000
ОтложитьЧитал
Глава седьмая
За полсекунды медицина превратилась в транспорт. Час от часу не легче. Я ж не спец в машинах. И хоть твердили нам в училище, что наши выпускники попадают служить во все возможные войска, но я уж никак не предполагал, что такая доля достанется именно мне.
– А почему бандиты тогда? И почему не отказываться?
– Бандиты – потому, что сплошная контрабанда там.
– Ёп!.. – у меня округлились глаза.
– Да подожди ты ёпать. Нормальные там мужики. Можно сказать, отличные! Тебя ведь вместо Омели сватают?
– Не знаю.
– Точно! Вместо него. Это замполит пятой роты. Кстати, из партии исключён за контрабанду. И ротный тоже.
Прапорщик рассказывал об этом так радостно и задорно, что я совсем перестал понимать, где правда или шутка, а где ложь. А Серёга продолжал добивать меня:
– Хочешь, я тебе дам посмотреть журнал учёта преступлений и грубых нарушений в дивизии. Там – половина ОБМО. А из ОБМО половина – твоя рота.
Я почти закричал. Но тихо и тоскливо:
– Какая моя рота? Может, ещё и не отправят туда…
– Раз Надымко и секретарь парткомиссии решили – так и будет. А начпо будет только за. Слушай, а почему именно тебя?
– Как узнали, что я в дисбате служил, так сразу и заговорили…
– В дисбате?!
Слава богу, что в этот момент меня позвали обратно в кабинет, и я не услышал уже доставших меня восклицаний типа «Да, ты что!».
– Ну что, лейтенант, поздравляю! Направляешься в отдельный батальон материального обеспечения. Замполитом пятой роты. Вместо старшего лейтенанта Омельченко. А ты что такой расстроенный?
Только тут подполковник увидел мою кислую физиономию под козырьком так понравившейся ему фуражки.
– Или не хочешь в автомобилисты? Вот чудак. Всё лучше, чем по горам лазить. Скажи, Александр Иваныч!
Слово взял майор:
– Ты что загрустил, Фадеев? Служба не сахар, конечно, но разнообразная. Так сказать, постоянно в пути. Афган посмотришь. И время в дороге всегда быстрей летит.
– Я не про службу, товарищ подполковник. Я про другое. Там что, банда какая-то?
Старшие офицеры рассмеялись. Замначпо снова махнул мне рукой, указывая на стул. Я сел.
– То, что чёрный журнал пухнет от «подвигов» ОБМО, – это правда. Соблазнов много. Каких? Расскажу. Но есть и ещё одна правда – все задачи батальон выполняет хорошо и в срок. Дивизия всегда накормлена. Боеприпасов хватает. Топлива хватает. С утра до вечера в дороге. На бетонке. Попадают в засады. Подрывы. Но всё равно дело делают. Мужики, одним словом.
Я приободрился.
– А то, что нарушений много, тоже факт. Там одна контрабанда. Они же все грузы получают в Кушке. В Союзе.
Увидев мои непонимающие глаза, Надымко терпеливо объяснял:
– Ну, представь: раз, а то и два раза в неделю колонна выходит за границу. Поэтому искушение велико. Что у солдат, что у офицеров. Сколько, к примеру, сейчас в Союзе джинсы стоят?
– Разные есть. От 150 до 250 рублей.
– Вот! – Надымко поднял палец к небу. – А здесь они в три раза дешевле. Плюс ещё шифон…
– Что? – я нечаянно перебил начальника.
– Материал такой. Очень дорогой на Востоке и в Азии. Его в Кушке спекулянты скупают в любых количествах. А здесь его завались. Вот и вывозят наши. Попадаются, конечно, периодически. Вот и пухнет журнал. Наказания разные. Командир твоей роты Климцов и замполит исключены из рядов КПСС. А это уже, сам понимаешь, серьёзно. На дальнейшей карьере – крест. Так что смотри, не повтори подвиг!
В тот момент одна только мысль о подобном приводила меня в ужас! «Да чтобы я? Да никогда в жизни! Да под страхом смерти! Да пусть насильно суют – не возьму!»
