Все герои этой истории на страницах романа имеют вымышленные фамилии и имена. Любые их совпадения с именами и фамилиями реальных людей являются случайными.
…Я никому не пожелаю встретиться с ним,
даже если у него не будет никакого револьвера.
М Булгаков
Пролог
– Мамочка! Представляешь, я сейчас достала из того шкафа книгу – ужасно старую книгу, «Остров сокровищ», а из неё выпало письмо! И это письмо написано по-старинному…
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, не авторучкой, а пером, с кляксами! Вот послушай, что в нём написано: «Дорогая Лизонька! Твоего отца мы похоронили, согласно воле его, на старообрядческом кладбище. Это кладбище уж давно окружено глухим хвойным лесом. Чтобы к нему пройти через этот лес…»
– Катенька, послушай! Я ведь тебя просила мне не звонить на работу по пустякам. Когда я приду домой, мы поговорим.
– Но мама! Если б ты знала, что дальше в этом письме написано! Это просто кошмар! Послушай, осталось всего пять строк…
– Катенька, приду и поговорим, – повторила мама, после чего раздались гудки. Не успела Катя положить трубку, как телефон зазвонил.
– Алло, – ответила девочка.
– Катенька, сейчас к вам придут, – сказал незнакомый голос. После этого Катю никто никогда не видел.
Часть первая
Никогда не знакомьтесь с Наполеоном
Глава первая
Некоторые думали, что Наташу Лиховскую зовут Эля. Эля Булатова. Так она представлялась тем, кто нравился ей, а также их родственникам, друзьям. Имя «Эля» она считала более романтичным. В большинстве случаев её сразу разоблачали, поскольку Олимпиаду в Атланте смотрели многие. Как было не запомнить ангельскую зеленоглазую рожицу, залитую слезами после кошмарной схватки с американкой, которая без труда поймала Наташу на болевой, сперва распластав её на татами пятками к журналистам! Так и ушла серебряная медаль. Но бронзовую Наташа вырвала у японки, поверив тренеру. Он при всей команде пообещал из самой Лиховской при помощи сковородки сделать японку, если продует. Победу ей присудили за незначительным перевесом. После Олимпиады из профессионального спорта пришлось уйти. На этом настаивал психиатр. Было очень обидно – в двадцать три года многие дзюдоистки планируют поучаствовать ещё в паре Олимпиад.
После тридцати Наталья Лиховская Элей больше не называлась и в рыжий цвет волосы не красила, решив стать глупышкой-блондинкой. Это её порядком омолодило, хотя конкретно данную цель она не преследовала. Но годы брали своё. В сорок лет Наташа уже не выглядела на двадцать и глупенькой не казалась – слишком тяжёлым сделался её взгляд. Вдобавок, её стали узнавать не только знатоки спорта, но и любители криминальной хроники. Это всё приводило к серьёзным срывам. Порой Наташа сама их усугубляла, берясь за книги, бросающие ей вызов. Особенно её раззадоривали «Тысяча и одна ночь», все восемь томов. Арабские сказки грубо расшатывали реальность – весьма ужасную, но родную. Другой ей было не нужно. Эта реальность была её отражением, результатом её решений. Бронзовая призёрка Олимпиады не соглашалась перечеркнуть свою жизнь, признав их ошибочность. Гордость не позволяла ей заниматься самокопанием и увиливать от борьбы с иною реальностью. Ту, иную, навязывали ей дервиши из восточных сказок – странствующие вшивые колдуны, люто презиравшие всё красивое, светлое, выдающееся, особенно – умных женщин. Наташа дервишам отвечала полной взаимностью. Она видела их глаза на каждом лице, которое ей не нравилось, она слышала их невнятные, проклинающие молитвы из каждой пасти, которую стоило бы заткнуть. Они были всюду.
Не обошлось без них и той ночью, с которой эта история началась. Точнее, был ещё вечер. Первый осенний вечер, утыкавший чёрный шёлк золотыми шпильками так роскошно, будто под ним шумел океан, а не миллион кредитных машин. Со дня переезда минуло двое суток и два часа. Квартира Наташе очень понравилась: место тихое – переулочки-закоулочки, дверь стальная, второй этаж, внизу – палисадник. Всё остальное было неважно. Наташа знала – ей долго здесь не прожить. Она нигде не жила дольше двух-трёх месяцев. Продолжалось это семнадцать лет. Да, уже семнадцать. Сколько их было, этих квартир? Наверное, сто. Или даже двести. Из некоторых сбегать очень не хотелось, особенно когда всё болело, а по окну хлестал снегом ветер.
