Сказителем и скальдом

«Я в клубящемся мраке колышим ветрами тугими…»

 
Я в клубящемся мраке колышим ветрами тугими,
Повторяю движеньями необъяснимую речь,
В абсолютном молчанье слагаю бессловные гимны
Вдалеке от начал и концов, от прощаний и встреч.
 
 
Всё бессмертно во тьме, изначальной, по-львиному нежной,
Здесь нет смысла, едины в зачатке иллюзии, явь.
Вездесущая мать только чадами явлена, с ней же
Можно только во вне уходить от черты бытия.
 
 
Темнота облекает меня, словно плоть безразмерная кости,
Темнота одевает меня, словно кожа и волосы – плоть,
Для любого из нас в ней не знаемый лёгкими воздух —
В океанах её всё, что знаем мы, щепкой плывёт.
 
 
Их вода – всеединство, эпохи – шумящая пена,
В глубине – тишина за пределами всей тишины.
И спускаюсь в неё я почтительно и постепенно,
Как паломник подходит к святыне и к смыслам иным.
 
 
Сам, другим оказавшись, не чувствуешь нового в этом,
И царей ощущаешь безмирья, где личности нет,
Перед ними вопросы исчезнут, исчезнут ответы,
Исчезаешь ты сам, всё темнее, темнее, темней.
 
 
Ты становишься семенем, даром, и, принятый почвой,
Доверяешься ей, раскрывая себя изнутри.
Ты забудешь об этом.
Но скоро,
В бессонную полночь
Вспомнишь всё, проростая корнями в другие миры…
 

Энлиль

 
Ты вырежешь карты из каменной кожи
Живущих над небом зверей.
Назначишь исход каждой карте такой же,
Как тем, что зарыты в земле?
 
 
Гора содрогнётся ударами молний
От пика до чёрных глубин,
И ты назовешь – как поднимутся волны —
Сакральное имя судьбы,
И в недрах зажжётся огонь ануннаков
Их мэ укрепят твою мощь —
Начертишь три мира, как будто три знака,
Ключи к ним с собой заберёшь.
 
 
Земель и небес непрерывность разделят
Столбы исполинских ветров,
Простор, отделяющий тело от тела,
Пронзит титанический рёв.
И будут колоды в отверстиях прежних
Сменяться быстрей и быстрей,
Пока человек путь из них не прорежет
Сквозь кожу прапредков-зверей.
 

Гильгамеш и татхагата

 
Спрячь в ножны беспомощный меч,
Кричащее сердце – под рёбра.
Зачем ты не спишь, Гильгамеш,
Над братом своим неутробным.
 
 
Нельзя отменить приговор,
Когда так игиги решили.
Он умер, и нет никого,
Кто знал бы, как сжаты все жилы,
Как ломится каждая кость
От необратимости смерти —
Людей ждёт голодный дракон,
И пасти кошмара несметны.
 
 
А разве ты сам – человек?
В тебе есть три четверти божьих,
Но сбудется пир для червей —
Последняя четверть всех больше.
 
 
Спрячь в ножны беспомощный меч,
Борьбы твоей брат будет позже,
Искатель как ты, Гильгамеш,
Из царского рода. Он сможет
 
 
Сбить Мары последний замок.
И вскроется круга загадка.
Ты жил и сражался как мог,
Но звать Его будут Сиддхартха.
 

Послание

 
Я оставил себя на съеденье волкам,
Затвердела черта между нами,
Превращая горсть снега в стакан молока,
Я ему отдаю временами.
 
 
Он в железо закован, железом клеймён,
Изорвалась на бедрах повязка:
Ты, наверно, моих не припомнишь имён —
Как во рту в твоей памяти вязко.
 
 
Ты ошибок не помнишь моих, а как жаль —
Из-за них, ослеплённый, страдаешь.
Подержи-ка в руках этот черный кинжал,
Он в наследство оставлен родами.
 
 
Неприятно, что лезвие в теплой крови?
Рукоять надломилась и в саже?
Я о спину гиганта его искривил,
А теперь он в кадык тебе всажен.
 
 
Ты не видишь меня, если б видел – решил,
Что я вечный игрок и мучитель,
От земных охраняю свои рубежи…
Хорошо, может быть, что молчишь ты.
 
 
Только стонешь, услышав движения лап,
Или зверю вгрызаешься в горло.
Попросил бы, чтоб полночь тебя обняла —
И не помнишь такого глагола.
 
 
Но попробуй ещё на ногах устоять,
Пережить беспощадные зимы,
И узнай, то, что ты – это истинно я,
Только смертный, земной, уязвимый.
 
 
Истязанья твои мне не меньшая боль —
Тем, что сам продолжать их обязан.
Все ключи и оковы принес ты с собой,
Собери понимания пазл!
 
 
Посмотри на меня, как на иглы звёзды,
Как на лезвия воина-солнца, —
По смертям и гоненьям на небо взойди,
И наш свет в возрожденье сольётся.