Третье действие
Первая картина
Небольшая столовая в доме Мацневых, за нею маленькая проходная комната с угловым диваном и запертая дверь в спальню, где лежит умирающий Мацнев. Душная июньская ночь, оба окна в столовой открыты. Беспорядок. Тихо. В столовой сидит с какой-то книгой, но не читает, Надя; одета простенько, по-домашнему, лицо бледное, глаза заплаканы и припухли. В угловой комнате, не освещенной, молча сидит Александра Петровна; о ее присутствии в первую минуту не догадываешься.
Из спальни, осторожно приоткрывая и закрывая за собою дверь, выходит тетя Настя, идет тяжело, согнувшись; на минуту останавливается перед золовкой. Надя испуганно прислушивается, отстраняя волосы с уха.
Тетя. Саша, а Саша, ты прилегла бы. И чего ты сидишь? А?
Молчание.
Иван Акимыч сказал, что до утра никаких перемен не может быть. Надя?
Не дождавшись ответа, тою же тяжелой походкой, согнувшись, проходит в столовую; при свете видно, что лицо ее также испугано и глаза заплаканы.
Надя, встав, тревожно и с готовностью смотрит на тетку.
Надя. Ну, что, тетя?
Тетя. Ничего. Пойди, Надя, скажи Петру…
Надя. Сейчас!
Тетя. Скажи Петру, чтобы льду помельче нарубил и принес.
Надя. Я знаю, тетя, больше ничего?
Тетя. Ничего.
Надя быстро выходит. Тетя, опершись головой на подпертую руку, опустив глаза вниз, стоит неподвижно до ее возвращения посередине столовой.
Надя. Он уже нарубил, сейчас принесет. А еще ничего не нужно?
Тетя. Нет. Как Всеволод придет, скажи.
Надя. Хорошо, тетечка.
Той же тяжелой походкой возвращается в спальню. На секунду останавливается пред Александрой Петровной и, ничего не сказав, проходит. От двери, уже взявшись за ручку, идет назад.
Тетя. Надечка, а ты не ужинала? Поешь чего-нибудь.
Надя (быстро). Я не хочу, тетечка.
Тетя уходит в спальню. Надя на цыпочках подходит к двери в угловую, боязливо взглядывает на мать и с отчаянием, прижав руки к груди, возвращается на свое место. Прислушивается. Где-то сдержанные голоса. Быстро подходит к двери и почти сталкивается с вошедшим Всеволодом. Всеволод бледен, волосы слегка прилипли к мокрому лбу, по высоким запыленным сапогам видно, что он гулял где-то за городом. Испуган, как и все.
Всеволод. Что с папой? Мне Петр сказал. Что с папой?
Надя. Севочка! (Плачет.) Севочка!
Всеволод. Когда случилось?
Надя. В четыре, как раз за обедом. Теперь он без сознания, лежит на полу.
Всеволод. Почему на полу?
Надя. Тише, там мама. Он просил, чтобы его на пол положили. Там у него Веревитин. Севочка! (Плачет.)
В дверь нерешительно заглядывает Нечаев, также запыленный и испуганный.
Всеволод. Пусти, Надя, я пойду к нему. Не плачь.
Идет. Навстречу ему выходит из угловой, покачиваясь от горя и плача, Александра Петровна, обнимает его.
Александра Петровна. Отчего ты не приходил, Сева? Он звал тебя, отчего ж ты не приходил? Какое у нас горе, Сева, какое несчастье!
Всеволод. Мамочка! Мамочка!
Александра Петровна. Отчего ты не приходил?
Всеволод. Мы с Нечаевым гуляли, были за городом. Мне Петр сказал. Мамочка! Я пойду к нему.
Александра Петровна. Иди.
Всеволод быстро, но осторожно ступая, идет в спальню, за ним медленно и все так же пошатываясь плетется мать. Надя делает шаг за ними, но останавливается и стоит в позе отчаяния, приложив руки к груди. Нерешительно входит Нечаев.
Нечаев. Надежда Николаевна! Какой ужас! Это я, это я. Мы гуляли со Всеволодом, подходим к дому, вдруг чья-то лошадь стоит. Думали, гости, и вдруг Петр говорит… Какой ужас! Когда это случилось?
