В романе упомянуты реальные и весьма известные лица. Действия, которые они совершают в книге, являются исключительно фантазией автора. Сказанное не относится к другим историческим персонажам: Гиммлеру, Герингу, Рашеру, которые – как и их деяния – описаны с документальной точностью.
Иисус сказал им в ответ: берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ибо многие придут под именем Моим и будут говорить: «Я Христос», и многих прельстят… и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих; и по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь…
Итак, когда увидите мерзость запустения, реченную через пророка Даниила, стоящую на святом месте, – читающий да разумеет…
От Матфея Святое Благовествование, XXIX, 3–35
…любое убеждение, стоит ему претвориться в действие, становится безумием, которое боги насылают на тех, кого хотят погубить.
Джозеф Конрад, «Ностромо»
Каждый, пытающийся стать ангелом, превращается в зверя.
Блез Паскаль
© Вершовский М., 2016
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
Глава 1
26 декабря 2014 г., Ассошиэйтед Пресс:
«Праздник Рождества в этом году завершился драматически. В ночь с 25 на 26 декабря в восточной части Средиземного моря произошла серия подземных толчков, магнитуда которых достигала отметок 5,0–5,5. Эпицентр находился на глубине порядка 6 км ниже дна моря. Землетрясение произвело ряд разрушений в прибрежных городах и населенных пунктах Израиля, Ливана, Сирии, турецкой Аланьи. Разрушения отмечены также на ряде островов Эгейского моря. Сообщений о человеческих жертвах не поступало».
Подобного он не видел даже в фильмах ужасов и сейчас чувствовал, как его колотит мелкая дрожь. Трупы, лежавшие лицом вниз на уже подтаявшем снегу, привели бы в состояние ступора кого угодно. Они все как один впились пальцами в землю под снегом. Все лежали, вжавшись лицом в снег. А спины…
Никос старался не смотреть на их спины. Содранная кожа – надрез был сделан от плеча до плеча, затем шел по бокам, завершая прямоугольник на уровне поясницы, – открывала кроваво-красные мышцы спины. Плоть.
Но на ум Никосу приходило совсем другое слово: «мясо». Именно оно и есть, мясо освежеванного зверя. Полицейский посмотрел на пистолет, сжатый в дрожащей руке, в котором не было ни малейшей необходимости, и сунул его в кобуру на поясе.
В нескольких шагах от него стоял седобородый настоятель храма отец Иоанн, низко опустив голову и держа наперсный крест обеими руками или, скорее, держась за него как за спасительную ветвь дерева, не дающую утонуть. Губы его беззвучно шевелились, он молился.
Среди тел Попадопулос заметил икону «Святой Иоанн Богослов в молчании», многажды виденную им, но сейчас разбитую, расколотую в щепы. В монастырь Иоанна Богослова, основанный еще в XI веке преподобным Христодулом, каждый год приезжали тысячи верующих. Ни один из этих паломников никогда не миновал храм Пещеры Апокалипсиса, стоявший неподалеку от монастыря. Все они стремились поклониться редкой и, по рассказам, чудотворной иконе.
– Что же это, геронда?[1] – помертвевшими губами выговорил Никос.
– Враг человек сотворил сие, – ответил отец Иоанн словами Евангелия.
– А прежде, геронда, ты видел их?
– Они явились группой, двенадцать человек, парни и две девушки…
Услышав слово «двенадцать», Попадопулос осознал, что он, пораженный страшным зрелищем, даже не пересчитал тела, лежащие на снегу.
– Да вот они, все тут. Пришли вчера, до того еще как содрогнулась земля. Днем явились. Были и в храме. Но… не паломники. Хотя и молились. И на иконы перекрестились, и, губами шевеля, молитвы вечерние творили. До самого конца службы стояли. После один из них, постарше, спросил, можно ль на ночлег остаться. Ну да где же? При храме лишь одна моя келейка есть с деревянным топчаном. Гостевых помещений и не было никогда, сам знаешь. Я сказал им: «Поднимитесь в Хору, там гостиничка есть, либо к морю спуститесь, в Скалу. Может, там ночлег для вас найдется».
