000
ОтложитьЧитал
– Привет, – сухо поздоровался я, пытаясь вернуться в настоящее.
– Привет, пропажа! Что с голосом?
– Всё нормально, ты как?
– Да я по делу звоню. Мне нужны реальные материалы для курсовой, ты не мог бы поделиться своими старыми балансами и финансовыми отчётами. У меня тема «Финансовый анализ предприятия», там нужно кучу показателей сравнить и гору расчётов произвести, а цифры должны быть правдоподобными для среднего бизнеса.
– Лиза, вообще-то это коммерческая тайна, – проговорил я, потерев переносицу.
– Марк, ну пожалуйста, это всего лишь курсовая, никто не собирается нападать на твою фирму и никакие рейдеры эти цифры не увидят, только преподаватели. Я возьму архивные данные, например, за позапрошлый год.
– Не нравится мне эта затея, Лиза. – Она театрально вздохнула в трубку. – Ну так и быть, придёшь ко мне в офис, там работает мой управляющий Владимир Соколов, он тебе достанет нужные бумаги, я его предупрежу, – согласился я, понимая, что от неё всё равно просто так не отделаться.
– Спасибо! Я тебе позвоню, когда найду то, что нужно!
– Я попрошу Соколова, чтобы он заранее подготовил для тебя более безопасные документы, нечего тебе ковыряться в архиве, – подытожил я, желая немного остудить пыл девушки.
– Как скажешь, братишка! Мне пора, созвонимся в скайпе.
Мы с Лизой довольно-таки часто общались через Интернет, и это общение было своего рода отдушиной для меня. Мы болтали о многом, но никогда о Веронике. Я не задавал больше вопросов, а Лиза, памятуя о нашем разговоре тогда после дня рождения Новиковой, не заикалась о ней.
Положив трубку, я повернулся к своему электронному инструменту, перекинул на флэшку записанную недавно новую мелодию и покрутил в руках. Не знаю, что на меня вдруг нашло, но, взглянув ещё разок на фото бывшей жены, я решил отдать шкатулку в мастерскую и перепрошить её на только что сочинённую мелодию.
часть III
Новый год мы встретили с Таней походом в ресторан, где я и вручил ей в подарок бриллиантовое колье, на которое она уже давно положила глаз и неоднократно намекала, что мечтает о подобном украшении. Она так искренне радовалась подарку, что её благодарность я с лихвой ощутил той же ночью и, надо признать, Таня очень постаралась, чтобы я забыл о том, что оно обошлось мне в пятизначную цифру американских долларов. Не то чтобы мне было жалко тратить деньги на Таню, напротив, мне было приятно видеть, как она преображается и расцветает от восторга после очередного похода по бутикам, но я невольно сравнивал её с Вероникой снова и снова. Моя бывшая жена была абсолютно другой, она никогда не засматривалась на дорогие украшения или одежду, тратить заработанные мною деньги не было смыслом её жизни, тогда как Таня не могла и дня прожить, чтобы не купить себе что-то или не оставить несколько дестяков тысяч рублей в салоне красоты.
Я всё чаще ловил себя на мысли, что материальные ценности для Тани гораздо важнее, чем все остальные, и порой я задавал себе вопрос, останется ли она со мной, если вдруг что-то пойдёт не так и я разорюсь? От очевидного ответа на этот вопрос у меня волосы на теле вставали дыбом и холодок проходил по спине. Но я буквально отгонял от себя подобные мысли поганой метлой, продолжая верить в сказку. Только Таня совсем не походила на Золушку, этот образ ассоциировался у меня скорее с Вероникой – доброй, слегка наивной, способной на самоотверженность и отдачу, умеющей отдаваться своим чувствам без остатка, умеющей и не боящейся любить по-настоящему.
