001
ОтложитьЧитал
Гретхен. Мария и Гретель
"Ты пройдешь по росе перед сном.
Ты уснешь, аль увидишь город.
Город, крытый серебром…
Эх, кабы серебро то пальцем тронуть".
(с) Веня Д'ркин
Первое, что я услышала, когда очнулась, были слова:
– Выпей водички, моя хорошая, станет полегче.
Я открыла глаза и увидела рядом с собой Марию. Она работала в нашей районной библиотеке, куда я часто забегала за книгами. Она обнимала меня за плечи, протягивая стакан с водой. Я послушно выпила все до дна.
Я немного знала Марию. Очень добрая, она всегда мне улыбалась. Немолодая, но еще крепкая женщина, ходили слухи, что раньше она работала медсестрой. Заботливая и мягкая, я чувствовала, что могу ей доверять. Рядом с ней мне становилось спокойно.
– Эти дни? – понимающе спросила Мария.
– Угу, – я потихоньку приходила в себя. Я лежала в читальном зале на банкетке у открытого окна. Видимо, упала в обморок от сильной боли. У меня так бывало при месячных. В животе словно проворачивался ржавый серп. Я застонала.
– Сильно болит? Сейчас дам таблетку, – она протянула мне обезболивающее и стакан с водой. Я выпила и положила руку на живот. В голове прояснялось, мушки перед глазами рассеялись, в ушах больше не звенело. Когда я встала, опираясь на спинку стула, то увидела на банкетке красное пятно. Моя юбка была испачкана кровью. Мария взяла мокрую салфетку и начисто вытерла сиденье.
– У тебя дома есть, кому о тебе позаботиться? – спросила она. Я отрицательно покачала головой:
– Дядя и тебя в командировке.
– Тогда пойдем ко мне, – даже не предложила, а твердо заявила она. Я, молча кивнув, последовала за ней.
Она жила недалеко от моей школы в уютной небольшой квартирке. Книжные полки от пола до потолка. Вышитые салфетки, шкатулки, все стены украшены рисунками, самодельными бусами, "ловцами" снов. Мария дала мне два полотенца: побольше и поменьше, чистую майку, прокладку и шаровары. Мягким и одновременно непререкаемым тоном она сказала:
– Сходи в душ, сегодня переночуешь у меня. Одежду брось в стиралку, как раз хотела стирку запустить. А я пока заварю чай и испеку пирог.
Я с облегчением стянула испачканные кровью и потом вещи, отмыла пятна холодной водой в раковине, а затем засунула в стиральную машину. Стоя под горячими струями воды, я ощущала, как с меня стекает весь ужас этого дня. Вымыла голову шампунем с чудесным сладким ароматом манго. Я вздрогнула, заметив струйки пены на своих плечах, и скорее их смыла. Насухо вытерлась, оделась в чистые, приятно пахнущие порошком вещи. Замотала длинные мокрые волосы вторым полотенцем как тюрбаном.
– С легким паром, – ласково улыбнулась мне Мария, запустила стирку и вернулась на кухню. Миксер уже взбил белки с сахаром. Мария добавила их к нарезанным яблокам, промыла и всыпала изюм. Перемешала с мукой и посыпала корицей и имбирем. Пирог отправился в нагретую духовку, а мы сели за стол.
– Черный, зеленый или фруктовый?
– Фруктовый, пожалуйста, – ответила я. Обычно я не пила чай, предпочитала чистую воду, но я так редко оказывалась в гостях, что не смела привередничать.
К чашкам на столе добавилась керамическая плошка неровной формы с разноцветными разводами. В ней блестело вишневое варенье.
Я пила горячий чай, вдыхала сладкий аромат выпечки, и мне казалось, что я – какая-то другая девочка. Не сирота, вынужденная платить за крохи тепла отвратительными вещами, а обычная дочка заботливой мамы. Вот я пью чай на нашей кухне, она печет мой любимый пирог. Я после душа в чистой мягкой одежде. И нет ни одиночества, ни домогательств, ни кромешного мрака в отчаявшейся душе.
Я вдруг испугалась, что приятное наваждение рассеется. Вдруг она сочтет меня неблагодарной и выгонит?
– Огромное спасибо вам! – взволнованно воскликнула я, – за все, за все!
Мария внимательно посмотрела на меня и погладила по плечу.