– У солдат сплошные выговоры по комсомольской линии и дисциплинарные наказания… Вот ты им и расскажи о дисбате, пусть призадумаются. А то ведь найдётся крайний. А мужики-то в целом неплохие. Так что не вешай нос, лейтенант. Замполит батальона у тебя заменщик. Скоро новый приедет. Иваныч! – опять обратился он к майору: – Звони Силину, пусть приезжает новичка забирает. И скажи – с него бутылка!
Прапорщик Серёга терпеливо дожидался меня в коридоре.
– Юрка, ну что? В ОБМО?
Я кивнул головой.
– Молодчага! С Омели брага.
Сергей потёр руки в предвкушении чего-то хорошего. Я, размышляя о своём, слово «брага» пропустил мимо ушей.
– Серый! Дай мне журнал-то этот, как его? Чёрный, кажется? Посмотреть.
– На, любуйся.
Большая синяя тетрадь была пропечатана и прошнурована. На две трети исписана достаточно разборчивым мелким почерком.
– Серёга! – ещё раз обратился я к инструктору по комсомолу. – А ОБМО – какой номер войсковой части?
– Да вот, смотри, – ткнул пальцем в первую же попавшуюся строчку Сергей, – «полевая почта 93981».
Да, офицеры политотдела были правы: эта войсковая часть была самой популярной в журнале. Читаю: «Сержант Куничкин. Вывоз из ДРА в СССР трёх брюк типа джинсы. Выговор без занесения в учётную карточку».
– Ни хрена себе! За контрабанду всего лишь выговор…
Я был искренне удивлён. Мне казалось, что одно только слово «контрабанда» тянет как минимум на расстрел. Серёга на это только посмеялся. Читаю дальше. «Прапорщик Краснянский. Вывоз из ДРА в СССР десяти брюк типа джинсы и девяти метров материала типа шифон. Задержан при вывозе из СССР тридцати бутылок водки. Строгий выговор».
При дальнейшем чтении из меня вылетали только восторженные матерные восклицания. В голове не укладывалось то, что за такие, как казалось мне, серьёзные нарушения следовали такие смешные наказания. И ещё поражал масштаб вывоза-ввоза товара. Особенно количество бутылок водки, которую везли из Союза в Афган.
– Ёлки-палки! А водки-то куда столько? Десять бутылок… рядовой Физер… Двадцать пять бутылок… сержант Багнюк… Тридцать бутылок!!!
– Как куда, Юрка?! – прапорщик поражался моему скудоумию. – Себе, что ли? Нет, конечно. Что-то на продажу. А что? Жить-то надо! Много так раздают нужным людям. Да плюс офицеры и прапорщики половину, а то и больше забирают. И тоже не себе… Тому дай, этому дай, в штаб привези, начальнику привези… Да если бы не ОБМО, мы бы тут давно стали трезвенниками тоскливыми. С ума бы сошли! У афганцев спиртного нормального нет. Отрава одна типа кишмишевки.
– А задерживает кто? – я ткнул пальцем в тетрадь.
– Как кто? Бывает, особисты просыпаются. Иногда таможня прогибается перед своим начальством. Но там редко. Всё куплено давно. Там миллионеры работают. Знаешь, сколько они с этого товарооборота имеют?
Я не знал. И не догадывался. Пока.
– А наказания почему такие… слабые?
– Да тут грозных-то не напасёшься… Ты посмотри, сколько раз, к примеру, в журнале упоминается тот же Куничкин? Раз десять. Ну и где мы ему столько суровых статей найдём? А реагировать надо. Вот ротному и замполиту не повезло, конечно. Комиссия была из Ташкента. Вот и попали мужики под раздачу. А Климцов ротный отличный. Да и Омеля, Омельченко, нормальный парень. Сейчас вот офигеет, когда ты нарисуешься в батальоне. Он же заменщика только в декабре ждёт. А как только из партии исключили – он на службу забил. Вот его тобой и меняют.
Я захлопнул тетрадь, догадываясь, что ещё не раз в ней появятся фамилии залётчиков из ОБМО. Себя в этой роли не представлял даже мысленно. Сама формулировка «исключен из КПСС» казалась мне пожизненным заключением, полным завершением карьеры, да и самой жизни.
