Посвящается всем миротворцам…
Любые совпадения с реальными людьми можно считать случайностью и не более того.
Глава I
До начала
«Сей день благословлен, прими его… с радостью, чадо»
В трапезной Михайло‑Архангельского храма, за столом из старых списанных школьных парт, ранее находившихся в подвале, сидел молодой, задумчивый батюшка Ермаген, не спеша пьющий чай. Третий день это был основной его рацион, да и тот к вечеру заканчивался. Средства, выделенные на первое время епархией, у него иссякли, а ему очень хотелось открыть скорее приход церкви. Всё до последней копейки он потратил на провода, лампочки, извёстку и другой необходимый материал, позабыв в суматохе ремонта оставить хотя бы какие‑то деньги для себя.
Это место для него было совершенно новым, удивительным и малознакомым. Ведал он о нём от своего духовного наставника, старца Михаила, перед отбытием из монастыря наставлявшего: «Храм, в который ты на службу, чадо, отправляешься, – один из четырёх храмов, что по России, подобных им нет более на земле русской». Сначала Ермаген и не обратил внимание на слова о церкви, но, увидев её, догадался, о чём говорил старец Михаил. Храм выглядел удивительно и не был похож на архитектуру известных церквей. Люди, строившие его, подметил Ермаген, строили не только храм, но и крепость, которая с 1937 года держала осаду от коммунистов, сохранив свою статность. В начале 1991 года, благодаря стараниям многих жителей, здание храма вновь вернулось к своему предназначению. И ему, молодому батюшке, поручили возрождать приход и вести службы в нём. Работа предстояла большая, за что браться и на какие средства всё это делать, было ещё не известно. Но Ермаген помнил и соблюдал наставление старцев, что «с молитвой да с Божьей помощью многие вопросы решишь». Молитву за благое он читал с самого прибытия.
Допив чай и вернувшись из своих раздумий о ремонте, Ермаген вспомнил добрым словом Михаила‑наставника и всех старцев монастыря, в котором он был рукоположен в сан. Мучил лишь тоскливый вопрос: «Как там мой любимый старец?» По нему, хотя и не положено, но Ермаген всё же скучал.
– Да хорошо, хорошо! – из‑за двери, ведущей в трапезную, он услышал мужской и женский голоса и стук в дверь.
– Войдите, – ответил батюшка, направившись из‑за стола встречать своих первых гостей. В открытую дверь вошли двое: молодая девушка и парень, у которого в обеих руках были спортивные сумки. По возрасту гости были ровесниками, не старше двадцати пяти лет.
– Здравствуйте, батюшка, вроде церковь, а дверь главная закрыта, – с иронией сказал парень, за что и получил локтем от своей белокурой спутницы в синем шёлковом платке.
– Так вы стучитесь, и вам откроют, – с улыбкой ответил Ермаген и, решив не затягивать первое знакомство, продолжил: – Батюшка Ермаген меня зовут, проходите, пожалуйста, присаживайтесь.
Молодая пара присела, поставив сумки под стол, а Ермаген сел напротив, где и чаёвничал ранее. Взглянув на свой гранёный стакан с допитым чаем, окинув взглядом молодых, продолжил:
– Да что ж я! Чуть из головы не вылетело, гости дорогие, чаю с сухарями хотите?
Молодой парень собрался ответить, но заговорила его спутница:
– Спасибо, батюшка, мы ненадолго к вам, меня зовут Анна, а мужа моего – Александр. Недавно мы стали родителями и собрались крестить сынишку в нашем храме. Правда, муж говорит: в город, мол, везти надо, но я его уговорила, чтобы у нас крестили, всё‑таки здесь мы оба родились, да и познакомились в этом месте, когда здесь ещё клуб был. Так когда можно будет прийти? – спросила Аннушка, которая, к удивлению батюшки, уже стала мамой. Ермаген в иночестве встречал молодых мам, помогая в прошлом наставнику. «Когда рождается ребёнок, – рассказывал Михаил, – женщина порой забывает, что она ещё и жена своего мужа. И начинает себя вести так, словно у неё два ребёнка, один из которых – муж». Встречая таких женщин и смотря на Аннушку, Ермаген в очередной раз радовался, что выбрал чёрное послушание и ему не испытывать своё терпение и веру женщиной.