– На здоровье, моя девочка, мне такие хлопоты в радость. Живу я одна, а принимать гостей очень люблю.
– Давайте я помою посуду! – вскочила я, едва мы закончили чаепитие.
– Хорошо, помой, – согласилась Мария, – а мне пока нужно подклеить несколько библиотечных книг.
Она принесла стопку стареньких книг, клей, ножницы и стала нарезать полоски бумаги. Особенно тщательно помыв чашки и блюдца, я присоединилась к ней:
– Я тоже хочу помочь, можно?
– Приключения – самые популярные среди детворы, оно и понятно, – кивнув, улыбнулась Мария, – а вот психологов мало кто берет, хотя мне они интереснее всего. Современные вообще прекрасно пишут, понятно даже непосвященным.
– Я очень люблю читать, – ответила я, – Энид Блайтон всю в детстве перечитала, – я указала на потрепанные томики.
Мы подклеивали странички, отошедшие от корешков.
– Да, иметь друзей и расследовать преступления – чем еще заняться детям, – усмехнулась она. – Если бы в жизни все было так просто, – ее улыбка ушла, сменившись тихим вздохом.
– А как в жизни с преступлениями? – спросила я.
– А в жизни часто жертвы даже не понимают, что по отношению к ним совершают преступление. Даже взрослые. Что уж говорить про детей. Есть очень много чудовищных вещей, которые остаются безнаказанными. Я раньше работала медсестрой в травме и всякого повидала. Избитые дети, изнасилованные дети…
Я вздрогнула, но она смотрела в окно.
– …дети, которые не выдержали пыток, и не смогли дальше жить.
– Покончили с собой?
– Нет, умерли от сепсиса или воспалений, организм отказался бороться. Мне было так больно их хоронить. Вот и ушла, не выдержала эмоционального давления. И черстветь душой тоже не хотела. Выгорела. Сколько зла в мире, сколько боли.
– Да, насчет зла и боли я согласна. Я живу с дядей и тетей, он вечно на работе, а она еле меня терпит. Через месяц закончу школу, поступлю в институт. И как только смогу съехать, сразу же от них уйду. А родителей у меня нет. И жизнь не радует.
– Бедная девочка, – Мария так ласково на меня посмотрела, что я чуть не расплакалась, – очень трудно без близких людей. У меня с семьей не сложилось, зато есть подруги. И я считаю, что даже если нет родных, нужно в первую очередь помогать другим. Если бы я страдала, что у меня нет мужа, тратила бы время на макияж и попытки соблазнения, что это была бы за жизнь? Я бы была несчастной. Я не в том возрасте, чтобы бегать на свидания. Но я стараюсь не грустить, а думать о том, что хорошего могу сделать для людей.
– Это так прекрасно! – воодушевилась я, – и я так хочу! Помогать другим, а не циклиться на своих переживаниях.
"Может, в этом корень моих бед?"– задумалась я. "Надо попробовать так же".
– Чудесно, – просияла Мария. – Книги мы все подклеили и можем перейти к рисованию.
– Рисованию? – испугалась я. – Я не умею рисовать.
– Я тебе покажу, – успокоила меня Мария, – там нечего уметь.
Она достала акварель, налила в банку воды и дала мне кисточку.
– Смотри, – она смочила весь лист чистой водой, а затем мазнула кисточкой с краской. Тоненькие алые лучики побежали во все стороны. На листе расцвел прекрасный цветок. Она смыла краску с кисточки и взяла фиолетовый оттенок. Поставила точку в середину цветка, и краски смешались в удивительных переливах.
– Как красиво! – заворожено воскликнула я.
– И очень просто, – подмигнула она, – попробуй сама. Задача покрыть лист красивыми разводами и переливами цветов. Мне нужно много разноцветных фонов.
Мы взялись за дело. Под моей кистью распускались цветы, вспыхивали зарницы, небо озарялось звездами. Мария научила меня посыпать мокрую акварель солью, брызгать водой или краской, стуча по кисточке над листом. Картины получались потрясающие! И главное, для этого вовсе не надо было уметь рисовать. Я влюбилась в акварель.
Так я подружилась с Марией. Милая, слегка полноватая, скромно одетая. Чем больше я узнавала ее, тем сильнее она мне нравилась. От нее веяло миром и добром. Мудростью и спокойствием.