Порой тёмными зимними китайскими ночами после пресыщения Таней я долго не мог уснуть, размышляя о том, что теперь ценно в моей жизни. Теперь, когда рядом была та, которую я так вожделел и которая была так нужна мне, я понимал, что она не совсем та женщина, с которой можно жить долго и счастливо. С Таней можно наслаждаться жизнью и близостью, пока у тебя всё отлично. Узнав Таню достаточно хорошо за последний год, я был уверен, что доведись ей произносить традиционную клятву в день бракосочетания, половина фраз из клятвы была бы вырезана и там остались бы только такие слова, как "в радости", "в богатстве", "в здравии"… Никакого горя, болезни и тем более бедности Таня бы не перенесла. От этого мне становилось тоскливо и противно до тошноты. Я никак не мог признаться самому себе, что совершил самую глупую ошибку в своей жизни, променяв такую женщину, как Вероника, на такую пустышку, как Таня.
В такие моменты я не мог лежать рядом с распростёртой по кровати обнажённой и прекрасной Таней. Я вставал, выходил на балкон и закуривал сигарету. Дым заполнял мои лёгкие, отравляя клетки моего организма, но меня это тревожило меньше всего. Втягивая горький дым, наполненный никотином, я пытался понять, жалею ли я о том, что предал Веронику, что так легко отпустил её, что остался с Таней, позволив себе опуститься до морального саморазложения. Ответ сидел глубоко в сознании, но мой инстинкт самосохранения не давал ему пробиться наружу. Я твёрдо знал, что если позволю самому себе признаться в правде, моей жизни придёт конец. Как я, Марк Власов, привыкший всегда делать единственно правильный выбор, предпочитающий контролировать не только свою собственную жизнь, но и жизни моих близких, мог совершить непоправимую глупость. Стоя на ночном воздухе, я безуспешно выстраивал баррикаду для собственных чувств, убеждая самого себя в том, что Таня – это действительно то, чего я хотел и что я получил. Тогда почему я не чувствую себя счастливым или хотя бы умиротворённым? Почему я стою здесь среди ночи в тёплом халате и курю, думая о том, что собственными руками разрушил свою идеальную жизнь?
Вероника. Даже в мыслях у меня язык не поворачивался назвать её теперь своей. Она не моя. Теперь не моя. Мне вдруг вспомнился тот самый первый день нашей встречи, когда она вошла в кабинет биологии на правах новенькой ученицы, переведённой из другой школы, как горели её щеки от смущения, как несмело она поправляла свои каштановые волосы, как впервые обожгла меня расплавленным шоколадом своих глаз. Чем она завоевала моё сердце? Она просто прошла мимо моей парты и зацепила его, бьющееся быстрее от ощущения её близости. Вероника казалась мне ангелом, самим совершенством, такая красивая, хрупкая, нежная, доверчивая, отзывчивая, трогательная, милая, идеальная для меня…
Юная Вероника резко отличалась от толпы своих сверстниц, наших одноклассниц. Она не гналась за модой, не пускалась в обсуждение бесконечных школьных сплетен, не улыбалась глупой улыбкой при виде меня, не пыталась заигрывать. Напротив, она застенчиво отводила взгляд всякий раз, как ловила на себе мой. Тогда я влюбился первой, самой сильной и сводившей с ума любовью. Я долго не решался предпринять попытку сблизиться, я боялся, что отпугну её своим напором. Но когда мой одноклассник Денис Ефремов вконец обнаглел и начал приглашать её на свидание, я понял, что пора действовать. Помню, как нервничал, переминаясь с ноги на ногу, когда дожидался её за углом школы после уроков. Она быстро шла через школьный двор после занятий, пытаясь убежать от моросившего дождя или от надоедливого Евремова, и не видела меня, смотря себе под ноги. Уже у самого угла она споткнулась о собственный кроссовок и упала бы в лужу, если бы я вовремя не подхватил её за локоть.
Я затянулся ещё разок, когда память чётко нарисовала в голове картинку того момента. Моё сердце, как тогда, зашлось галопом, когда я вспомнил, как она подняла голову и взглянула на меня из-под капюшона. Её огромные карие глаза смотрели удивлённо и немного пугливо, но она не одёрнула руки и не отвела глаз. Я невольно скользнул взглядом по её лицу и опустил его на пухлые губы, которые были приоткрыты от быстрой ходьбы или от невысказанных слов.
