На обратной стороне

Глава II

– Мой отчим бил меня плетью, пока не начинала слезать кожа. А потом, увидев зияющую рану, он с удовольствием вздыхал и, глядя на меня с таким же умиротворением, как на лицах людей после мессы, приговаривал: «Вот теперь будешь научен».

– По-вашему, за умиротворением религиозных людей не стоит ничего святого?

– Доктор, умиротворение – это только неведение. Кажется, будто ты нашел что-то важное и правильное, но это только потому, что ты не знаешь всей правды. Мой отчим не знал правды о себе. Он не знал, что был просто садистом и мерзавцем, избивавшим нас с матерью ради удовольствия, а не во имя высшего блага. Он умер в канаве, зарезанный в драке с какими-то бандитами, когда мне было двенадцать лет.

– Если бы вы встретили его теперь, когда вы уже не ребенок, захотели бы отомстить? – спросил доктор.

– Хе-хе… Если бы? Да я встретил его!

Теперь я часто ходил к костелу. Однажды внутри я увидел, как в исповедальне кто-то разговаривает со ксендзом. Когда женщина вышла, я понял, что это та самая монахиня, которая предложила мне помолиться. Она подошла ко мне и, пытаясь скрыть свою грусть за улыбкой, спросила, может ли чем-то помочь: она не вспомнила меня, приняв за паломника. То ли от смятения, то ли от стыда, что я пришел сюда просто так, а не помолиться, я соврал, что ищу работу. К моему удивлению, женщина обрадовалась: оказывается, они нуждались в человеке, который следил бы за порядком в костеле, так как сама она не справлялась. Недолго думая, я согласился. Так, нежданно-негаданно, я нашел себе работу.

На многих домах в городе краска облупилась и выцвела, заколоченные наглухо двери доходчиво сообщали, что хозяева не ждут гостей. Мои друзья были правы: местные в самом деле были религиозны – возможно, даже слишком.

За пожелтевшими заборами виднелась выжженная солнцем трава – желтоватая, как краска на фасадах домов. Тогда я понял, чем этот город напоминает мой родной и еще десятки других, виденных мной: их всех объединяла желтизна. Возможно, потому город показался мне таким уютным… хоть и ненадолго.

Вскоре я узнал историю этого городка – или, по крайней мере, ту ее малую часть, что была известна. Паломники приезжали сюда из-за Святого Креста, который находился в костеле. С этим крестом была связана легенда.

Говорят, что задолго до появления здесь христианства местные жители поклонялись странному культу. Он не был языческим: в нем отсутствовало многобожие, но было свое видение Бога. Многие ритуалы были связаны с огнем.

Местные яростно сопротивлялись приходу христианства. Чтобы окончательно покончить с культом, было решено привезти в город мощную реликвию, которая внушала бы страх и почтение перед Богом, – золотой крест уникальной работы. За реликвией в город потянулись паломники, став важной частью здешней жизни.

Глава III

– По сравнению с работами, на которые мне приходилось устраиваться раньше, присматривать за костелом было несложно. Я мыл фасад и стены, убирал внутри и снаружи этот, как я понял потом, проклятый храм.

Расскажу подробнее о самом костеле. Как я уже говорил, он был огромен и высок. Внутри из-за колонн вкрадчиво выглядывали скульптуры ангелов, за ними тут и там виднелись лица святых, а еще дальше была статуя Георгия, убивавшего змея. Снаружи, у тяжелых железных дверей, находился барельеф с необычным сюжетом: он изображал не святых и не Христа, а что-то напоминавшее языческие обряды.

Этот сюжет никто по-настоящему не понимал. Некоторые трактовали содержание барельефа как раннехристианскую молитву, но были и те, кто видел в нем нечто чуждое религии. Поговаривали, будто на этом месте когда-то была святыня культа. Что барельеф находился в костеле с момента его постройки, не подлежало сомнению, но никто не знал, был ли он еще на стене старой святыни или его создали уже после основания костела.

Сюда приходило много верующих, съезжались паломники из разных городов. Я часто наблюдал за ними – с какой жаждой и трепетом они заходили в костел и выходили из него! Я думал о них, об их глубокой вере. Смог ли бы я так уверовать?

Монахиню, предложившую мне работу, звали Агата. Это была добрая и спокойная немолодая женщина. Она ушла в веру, как только ей исполнилось семнадцать. По словам Агаты, вера спасла ее душу от отчаяния и даровала спокойствие.

Агата жила недалеко от костела. В ее обязанности входило содержать залы в опрятном виде, вести учет и заказывать церковные товары. Но больше всего ей нравилось украшать алтарь лилиями в праздники.

При каждой нашей встрече Агата цитировала что-то из Святого Писания, надеясь меня заинтересовать. Мне было стыдно признаться, что я не знаю молитв, обрядов и всего того, чему учит Библия. Но, думаю, Агата все понимала. Меня очень удивляло, что каждую неделю она ходила на исповедь: она же монахиня.

На заднем дворе костела раскинули свои кроны старые деревья. Их ветви извивались, словно змеи, застывшие в вечности, а корни вылезали из-под земли и переплетались в затейливые узоры. Проржавевшие от времени решетки закрывали входы во мраморные капеллы, расположенные через равные промежутки вдоль стены, которая отделяла задний двор костела от остального мира. Возле статуи одного из святых рос ветвистый дуб, под ним стояла ветхая лавочка. Иногда мы с Агатой там беседовали.

– Знаете, – начала она, – а ведь до вас здесь работали и другие.

– И где же они теперь? – поинтересовался я.

– Все куда-то исчезли. Наверняка уехали и даже не предупредили нас, – печально вздохнула она.

Агата родилась в соседнем городе. Семьи у нее не осталось. Может, поэтому она сильно переживала, когда ее отношения с людьми портились. К счастью, случалось это редко,

Прошло несколько месяцев. Моя очарованность городом постепенно исчезала. Когда наступала ночь и улицы пустели, между домов злобно завывал ветер. Трактиры закрывались рано. Складывалось впечатление, что жизнь остановилась. Город терял красоту, а порой в нем проглядывало что-то болезненное.

Однажды, когда посетителей почти не было, я случайно столкнулся на заднем дворе с незнакомым человеком. На нем была выцветшая драная рубашка серого цвета, а правый глаз покрывало пугающее бельмо. Я подумал, что это один из паломников, приехавших поклониться Святому Кресту, и решил провести его к двери в костел, полагая, что он заблудился. Но мужчина сказал, что не нуждается в помощи, вышел сквозь калитку в каменной стене и пошел прочь. Меня не покидало ощущение, будто он что-то искал.

Иногда я оставался до позднего вечера, когда уже зажигали керосиновые лампы и свет дня уходил прочь. В мерцании огней я сидел во внутреннем дворе под сводами древнего навеса, и мое одиночество нарушало лишь пение цикад и легкий шум ветра. Но в тот вечер я услышал нечто иное: из костела донесся человеческий стон. На мой недоуменный окрик ответа не последовало. Я собрался взять лампу и пойти посмотреть, откуда доносится стон, но поднялся такой страшный ветер, что лампы погасли. Оставшись в темноте, я почти на ощупь побрел домой.

В больнице скрипнула дверь, вошла санитарка. Наклонившись, она что-то сказала доктору.

– Хорошо, – кивнул доктор, поворачиваясь к пациенту. – Вам пора отдыхать. Продолжим завтра.

Адама повели по длинному коридору к двери его спальни. Там, свернувшись клубком, он долго смотрел в стену, пока сон не одолел его.