Теперь все свое свободное время я проводила у нее. В ее доме всегда было, чем заняться. Она очень вкусно готовила и учила меня кулинарии. Мария подрабатывала не только библиотекаршей, еще пекла пирожки на продажу. Рисовала открытки акварелью и делала поделки из глины, бисера и разных камушков, ракушек, стеклышек и перышек. Все это Матильда – ее подруга, жившая по соседству, продавала на местном рыночке.
Мы месили тесто, перебирали гречку, чистили картошку и яблоки. Нарезали спелые сочные плоды тоненькими ломтиками, почти прозрачными, сбрызгивали лимонным соком, чтобы не потемнели.
Я разбирала бисер для поделок, сортировала по размеру ракушки, раскладывала по цветам перышки. Она украшала деревянные шкатулки, которые вырезал из дерева Йохан – сын Матильды.
* * *
– Мария, я бесконечно тобой восхищаюсь! – воскликнула я. – Ты так много всего знаешь и умеешь, почему же ты работаешь библиотекаршей?
– Я много кем работала в жизни. И в офисе, и в бизнесе. Но устала от интриг и большого мира, – улыбнулась она в ответ. – Эта работа дает мне стабильный заработок, официальное трудоустройство, ничего не требуя от меня. Я могу спокойно заниматься, чем хочу. Я люблю книги, читать. Люблю детей, видеть, как они растут, развиваются, умнеют. Как расширяется их мировоззрение. Это такая благодарная работа. Так я делаю мир лучше. Мой скромный вклад.
– И красивее, – подхватила я, – твои открытки и картинки, твои шкатулки и фигурки из глины.
– Да, надеюсь, они тоже радуют людей и дарят им красоту мира, – кивнула Мария. – Сколько прелести в простых вещах: вот глинтвейн, который мы сейчас сварили, посмотри, как он переливается на солнце, как завораживает его глубина. А яблоко? Такое крепкое, круглое, ароматное! Этот бочок сияет, а здесь зеленый плавно переходит в красный. А свежие булочки, которые мы с тобой только что испекли? Золотистые бочка, сахарная пудра – как россыпь снега. Каждый, кто отведает такую булочку, не сможет не ощутить любви к миру, – подмигнула она мне.
Мария рисовала пейзажи и натюрморты: цветы, фрукты, пушистых зверят. Она показала мне разные нехитрые приемы и рассказала основы свето-тени, перспективы и объема. И, повторяя за ней, я тоже рисовала все лучше. Как же я удивилась, когда Мария радостно сообщила мне, что мои рисунки тоже кто-то захотел купить.
– Но ведь мои лисята и котята всегда получаются такими грустными, – я не могла поверить.
– Возможно, они тронули чье-то сердце именно своей печальной мордочкой, – ответила Мария и погладила меня по голове. – Я тоже считаю их чудесными.
– Я бы хотела такую дочку, как ты, – как-то нежно шепнула мне Мария, гладя меня по волосам.
– Не может быть! – моему изумлению не было предела. – Я никому не нравлюсь.
– Я тебя очень люблю, – ответила она, – да и Йохану ты по душе, особенно, когда он немного к тебе привык.
Я ужасно смутилась и решила поговорить о чем-нибудь другом.
– А у тебя нет детей? – решилась я спросить, раз уж она сама подняла эту тему. Меня давно мучило любопытство, но задать такой вопрос казалось бестактным.
– Нет, у меня нет, не сложилось, – она горько вздохнула и отвернулась. Посмотрела в окно и снова перевела взгляд на меня:
– В больнице я однажды ухаживала за девочкой, умершей после нападения педофила. Ее тело могло выздороветь, но психика была так повреждена, что она просто отказалась жить. Ужасно видеть такое и чувствовать полное бессилие. Душевная боль, ярость, беспомощность. Сочувствие и горечь. Ее история потрясла меня до глубины души. Отчасти от этого я и ушла с той работы. Выгорела. Там было много таких детей.
– Они, наверное, сами были виноваты, – спросила я, – ходили откровенно одетые, флиртовали?
– Ни один ребенок или подросток не виноват в сексуальном насилии, совершенном над ним. Что бы он ни делал, как бы себя ни вел. Это ответственность взрослого – остановиться вовремя. Нет, дети ни в чем не виноваты. Это их беда, а не вина.