Было двадцать три двадцать. Стоя под душем, Наташа пела англоязычную песню из девяностых и вспоминала тех, кто звал её Элей. Их было двое, так и не вспомнивших, где они могли видеть её лицо. Такие смешные мальчики! Одного любила она, другой обожал её. Ей было плевать, что с ними теперь. Но воспоминания грели. Втирая гель в ягодицы, она восторженно повторила слова припева:
– Да, Stay with me! Именно! Отлично! Великолепно! Но только там, а не здесь. Сейчас он не нужен. Сейчас ему…
Мобильник подал сигнал эсэмэски. Сполоснув руки, Наташа быстро взяла его с верхней полочки, где стояли её шампуни с красками, и прочла: «Ты где, дорогая???»
Коленки дрогнули. Галька! Галька из казино! А три вопросительных знака она поставила? Да, поставила… Не из горла, не из груди, а из всего тела Наташи, от самых пяток, вырвался стон. Сев на бортик ванны, она заплакала. Почему? Почему так рано? Это немыслимо! Как могло такое произойти? Квартира оплачена за два месяца, а прошло всего лишь два дня! Деньги – на исходе!
Но нужно было спешить. Галька – не из тех, кто попусту бьёт тревогу. Ополоснувшись, Наташа ринулась в комнату. На полу оставались мокрые следы её ног. Вещи полетели из шкафа так, будто он взорвался. Утрамбовав в пакет юбку, блузку, колготки и два комплекта белья, Наташа стремительно натянула джинсы и кофточку. Документы, деньги и телефон сунула в карман, в спешке не заметив, что плохо сунула, потому что в кармане был носовой платок. Склонилась над обувью, с тоской думая, что надеть, что взять, что оставить. Этот нелёгкий выбор ей помог сделать звонок, внезапно раздавшийся.
Он чирикнул, как соловей. Наташа оторопела. Её потрясло не то, что смерть к ней примчалась быстрее пули, а то, что дервиши позвонили в дверь. Ведь не идиоты они – рассчитывать, что она возьмёт да откроет! По логике, они должны были бы организовать засаду возле подъезда. Там её взять им было бы куда проще. Позвонить в дверь могли лишь затем, чтобы побудить её в панике воспользоваться для бегства окном. Конечно – второй этаж, решёток на окнах нет! Значит, в палисаднике – целый взвод. Ну нет, она им такого праздника не подарит!
Звонок ещё раз чирикнул. Дверь была заперта на одну задвижку. Та была смазана. Босиком подойдя к двери, Наташа прислушалась, а затем прильнула к глазку. Тишина. Темно. Видимо, глазок прикрыли ладонью. Наполнив воздухом грудь, как перед прыжком в воду, Наташа выдвинула засов из дверной коробки и, нажав ручку, резко открыла дверь.
Стоявшие за порогом едва успели отпрыгнуть. Их было двое. Они решили её схватить. Это было глупо. Такая глупость могла быть объяснена разве что внезапностью вылазки. Ведь они не могли не знать, с кем имеют дело! Сообразив, который из них сильнее, Наташа минут на пять нейтрализовала его ударом под дых. Второго, вцепившегося ей в руки, она скрутила и, уложив ничком, оседлала. Рванула за волосы. Он жалобно застонал, пуская слюну.
– Ни звука, почтенный, – проворковала бывшая чемпионка, нащупав в одном из его карманов ствол, однако решив к нему не притрагиваться. – Ни звука! Иначе, клянусь Аллахом, я пущу в дело нож. Внизу сколько человек?
Ножа у Наташи не было. И в угрозе не было смысла, ибо любой оказавшийся у неё в руках мечтал быть зарезанным. Но слюнявый дервиш ответил, что внизу – пятеро: двое возле подъезда, трое – под окнами.