– Осторожно, – только и сказал я, продолжая удерживать её за руку.
– Спасибо, – ответила она.
Потом я молча поплёлся провожать её до дома, держа над нами огромный чёрный зонт отца и стараясь защитить её от холодных потоков дождевой воды. В тот момент я понял, что она не прогонит меня, что она хочет быть рядом со мной так же, как я хотел быть рядом с ней.
С того дня наш роман начал закручиваться в тугую спираль, состоящую из вырывающихся наружу чувств, многозначительных взглядов и томных вздохов. Я не понимал, как могу дышать с ней одним воздухом и оставаться способным рассуждать. Мы ощущали постоянную потребность разговаривать, касаться друг друга, просто смотреть. Я не мог прожить и дня, если не видел любимых карих глаз, не вдыхал яблочный аромат её шампуня, не касался мягкого шёлка её слегка вьющихся от влажности Бора волос.
Мне было так хорошо с ней, просто сидеть в одной комнате, читать или делать домашнее задание, я был счастлив уже оттого, что она рядом. Вероника была такой хрупкой, что у меня постоянно возникало непреодолимое желание защищать её от всего мира, а она делала меня ещё счастливее, позволяя это. Сейчас, вспоминая то время, я удивлялся, откуда в семнадцатилетнем подростке мужского пола взялось это благородство и уважительное отношение к девушке. Ответ был очевиден – я по-настоящему любил Веронику и дорожил её привязанностью, боясь даже намекнуть на физическую близость, хотя неимоверно хотел её. Я терпел и стойко переносил все утренние и не только стояки, которые доставали мне немало хлопот, но были регулярными, стоило мне лишь подумать о том, что скрывается под вечными джинсами и толстовками моей Вероники. Не знаю, сколько молочка для тела, стоящего на полке моей матери в ванной комнате, ушло тогда на удовлетворение моих телесных мучений, но мозоли благодаря ему я не натёр.
Возможно, это было непростительно – оставаться девственником в семнадцать-то лет, но тогда меня вообще не прельщал секс без чувств. Наверное, я был слишком привередлив или придирчив, но, несмотря на свою популярность среди девчонок, я не польстился ни на одну из них. Я знал, что являюсь обладателем привлекательной внешности, и меня всегда смешили эти томные взгляды сверстниц, направленные на меня из-под густо накрашенных ресниц. Они в большинстве своём казались мне пустыми, глупыми и ведомыми только на привлекательную оболочку. Не скажу, что я не хотел секса, конечно, хотел, гормональный всплеск тинейджеровского возраста не давал мне покоя, но я не желал быть его заложником, я уже тогда любил держать всё под контролем. Я просто ждал, когда смогу полюбить, и не пожалел о том, что дождался.
Однажды летом, спустя полгода наших с Вероникой целомудренных свиданий, мы выпили немного пива и счастливые брели по улице после только что просмотренного нового фильма про вампиров, который оказался ещё и романтическим. На крыльце дома Новиковых я как всегда притянул свою Веронику к себе и поцеловал на прощание. То ли алкоголь так повлиял на неё, то ли просмотренный фильм, но она вдруг запустила свои маленькие ладошки в мои волосы и прошептала мне в губы:
– Отец на ночном дежурстве. Зайдёшь, если хочешь?
Стоит ли заикаться, что я безумно хотел, хотел так, что дыхание сбивалось. Мы ввалились в дом, хватаясь друг за друга жадной хваткой и терзая губы поцелуем. Всё произошло слишком быстро, прямо на диване в гостиной. Моя неопытность отзывалась болью Вероники, когда я старался медленно войти в неё, если слово «медленно» вообще может иметь место в момент первого секса подростка, у которого дело почти дошло до спермотоксикоза и который был нетерпелив в желании обладать своей избранницей. Я вспомнил, какая тесная была Вероника, словно сжатый кулак, но такая горячая и влажная, что я ощущал это даже через чёртов презерватив.