Такая новая для меня мысль. А я винила себя, считала себя похотливой, распущенной, испорченной. Ведь я не могла оставаться безучастной к прикосновениям дяди Арнольда. Наверное, Мария имела в виду маленьких детей, а я-то считала себя уже взрослой.
Я полюбила Марию до глубины души. Втайне я мечтала, чтобы она была моей мамой.
Однажды я сидела и рисовала акварелью. Она подошла и укрыла мне плечи тёплым платком, ей показалось, что мне дует от окна. Я была тронута до слез. Никто никогда так обо мне не заботился. Обо мне вообще никто раньше не заботился. Разве что тетка Луиза, но она просто хотела использовать меня, прикидываясь доброй. Но Мария никогда меня ни о чем не просила для себя лично. Она была рада, если я присоединялась к ее делам, но всегда меня угощала или оставляла у себя ночевать. Я не чувствовала, чтобы у нее был коварный план по порабощению меня.
Мария увлекалась книгами по психологии и часто рассказывала мне, что она недавно узнала. Больше всего она читала про инцест и сексуальное насилие, а я удивлялась ее странным предпочтениям.
– Представляешь, что я недавно узнала! Оказывается, инцест – это совсем не обязательно занятия сексом. Когда взрослые ходят голыми перед своими детьми – это растление несовершеннолетних, даже статья такая есть. Поэтому стоит цензура на фильмах 18+. Дети не могут выдержать вид обнаженных людей, сцены насилия или секса без колоссального ущерба для психики. То же касается совместного сна и рассказов детям о своей половой жизни.
Она сетовала, что книг на эту тему раз-два и обчелся. И упоминала, что почти все девочки и взрослые женщины сталкиваются с домогательствами в той или иной форме. Ее любимая покойная малышка. И еще одна ее знакомая, которую она часто упоминала, Гретель.
– Надо как-нибудь вас познакомить, – сказала она мне, – мне кажется, вы друг другу очень понравитесь.
* * *
Дома я тоже рисовала, но в основном черно-красные абстрактные картины. В одиночестве мне было очень плохо. Меня уничтожал стыд и ненависть к себе. Я мечтала о смерти. Мучалась от кошмаров, не могла спать. Мне казалось, что хуже меня нет человека, такой грязной, мерзкой девицы.
Я ненавидела себя за то, что поверила дяде Арнольду. Позволила ему себя использовать, трогать свое тело, тереться об меня. Я не могла себя за это простить. Эти мысли разъедали мой мозг. Я все хуже училась, у меня еле хватало сил на работу по дому или уроки. Будущее казалось мне беспросветным.
Только у Марии мне было хорошо. Вдали от нее мне казалось, что и ей я внушаю отвращение, что она еле терпит меня по доброте душевной. Но когда я видела ее ласковые глаза и теплую улыбку, то понимала, что это всего лишь мои мрачные фантазии.
Память о предательстве всех, кого я подпускала близко, давала себя знать. Ладно, дядя Арнольд. Мужчина, понятно, что он хотел секса, польстился на молоденькую неопытную девочку. Но тетка Луиза… Ее отношение подорвало мою веру женщинам. Я долго боялась, что и Мария может предать меня или использовать, как Луиза. Но нет, она никогда так не поступала. Она искреннее меня полюбила, как ни трудно мне было в это поверить.
Я чувствовала, что рядом с ней мои раны затягиваются.
* * *
Прошло несколько лет. Я закончила школу, поступила в институт графического дизайна, съехала от дяди с тетей в общежитие. К четвертому курсу мне посчастливилось получить место в маленькой комнатке, где я жила одна. Я подрабатывала дизайнером то тут, то там. Мужчин избегала. Не знакомилась, не флиртовала, вела себя замкнуто и сдержанно.
А потом Мария познакомила меня с Гретель.
Она сразила меня наповал. Такой девушкой я мечтала стать. Она воплощала в себе все, чем я восхищалась. Высокая, статная, с кудрями, собранными в пучок. Как я мечтала, чтобы Гретель распустила свои прекрасные волосы. Но нет, она всегда их гладко закалывала. Свободная, независимая, самодостаточная. Успешная карьера переводчицы, своя квартира. Гордая, временами жесткая, словно никто в мире ей не нужен.