– Молодец, – сказала Наташа дервишу. Раскроив ему лоб о верхнюю ступень лестницы, она бросилась звонить в дверь соседней квартиры, которая выходила окнами на другую сторону дома. После визгливых увещеваний – да я, мол, ваша соседка, да у меня разболелся зуб, да нету ли анальгина, открыл мужик. Заспанный, в трусах. Сломав ему челюсть, Наташа мышкой шмыгнула на холодок, струившийся из открытой форточки кухни. Её преследовал женский визг, звучавший на одной ноте. Он доносился из дальней комнаты. О, заткнуть бы ей глотку! Но было некогда. Распахнув окно, Наташа вскочила на подоконник. Ей стало страшно. Что там, внизу? Вдруг голый асфальт? Лучше не смотреть! Всё равно нет выбора. Она прыгнула.
Глава вторая
Матвей с двадцати трёх лет старался придерживаться только одного правила: не иди вперёд, там – могила. Он не любил бодрячков, видящих во всём позитив, этаких шаблонно отдрессированных продавцов-консультантов. Бывший торгаш, он не узнавал себя в этих людях. Косясь на руки, похлопывающие его по плечу, с беспокойством думал: «Э, нет! Уж лучше на кладбище!» А потом спохватывался: «Так ведь как раз именно туда они и зовут! Выходит, могила могиле рознь? Это интересно! Над этим стоит поразмышлять». Но не размышлял. Забывал. Эпоха дикого рынка выковала его такими тяжёлыми молотками, каких у нового времени не нашлось. Чем старше он становился, тем с большим пылом взлелеивал отзвук юности, чтоб не дать ему улетучиться. Это было для него главным. Никто не мог этого понять. Потому жениться так и не получилось. После того, как власть, заботясь о мелком бизнесе, вырыла для него могилу, Матвей воспользовался последней возможностью оставаться верным своему правилу, наплевав на все остальные. Подремонтировав свою «Шкоду», он стал мотаться на ней по улицам, отбирая хлеб у официальных таксистов. Его знакомые не могли понять, как он умудряется зарабатывать в таких пробках, да при такой конкуренции, да ещё и не попадаться в лапы налоговой. Он давал короткий ответ: везёт. Да, ему везло. Иногда. Поэтому денег было немного. Но отзвук юности звенел весело и уверенно, заглушая даже вопрос о том, почему одни могилы заманчивы, а другие – нет.
В тот вечер Матвей возвращался из Ярославской области, отвезя соседей на дачу. Денег эта поездка принесла мало, а проблем – уйму. Дважды оштрафовали за скорость, да на обратной дороге застучал шрус. Пришлось свернуть с трассы и час мотаться по деревенькам в поисках автосервиса, из ворот которого пахло бы не одной только водкой, но и закуской. Такой сарай обнаружился, как ни странно, в самой глухой деревне, куда въезжать даже было страшно.
– Сколько ей лет? – спросил автослесарь, двинув по колесу ногой в сапоге.
– Пятнадцать, – сказал Матвей. Достав сигареты, он угостил собеседника. Тот прикурил от своей, нахраписто затянулся.
– А выглядит лет на пять! Чехи молодцы, чего говорить. Шрус есть? Поменяем, дело недолгое. Загоняй её на подъёмник!
– А сколько мне это будет стоить?
– Три косаря. Вчера, кажись, водка подорожала по всей губернии. Не слыхал?
Матвей согласился. Пока двое алкашей, рыча друг на друга матом, яростно раскурочивали подвеску его машины, он у ворот курил, задумчиво глядя в сумеречную высь, где вспыхивали одна за другой и дрожали звёзды. Из глубины полей, дальний край которых сливался с серой линией горизонта, тянуло запахом фермы.
Шрус кое-как приладили. Расплатившись, Матвей вернулся на трассу и дал сто сорок, сгоняя с левого ряда всех лихачей. Миновав Мытищи, он сбросил газ – девок вдоль дороги стояло тьма, да все замечательные, на шпильках! Мимо одной Матвей проскочить не смог, в прямом смысле слова ударил по тормозам. Опустил стекло.
– Подвезти?
Роскошная дылда – рыжая, с многообещающим ртом, взглянула на него строго. Стряхнула пепел с «Вирджинии». Ярко-красными ноготками большой длины почесала ногу под краем юбки, из-под которой белели трусики.