Надя. За обедом, мы обедали, в четыре часа. Какое-то жаркое подали, и папа вдруг улыбнулся и говорит: а у меня-то рука не действует, должно быть. Ко… Кондратий пришел, а Васька еще спрашивает: какой Кондратий? И вдруг лицо перекосилось и… Корней Иваныч, голубчик, умрет папа! (Почти громко плачет.)
Нечаев сажает ее на стул, обнимает, говорит со слезами.
Нечаев. Ну, Надечка, ну, голубчик, ну, бедная моя девочка! Ведь еще ничего, еще, может, обойдется. Николай Андреевич очень крепкий человек… Ведь это у него первый удар?
Надя. Первый. Иван Акимыч говорит, что может случиться второй. Кровь-то не пошла.
Нечаев. А может, и не будет. Раз столько времени прошло, то второго, может, и не случится. Бедная вы моя девочка! И как тут, наверное, перепугались, а мы, как назло, гулять ушли…
Надя (немного успокоившись). Вы куда ходили?
Нечаев. Мы до самого Покровского дошли, там молоко пили. Ночь такая душная. Ах, Боже мой, Боже мой! И надо же было, а мы-то, а мы-то! Надечка, я у вас побуду, может быть, понадобится что, в аптеку сбегать… Можно?
Надя. Да, конечно же! Мы совсем одни. (Снова плачет.)
Нечаев. Если я тут мешать буду, я в саду посижу, вы только кликните меня. Не плачьте, ей-Богу, не надо.
Из спальни выходит доктор Веревитин, старый приятель Мацнева. Говорит обычно громко, зная, что умирающий ничего теперь не слышит.
(Почтительно.) Здравствуйте, Иван Акимыч.
Веревитин. А, ваше благородие! Гулять ходили! Жаркий сегодня денек. Ты вот что, Надюша…
Надя. Как папа?
Веревитин. Ничего, голубчик, ничего, все так же. Выкрутится Никола, не бойся, у него организм-то бычачий! А ты вот что, дружок, вели-ка там дать мне чего-нибудь перекусить, с утра ничего не ел…
Надя (весело). Сейчас, Иван Акимыч!
Веревитин. Да погоди, вели еще водочки мне дать. Ну, ступай!
Надя быстро выходит.
Фух, душная какая ночь, дышать нечем. Второй уже час, однако. Так как же, ваше благородие, хорошо изволили погулять? Где были?
Нечаев. В Покровском, молоко пили.
Веревитин. Ого! Далеко.
Нечаев. Иван Акимыч, – что, плохо?
Веревитин. Надо второго ожидать, а в общем ничего неизвестно. Хоть такие дубы, как вот мы с ним, именно с одного раза и валятся, но… Кто знает, кто знает! Я не знаю. А говорил ему: ой, Никола, чернеешь, пусти кровь! Не захотел, смеется, а вот Кондратий Иваныч и пришел. Жара еще тут. Что это – будто разок гром тут был слышен? Не гроза?
Нечаев. Собиралась, да мимо прошла. Впрочем, всю дорогу где-то сверкало. Ужасная духота!
Веревитин. Зарницы, должно быть. Что, водочка?
Заплаканная Марфа молча ставит водку и закуску.
Давай, давай, матушка, – как звать-то, забыл, ты у них недавно?
Марфа. Второй уж год. Марфой зовите, барин.
Веревитин. Ну, не помню, прости. (Наливает рюмку и с удовольствием пьет.) А все вот отчего, – от водочки! вот кто погубительница-то наша, враг рода человеческого! (Снова наливает.) А вы рюмочку?
Нечаев. Нет, как можно! Да ведь Николай Андреич ничего и не пил, совершенно?
Веревитин. Теперь совершенно, а посмотрели бы на него раньше. Да! Таких на очереди у меня еще трое: Алексей Иваныч Чикильдеев, пожалуй, Попов, Степан Гаврилыч, да я, третий. Александру Петровну мне жалко, хороший она человек!
Нечаев. Боже мой, Боже мой, как все это неожиданно и… Иван Акимыч, а отчего за родными не послали, никого нет?
Веревитин. За Петром Петровичем, дядей, посылали, да он еще вчера на дачу уехал, только завтра вернется. Да и зачем они? – только лишний шум да слезы. Так-то в тишине лучше… (Вошедшей Наде.) Ну что, дружок?
Надя. Сейчас жареное будет, Иван Акимыч, разогревают.
Веревитин. Напрасно хлопочешь, душечка, я уже закусил и выпил. Когда теперь жарить.