– А они что на это?
– Уже темнело, когда тот, что постарше был, попросил разрешения палатки поставить неподалеку, на склоне. «Однако, – говорю, – снег с ветром штормовым обещали, так что…» – «Нам не впервой», – сказал он.
Полицейский, пересилив себя, подошел к одному из трупов. Перекрестившись, приподнял мертвецу голову, осмотрел шею. Потом прошелся внимательным взглядом по мясу, от плеч до поясницы. Выпрямившись, хмуро посмотрел на священника.
– Геронда…
– Да, Никос.
– А ведь иных ран, кроме содранной кожи, на них нет.
– Я, Никос, и по рукам, в землю впившимся, понял. Не сопротивлялись они. И живыми были, когда их…
Попадопулос закрыл рот ладонью и сглотнул, сдерживая рвоту, подкатывающую к горлу.
– Живьем освежевали. Да ведь и кролик биться, дергаться до последнего стал бы. Ты что-нибудь подобное видел, геронда?
Отец Иоанн тяжело вздохнул.
– Сын мой, того, что я в своей жизни долгой и грешной лицезрел, тебе и слышать не надобно, и не дай бог даже во сне увидеть.
Полутора часами ранее
Когда толчки прекратились, уже рассветало. Утихла и невиданная на Патмосе снежная буря.
Никос встал с кровати, набросил теплый халат, пошел по комнатам, включая свет, чтобы посмотреть, каких бед наделало землетрясение в доме. На кухне он бросил взгляд на кучу битой посуды, вылетевшей из буфета, потом посмотрел на стену и ахнул. По диагонали всей кухонной стены змеилась трещина от пола до потолка. Это в его-то доме, возведенном из камня еще прадедом, сложенном на совесть. Блок к блоку подогнан был так, что и ножа между ними не вставить.
Эхе-хе… Вот тебе и выходной, Никос Попадопулос. Работы на сегодня – если только на сегодня – будет невпроворот. Еще ведь и снаружи дом осмотреть надо.
Он принялся было натягивать резиновые сапоги, но тут на кухне зазвонил телефон.
Никос в одном сапоге проковылял на кухню, снял трубку и сказал:
– Астиномос[2] Попадопулос слушает.
Голос в трубке удивленно крякнул.
– Астиномос? Я-то думал, что на Патмосе один астиномос, и это я.
– Виноват, начальник. Антипастиномос[3] Попадопулос у телефона!
– Да ладно, Никос, шучу я. Знаю, что тебя на твоем холме все астиномосом величают. – Последовала пауза. – А теперь срочно шагай к храму Пещеры Апокалипсиса. Рация, диктофон, фотоаппарат. Пистолет – но это на всякий случай.
– А что стряслось, начальник?
– Вот это ты мне и расскажешь. Но, похоже, стряслось.
– Хоть что-то известно?
– Звонок был в участок. Кто звонил, откуда звонили – неясно. Дария передала, что звонившая женщина словно в бреду повторяла: «Апостолы, мироносицы, мертвы, все мертвы, ищите черных, здесь, в Лондоне, в Риме, повсюду, это они, они…» Так что давай, посмотри, что там.
– Уже иду.
Он надел форму, сунул в кобуру пистолет.
Стефания всполошилась:
– А это зачем? Никогда ты его с собой не брал.
Никос, разозленный испорченным выходным, покраснел от натуги – пояс удалось застегнуть с третьей попытки – и огрызнулся:
– Тебе отчет в письменной форме нужен или на слово поверишь, что начальство велело?
Распахнув дверь, Попадопулос шагнул за порог и замер. Вся поверхность холма была покрыта мокрым снегом. Ноги сразу заскользили по мокрой тающей жиже. Никос в сердцах сплюнул и стал осторожно спускаться по тропе, тысячи раз хоженной, сейчас скрытой под снегом.
Пройдя чуть менее километра, он уже в деталях мог видеть храм Пещеры Апокалипсиса и одинокую фигуру настоятеля, отца Иоанна. Впрочем… не совсем, точнее, совсем не одинокую.