Мимо меня по коридору прошёл майор. Сразу бросились в глаза его тонкие усики над верхней губой. В сочетании с солнцезащитными очками и полевой фуражкой без растягивающей поля пружины, они производили впечатление, что их хозяин – пижон. Или любит фильмы про гангстеров. Или хочет нравиться женщинам. Майор кивнул то ли мне, то ли Серёге, постучался и прошёл в кабинет. Оттуда сразу раздался добрый смех, приветливый разговор. Через несколько минут из кабинета вышли все, кто там был, – подполковник и два майора.
– Фадеев! Это замполит батальона – майор Силин. Твой непосредственный начальник. Он за тобой.
Я попытался в очередной раз представиться по уставу, но майор криво усмехнулся и перебил меня:
– Забирай вещи и иди на стоянку. Там увидишь КамАЗ с номером 46–11. Грузись. Я сейчас подойду.
Ещё раз увидев большой палец от Серёги: мол, повезло тебе неслыханно, лейтенант, – я потащил свои чемоданы через штабной двор. Сержант, водитель КамАЗа, помог мне закинуть их в кузов. Когда я полез за ними через высокий борт грузовика, боец дружелюбно остановил меня словами:
– Товарищ лейтенант! Зачем в кузов? Садитесь в кабину!
– А замполит батальона?
– А что замполит? Три места. Всем хватит.
– Спасибо!
Но на всякий случай я остался на земле. Кто его знает, как начальник решит. Майор Силин, молча открыв дверь кабины, показал мне рукой – залезай.
«Какой-то неразговорчивый замполит попался», – думал я, пока мы ехали. КамАЗ пылил по бетонке. Я рассматривал окрестности. Сразу было видно, что это огромный военный гарнизон. Никаких афганских лачуг, как по пути с аэродрома, не было. Вдоль дороги, окруженные колючей проволокой, а где и заборами, высились дома, бараки, палатки. К ним примыкали парки боевой техники. Дымились какие-то трубы. Сразу угадывалось, где заканчивается одна воинская часть и начинается другая. Вскоре мы съехали с бетонки. Через полкилометра замполит наконец-то произнёс первые слова:
– Приехали! Что заканчивал?
– Новосибирское политическое.
– И я Новосибирское.
Сказал он это сухо, но я обрадовался – это ж родная душа! Майор Силин, видимо, моего душевного ликования не заметил. Всё так же лаконично, словно через силу, добавил:
– Пятая рота, твоя то есть, на выходе. Сейчас пришлю старшину. Устраивайся.
Замполит спрыгнул из кабины и зашагал в сторону модулей. Сержант сразу разговорился:
– Так вы в нашу роту?! А вместо кого?
– Омельченко.
– Замполитом?
– Да.
Тут только до меня дошло, что это мой подчиненный. Я сразу стал искать в его лице черты злостного нарушителя – контрабандиста. Как ни старался – не нашёл. Скорее, наоборот, своей простой манерой общения боец мне нравился.
– Я – замок первого взвода – сержант Куничкин.
«Куничкин, Куничкин… Так это тот Куничкин из дивизионного журнала нарушителей. Надо же! Сразу попал на преступника.
– Я тебя уже знаю…
Удивление приподняло брови моего собеседника.
– А откуда? Может, земляки мы с вами?
– Насчет земляков не знаю, а вот в Книге учёта грубых нарушений твоя фамилия одна из самых популярных.
Куничкин весело рассмеялся. А его ответ поставил меня в тупик:
– Так я ж долгое время командирским водителем был, а щас дембель уже. Сам-то я уже не тарю… Ага! Вон старшина наш идёт.
Пока я переваривал в уме, причём тут «командирский водитель», «дембель» и какая-то «тара», к нам подошёл рыжеволосый старший прапорщик. Его внешний вид резко отличался от всех окружающих – он был в примерно выглаженном п/ш с белоснежным подворотничком. Все остальные: и офицеры, и солдаты ходили в обычном солдатском х/б. Сержант радостно прокричал ему:
– Товарищ старший прапорщик! У нас новый замполит!
– Без тебя уже знаю.
Старшина говорил с приятным, неизвестным мне акцентом. Он протянул мне руку:
– С прибытием! Я – Олег Соснович. Старшина пятой роты.