Спокойная, холодная, отстраненная, сдержанная. Ледяная королева. Казалось, никто не мог причинить ей боль. Трудно представить ее плачущей или отчаянно влюбленной. Самообладание, полный контроль над собой. У меня все написано на лице. Я не могла скрыть свои эмоции, они обуревали, захлестывали меня. А вот Гретель умела держать себя в узде. Что бы ни происходило, она оставалась спокойной и разумной. Никуда не торопилась. Ничего не хотела.
От природы яркие темные глаза и почти черные брови, а губы бледные. Нос с едва заметной горбинкой. Никакой косметики. Она не носила украшений, кроме пары крохотных золотых сережек-колечек с бриллиантами.
Я никогда не слышала ее смеха. Но, глядя на меня, она часто мягко улыбалась. Ее глаза, обращенные ко мне, были очень нежными и немного печальными.
Просторные брюки, юбки в пол, длинные туники или кардиганы до колен. На ногах кроссовки или балетки. В руках – неизменный блокнот с карандашиком, она часто что-то писала в нем.
Я благоговела перед ней. Гретель была такой, какой я больше всего хотела бы стать.
Мне кажется, она тоже ощутила наше родство душ. Такое ощущение, что мы знали друг друга много лет. И мы сразу естественно и легко стали общаться, а общих интересных тем находилось все больше. Мы очень близко подружились. Не могли наговориться, много гуляли в парке, сидели в кафешках, ходили в гости друг к другу. Писали письма. Обменивались книгами.
Я полюбила ее всей душой.
Гретель. Начальник. Отношения
"Воля, что неволя, что вой в поле…
Во, бля! Понесло за порог, за ворота, за околицу – на болота.
Эпилог. Задерни зеркала черным бархатом
Впрок. А счастье по чужим векселям, видит бог."
(с) Веня Д'ркин
За что я так привязалась к нему? Толстый, лысый, некрасивый, маленького роста. Полная посредственность. Такого увидишь в толпе и не заметишь, не запомнишь, скользнешь взглядом, и все. Думаю, Борис понимал, что внешность – не его конек. И старался брать другим – расчетливыми манипуляциями, умело подсаживал на крючок. Он ловко вовлекал меня в свои сети, с каждым днем все сильнее привязывая к себе. Заменил мне всех, стал самым близким и дорогим человеком.
Я все больше нуждалась в этом отношении, внимании, поддержке. Подсела на него как на самый страшный наркотик. А потом Борис начал этим пользоваться.
Что бы я ни показывала ему по работе, о чем бы ни советовалась, он всегда хвалил меня. И не краткое "молодец", нет, он рассыпался в комплиментах.
– Милая, ты такая умничка! Я так восхищаюсь твоим умом, навыками, качеством работы! Ты так ловко и быстро со всем управляешься! Не то, что я. Я медлительный, туго соображаю. Вот сижу уже третий час, колупаюсь с отчетом по работе. Не успеваю сдать вовремя. Мне бы твой ум и смекалку, но я так плох в этом. Не разбираюсь в компьютерах.
– Давай я тебе помогу? – вызвалась я, – отформатировать документ в Word? Это несложно.
Он вскочил со своего кресла, охотно уступая мне место.
– Как это было бы чудесно, милая! Просто подарок для меня! Ты правда хочешь мне помочь?
– Я часто форматирую документы, набила руку.
И я просиживала теперь в офисе дополнительные часы, выполняя не только всю свою работу, но и львиную долю его. А если я пыталась отказаться, он применял тяжелую артиллерию:
– Ты занята, милочка? Не хочу тебя отвлекать.
– Ты меня не отвлекаешь.
– Я тут закопался с презентацией для Совета директоров. Эта программа со слайдами такая трудная, все время что-то ускользает, перескакивает…
– Power Point?
– Наверное, я даже название толком запомнить не могу, видишь, какой я тупой.
– И вовсе ты не тупой, – возмутилась я, – она требует некой сноровки, да.
– Это у тебя ручки золотые, милая, блестящий ум, все схватываешь на лету, а я… – он разочарованно вздохнул и махнул рукой, – что с меня взять.
– Я посмотрю потом, мне надо сначала доделать срочный перевод.