– Я такси здесь, что ли, ловлю?
– А я не таксист, – возразил Матвей. – Я красивых женщин вожу бесплатно, и исключительно по одному адресу.
Дылда сплюнула и зевнула, да притом так, что три проезжавших автомобиля сбавили скорость. Да, язычок впечатлял сильнее, чем трусики.
– А жена уже не наведывается по этому адресу? – закрыв рот, поинтересовалась рыжая.
– Я развёлся. Пылкий мужчина с красивой внешностью – скверный муж. Так сколько мне будет стоить час обоюдного наслаждения?
Указательный палец дылды щелчком отбросил окурок.
– Три косаря.
Вот тут Матвей и взорвался, что, разумеется, следовало бы сделать ещё вчера, когда ему предложили тащиться чёрт-те куда только за оплату бензина. Он жёстко обхамил рыжую, заявив ей, что она – дура, что на Тверской есть девки покруче и что ей надо стоять около пивного ларька, а не на шоссе.
– Езжай на Тверскую, – вяло пожала плечами дылда, опять закуривая. Матвей предложил ей пятьсот рублей. Она громко свистнула. Из машины, стоявшей неподалёку, вылезли двое. Поняв, что переговоры зашли в тупик безнадёжно, пылкий мужчина с красивой внешностью поспешил продолжить движение. До контакта с рыжей кикиморой он рассчитывал въехать в город по Ярославке, но дылда так его раззадорила, что был принят следующий план действий: по кольцевой добраться до Ленинградки, а уж по ней – до Тверской. Благодаря пробкам на этот путь ушёл час.
Тверская его разочаровала. На второй скорости он проехал до Моховой, присматриваясь к обочине, на которой сочно белели бёдрами миниюбочные красотки, но ни одной красивее рыжей не обнаружил. Все длинноногие обитательницы Тверской были с ним в приятельских отношениях. Поболтав с двумя, стоявшими возле мэрии, он узнал, что был рейд и пару десятков девушек замели, чтоб выполнить план, причём выбирали самых красивых.
– А только здесь, на Тверской, менты беспредельничали? – с тревогой спросил Матвей.
– Нет, по всему центру, – с ноткой сочувствия обломали его девчонки. – Так что, езжай домой, если мы тебя не устраиваем.
Конечно, они его не устраивали! Ещё бы! Рыжая тварь стояла перед глазами, ласково повторяя: «Три косаря!» Помчался Матвей домой, решив утереть ей нос при помощи интернета, где, как известно, можно найти любую. Уже сворачивая на Волгоградский проспект, злобно передумал. Да ну его, интернет! Это уже будет совсем какая-то гнусность. Лучше напиться! Вконец расстроенный, проскочил он на красный свет под носом гаишника. Тот, по счастью, был слишком занят. Машины, двигавшиеся наперерез, разразились яростными сигналами.
Пятый год Матвей жил в Жулебино, перебравшись в этот район из более дорогого, когда возникла нужда в деньгах. Домой ему не хотелось, и он решил дать крюк через Выхино, ибо знал, что на Вешняковской также порой стоят проститутки. Близилась полночь, когда он туда свернул. Поскольку то была ночь с субботы на воскресенье, машин на юго-восточной окраине почти не было. Вешняковская, политая водой, блестела под фонарями. Остановившись на светофоре перед больницей, Матвей взглянул на обочину. И – застыл.
Рыжая растаяла. Без следа. Навеки. Куда ей было до босоногой блондинки в джинсах и свитере, что бежала прямо к нему, спрыгнув с тротуара! Да, босиком бежала к нему, по лужам! Бред? Сон? Мираж? Она была роста среднего, но Матвей, хоть любил высокеньких, ясно понял, что все его тридцать восемь лет прожиты напрасно, ибо он прожил их без неё. Ей было под тридцать. Зеленоглазая, стройная, запыхавшаяся, с растрёпанными и влажными волосами, она была изумительна. Просто чудо! Не понимая и не желая понять, куда он попал, Матвей опустил стекло.
– Можете меня подвезти? – вскричало видение, подбежав и молящим жестом прижав к груди тоненькие ручки.