На мокром снегу, чуть выше храма, стояло несколько альпинистских палаток, вокруг которых лежали люди. Не отрывая от них взгляда и уже не боясь поскользнуться, Никос побежал. Но и на бегу он видел, что люди раздеты до пояса, а их голые спины словно покрыты красными полотенцами.
Когда до лежащих людей оставалось метров двадцать, Никос вспотел. И вовсе не от бега. А от того, что увидел и понял: то, что ему показалось красными полотенцами, было обнаженными человеческими мышцами, с которых была содрана кожа.
– Как убивали их, геронда? Может, ты что видел или слышал хотя бы?
– Что можно было увидеть-услышать? Из окошка кельи ночью на расстоянии руки уже ничего не рассмотреть. А дело ведь ночью и было.
Никос посмотрел на куполообразные альпинистские палатки. Изрезанные, с рассеченными бортами и пологами, следы от тел, которые тащили по снегу. Или жертвы ползли сами? Однако… палатки, спальники.
Трое или четверо так и лежали с ногами в спальных мешках. Запаслись снаряжением. Значит, предполагали, что, может, придется вот так заночевать. Но какая же нужда по зиме сюда являться? Никогда Попадопулос здесь паломников зимой не видывал.
Да еще разбитая, расколотая икона – почему? И что это значило бы?
– А… это? – он указал рукой на обломки иконы.
– Ты же знаешь, Никос, храм я всегда закрываю, келью – нет. Я еще подумал, может, воры окно выставили? Да нет, все окна на месте. Значит, они замок отомкнуть умудрились, а я и не услышал. Ты ночью, кроме грохота землетрясения, воя ветра, раскатов грома, что-нибудь расслышать мог?
Никос сдвинул фуражку на затылок и тыльной стороной ладони вытер пот со лба.
– Так что думаешь, отец Иоанн? Кто они были?
– Кто «они»? Эти?.. – Настоятель повел рукой в сторону лежащих тел. – Или те, кто их жизни лишил?
– Убийцы.
– Во всяком случае, не воры, не грабители. Хотя выкрасть икону исхитрились.
– Это верно. Выкрали, но не забрали. Раскололи, уничтожили и бросили.
– Потому и не воры. Тут, Никос, посерьезнее. Смердит все это, сын мой, врагом рода человеческого, вот что я тебе скажу.
– Сатанисты?
– Сие Господь ведает.
– И, похоже, кое-кто еще, – внезапно произнес полицейский, указывая рукой на цепочку маленьких то ли детских, то ли женских следов, ведущих от места бойни вниз, в сторону моря.
Под утренним солнцем снег таял быстро, и так же быстро таяли таинственные следы. Никос бросился фотографировать их, понимая, однако, что слишком уж много информации они из этих снимков не добудут.
Потом он достал из футляра рацию и вызвал начальника.
Рация зашипела, и через пару секунд в металлической мембране раздался голос антиномоса Ставроса:
– Ну и что там, Никос?
– Плохо, начальник. – Он помолчал. – Нет. Не плохо. Страшно. Тут надо бы с Афинами связываться.
– Не тяни. Насчет Афин я уже сам решать буду.
– Убийство, начальник. Массовое убийство. И садистское к тому же.
– Массовое? Сколько человек убито? Отец Иоанн жив?
– Жив. А трупов двенадцать. И у всех…
– Погоди. Сейчас вызову бригаду криминалистов из Афин и сразу же к вам. Будь на месте. Понял?
– Так точно, понял. Отбой.
Глава 2
Конференц-зал отеля «Тистл», расположенного на северо-западной окраине гигантского лондонского аэропорта «Хитроу», был почти полон. Новые слушатели все подходили и подходили. Еще бы: на эти два дня были заявлены выступления профессора символогии Джона Лонгдейла, известнейшего воинствующего атеиста, одной из ключевых фигур «Фонда за разум и науку», персоны не менее знаменитой, чем сам Ричард Доукинз, основатель этой организации. Он всегда был на переднем крае битвы науки с клерикализмом, религией и суеверием. Именно так Доукинз с коллегами представляли себе и другим свою деятельность.