– Конечно, конечно, не смею тратить твое драгоценное время. Просто я сегодня вечером свободен. Так хотел подольше побыть с тобой вдвоем, – прошептал он интимно, наклонившись к моему уху, – но, увы, проклятая работа. Что ж, как-нибудь в другой раз.
Этого я перенести не могла. Я так хотела провести с ним наедине те немногие свободные минутки, которые у него были. Вновь окунуться в его внимательный теплый любящий взгляд. Его нежные прикосновения дарили мне чувство, словно отец обнимает меня и защищает, любит и принимает такой, какая я есть. У меня никогда не было такого опыта. Так что я решила перевести свой срочный текст ночью, а сейчас добить его презентацию, чтобы мы могли немного побыть вместе.
Так все больше его рутинной тупой работы сваливалось на меня.
На следующий день мы пошли вместе обедать. Я заказала овощной салат, картофельную запеканку и морс, а он взял оливье, суп-харчо, отбивную, картошку по-деревенски, кофе и чизкейк. Мы подошли к кассе, я достала кошелек. Он стоял за мной и начал нервно хлопать себя по карманам.
– Милая, мне очень неловко, кажется, я забыл в офисе кошелек. Стыдно просить тебя заплатить за меня, но иначе я умру с голода. Кажется, съел бы целого слона! Я тебе отдам, когда вернемся на работу.
Я заплатила за нас обоих.
Пока мы ели, он расспрашивал, как у меня дела. Внимательно заглядывал мне в глаза. Слушал, впитывая каждое слово. Во всем меня поддерживал, защищал, вставал всегда на мою сторону. Это было очень непривычно. У меня были романы раньше, со сверстниками, и мы были скорее сдержанными друг с другом. Скажем иногда, что любим, и все. Могли и обидеться, и покритиковать один другого. А тут, столько тепла, внимания, он словно гипнотизировал меня. От его взглядов, слов, прикосновений, реакций на мои слова я чувствовала, что я для него очень важна и ценна. Я нуждалась в этом как в воздухе или воде.
Когда мы вернулись в офис, его увлек шквал звонков, вопросов, деловых писем, и он не вернул мне деньги. А мне было неудобно ему напоминать. Мы же пара, у нас любовь. Что тут считать копейки? Сегодня я его угощу, завтра он – меня. И я промолчала.
Но через три дня он снова попросил меня заплатить за него в кафе.
– Милая, мне так стыдно, но сегодня у меня платеж по ипотеке, все должен отдать до последнего рубля. Ничего даже на еду не осталось. Но ты ведь не дашь своему старику помереть с голоду?
Конечно, я заплатила за него. И не попросила обратно ни на следующий день, ни через месяц.
За едой я рассказала ему о небольшом неприятном случае. Меня задело отношение одного нашего коллеги, резкого и мрачного мужчины. Борис так бурно злился, что тот меня обидел. Сверкая глазами и размахивая руками, едва не расплескивая солянку, он произносил гневные тирады, поражающие коллегу. Правда, высказывал он все это мне, а не ему. Но мне все равно было приятно. Никто никогда не баловал меня таким вниманием и отношением. Казалось, словно он принимал и одобрял меня всю, целиком. Ничего не хотел во мне исправить. А вот мои родители постоянно пытались меня переделать.
А еще через неделю на обеде он сказал, что у него только крупные купюры, которые он не хочет менять. Он осыпал меня комплиментами, говорил, что я особенная, ангел, что он таких не встречал.
Так под разными предлогами он вынуждал меня снова и снова заплатить за нас обоих. Я работала в небольшой компании, и моя зарплата была в десять раз меньше, чем у него. Но неделю за неделей он ел за мой счет, и никогда не возвращал мне эти деньги. Я много отдавала денег на благотворительность. Он убедил меня этого больше не делать, теперь все деньги я тратила на него.
Пока он утром ехал на работу в пробках, он мог поговорить со мной по телефону. Но на его счету деньги всегда заканчивались, и тогда ему звонила я. Хотя в офисе он звонил по мобильному, игнорируя стоящий рядом бесплатный городской аппарат.
– Но как так, у тебя нет денег поговорить со мной, а по работе звонки сделать были? – не выдержала я как-то и упрекнула его.
– На бесплатном надо набирать номер вручную, а в мобильном – нашел контакт и нажал «звонить». У меня столько срочных дел, милая, просто нет времени тратить на такую мелочь.