– Юра. Лейтенант Фадеев. Вот, назначен к вам…
Я отчего-то смутился. То ли оттого, что не знал как себя вести, ведь старшина был мой подчинённый, и я не мог допустить неуставного панибратства: Юра – Олег. Так меня учили в училище. Так строились служебные отношения в дисбате. А может, застеснялся оттого, что почувствовал себя молодым «чижиком», не знающим, как себя преподнести в первую минуту. Соснович сделал вид, что не заметил моего замешательства.
– Куничкин! – он обратился к сержанту, – хватай чемоданы замполита и неси ко мне в каптёрку. Ну что, – это уже мне, – пойдём в роту. Как раз к обеду поспел.
Старшина посмотрел куда-то мимо меня и остановился:
– Так. Подождём. Командир идёт. Кушнаренко.
Я оглянулся. К нам подходил, чуть прихрамывая на правую ногу, майор. На нём была панама с обвислыми полями. Я только успел шёпотом спросить у Сосновича:
– Командир части?
Тот кивнул. Поднимая пыль, я направился строевым шагом к идущему офицеру. Начал строго по уставу:
– Товарищ майор! Лейтенант Фадеев. Представляюсь…
– Расслабься, лейтенант.
Командир батальона воткнул в меня насмешливый взгляд и почти минуту молчал. Я смотрел на него. И снова мне стало неловко. В первую очередь за свой внешний вид: после недельного пребывания в Ташкенте, после всех пересылок и перелётов выглядел я, мягко сказать, помято.
– Ну что, лейтенант, водку пьёшь?
Вопрос сбил меня с толку.
– В смысле?
– В прямом! Водку, спрашиваю, пьёшь?
– Так точно. Бывает…
Майор поморщился и повернулся к Сосновичу:
– Ну вот, старшина, опять прислали пьянь. Ладно. Иди, устраивай своего нового комиссара. Что там у тебя опять хрень какая-то по бане? Зампотыл жаловался…
– Какая хрень, товарищ майор?
Старшина говорил с командиром ровно и спокойно. Мне это понравилось.
– Он сначала приказал разбивать снарядные ящики, а потом сам же, блин, разорался – на фига разбили? А зашивать тогда чем?
Комбат только махнул рукой и уже на ходу добавил:
– Ладно, разбирайтесь сами. Но к Новому году чтоб баня блестела!
Соснович снова заговорил со мной. Заговорил так, как будто мы с ним были знакомы не десять минут, а десять месяцев:
– Баня у нас тут малёха подгорела. Вот делаю ремонт. Всё ж сам достаю, да ёще и получаю от придурка этого – зампотыла. Ладно, Юрка, пойдём. Пока в каптёрке вещи бросишь. Потом к Омеле зайдём. Он сегодня болеет с похмелюги.
– Слушай, Олег, а что это у тебя за акцент такой?
Я почему-то моментально забыл про свои «страдания» по поводу уставных отношений и принял дружескую манеру общения.
– Какой акцент? Я и не замечаю. Может, белорусский? Я ж из сябров. Из-под Минска.
– Ага. Наверное.
Мы направились в сторону модулей. Всего их было шесть штук. Всё те же типовые щитовые бараки. Из некоторых окон торчали наружу какие-то ящики.
– Олег, это что?
– Где? – он посмотрел по направлению моей руки. – Как что? Кондиционеры. Ты что, раньше кондиционеров не видел?
«Странно, – подумал я про себя, – может, просто никогда не обращал внимания».
– Видел, наверное, но…
– Кондёр – это жизнь! Летом без него сдохнешь. Сейчас уже прохладнее, терпимо стало. А летом – просто пиндец! Хотя и сейчас не подарок. Вот, через часика два задует «афганец» – наешься песку.
Старшина вёл меня через плац, успевая рассказывать и показывать мне, где что располагается. Тут же, не переключаясь, он отвечал кому-то, проходящему мимо, и сам кому-то кричал и кого-то спрашивал:
– Здесь у нас штаб батальона. Саныч, привет! Где Куничкин? А хрен его знает. Если в роте – щас пришлю.