Репортеры, падкие на хлесткие эпитеты, окрестили Лонгдейла разрушителем святынь. Впрочем, так оно и было. Он не раз разоблачал как подделки многие религиозные тексты и чудесные события, якобы происшедшие от первых веков христианства до Возрождения, века Просвещения и вплоть до наших дней.
Тем более необычной и чрезвычайно интересной представлялась тема двухдневного доклада Лонгдейла. Он посвящался Иммануилу Великовскому, одному из отцов «новой хронологии», который искал доказательства космических катаклизмов в священных книгах разных религий, но в первую очередь – в Библии.
Зал, уже заполненный слушателями, нетерпеливо гудел. Техник настраивал проектор, подключенный к ноутбуку на столе докладчика. Сам Лонгдейл стоял за краешком открытого занавеса и изредка бросал взгляд на аудиторию.
Профессор был классическим, почти киношным образцом представителя академических кругов из безалаберных и свободолюбивых шестидесятых годов: джинсы, твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях, длинные, до плеч, волосы и нечто среднее между бородой и небритостью.
Техник наконец-то справился с проектором, и на экране появилось худощавое лицо с типично еврейскими чертами, да еще и в толстых очках: Иммануил Великовский.
На сцену вышел ведущий, который поздоровался с присутствующими и возвестил:
– Дамы и господа! Достопочтенный докладчик сегодняшнего и завтрашнего вечеров, профессор Джон Лонгдейл! – после этих слов ведущий зааплодировал, приглашая зал присоединиться к нему.
Зал не замедлил откликнуться. Кто-то хлопал в ладоши сидя, кто-то уже встал, кто-то колотил ладонями по подлокотникам кресел. Это было неудивительно: подавляющее большинство присутствующих принадлежало к постоянным участникам антихристианских тусовок и демонстраций, представителям сексуальных меньшинств, убежденным в том, что костры инквизиции еще не погасли до конца, женоподобным юношам и старцам, конечно, мускулистым леди с армейскими прическами. На многих были майки с надписью «In Science We Trust!»[4]. Таковы были страстные поклонники Доукинза, Лонгдейла, борцы с «опиумом для народа», не гнушавшиеся, однако, понюшки кокаина, а то и пары затяжек крэка.
Лонгдейл улыбался. Все это было настолько привычно, что он сразу почувствовал себя в родной стихии и понял: сегодня все пройдет на ура.
В огнях юпитеров он шагнул на сцену и поднял руки над головой в успокаивающем жесте. Мол, спасибо! Достаточно! Благодарю вас! Спасибо!
Сейчас почти весь зал приветствовал его стоя. Почти, но не весь. Кто-то был занят тем, что рылся в своих сумках и студенческих наплечных рюкзачках, лежавших на коленях. На некоторых лицах виднелась гримаса если не брезгливости, то, во всяком случае, отторжения.
Лонгдейл автоматически выловил эти лица, зная, что задача его – сразить и победить именно их, закоренелых скептиков. Священников, однако, среди них не было. Жаль. Он особенно любил размазывать по стенке именно их.
– Благодарю вас, леди и джентльмены! – уже вслух, подойдя к микрофону, бархатным баритоном проговорил Лонгдейл и демонстративно посмотрел на часы. – Думаю, нам пора начинать. Спасибо всем еще раз, и прошу садиться.
Слушатели, все еще гудя и переговариваясь, устроились на своих местах.
– Итак!.. – Он вскинул руку к экрану. – Иммануил Великовский. Почему я говорю о Великовском, спросите вы? Ведь союзником для нас, убежденных атеистов, он никогда не был, верно? Увы, увы, увы. Но он был человеком, все-таки пытавшимся ломать преграды тысячелетней давности! И делал это, вооруженный прежде всего наукой, которая, как вы знаете, является и нашим оружием. Да, нашим единственным оружием в познании этого мира.