Надя. Это ничего, Иван Акимыч, это от обеда осталось. Я очень рада. Я сейчас у Васи была; он проснулся и сюда хотел, но я не пустила.
Веревитин. И правильно, нечего ему тут делать!
Нечаев. А мама?
Веревитин. Они все в спальне, пусть их. Ваше благородие, угостите-ка папиросочкой, я свои все выкурил.
Нечаев. Извините, Иван Акимыч, нет, так же все за дорогу-Надя. Я сейчас папиных из кабинета принесу. Только вы не уезжайте, Иван Акимыч, дорогой!
Веревитин. Никуда я не уеду.
Надя выходит.
Я сам нынче на дачу собирался, так все равно уж, тут ночевать буду. Эх, Никола, Никола – а давно ли на именинах гуляли. Что, Марфуша, жареное?
Марфа. Баранина.
Веревитин. Ну, давай баранину – баранина так баранина. С утра нынче не ел, так вот теперь и захотелось. А что… все забываю, как вас зовут… Корней Иваныч, да! на каком теперь курсе Всеволод?
Нечаев. На четвертый перешел.
Веревитин. Недолго, значит, до окончания осталось, это хорошо: надо семью поддерживать, семья-то не маленькая. У меня у самого, батенька, пять штук, да еще все попечения требуют. Сдохну, нищими останутся… А, это ты, тетка! Ну, что там?
Вышла из спальни тетя Настя и с тем неподвижно горестным лицом присела к столу.
Тетя. Ничего, все то же. Иван Акимыч, а отчего он все дышит ровно-ровно, а потом вдруг всхрипнет?
Веревитин. И мы с тобой будем всхрипывать, как Кондратам придет. Да к тебе не придет, ты Кощей бессмертный. Лед меняла?
Тетя. Меняла. А такой лежит, как будто спит, и грудь подымается ровно!
Веревитин. Да, грудь широченная, как площадь мощеная. Да ты погоди, Настасья, не обмокай, ведь я еще и сам ничего не знаю. Ведь сила-то у него не твоя, так что ж ты раньше времени!..
Надя (вошла). Насилу отыскала папиросы, они в ящике. Вот, Иван Акимыч, курите. Корней Иваныч, берите. А там ничего?
Нечаев. Ничего, все хорошо. (Тихо.) Надежда Николаевна, я тут боюсь помешать, я лучше в саду посижу. Вот папиросочек возьму и… В случае нужды я тут же, на террасе. И Севе скажите, что я тут, если спросит. Кажется, есть надежда, слава Богу.
Надя (крестится). Слава Богу! Хорошо, идите, голубчик, я тогда позову.
Нечаев, осторожно ступая, выходит. В черных окнах слабый мгновенный свет далекой глухой молнии.
Веревитин. Проголодался. Тетка, ты бы с нами посидела, что стоишь. Все равно там ничего не сделаешь. Тетя. Ничего. Надя. Ты куда, тетя? Тетя. За льдом.
Надя. Так зачем же ты сама? Я сейчас!
Быстро выходит.
Веревитин. Тетка, на дачу я уже опоздал, я у вас лягу. Приготовь мне на диванчике. Ты провиант покупаешь? – хорошая баранина, надо сказать себе взять.
Тетя. Я тебе в кабинете приготовлю. Окна не закрывай, а то жарко к утру будет. Тебе простыню или одеяло?
Веревитин. Простыню, разве теперь под одеялом проспишь? А мух у вас много?
Тетя (с тем же неподвижным лицом). Мух нет, Коля их сам не выносит.
Надя (приносит небольшое ведерко со льдом, поясняя). Я сама, а то Петр очень стучит.
Осторожно входит в спальню.
Тетя (ни к кому не обращаясь). На кого они останутся?
Веревитин (сердито). Да погоди ты отпевать раньше времени! Характерец у тебя кремневый, а распустилась ты, как кисель. На кого останутся!
Тетя (все так же). А на кого я останусь!
Из спальни выходят вместе Всеволод и Надя. У Всеволода успокоенное лицо.
Веревитин. Ну, как?
Всеволод. Мне кажется, что пока ничего – как вы думаете, Иван Акимыч?
Надя. Он как будто заснул. Правда, Иван Акимыч?
Веревитин. Ну, и слава Богу. А мать?
Всеволод. Она там хочет сидеть. Я ее звал сюда, но она не идет. Я там окно открыл, ничего? Душно очень, и мне кажется, что свежий воздух будет полезен.