– Смотря куда и за сколько, – сказал Матвей весьма твёрдым голосом. Уж ему ли было не знать, как важно сохранять твёрдость, когда перед тобой – та, которую ждал всю жизнь! Блондинка взволнованно заморгала.
– Мне всё равно! Меня только что выгнали из дома. Мне нужно купить ботинки. Но у меня нет денег. Вы понимаете?
– Понимаю.
Вспыхнул зелёный свет. Однако, других машин рядом не было, и Матвей решил продолжать избранную тактику. Он достал сигареты и предложил изгнаннице закурить. Она закурила, после чего решительно распахнула заднюю дверь и, бросив два взгляда по сторонам, шмыгнула в машину.
– Едем! Пожалуйста! Я замёрзла! Я простужусь!
– Как тебя зовут-то? – спросил Матвей, разгоняя «Шкоду».
– Наталья.
Он удивился, поскольку именно это имя и ожидал услышать. Как странно! Белые волосы… Почему вдруг? Они как будто просили рыжего цвета.
Выдохнув дым, она оглянулась через плечо. Матвей за ней наблюдал. Пустота дороги давала ему возможность почти не отрывать глаз от зеркала. Он заметил на её пальцах, сжимавших фильтр, засохшую кровь. Это не смутило его. Назвав своё имя, он сообщил, что живёт один, поэтому будет рад разделить с ней ужин. Эта идея ей пришлась по душе. Она улыбнулась.
– Я также рада! Отлично!
– Я где-то видел тебя, – продолжал Матвей, въезжая на Вешняковский круг. – Где мы могли встретиться?
– Мы нигде с тобой не встречались.
Но ощущение тайны, струившееся, казалось, из ярких звёзд, обильно рассыпанных над Москвой, осталось. Свернув на улицу Молдагуловой, чтоб с неё вырулить на МКАД, Матвей собирался продолжить свои расспросы, но… Тут случилось невероятное. Всё опять пошло кувырком. Нога самопроизвольно нажала на педаль тормоза. От подъезда восьмиэтажного дома, важно откинув голову, шла к проезжей части брюнетка с сумкой через плечо. Она была изумительна! Просто чудо.
Глава третья
Эту изумительную брюнетку звали Рита Дроздова. Вот уж полгода она снимала комнату в Вешняках, работая кем придётся – то дистрибьютером, то клубной официанткой, то продавщицей в салоне мобильной связи. Её единственным развлечением стали с недавних пор поездки в деревню. Там у неё был собственный дом с несколькими яблонями и сливами, о котором она лет двадцать не вспоминала. В тот звёздный вечер она решила туда смотаться. Быстренько собралась, как следует отругала свою младшую соседку, Женьку, за подростковый алкоголизм, выпила с ней водки, и, заказав такси, подалась на улицу. Такси она, следуя своей давнишней привычке, вызвала не к подъезду, а к остановке напротив дома. Шагая по двору, закурила.
Чёрная «Шкода», принять которую за такси можно было только после беседы с Женечкой, приближалась. Её водитель вдруг почему-то повёл себя весьма странно: резко затормозив, вышел из машины и так на Риту уставился, что она себя оглядела – уж не забыла ли надеть юбку? Нет, не забыла. Кофта, колготки, туфельки также были на месте. Но молодой человек продолжал таращиться. Если бы не его наружность, Рита немедленно попросила бы ей прислать другого водителя. Да, он был, чёрт возьми, хорош – милая мордашка, стильная стрижечка, пиджачок. Рита улыбнулась. Он покраснел.
– Такси? – спросила она, бросая окурок. Матвей кивнул.
– Да, да, да, такси! Отвезу недорого. Вам куда?
– Что значит – куда? – подняла бровь Рита. – Я ведь сказала девушке, которая принимала заказ: Калужская область, сто тридцать пять километров от кольцевой. Мне назвали цену – три с половиной тысячи. А теперь вы спрашиваете, куда! Я не понимаю.
Она скользнула взглядом по «Шкоде», и – сквозь стекло встретилась глазами с блондинкой, которая наполняла машину табачным дымом. Эта блондинка также была милашкой. Поняв, что произошло недоразумение, Рита молча направилась к остановке, чтоб сидя ждать своего такси. Матвей побежал за нею.