– Крестить – это правильно, – ответил батюшка, – поэтому позвольте вам пару вопросов прежде задать? – и, увидев молчаливое одобрение в глазах молодожёнов, продолжил: – Вы сами крещёные? Венчанные?
– Да, батюшка Ермаген, – ответил Саша, – мы крещёные с рождения, да и, как мне кажется, и венчанные тоже с рождения.
– Ой, брось говорить глупости, – с упрёком перебила Аннушка, – венчанные мы всего два года.
– Браки на небесах, дети мои, благословляются, а от благословления до венчания порой время проходит, поэтому, Аннушка, не спешите с выводами, – со свойственной ему простотой и добротой, которую редко кто перебивает, Ермаген продолжил, дабы не дать время для семейной склоки в церкви, приближение которой почувствовал. – Самое важное о вас я узнал. Теперь сразу перейду к делу. Вам понадобится выбрать крёстную мать и крёстного отца для сына, и нужно вместе с ними прийти в следующее воскресенье на службу, чтобы причаститься, а потом мы и покрестим вашего сына. Кстати, как его нарекли? – спросил он, посмотрев на Александра.
– Димкой, батюшка, в честь моего деда, умный он у меня был, люди его ценили, вот я и записал в загсе Дмитрием. Правда, Аннушка хотела Александром назвать, но я решил: коли мальчик родится, то я его нареку, а если девочка, то она пусть имя выбирает.
– Да, я Сашей хотела назвать, – добавила Аннушка, вспомнив о том, как муж регистрировал ребёнка, пока она лежала в роддоме, – но вот он!..
Она с укоризной посмотрела на мужа, еле сдерживаясь от того, чтобы не выписать ему подзатыльник.
– Аннушка, не расстраивайтесь, всё в воле Божьей, и коли Дмитрием записали, так по благословению Божьему, а мы, как дети, принять волю с радостью и смирением должны, – и, будто вспомнив что‑то важное, с такой же приветливой интонацией продолжил: – Вы пришли сегодня, Аннушка, с мужем по поводу крещения, но не ведаете, что следующее воскресенье, на которое крестины наметили, будет днём памяти святого Дмитрия Донского, и он его заступником по жизни пойдёт. Говорят, к удаче, когда имя ребёнка с именем небесного заступника совпадает.
Аннушка обрадовалась услышанному, и её горячий взгляд стал спокойнее. В нём промелькнули осмысленность и понимание, что ничего случайного нет и зря она своего мужа этим в последнее время укоряет. «Ведь богатырём родился сыночек, по‑другому и не скажешь. Что мне, как маме, надо? Чтобы он был здоров да рос послушным. Но если сыграют гены отца, – она продолжила петляющую линию размышлений, – то о послушности можно будет только мечтать, притом по праздникам». Аннушке неожиданно стало стыдно перед мужем за то, что за такой пустяк, как имя сына, корит его. И по непонятному принципу женской логики закончила размышления единственным выводом: «Как бы ещё не увели Сашку», – незаметно для самой себя тихо подвинула стул к мужу ближе и, как на бракосочетании, взяла его под руку. И уже более спокойно сказала Ермагену: – Ну, если так, то ладно, – и посильнее прижалась к мужу, будто тот собирался сбежать.
– Батюшка Ермаген, сколько крещение будет стоить? – спросил Александр, дивясь резко изменившемуся поведению жены.
– Да нисколько. Ну, если есть желание и время помочь… то, Александр, приходите на денёк подсобить в восстановлении храма, мужских рук не хватает, а вы вон какой сильный.
– Времени, к сожалению, нет, – отвечал Александр, – кооператив у меня свой, но быть благодарным найду как. Но всё же любопытно, сколько берут за крещение, если не секрет?
– Везде по‑разному, где‑то не берут, где по желанию, но если всё‑таки вам так интересно, неделю назад из города уезжал я – было что‑то около двух рублей, но для чего вам это?
– Просто странно, у всех есть цена, а у вас почему‑то нету, не люблю я в долгу оставаться.