Тут же мне:
– Куничкин сегодня – дежурная машина. Вот – офицерская общага, там, дальше, нужник. Слева – женский отсек, справа – мужской. Вон, смотри, столовая…
И опять кому-то:
– Серый! У нас заменщик к Омеле приехал! Он, наверное, и не знает ещё. Зайди, скажи, пусть готовится выставляться…
Мне:
– Наши только завтра из рейса придут. Как там Союз?..
Не дождавшись моего ответа, стукнул по плечу вышедшего на крыльцо прапорщика:
– Петрович! Заходи после обеда! У нас новый замполит! Ты сапоги на бойцов получил? Юрка, познакомься – старшина второй роты. Петрович. Фирсов.
Пока мы ручкались со старшим прапорщиком, который по возрасту был гораздо старше и меня, и Сосновича, где-то позади нашего модуля раздался истошный крик. Крик нарастал и приближался. Два старшины понимающе заулыбались. Теперь и я услышал, что в этом безумном вопле было всего одно слово:
– За-а-аме-е-ена!
Потом добавился ликующий мат и на дорожке появился бегущий в нашу сторону большой человек. Не трудно было догадаться, кто это был.
– Олег!!! Олег!!! Домой, бляха, домой-й-й-й!!!
Омельченко оказался здоровым, небритым и, по-моему, уже принявшим на грудь мужиком. В спортивных штанах и майке. Он сгрёб меня в охапку и занёс в расположение роты. Бережно поставил на пол, снова прижался ко мне небритой щекой. Потискал, похлопал:
– Ну, привет, брат! Здравствуй, мой родной!
В его голосе было столько счастья, что я безоговорочно признал его своим братом. Тем более что вблизи Омеля оказался почти моим ровесником. Ну, может, чуть постарше. Вот только щетина и лохматая голова не давали точно определить его возраст.
– Слава. Слава Омельченко. Но все зовут просто – Омеля.
– Юра. Фадеев.
Мы обменялись крепким рукопожатием.
– Вот, блин, подарок, а? Я ж замену-то жду только в декабре. Ну, не верится просто, а, мужики! Домой, ё-моё! Как так получилось-то?
Я пожал плечами и вкратце рассказал всем свою историю в штабе дивизии. При слове «дисбат» Соснович и Фирсов переглянулись, Омеля же округлил глаза:
– Ни хрена себе! А при чём тут Северо-Кавказский? Я прибыл из Киевского. Туда же и записался. У меня семья в Полтаве. Вот мудаки! Хрен они угадали! Здесь всё поломали, так ещё и посылают куда-то в жопу…
Старшина успокаивающе боднул его в плечо:
– Омеля! Да успокойся ты! Не гоношись раньше времени. Самое главное – домой. А там разберёшься. Ты давай брагульник ставь быстрее. Отходную гулять будем.
У Славы Омельченко настроение менялось ежесекундно. Казалось, что минуту назад он был готов растерзать каких-то неизвестных мне «мудаков». Но уже в следующее мгновение, вновь услышав слово «домой», опять заорал на всю казарму:
– Дневальный! Рахматуллин! Ты слышал?! Всё! Пи… ец! Домой!
– Тэк тчно, тыварыш старший лейтенант! Слышил, – отозвался солдат, стоящий у тумбочки. И на таком плохом русском языке, что я невольно сделал несколько шагов в его сторону. Так и есть! Широкое смуглое лицо. Раскосые глаза. Не иначе туркмен или узбек.
– Есть брага! Есть! Всё будет! Как положено!
Омеля от переизбытка эмоций ещё раз ткнул меня в плечо, развернулся в сторону спального расположения солдат:
– Эй! Кто живой?
Соснович тронул меня за руку: – Юрка! Пойдём ко мне! Мы зашли в святая святых всех армейских старшин – в комнату хранения ротного имущества, а проще говоря – в каптёрку. У хорошего хозяина там всегда царил безупречный порядок. Только один старшина знал все секреты своего амбара: где что лежит и сколько богатства в его закромах. Ну, может, ещё его доверенное и проверенное лицо – «каптёрщик». В моей роте охраны, что в дисциплинарном батальоне, у старшины в каптёрке порядок был идеально холодным, я бы ещё сказал – «витринно-музейным». У Сосновича порядок был не менее безупречным, но по-домашнему уютным. Скорее всего, теплота в этом казенном помещении исходила от кровати с огромной деревенской подушкой и фотографий, развешанных над ней.