– Стойте! Пожалуйста, подождите! Вы говорите, сто тридцать пять километров от кольцевой? Я вас отвезу за две с половиной тысячи! Там, на заднем сиденье – моя жена. Мы с ней просто так катаемся. Отвезём. Садитесь!
– Две с половиной? – переспросила Рита. Она взглянула опять на «Шкоду», потом опять на Матвея. – Твоя жена?
Ей стало смешно. Ещё почему-то стало немного жаль расставаться и с этим странным мужчиной, и с этой женщиной, и с загадкой их отношений. Мелкое любопытство Рите не было чуждо. Что до Матвея, то им владело гораздо более сильное ощущение. Ведь глазами этой брюнетки, одна походка которой заставила его сердце биться быстрее, смотрела ночь с привкусом тоскующего безумия!
– Не жена! – вскричал он. – Подруга! Какая разница? Отвезём! Давайте отбой.
– Ах, это твоя подруга? – не унималась Рита. – Какая прелесть! Она, судя по всему, не очень ревнива.
Матвей велел себе улыбнуться.
– Я потому так на тебя пялился, что ты очень похожа на Уму Турман. Когда мне было семнадцать лет, я в неё влюбился. Её портрет до сих пор висит над моим диваном.
– Тогда вези уж меня за две, – улыбнулась Рита. – Не жадничай, дорогой! Первая любовь живёт в сердце вечно, горя в глазах зарёй юности. Неужели ты ей не скинешь пятьсот рублей?
– Да побойся Бога, целый косарь уйдёт на бензин! – взмолился Матвей. – Ты ведь говоришь, Калужская область?
– Да, но по Симферопольке, с поворотом на Серпухов. А за ним – ещё сорок вёрст.
– А, по Симферопольскому? Так это ведь красота, шоссе скоростное! Ночью за полтора часа долетим. Две – так две. Согласен.
– Ну, и отлично.
Достав мобильник, Рита строго прибавила:
– Я на всякий случай скину знакомым номер твоей машины. Не возражаешь?
– Можешь и фотографию мою скинуть, – пожал плечами Матвей. Рита не замедлила его сфоткать, но отправлять ни снимок, ни СМС не стала. Связавшись с Яндекс-такси, она сообщила, что у неё изменились планы, так что машина ей не нужна. Пришлось это втолковать и лично таксисту, который тут как раз прибыл. Чернявенький азиат взглянул на Матвея волком и обнаружил некоторое знание русского языка – к счастью, небольшое. Выполнив разворот, он резво вернулся на Вешняковскую. А Матвей, расположив Риту, согласно её желанию, рядом с первой своей попутчицей, устремился к южному горизонту, над коим звёзды сияли как-то особенно. До того он был окрылён сказочностью ночи, что позабыл извиниться перед зеленоглазой за то, что ужин откладывался. Той, впрочем, было вовсе без разницы, куда ехать – хоть к чёрту на именины, лишь бы подальше да побыстрее.
Транспортный поток на МКАДе ещё не полностью рассосался. Скорость левого ряда была под сто. Пристроившись за «Тойотой», Матвей включил печальную музыку, чтоб создать какой-то противовес эмоциональному всплеску и попытаться осмыслить происходящее. У него был свой индивидуальный взгляд на жизнь и на смерть – не слишком религиозный и, вместе с тем, не вполне материалистический. Смерть, которая воссоединяет с бездной непостижимого, лучше жизни с её слепыми метаниями. Однако, могила могиле рознь. Какая из двух этих безусловно чёртовых баб, притихших сейчас за его спиной, выроет удачную? Это был, конечно, вопрос.
От дыма, который полз с заднего сиденья, уже слезились глаза. Уменьшив звук магнитолы, чтобы попросить девушек опустить хотя бы одно стекло, Матвей обнаружил, что они вовсе даже и не притихли. Какое там! Быстро повернувшись на бульканье и хихиканье, он увидел, что Рита держит в руке бутылку, уже далеко не полную, а Наташа – пару стаканчиков. Обе сыпали пепел куда попало. Обе казались очень довольными.
– Вы что, пьёте там? – вознегодовал Матвей, опять устремляя взгляд на дорогу.