– Какой же это долг, Александр? У вас и у меня радость, крестить решили, а вы про долг, бросьте эти пустые мысли о деньгах, – и в этот раз Ермаген сказал с той интонацией, которая ясно дала понять Александру, что убеждать принять или придумать оплату за крещение попросту бесполезно.
– Хорошо, батюшка… – протянул Александр фразу, – но всё же завтра в десять будьте в храме. К вам придут от меня два рабочих, и пусть они у вас поработают, скажем так… до среды, кормить их необязательно, у меня они неплохо кормятся, да и на обед ходят, но вот чаем, по возможности, всё‑таки их напоите, а то жарко нынче на улице.
– Профессии какой ваши рабочие? – Ермагену стала интересна идея Александра, ведь рабочие руки очень и очень сейчас нужны храму, и такую благодарность он с радостью был готов принять.
– А какой надо?
– Да всякой, чадо, но в первую очередь плотника и электрика, а то, судя по всему, коммунисты не очень‑то смотрели за зданием церкви, аж с 1937 года не проводили ремонт, – с грустью выдохнул Ермаген. Но, вспомнив что‑то весёлое, с улыбкой продолжил: – Давеча я в подвал зашёл, так электрическим током чуть не ударило, ангел уберёг. Правда, на грабли всё‑таки в подвале наступил, ладно реакция осталась ещё со спортшколы, а то бы точно в лоб прилетело, а так отбился. Ну, ничего, к четвергу всех призраков коммунизма из храма сего молитвами я повыгоню.
Все сидящие за столом засмеялись, как будто Ермаген им анекдот рассказывал, но молодые так и не смогли понять, всерьёз он говорит про призраков или шутит. А Ермаген редко шутил, но без юмора по отношению к себе не жил.
У Саши запищали на руке модные японские часы, на которые он сразу же обратил внимание.
– Батюшка, нам, к сожалению, пора. Так к десяти в следующее воскресенье, договорились?
– Да, – отвечал Ермаген. – Желательно всё‑таки, чтобы крестные родители пришли до крещения, на неделе, мне им объяснить надо, насколько это ответственно. Если что, в ближайшее время я здесь буду жить, поэтому меня с лёгкостью смогут найти.
– Хорошо, батюшка, вот и решили вопрос.
Сначала встал Александр, а за ним, так же держась под руку, Аннушка. Батюшка встал одновременно с молодыми, решив проводить гостей до порога храма, но Аннушка аккуратно одёрнула мужа за локоть, сказав ему: – Саш, мы чуть не забыли, – и показала взглядом под стол. Саша понял, о чём говорила его жена, и с улыбкой, наклонившись, поднял из‑под парты две большие сумки и протянул их батюшке.
– А что это? – удивился Ермаген, ставя сумки на стол.
– Это вам от наших двух семейств. Бабушки просили передать, что очень рады, что в селе вновь будет работать храм, и вот вам от них и от нас гостинец.
– Спасибо, – как удивлённый ребёнок, благодарил Ермаген, – низкий поклон от меня вашим родным. Передайте, что жду их на воскресную службу.
И, решив сразу вернуть сумки, тяжелому весу которых он дивился, начал их освобождать от пакетов и обёрнутых в газету банок. В трапезной появился непередаваемый аромат выпечки, Ермаген почувствовал, что в нём просыпается аппетит. Он проводил молодых до крыльца и, благословляя крестным знамением, попрощался с ними до воскресенья. День был тёплый, и ему захотелось постоять и погреться под весенним солнцем. Стоя на зелёной лужайке у входа, Ермаген случайно обратил внимание на то, как молодая пара, выйдя за скрипящие ворота, начала что‑то обсуждать. Аннушка вновь пыталась научить чему‑то взрослого мужа, но в этот раз она жестикулировала не спеша, одной рукой, а другой крепко держала его за руку.
Погуляв и насладившись майским теплом, Ермаген направился в трапезную через побеленный зал храма, в котором он начал ремонт и первую молитву. В зале уже была отремонтирована и приведена в порядок часть стены, на которой висела одна небольшая икона под полиэтиленом, привезённая им из монастыря. Приподняв плёнку, что закрывала и берегла икону от извёстки, Ермаген зажёг лампадку, перекрестившись, затеплил небольшую свечу, которую, по обыкновению, носил с собой, и начал молиться о здравии Анны, Александра и новорождённого младенца Дмитрия, с которым ему предстояло познакомиться в следующее воскресенье. Совершив молитву, он пошёл разбирать пакеты и вновь ставить чай. Ведь просуществуй ещё пару дней на сухарях – и можно было бы готовиться к потере сознания или даже к царствию небесному.