Тетя молча поднимается и уходит в спальню. За ней следят глазами.
Веревитин. Да, да, свежий воздух, отчего же? А я и не заметил, что там закрыто.
Всеволод. Я так и подумал, что хорошо. А мы, Иван Акимыч, пошли с Нечаевым гулять, да и забрались…
Надя. Он здесь, Сева. Он на террасе сидит, не хочет тут мешать. Он такой добрый.
Веревитин. Да кому он помешает? Зовите его сюда, что ж он в темноте сидеть-то будет.
Всеволод. Я позову.
Выходит.
Веревитин. А ты вот что, Надечка, дружок: просил я твою тетку в кабинете мне диван приготовить, да она в таком расстройстве…
Надя. Вам в кабинете? Я сейчас!
Веревитин. Да в кабинете, что ли. Вели-ка, дружок!
Надя. Я сама.
Веревитин. Ну, сама. Постой, постой! Про лошадь-то я забыл. Скажи ты моему, чтобы распряг…
Входят Всеволод и Нечаев – и почти в ту же минуту в спальне раздается крик или плач. Открывается дверь, и тетка с вытаращенными от ужаса глазами кричит:
Тетя. Иван Акимыч! Умирает Коля!
Скрывается. Все, за исключением Нечаева, почти бегут в спальню. Оттуда ничего не слышно. Нечаев, хватаясь за голову, суется по комнате, смотрит в открытое окно и снова ходит.
Нечаев. Какой ужас! Господи, какой ужас!
Всеволод выглядывает из спальни.
Всеволод. Корней, позови Васю!
Скрывается. Нечаев в некоторой нерешимости, не понял. Быстро выбегает Надя, плачет.
Нечаев. Что? Что? Что?
Надя. Я за Васей. Мама велела. Умирает.
Нечаев ходит. Обратно, почти пробегает Надя с помертвевшим, безгласным Васей, одетым в одну ночную сорочку. Там тишина. На дворе поют петухи. В дверь столовой заглядывает Марфа, Петр и еще кто-то.
Марфа. Кончается барин? (Плачет.)
Нечаев. Да.
Из спальни выходит Веревитин и молча, на ходу, плача и утирая слезы рукой, ходит по столовой. Нечаев забился в угол. Выходит Всеволод и, закрыв лицо руками, неподвижно стоит посередине комнаты, заставляя шагающего доктора обходить его. В беспорядке выходят остальные. Помертвевший Вася со страхом озирается, старается к кому-нибудь прижаться, но его отталкивают. Прижимается к тихо плачущей сестре и через ее голову смотрит.
Александра Петровна. Коля!.. Что же это? Нет, что же это? Коля! Колечка! Голубчик мой, Колечка!
Нечаев. Александра Петровна! Боже мой, вам воды! Господи! Сева, да как же это?
Всеволод (отстраняя его). Пусти!
Тетя (она не плачет, но все лицо ее дрожит; вдруг громко почти кричит). Нет, ты его не знала! Ты его не знала! Его никто не знал! Коля, мой Коля! Брат ты мой, Колечка! Умер, голубчик, умер.
Александра Петровна (так же кричит и даже топает ногой). Да как же тебе не стыдно перед Богом! Да как же я его не знала! Бессовестная ты! Бессовестные вы все. Колечка мой, друг мой, одна моя?.. О, Господи, Господи!
Тетя. Саша, родная моя, одни мы, одни мы с тобой… (Обнимает золовку, и обе вместе плачут.)
Всеволод и Надя (вместе). Мама!
Вася (вдруг кричит с плачем). Мама! Перестань! Мама!
Александра Петровна (отрываясь от тети и судорожно крепко обнимает Всеволода). Всеволод! Севочка! Ты один теперь… Ты одна наша… Сева, Севочка! Умер ведь папа!
Всеволод (плача, но твердо). Я с тобою, мама, я с тобою.
Александра Петровна. Севочка! Я не могу!
Валится на колени, цепляясь за его руку. К ней бросаются Надя и Вася, и все трое с плачем и бессвязными восклицаниями окружают Всеволода.
Надя. Сева! Севочка!
Всеволод (плача и гладя волосы матери). Я с тобой, мама! Я с тобою!
Только тетя Настя стоит в стороне – заложив бессознательно руки в бока, дрожа всем лицом, она смотрит на этих.
Тетя. Да-да-да! Да-да-да! Да!