– Олег! А ты что, живёшь прямо здесь?
– Конечно! Сначала пожил немного в общаге, но потом перебрался сюда. Во всех отношениях удобно.
Я пожал плечами, не понимая сути этих удобств. Что хорошего жить среди солдатского обмундирования, противогазов и прочего барахла? Соснович правильно истолковал моё недоумение:
– Вот поживёшь в общаге – узнаешь. Там же вечный проходной двор! То пьянки, то гулянки! Я, конечно, тоже выпить не дурак, – Олег тронул пушистые, рыжие усы, словно вытирая капельки невидимого хмельного зелья, – но время и меру знаю. А здесь никто меня не трогает. Да и оболтусы эти под рукой, – он махнул рукой в сторону солдатского расположения.
– Слушай, а почему ты в п/ш ходишь, а все остальные в солдатском?
– Ну, так я же в рейсы редко хожу. Всё больше здесь, на хозяйстве. Что ж распускаться-то? А в рейс, конечно, удобнее в хэбчике.
Олег нравился мне всё больше и больше. Его спокойствие, рассудительность, ироничность, даже мягкий белорусский акцент импонировали мне до глубины души.
– А ты сколько уже в Афгане?
– Да год почти. Одиннадцать месяцев.
Старшина глянул на мои чемоданы, которые явно не вписывались в привычную для него обстановку помещения. Поймав его взгляд, и я посмотрел на них недобро:
– Блин! Тащу их – матерюсь на нашего Цымбаря…
– Это ещё кто?
– У нас в дисбате парторг. Он в Афгане был. Вот и наинструктировал меня.
– Понятно. Раз был – плохого не посоветует. А водчонки-то союзной привёз?
Я пнул ногой по чемодану:
– Конечно! Только ведь две бутылки. Больше через границу не пускают…
– Знаю я, – Соснович характерным жестом потёр руки, – завтра наши из рейса привезут. Они на Кушку ушли. А щас предлагаю по маленькой перед обедом. Так сказать, за прибытие в батальон.
Я удивился.
– Как? Прямо сейчас? Так ведь рабочий день в разгаре.
– У кого, может, и в разгаре, а у нас праздник в роте. Не каждый день заменщик приезжает. Так что давай, Юрка, доставай!
Я быстро открыл чемодан и достал бутылку «Пшеничной».
– Слушай, Олег, у тебя на меня х/б не найдётся? А то я уже десять дней эту форму не снимаю. К телу прилипла.
Старшина прекратил открывать банку с тушенкой и подошёл к стеллажу:
– Найдём. Не вопрос! Размер у тебя эдак пятьдесят второй? А рост шестой?
– Точно.
– На, держи! Не новая, но стираная. Новую получишь на складе. Вот тебе панама ещё. А сапоги-то есть? Говнодавы? Не хромовые же здесь носить.
– Юфтевые? Есть.
– Ну и отлично! Одевайся, выпьем и пойдём в столовую.
Я переоделся в солдатское обмундирование. Подошёл к зеркалу. Увидев своё отражение, хмыкнул. Олег повернулся ко мне:
– Ты звёздочки-то на погоны повесь. А то совсем как боец-новобранец. И вот, на, возьми эмблемки – колёса с крыльями. Ты ж теперь автомобилист. Кстати, в воскресенье наш праздник.
– Какой?
Я воткнул в погоны по две маленькие звёздочки и снова превратился в лейтенанта.
– Как какой? Профессиональный. День шофёра. Гулять будем. Ну, давай по сто грамм фронтовых за прибытие.
Мы выпили водки из солдатских кружек. Соснович тут же налил ещё.
– И за знакомство. Завтра рота придёт – обмоем это дело по-настоящему.
– Слушай, а сколько в роте человек?
– Бойцов? Семьдесят восемь голов. Плюс командир – Мишка, зам его – Марчелло, ты – замполит, три взводных, да я – старшина. Завтра со всеми познакомишься. А сейчас в роте осталось девять оболтусов. Много говорим. За знакомство!
– За знакомство!