Начало
Воскресная служба батюшки Ермагена завершилась двадцать минут назад. Находясь в трапезной, за тем же столом из школьных парт, он периодически поглядывал на часы, ожидая Александра с Аннушкой и их сынишку Димку. Вспомнив старую мудрость, гласившую: «Не жди того, что не от тебя зависит», батюшка налил себе крепкого чая, взял кубик сахара. Понемногу откусывая, макал его в чай, размышляя, как прошла первая воскресная служба. Народу было немного, в основном бабушки и дедушки, но всё время в храме оставался единственный мужчина средних лет, внимательно наблюдавший за каждым движением и словом батюшки.
Кто за ним наблюдает, Ермагену было абсолютно всё равно, он служил, и служил вместе с теми, кто в храм в искренности своей пришёл, поэтому перестал обращать внимание на эти пристально смотрящие глазки, попахивающие партийной атеистической номенклатурой, но и с проблесками веры, как подметил для себя Ермаген. Ему вновь вспомнились слова старца Михаила: «…они ещё просто слепы, да и у каждого свой путь в храм Божий, не кори их за это, чадо, возлюби равно каждого, кто приходит человеком». В этот раз он так и поступил, правда, ещё с юности на дух не переваривал всё, что было связанно с коммунистической идеологией, но то была шальная юность, делившая людей на хороших и плохих. Осознав однажды, что он сам не лучше первых и вторых, возлюбил всех равно.
Батюшка продолжал находиться в своих воспоминаниях. Он не подозревал, что новость о Ермагене, не берущем денег за крещение, разошлась по району быстрее, чем сообщение Информбюро, и это вызвало немалое удивление у населения и у одряхлевшей партийной верхушки местного отделения РК КПСС. Батюшка догадывался, что, скорее всего, партийная власть послала своего человека посмотреть, что это ещё за Ермаген и какую агитационную деятельность он ведёт среди населения, вдобавок дав указание провести с ним разъяснительную беседу.
Посланный партиец средних лет не услышал ничего общественно опасного в проповеди, которая ему показалось вполне понятной и интересной. В надежде на повышение партиец решил умолчать об этом в отчёте, как и о том, что забыл провести разъяснительную беседу с Ермагеном, а вместо этого стал разглядывать иконы, параллельно утешая себя тем, что делает это всё для того, чтобы оставаться в глазах партии ответственным и компетентным работником, с самоотдачей жертвующим своим выходным, ради осведомлённости секретаря, а значит, и спокойствия населения. Ознакомившись с последней иконой и не увидев в ней ничего антисоветского, он понял, что в зале остались он да старушка, сидевшая за церковной лавкой.
«Что‑то я загляделся», – подумал про себя партиец и, посмотрев на наручные часы, направился к выходу, думая, как сделать отчёт более содержательным, но не слишком большим; даже со всей любовью к партии тратить свой единственный выходной на писанину он не собирался. Выходя из храма, он начал набрасывать примерный план о проделанной работе, но его задумчивый взгляд упал на новый выключатель света, к которому подходили аккуратно проложенные провода, но более его поразили деревянные не скрипящие полы, на которые при входе в храм он попросту не обратил внимания. О ремонте электропроводки да и о многих других проблемах в бывшем здании клуба партиец говорил, когда был ещё заведующим отделом пропаганды и агитации и на протяжении всей этой деятельности получал приказы начальства отписывать руководству клуба и ссылаться «на наличие других первостепенных нужд для строительства коммунизма», который вот‑вот должен был наступить. Сам он не понимал, почему бы не выделить на необходимый ремонт денежные средства, которых в казне вполне хватало на строительство двух новых зданий. И, рассматривая свежий ремонт, решил, что и это нужно будет обязательно добавить в отчёт. У выхода он случайно столкнулся с молодым человеком.
– Ох, простите, – вырвалось у партийца.