Лонгдейл нажал клавишу компьютера. На экране появилось схематическое изображение Солнечной системы.
– Вам, думаю, известно, что в своих трудах – «Миры в столкновении», «Эпохи хаоса» и других – Великовский утверждал, что космические катастрофы происходили уже в историческое время, то есть тогда, когда человечество, хотя бы его просвещенная часть, на письме могло фиксировать происходящее. Великовский замечает, что это было не миллионы, не сотни тысяч, а всего лишь тысячи лет назад, что на космогеологической шкале практически равно нулю. Мы помним, о каких катастрофах он говорит: об опасном приближении Венеры к Земле, вследствие чего наша планета сбилась с привычной орбиты, что, в свою очередь, вызвало целый ряд катаклизмов…
– А как же Марс – Юпитер? – перебил оратора тощий очкарик, максимум второкурсник.
Лонгдейл снисходительно улыбнулся.
– Взгляните еще раз на схему, уважаемый коллега.
При слове «коллега» студентик зарделся и уставился на картину Солнечной системы.
– Вы видите, – продолжал профессор, – что и Марс, и тем более Юпитер находятся гораздо дальше от Солнца, чем Земля, не говоря уже о Венере.
– Я имел в виду, – не сдавался студент, – что есть ряд теорий о том, что между Марсом и Юпитером существовала планета, которая была разрушена ударом сверхкрупного астероида или столкновением с кометой. В результате и появился пояс астероидов, существующий ныне между Марсом и Юпитером…
– Благодарю вас, коллега. Вы несколько меня опередили. Я собирался говорить о том же. Именно в результате этой суперкатастрофы Венера сбилась с верного пути, то есть со своей нормальной орбиты. Здесь у меня возникает вопрос к вам, уважаемый профессор Великовский. – Он сделал жест в сторону экрана, хотя портрета помянутого персонажа там уже не было. – Если Библия зафиксировала факт изменения орбиты Венеры, ее резкое приближение к Земле, все то, что вызвало земные катаклизмы, так почему же эта книга ничего не говорит о катастрофе гораздо более мощной, уничтожившей целую планету? Ее невозможно было не увидеть с Земли! Так почему же?
Напряженное молчание в зале.
– Я скажу вам почему. Потому что рассматривать Библию или же любую другую из «священных книг», – говоря «священных», Лонгдейл пальцами обозначил кавычки, – набитых суевериями, в качестве источника истины, тотально, непозволительно и абсолютно бессмысленно. Да простит меня Великовский.
Со своего места поднялся человек с выразительным, скульптурно вылепленным лицом.
– Прошу прощения, профессор, вы хотите сказать, что все, написанное в Библии, – сплошная бессмыслица и чушь, не имеющая отношения к истине?
– Да мы уже десятилетиями твердим это. И наука убедительно это доказала.
– Значит, наука доказала и то, что вера в Бога, основанная на Священном Писании, и в события, о которых в нем говорится, – чушь и бессмыслица?
– Простите, но мне пришлось бы повторяться.
– Однако миллиарды людей по-прежнему верят в Высшее Существо. И каким образом наука, занимающаяся материальным миром, может доказать или опровергнуть что-либо, относящееся к миру духовному, то есть по определению не- или внефизическому? Ведь, изучая зоологию позвоночных, наука не пользуется достижениями и инструментарием астрономии или квантовой физики?
– Да, очень многие верили в священный бред Библии, Корана и Аллах ведает чего еще. Увы, и до сих пор еще верят. Отчасти, может быть, потому, что человеком движет страх смерти. Пугающая мысль: «Неужели это все? И там, за гробом, больше ничего не будет?» Однако меня больше убеждает тезис, развитый Альпером в его труде «Научная интерпретация человеческой спиритуальности и Бога». Но понимаете ли, для спора на таком уровне помимо знакомства с работой Альпера необходим некий минимум образования. Вы, насколько я понимаю, верующий христианин, вот только я не убежден, что вашего образования достаточно для того, чтобы понять книгу такого уровня. А жаль.
В зале зашептались. Это был удар ниже пояса. Но оппонент Лонгдейла ничуть не смутился.