Я бы мог сказать, что это был умопомрачительный секс, но я бы соврал. Веронике было больно, хоть она и старалась это скрыть, а у меня не было опыта, чтобы минимизировать эту боль. Мы действовали наугад, словно слепые котята, опираясь лишь на собственную интуицию и подчиняясь лишь самому основному инстинкту. Сколько бы фильмов порнографического содержания я не пересмотрел со своим старшим братом, это никак не помогало на практике. В тот раз смог кончить только я, да и то с трудом. Но мы, лежа на диване почти одетые, были по-настоящему счастливы.
Я не посмел притронуться к Веронике в ту же ночь ещё раз, хотя очень хотел. Мы просто обнимались и целовались, наслаждаясь обществом друг друга. Я боялся причинить ей новую боль, да и меня совсем не прельщала перспектива быть застигнутым Михаилом Александровичем. У него было огнестрельное оружие, а я был далеко не бессмертным каменным вампиром из только что просмотренного фильма.
Во второй раз всё было гораздо лучше, и это произошло через неделю после первого раза дома у моих родителей, когда они уехали на конференцию по медицине в Москву, прихватив с собой моего старшего брата. Я не хотел торопиться, я хотел насладиться телом своей девчонки, рассмотреть каждый его изгиб, попробовать на вкус каждый дюйм. Вероника была прекрасна в своей хрупкой наготе и девичьей стеснительности. Чёрт, даже сейчас, стоило только вспомнить о том, как хороша она была тогда, я ощущал мощный приток крови в область паха!
Руки потянулись к пачке с целью достать ещё одну сигарету, мастурбировать сейчас на свои же собственные воспоминания мне совсем не хотелось.
Но мне было мало обладать Вероникой, я хотел, чтобы она была моей до кончиков волос. Пресловутый Волков открыто подбивал к моей девчонке свои неотёсанные клинья, и меня это тогда, как, впрочем, и теперь, бесило. Меня выводило из себя ещё и то, что Вероника не отталкивала его, постоянно твердя о том, что он её друг. В гробу я таких друзей видал! Я ревновал, из гордости делал вид, что уверен в себе и этот чурбан мне не соперник, но медленно сгорал в агонии, когда моя Вероника проводила с Волковым время. Тогда я решил, что не могу больше терпеть это, я не готов был делить её с ним, с кем бы то ни было. Едва мы окончили школу, я сделал ей предложение. Без пафоса, понимая, что сам пока живу на деньги отца, просто ослепил её своей улыбкой и протянул дешёвое золотое кольцо, поклявшись самому себе, что через несколько лет обязательно заработаю и на бриллиант.
Моему счастью не было предела, когда она, гипнотизируя меня шоколадом своих глаз, дрожащими губами сказала «да». В ту ночь она отдавалась мне так беззаветно, целиком, будто бы кричала «Я вся твоя, выпей меня без остатка». И я пил, входя в её стройное тело снова и снова, меняя ритм, впитывая через кожу слетавшие с её дрожащих от страсти губ стоны, вдыхая аромат её горячего тела, упиваясь её оргазмами и наслаждаясь её любовью, боясь задохнуться от своей собственной. Наверное, та ночь была самой счастливой в моей жизни, Вероника согласилась стать моей во всех смыслах, по закону тоже.