– Повнимательнее, – ответил басистым голосом юноша и, не дожидаясь какого‑либо ответа, отодвинул партийца с пути одной левой рукой, освобождая дорогу себе и идущим за ним. Партийцу в тот момент показалось, что юноша был тяжелоатлетом и если бы захотел, то легко поднял бы его щупленькое тело вместо штанги.
– А служба закончилась, не подскажете? – обратилась, не останавливаясь, молодая мама с ребёнком на руках, идущая следом за крепко сложенным юношей.
– Да‑да, закончилась, проходите, – отвечал прижавшийся к стене партиец. Если бы его руководитель сейчас услышал, как подчинённый приглашает людей в храм, вместо того чтобы проводить разъяснительную работу с населением о неверности восприятия мира через религию, то в следующие десять лет он мог бы рассчитывать только на должность дворника. «Ох и чертовщина», – подумал про себя партийный атеист, решив побыстрее удалиться из храма, пока с ним ещё чего неожиданного не случилось.
В трапезную храма, где продолжал коротать время батюшка, зашла старушка, вызвавшаяся помогать первое время. Посмотрев на скучающего батюшку, похрипывая от простуды, сказала:
– Батюшка Ермаген, к вам крестить пришли. Воду пойду, чать, ставить, – и, поклонившись, вышла.
Ермаген посмотрел на часы, промолвив с улыбкой: «Лучше поздно, чем никогда», поставил стакан на кухонный стол и, надев белую фелонь на чёрную рясу, поспешно направился в зал встречать долгожданного гостя.
– Здравствуйте, друзья, рад вас всех видеть! – пожав руки Александру и юноше лет семнадцати, который должен был стать крёстным, батюшка приблизился к Аннушке с младенцем. Внимательно посмотрел на дремлющее дитя. Негромко, опасаясь разбудить, обратился к нему: – Здравствуй, Дмитрий, ну что, будем крестить, как Господа нашего?
Младенец приоткрыл глаза, зевнул и потянулся ручками к батюшке.
– Батюшка Ермаген, нас в дороге ГАИ остановила, – начал объясняться Александр, который был удивлён таким вниманием к ребёнку.
Батюшка отвёл взгляд от младенца и, посмотрев на Александра с улыбкой, вежливо остановил его объяснения, не желая тратить воскресное время на пустяки: – Ничего страшного, дорогие мои, всему своё время, –и, обведя ещё раз всех взглядом, продолжил: – Всех вас знаю, но вот где крёстную маму оставили?
– Она не смогла, просила записать её заочно. Ведь так можно, батюшка Ермаген? – испытывая неловкость, ответил Александр, боясь сорвать крещение по вине сестры. Вспомнил, как Аннушка ругала его за это, что и привело к превышению скорости на дороге, где их и остановил дорожный патруль. Именно в тот момент Александр разъяснял Аннушке содержательно и строго, что не следует так себя вести, когда он за рулём.
– Заочно так заочно, – согласился батюшка, не показав своего расстройства. – Главное, что вы и ваш Димка с вами, – и, не тратя время на разговоры, указал на то место, где все должны были стоять, кратко напомнив присутствующим, как будет проходить крещение, и приступил.
Повернувшись к алтарю, батюшка Ермаген начал длинную молитву, к середине которой в храме, на неуловимое для взглядов присутствующих мгновение, дрогнул воздух. И со стороны алтаря сошёл молодой крылатый юноша в хитоне, ставший ангелом‑хранителем для младенца. Ангелу всё было знакомо, его никто не мог видеть и слышать, в этом мире пока на то не будет воли Его. Лишь у батюшки, стоявшего лицом к алтарю, незаметно для других блеснули глаза; будто что‑то поняв, но не увидев, он продолжил крещение, читая молитву за молитвой. Ангел, осмотрев всех присутствующих, приблизился к спящему младенцу, который, оказавшись на руках крёстного отца, снова уснул. Глядя уже только на младенца, ангел заговорил: «Тебе я послан и поведу по жизни твоей, принимающий крещение с именем Дмитрий», – и крылом прикоснулся к голове младенца. Тот спал, но улыбнулся, будто встретил родного, которого не видел тысячу лет, но о котором помнил.