– Тебе просто лень набирать, – обиженно ответила я.
У меня как раз почти не осталось денег от последней зарплаты. Я была растеряна и зла. Обычно всегда могла отложить больше трети, а тут – даже не хватит купить новую облегающую кофточку, которую я присмотрела на распродаже. Ее быстро раскупили, и мне она так и не досталась.
Прошел мой день рождения, Новый Год, день Святого Валентина, 8 марта. Он уверял, что у нас любовь, что он меня обожает. И как он умудрился ни разу не подарить мне подарка ни на один из этих праздников? Хотя я поздравляла его и тщательно готовила подарки каждый раз. Я сдерживалась изо всех сил, но обида была сильнее. И как-то я упрекнула его.
– Милая, прости, я так виноват, мне ужасно стыдно. Я так тяжело болел на новогодние каникулы, ни на что не было сил.
– А день Святого Валентина? Знаешь, как мне было больно, когда я подарила тебе подарок…
– И он мне очень понравился! Ты такая внимательная, чуткая, заботливая! Угадала на сто процентов, что меня порадует больше всего!
– Но ты мне ничего не подарил… Хотя обещал.
– Милая, прости, прости! Я ужасно виноват. Я замотался, забыл. Мне нет оправданий. Меня задергал начальник, засыпал поручениями, ты же его знаешь, он вообще не останавливается. И коллеги все время дергают, рвут на части. Моя голова пухнет от этого всего. Ты же знаешь, как я тебя люблю! Я тебя обожаю! На руках бы носил! Осыпал бриллиантами!
– Да не надо мне бриллиантов, я хотела просто символическую открыточку или безделушку, шоколадку хотя бы.
– Я понимаю, милая, очень понимаю! Просто не успеваю никак, столько хлопот, даже в магазин не заскочить! Я ужасный человек!
– Ты вовсе не ужасный!
– Ты такая замечательная, бескорыстная, я не встречал таких людей. Любовница на предыдущей работе, когда я оплатил ей путевку на море, меня с собой даже не позвала! А тебе ничего не нужно! Ты любишь меня искренне. Ты ангел, а не человек!
Я молчала, противоречивые чувства метались в моей душе. Он осыпал меня комплиментами, но почему я не ощущала любви? Не чувствовала, что я для него что-то значу. Пустые слова? Отец говорил мне, что надо смотреть на поступки. Борис увидел мое расстроенное лицо и схватил меня за руки:
– Я все исправлю, клянусь! Я осыплю тебя дарами!
Я путалась. Я была обижена, но моей обиде не было места. Он так все изворачивал, что я чувствовала вину за то, что упрекала его. Вот человек тяжело проболел все праздники. Он же не виноват? И его действительно все время дергали, такая у него была работа. Все нуждались в его решении, ободрении, указании, проверке. Но почему меня так раздражали его увертки и ответы? И не уходило чувство, что я масляными руками пытаюсь поймать в реке блестящую рыбу. Она манила меня, переливаясь яркими цветами, а потом ловко вильнув хвостом, уворачивалась. И мне никак не удавалось ее схватить.
Он обещал мне их подарить, но все никак. Это было обидно и унизительно, очень больно. И я так и не дождалась от него подарка.
Он страшно боялся, что о нас узнают коллеги или начальство.
– Милая, выйди пораньше на обед. А я сразу за тобой. Вдруг кто-то решит, что мы вместе. Мне бы этого не хотелось.
Я вышла первой, как он просил. Ждала пять минут, десять. Полчаса. Сорок минут. Час, полтора. Я ходила по ледяным улицам на ветру и ждала его. Голодная. Терзаясь, что не могу уйти, ненавидя его. Я звонила ему, чтобы поторопить, но он сбрасывал мои звонки.
Ярость поднималась у меня в душе. Все были важнее для него, чем я. Я была на последнем месте. После жены, детей, коллег.
Но мысль о том, чтобы пообедать без него или вечером уехать домой была еще мучительнее. Я так страстно желала, чтобы он, наконец, вышел и провел время со мной. Как я могла так чудовищно с собой обращаться?! Почему я это позволяла?
Такая ранимая, остро нуждающаяся хотя бы в крохах внимания, настолько уязвимая и зависимая, слабая. Я была не в силах ему отказать. И за это люто ненавидела себя.