Я задумался, подставляя лицо холодному ночному ветру, хотя для подобных мыслей уже было слишком поздно, – что же пошло не так? Мы поженились, переехали в Питер и поступили в универ и всё было хорошо. Я по-прежнему обожал Веронику, не мог ею насытиться и безумно ревновал, видя, как к ней тянутся люди, и не только женского пола, привлекаемые её добротой и отзывчивостью. Я настолько любил её, настолько боялся потерять, что даже тот факт, что она была моей законной женой, не помогал мне избавиться от этого эгоистичного чувства. Я видел только один верный способ посадить свою молодую очаровательную жену под замок – сделать ей ребёнка. Хотел ли я ребёнка на тот момент – не уверен. Эгоист, тогда я думал только о себе и не учёл, что подобные решения могут выйти мне боком. Веронику не сложно было уговорить отказаться от оральных контрацептивов и вскоре она забеременела. Её тело быстро менялось, она долго мучилась от токсикоза, из-за чего цвет её лица весь первый триместр был зеленовато-землистым. Поначалу меня все эти перемены не сильно волновали, я добился своей цели – Вероника отказалась от знакомств и бросила учёбу, вынашивая нашу будущую дочь. Но каким местом я тогда думал, веря, что это ограничение её свободы сделает меня счастливым?
Я успокоился, да, но нужно ли мне было на самом деле это спокойствие? Чёрта с два! Уже через несколько месяцев моя жена выглядела, как бегемот, и говорила только о том, какую коляску выбрать и как назвать ребёнка. Я и сам был порой не прочь обсудить подобные детали, но проблема состояла в том, что других тем для разговоров у Вероники просто не существовало. Она стала беспокойной, превратившись в чокнутого ипохондрика, трясущегося над своим животом. На что я подписался, решив стать отцом в двадцать два года? Я всё чаще ловил себя на гнусной мысли, что меня раздражает смена её настроения, о сексе уже не было и речи, хотя я в нём сильно нуждался. У Вероники не хватало опыта, чтобы попытаться удовлетворить меня более доступным и безопасным для ребёнка способом, а у меня не хватало смелости сказать ей об этом прямо. Я боялся задеть её самолюбие или обидеть, и продолжал довольствоваться поцелуями. Моя жена всегда была скромной и застенчивой, как я мог сказать ей: «Не хочешь сделать мне минет?». Этот вопрос, на мой взгляд, мог вызвать как минимум преждевременные роды.
Я стойко терпел все эти неприятности, изображая из себя счастливого отца и делая вид, что умиляюсь её животу, когда она просила поговорить с ним. Я знал, что это временные трудности и они вполне оправданы, ведь я стану папой. Я надеялся, что после родов всё вернётся на свои места, но я был полным идиотом, если думал, что ребёнок никак не изменит нашу жизнь. Помню, как я выпал в осадок, когда Вероника попросила меня присутствовать на родах. Кто вообще придумал такую фигню, как присутствие мужика на родах? Если вы хотите отвадить от себя своего мужа как минимум на пару месяцев – зовите его на роды! Уверяю вас, после увиденного он не захочет к вам прикасаться. Я согласился на это только потому, что понимал, насколько это важно для жены. Она действительно нуждалась в моей поддержке, раз уж попросила меня стать свидетелем не самого лицеприятного зрелища на свете. Вероника, которая чувствовала неловкость всякий раз, когда я хотел сделать ей приятное ниже пупка, забила на своё стеснение и ненужную застенчивость и попросила присутствовать на родах. Как я мог ей отказать?
Сказать, что мне было тяжело видеть, как мучается моя жена – ничего не сказать. Мне казалось, что я попал в ад, десятичасовой беспрерывный ад, наполненный криками и страданиями моей хрупкой Вероники, вперемешку с капельницами, медсёстрами, аппаратами КТГ и прочей атрибутикой родильного бокса.
Всё, что показывают по телеку, все эти счастливые лица отцов, держащих за руку рожающую жену и повторяющих, как идиоты «дыши, дыши!» – враньё! Я не знаю, как наплевательски нужно относиться к своей жене, чтобы с невозмутимым выражением лица гладить её по голове и, улыбаясь, делать вид, что роды – это обычная процедура, а не смертоубийственное издевательство матери природы над женщинами. Находясь в этом маленьком душном помещении пыток, я мог думать только о том, чтобы сбежать из этого ада и ничего не видеть и не слышать. Я желал лишь одного – чтобы это мучение побыстрее закончилось и все остались живы. Я ощущал самую настоящую панику, накатывающую на меня мощнейшими волнами, когда Вероника, с искажённым от боли лицом, спутанными от пота волосами металась по кушетке в приступах схваток, а я ничем не мог ей помочь! Эта беспомощность, смешанная со страхом за жизнь жены, меня убивала, превращая из уверенного в себе мужчину в пятилетнего мальчика, который потерялся в огромном гипермаркете. Я чувствовал себя потерянным, лишним там, я только путался под ногами. Когда же я, как последний придурок, попытался взять жену за руку, чтобы хоть как-то утешить, она с силой отпихнула меня с криками: «Отвали!», – я уцепился за эту фразу, как за спасительную соломинку, и послушно выбежал в коридор, даже не успев обидеться на грубость.
Меня позвали, когда дочь уже появилась на свет, и я, слава Богам, не видел самого страшного – прохода младенца по родовым путям. Я был уверен, что никогда больше не захочу Веронику, если воочию увижу этот процесс. Даже несмотря на то, что я много читал об этом заранее, я всё ещё не был к этому готов.
Ещё больше я не был готов к тому, чтобы увидеть дочь. Я никогда не думал, что отцы могут испытывать столь сильные чувства к своим детям. Катя была такой трогательной, крохотной, с красной сморщенной кожей, мокрыми волосами, но такой красивой. Мне она показалась самым прекрасным ребёнком на свете. Когда мне позволили взять её в руки на несколько минут, я понял, что пропал. Это беспомощное существо завладело половиной моего сердца, вторая половина всё ещё принадлежала моей Веронике.
Аккуратно передавая дочь своей жене, я видел, насколько она счастлива. Вероника сияла так, будто бы это вовсе не она выдавала душераздирающие крики и корчилась от невыносимой боли несколько минут назад. Это было необычно – смотреть на свою жену, бережно держащую новорожденную дочь на руках, и испытывать невероятный прилив нежности от этой картины.
Однако эйфория от пополнения в семье прошла очень быстро. Вероника отдавала всю себя маленькой дочери, которая так нуждалась в ней, а на меня уже не хватало ни сил, ни времени. К тому моменту я уже имел чёткий план по развитию собственного бизнеса и приступил к его исполнению, переведясь на заочную форму обучения и погрузившись в этот процесс с головой. Приходя вечером домой в нашу маленькую квартиру на окраине города, я был счастлив видеть свою крошечную дочь, и она, казалось, была рада меня видеть тоже.
Вероника кормила малышку грудью и это умиляло меня, я радовался, что моя дочь получает самое лучшее в мире питание – молоко матери, но, признаться, я начал как-то по иному смотреть на тело своей жены и всё реже пытался добиться от Вероники близости. Это выглядело именно так, будто я пытался добиться секса. Я видел, что слишком уж затянувшаяся послеродовая депрессия, бессонные ночи и накопившаяся усталость убивают в моей жене хоть какое-то сексуальное желание, и она позволяла мне спасть с ней, будто бы делая одолжение. Я не чувствовал, что она хочет меня также, как хотела когда-то, хотя я хотел её по-прежнему. Порой мне даже казалось, что Вероника отдаёт всю свою любовь Кате, а на меня у неё уже просто не хватает сил. Когда же у дочери начали прорезаться зубки, она и вовсе переселилась в нашу постель, потому что Веронике было тяжело вставать по пятнадцать раз за ночь, чтобы приложить малышку к груди. Я был третьим лишним, плач дочери мешал мне высыпаться и я постепенно перебрался на диван в гостиной, но Веронику в тот момент это волновало меньше всего. Да и я считал, что это очередные временные трудности.
Катя быстро росла и развивалась, мой бизнес дал бурный старт и я полностью отдавался работе. На нашу с Вероникой четвёртую годовщину свадьбы я, наконец, смог приобрести то, чего давно хотел – бриллиант к кольцу жены. Катя тогда почти исполнился год, и она уже начала ходить. Вероника искренне обрадовалась подарку, хоть я и ощущал, что она не была в восторге от того, что я потратил столь ощутимую сумму на украшение. Мы уложили Катю спать, разлили по бокалам вино и молча пили его в гостиной.
– У меня для тебя есть ещё один подарок, – проговорил я, когда бутылка была опустошена на половину.
Вероника удивлённо посмотрела на меня, кода я протянул ей маленький подарочный пакет с кружевным почти прозрачным женским бельём небесно-голубого цвета. Я увидел его за стеклом одного из магазинов торгового центра на манекене и мне очень захотелось посмотреть, как оно будет выглядеть на Веронике. Надо признать, моя жена довольно быстро вернулась в былую форму и была всё такой же стройной, как и до беременности.
– Ты хочешь, чтобы я это надела? – недоверчиво переспросила Вероника, натягивая между ладонями тонкую полоску стрингов.
– Хочу, – честно ответил я.
Взгляд Вероники, признаюсь, немного остудил мой пыл. Мне показалось, что ей не понравилась эта идея, она держала трусики так, словно они были вымазаны дерьмом и она боялась об него замараться.
– Ладно, – неуверенно промямлила моя жена, слегка пожимая плечами, и удалилась в ванную.
Наверное, в тот момент я понял, что рост моей сексуальности в геометрической прогрессии никак не совпадает с застопорившейся на месте сексуальности Вероники. Она, очевидно, стеснялась своего тела, стеснялась немного округлившихся бёдер и животика после родов, увеличившейся после кормления дочери груди, даже несмотря на то, что я не один раз говорил ей, что мне нравится её тело, нравится, что девчачья угловатость немного сгладилась после рождения ребёнка, придавая её стройному телу больше женственности. Мне не к чему было придраться, даже если бы я захотел, а я не хотел. Я любил Веронику, любил её стройное тело, любил ощущать его податливость под своими ладонями, но жена, судя по её поведению, не верила мне, продолжая комплексовать, а я не знал, как ещё можно убедить её в её же привлекательности.
Сидя на диване в ожидании появления Вероники из ванной, я понял, что все мои попытки раскрепостить эту зажатую женщину ни к чему не приводят и я остро ощущал тоскливое щемление в груди от понимания этого факта. Как я могу увидеть в ней больше сексуальности, если она настолько не уверена в себе, что не слышит или не хочет слышать меня. Для неё целая проблема одеть красивое вызывающее бельё. Я понял, что устал пытаться поднять самооценку своей жены, у меня на это не было ни сил ни желания. Мелькнула мысль купить ей беговую дорожку, чтобы она начала бегать, раз уж так не уверена в своём теле, и разгрузила, наконец, голову, но ведь подобный жест она расценила бы по-своему и не дай Бог ещё больше зациклилась на своей мнимой неидеальности.
Когда она вышла из ванной, она выглядела потрясающе. В ту минуту я почти забыл все свои рассуждения и сомнения, ощущая нарастающее желание. Бельё сидело идеально. Бюстгальтер слегка приподнимал красивую аккуратную грудь, открывая моему взору глубокую ложбинку между полушариями, позволяя мне увидеть сквозь полупрозрачную ткань горошины сосков, а трусики, через которые просвечивался тёмный треугольник, подчёркивали стройность её бёдер и красивых ног.
– Покрутись, – хрипло попроси я, отпивая ещё немного вина из бокала.
Вероника продолжала стоять на месте, гипнотизируя меня вопросительным взглядом. Я чувствовал, как неловко она себя ощущает, но не мог понять почему. Что особенного в том, что я хочу полюбоваться её телом при хорошем освещении, а не тыкаться в неё в темноте, пытаясь возбудиться от одних только тактильных ощущений. Вероника была сильно зажата по какой-то причине, о чём говорила сутулая спина и постоянные движения рук, будто бы желающих прикрыть наготу.
– Я хочу, чтобы ты покрутилась, – повторил я, чувствуя нарастающее раздражение от её необоснованной стеснительности и зажатости, которая, казалось, обострилась в десятки раз после того, как она стала мамой. Обострилась до такой степени, что я начал это замечать.
Вероника закусила нижнюю губу, она всегда так делала, когда волновалась. Этот жест напомнил мне о той Веронике, в которую я влюбился когда-то: легкой, открытой, готовой отдаваться своим чувствам без остатка.
Я смотрел, как она неохотно повернулась один раз вокруг своей оси, стараясь подавить в себе проклёвывающееся раздражение и сосредоточиться на картинке, которая определённо мне нравилась. Надо бы поставить памятник тому, кто придумал стринги. Тонкая кружевная полоска, утопающая в упругой аппетитной женской заднице, могла завести любого мужчину, если, конечно, он не был геем. Бельё было настолько откровенным, что я уже не мог себя сдерживать, мне хотелось немедленно стянуть его с жены.
– Ты красавица. Иди ко мне, – прошептал я, раскрывая свои объятья и мне показалось, что тень улыбки пробежала по её лицу от моих слов.
– Ты хочешь сделать это прямо здесь? – неожиданно спросила Вероника, неуклюже двигаясь в мою сторону и бросая быстрый взгляд на дверь спальни.
Я пропустил вопрос мимо ушей и решил, что если хочу получить удовольствие от секса, на который был решительно настроен, нужно поскорее закрыть рот жене поцелуем, иначе от каждого сказанного ею слова мой член начинал дёргаться, грозясь принять положение «Спокойной ночи». Я усадил её к себе на колени и начал целовать, страстно проникая в её рот своим языком. На моё удовольствие Вероника отвечала на поцелуй, отвечала с лихвой, запуская свои маленькие ладошки в мои волосы и прижимаясь ко мне всё ближе. Я сходил с ума от желания, лаская её грудь сквозь шершавую ткань белья, поглаживая её стройную спину, сжимая свои руки вокруг её талии, притягивая за бёдра ближе, теснее, до конца.
Мне нравилось вести в сексе, нравилось упиваться своей властью над Вероникой, но порой мне хотелось, чтобы и она не оставалась безучастной и пассивной. Я чувствовал, как дрожат её пальцы, пытаясь расстегнуть мою рубашку. Наконец, пуговицы поддались неловким движениям моей жены и я ощутил на своей груди её прохладные ладони, жадно впивающиеся в мою кожу. Я приподнял её за бёдра и, откинувшись на диванную подушку, усадил сверху, подталкивая её к инициативности. Вероника покрывала поцелуями мою грудь, двигаясь ниже, а я мечтал, чтобы она не останавливала свои ласки на животе.
Вероника оторвала от моего тела свои губы и принялась расстёгивать ремень на моих брюках. Я помню, как мысленно просил её подарить мне наслаждение горячим языком и буквально замер от ожидания, чувствуя, как пульсирует кровь в члене, причиняя легкую приятную боль.
Вероника вдруг замерла, посмотрела мне в лицо, и снова открыла свой рот, но вовсе не для того, чего я так хотел.
– Может, всё-таки выключим свет? – неожиданно спросила она, а я почувствовал лишь разочарование.
– Зачем? Я хочу видеть тебя, – прошептал я, быстро смирившись с очередным обломом в плане минета, притягивая её ближе для поцелуя, пока она всё окончательно не испортила.
– Мне не уютно, я не могу расслабиться, – тихо проговорила она мне в губы виноватым тоном, а я уже не мог сдерживать своё раздражение.
– Вероника, да что с тобой такое? – процедил я, поднимаясь и ссаживая её с себя. – Неужели так трудно просто заняться сексом на диване в гостиной?
Я встал, налил себе остатки вина и выпил залпом, не оборачиваясь. Мне хотелось просто секса с собственной женой, но она делала всё, чтобы этого не произошло. Неужели она настолько не уверена в себе, что не может даже обнажиться при ярком освещении? Так может дойти и до абсурда.
– Скажи, сколько тебе ещё нужно времени, чтобы прийти в себя после родов? – спросил я, борясь с раздражением и неудовлетворённостью.