– Ну, здравствуй, мой Ангел, – неожиданно прозвучал в храме уверенный детский голосок мальчика, сидевшего на скамейке позади церемонии и игриво качавшего ножками, не достававшими ещё до пола.
Ангел не мог понять, почему он не увидел мальчика, а ведь ангелы видят многое, и если бы от неожиданности он мог подпрыгнуть на месте, то он бы это сделал. Но ангелам не дано знать страха за себя, а удивляться они могут, и это был тот момент, в который он впервые за время своего бытия удивился так, как никогда ещё не удивлялся. И, не стараясь скрыть этого, он смотрел на сидящего мальчика лет семи широко открытыми глазами, пытаясь понять: «Кто это? И что со мной, ангелом, происходит?». Ангел сделал пару шагов от крёстного, всё так же державшего младенца Дмитрия. Ребёнок смотрел на ангела, выжидая, когда удивление его чуточку поутихнет, и, дождавшись этого, продолжил:
– Я это… там, на руках моего дяди и сейчас вне мира людей, не пугайся меня, хотя… вам неведом страх… это я помню, – и, как будто это был обычный для него разговор, добавил: – Будем знакомы, тебе же вести меня по жизни и этому миру, где присутствует время, а его здесь, поверь, всегда мало, поэтому нам бы не мешало поскорее, познакомиться побли…
– Почему ты здесь, в храме Божьем? – ангел не дал ребёнку договорить и перешёл сразу к вопросам, зная, что пока читаются молитвы, можно изменить всё. – Ты не демон, я это вижу, ты душа живая, – и он посмотрел на ребёнка, находившегося на руках родителей, и на мальчика, сидевшего на скамье.
– Ясное дело, что не демон, на подобные обряды им вход закрыт. Кстати, о демонах: они обо мне ещё не знают и, надеюсь, ещё долго не узнают. Но зачем я тебе всё это рассказываю? Ты, мой Ангел, настолько удивлён, что вряд ли мне веришь сейчас. Спроси сам у Небесной канцелярии, – ребёнок поднял указательный палец вверх и продолжил: – А я пока здесь посижу, подожду.
Ангел поднял взор и исчез, появившись через секунду вновь, и теперь он смотрел на ребёнка другим взглядом, но всё с тем же удивлением заговорил:
– Да… о тебе там знают, и дан я тебе, но почему‑то они меня не предупредили, решили, что обо всём узнаю сам.
– Представитель Небесной канцелярии оказался неосведомленным? Да… зная «Главу» давно, могу уверенно сказать, что у него и у всей канцелярии с чувством юмора всё хорошо. И за это люблю Его, как и тебя, – детский, игривый, по‑взрослому саркастический голосок на слове «люблю» дрогнул, по его щекам потекли слёзы. Набрав воздуха, пытаясь сдержать только известную ему горечь, о которой он вспомнил, мальчик промолвил полушепотом, для самого себя: – А всё равно едва ли я это буду помнить.
Спрыгнув со скамейки, мальчик побежал к изумленному ангелу‑хранителю и обнял его настолько крепко, насколько мог это сделать ребёнок. Ангел, стоявший всё там же, удивился ещё более, но обнял мальчика в ответ. Встав на одно колено, он прикрыл мальчика крыльями и, глядя ему в глаза и положив руку на плечо, сказал: – С верой в лучшее, Димка! Насчёт юмора в Небесной канцелярии и правда всё в порядке! – Улыбаясь, ангел посмотрел в сторону проходящей церемонии, которая подходила к завершению, и добавил: – Тебе пора!
– О, это точно, – шмыгая носом, мальчик посмотрел на ангела. И уже с улыбкой, которая вот‑вот должна была вылиться в детский смех, произнёс: – Я сейчас орать, как ошпаренный, буду, – и мальчик исчез так же неожиданно, как и появился. А ангел, встав с колена, приблизился к купели. Он видел, как к ней приближается батюшка, держа ребёнка на руках. Ангел внимательно вглядывался в своего подопечного, преподнесшего ему такой сюрприз.
Батюшка уже заканчивал крещение, держа ребёнка на руках перед купелью, и, посмотрев на просыпающегося младенца Дмитрия, окунул его три раза в воду. Сквозь сильный рёв ребёнка было слышно:
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа…