и затем, когда в самом конце XIX века началась грандиозная стройка так называемой Транссибирской магистрали. После этого Омск начал расти как на дрожжах.
В нём появилось много помпезных зданий, культурных и образовательных учреждений, и он даже начал приобретать некоторый лоск. Хотя ещё за пару десятилетий до этого Достоевский, некоторое время находившийся в ссылке в этом городе, так его опиcал: «Омск гадкий городишка. Деревьев почти нет. Летом зной и ветер с песком, зимой бураны. Городишка грязный, военный и развратный в высшей степени. Я говорю про тёмный народ. Если б не нашёл здесь людей, я бы погиб». Но уже к концу XIX века Омск было не узнать. Он вырос в три с половиной раза, как по площади, так и по населению, в нём появилось достаточно красивых каменных зданий, к примеру, таких, как Успенский кафедральный собор, здания драмтеатра, железнодорожного управления и вокзала, дворец генерал-губернатора, здание Сибирского банка и многие другие. Центральные улицы его замостили, появилось наружное освещение, было посажено несколько десятков тысяч деревьев. Так что если бы классик мировой литературы вновь посетил Омск, то, я уверен, ему пришлось бы переписывать свои наблюдения, и этот город удостоился бы более лестной оценки с его стороны.
***
Уже с вечера пассажиры «Евпатия Коловрата» предупреждались стюардами, что не позднее десяти утра следующего дня пароход подойдёт к столице Степного края и что лучше к этому приготовитьcя заранее. И Чудинов-старший, и Алексей Суриков вместе со своими помощниками проверяли сохранность багажа и собирали вещи. Потом Пётр Ефимович сходил к капитану – он хотел отблагодарить его деньгами за то, что тот задержался в Павлодаре, но капитан не захотел их брать, и тогда Чудинов-старший передал ему пару бутылочек медовухи.
Ужинали в столовой, на свежем воздухе, когда солнце садилось за горизонт.
Пётр Ефимович спросил Соколовского:
– Николай Георгиевич, я рад, что и дальше мы будем вместе. Но зачем вам отрываться от нашей компании в Омске? Мы с Алексеем остановимся у его давнего знакомого, он милейший человек! А как его супруга готовит рыбу?! О-о, я вам скажу, что это нечто! Это выше всяческих похвал будет! Я уже сейчас предвкушаю это блюдо, и у меня прямо слюньки текут! Поедемте к Исааку, вы точно не пожалеете! Дом у него просторный, у каждого будет своя комната.
– Я бы и рад, Пётр Ефимович, но меня, скорее всего, не отпустят…
– То есть? – не понял Чудинов-старший.
– Меня, наверное, будет ждать мой товарищ, и мне будет неудобно ему отказать.
Что это за старый товарищ, и Суриков, и Пётр Ефимович увидели на следующее утро. Пассажиры столпились по правому борту парохода, и кто-то из пассажиров прокричал:
– О-о-омск! Наконец-то подплываем, господа!
Впереди, по правому борту «Евпатия Коловрата», на высоком берегу показался большой город, столица Сибири. Пароход направлялся в Затон, где находились пристань и речной вокзал.
– Ну что, Николай Георгиевич, не передумали? Может, с нами? – вновь спросил Чудинов-старший поручика.
Тот ещё не успел ничего ответить, как с пристани послышался радостный возглас:
– Николай, я пришла за тобой!
Соколовскому махала рукой и кричала молодая женщина, стройная и привлекательная. Увидев её, Чудинов-старший сразу посмурнел и с досадой подумал: «А-ах, вот он какой у тебя, поручик, старый товарищ! И не очень старый он! И в юбке! И явно неравнодушен к тебе! Во-о-он аж как радуется! Ну, теперь всё понятно!»