– Что ж, давайте по пунктам. Зовут меня Дэвид Берлински, и я не христианин, а еврей, но секулярный. Это значит, что по синагогам я не хожу, обрядов и предписаний иудаизма не придерживаюсь. Далее. У меня докторская степень по математике, физике и философии. Еще не так давно я преподавал философию и математику в университете Сан-Франциско. Сейчас тоже преподаю, но лишь математику, в университете Парижа. Я противник любой навязываемой мне религии, в том числе и той, которую вы, Докинз, и иже с вами пытаетесь сделать из науки. При этом силясь научно обосновать то, что предметом науки являться попросту не может. Теперь о том, что касается нейротеологии вообще и аспиранта Альпера в частности. Да, уж вы-то знаете, что эту книжонку он написал, будучи аспирантом. Ее основной посыл таков: «Мозг запрограммирован под Бога, под религиозность». Поверим Альперу, но кто же тогда был программистом?
– Хорошо. – Лонгдейл начинал нервничать. – Вы что же, хотите доказать существование Бога?
– И не хочу, и не смогу, даже если бы захотел. Нет, конечно. Я агностик. А вы, я полагаю, можете доказать Его несуществование? Научно. Без аспирантских брошюрок?
– Разумеется, нет.
– Впервые за сегодняшний вечер я услышал от вас слова правды. Благодарю, профессор.
Зал гудел как потревоженный улей. Многие принялись доставать из своих сумок и рюкзачков книги и передавать их Берлински, надеясь что он услышит в этом гуле их просьбу: «Автограф! Пожалуйста!»
Берлински, нимало не смущаясь учиненным беспорядком, подписывал свой бестселлер «Дьявольская иллюзия: Атеизм и его претензии на научность», причем делал это с явным удовольствием.
– Господа! – возвысил голос Лонгдейл. – Будем считать наш обмен любезностями с почтенным профессором Берлински непредвиденным отступлением от темы лекции. Продолжим, господа.
Однако происходящее уже больше напоминало неуправляемый и гневный спор, а не структурированную лекцию.
Из аудитории неслись вопросы:
– А как же быть с тем, что упоминание о всемирном потопе мы находим и в священных книгах, и в преданиях самых разных народов?
– Чем, по-вашему, являются НЛО?
– Почему последовательность сотворения Богом жизни, согласно Библии, совпадает с данными эволюции?
Лонгдейл кое-как отбивался, шутил и иронизировал. Его сторонники довольно агрессивно пытались заткнуть любопытствующих критиканов. В результате через полчаса лекция окончательно превратилась во всеобщее препирательство.
– Господа! Господа! – Охрипший голос Лонгдейла почти срывался на крик. – Минуту внимания, леди и джентльмены! Конец этому спору и всем подобным наступит завтра, в этом же зале. Я готовлюсь сделать заявление, которое положит конец всем претензиям и сказкам официальной религии! Я нимало не шучу. Завтра я предложу вам – и миру – бомбу, мегатонную бомбу, нет, бомбу гигатонную, которая навсегда разрушит власть религии над умами и, более того, не оставит камня на камне от самой Церкви. Сейчас я не могу сказать, в чем эта бомба, но завтра… Завтра вы станете свидетелями того, как развеется многовековой дурман, и услышите истину, которая встряхнет мир. Кстати, я очень хотел бы видеть здесь и вас, профессор Берлински!
Тот, не отрывая глаз от книги, которую подписывал, коротко кивнул.
– Задайте им, профессор, задайте! – истошно вопила мужеподобного вида девица, потрясая сжатым кулаком.
– Я им не задам, я просто их раздавлю, – с брезгливой улыбкой бросил Лонгдейл и быстрым шагом направился за кулисы.
Берлински поднялся с кресла и невольно улыбнулся, увидев выходящую пожилую пару и услышав недоуменный вопрос мужа:
– Да, но при чем же здесь Великовский?!
«Кстати, – подумал Берлински, – этот вопрос был совсем не лишним».
- Молчание Апостола