– Ром, – отозвалась Рита, не уловив запятую в его вопросе. Из её рта пахнуло чёрным «Баккарди». Наташа с привизгом захихикала. Они выпили и запили фантой из баночки.
Поворот на трассу Матвей чуть не прозевал, поэтому начал перестроение очень резко. Ему сигналили. Вырвавшись на прямую, чёрную линию Симферопольского шоссе, он продолжил путь с поднятыми стёклами. Ему очень хотелось слышать, о чём толкуют две его спутницы. Всё равно не услышал, так как мотор на высокой скорости шумел громко, а пассажирки беседовали вполголоса. Иногда звенели бутылкой о край стакана. Где-то уж за Подольском вдруг попросили остановить около кустов. Спрятавшись за ними, они продолжили болтовню, смеясь уже во всю глотку. Подозревая, что они ржут именно над ним, Матвей решил воспарить над разочаровавшей его реальностью и включил радио «Классик». По нему звучал скрипичный концерт Вивальди.
– Учёные доказали, что регулярное прослушивание Моцарта продлевает жизнь, – изрекла Наташа, когда развесёлый путь был возобновлён. – Хотите жить вечно – слушайте Моцарта.
– Дорогая, как это соотносится с тем, что сам Моцарт прожил тридцать четыре года? – спросила Рита. – Он сам себя мало слушал, что ли?
– Дура ты, дура! Он вообще никого не слушал. Он был глухой.
– Сама ты овца! Глухим был Бетховен.
Они чуть не подрались. Поняв, что к их разговору дальше прислушиваться не нужно, Матвей опять занялся своими мыслями. Уносились вдаль забегаловки, магазины, бензоколонки, посты ГАИ. Над полями, которые рассекала трасса, мерцали отсветы городов. Минут через сорок пять свернули на Серпухов. Рита чётко указывала Матвею путь. После въезда в город Наташа выбросила бутылку и объявила, что голодна. Пришлось заскочить в Макдональдс. Наевшись там до отвала за счёт Матвея, чёртовы бабы сбегали в магазин и взяли вина. Они его пили уже в машине. За Серпуховом дорога также тянулась среди бескрайних полей. Потом она углубилась в лесной массив. Мелькали какие-то городишки. Путь продолжался уж два часа. За рекой Протвой, которую переехали по мосту в посёлке Кремёнки, темнела глушь. Мрачно потянулись деревни с редкими фонарями. Машина, прыгая по ухабам старой бетонки, звенела так, что сердце Матвея прямо-таки обливалось кровью.
– Долго ещё? – поинтересовался он, минуя очередное селение.
– Километров пять, – ответила Рита.
Большую часть этих километров двигались вдоль реки с туманными берегами. Между рекой и дорогой тянулся луг. Потом повернули на гору. На горе стояло село. Именно село – луна высветила церковь. Сотня домов, как бы озарённая с высоты тремя куполами, казалась призрачной, потому что вокруг – над краем садов, над околицей, над оврагами, над громадным простором сжатых полей, клубился туман. Пронизанный звёздами, он был страшен, хоть и прозрачен.
Когда достигли первых домов, Рита очень строго предупредила:
– Наталья! Мы тебя высадим, и ты в доме нас подождёшь. Мы съездим на кладбище. У меня там важное дело.
Матвей открыл было рот, однако Наташа опередила его.
– А какого хрена я не могу поехать с вами на кладбище? – возмутилась она так сильно, что можно было подумать – её не брали на шоколадную фабрику.
– Потому что там, на кладбище, рома нет, – объяснила Рита. – А в доме будет его целая бутылка. Вот она, вот!
И потрясла сумкой. В ней что-то звякнуло. Босоногая скандалистка была вполне удовлетворена ответом. Когда проехали домов десять, Рита велела Матвею остановить. Взяв сумку, вместе с Наташей вышла. Матвей следил, как они, отперев калитку, идут через палисадник, засаженный ежевикой, к низенькому крылечку, как, сняв с двери амбарный замок, входят в дом – бревенчатый, покосившийся, с крутой крышей. Труба над нею была обложена кирпичом. В окнах вспыхнул свет. Задвигались тени.
Было так тихо, что Матвей слышал писк комара за стеклом машины. Дома с обеих сторон дороги стояли очень добротные, обновлённые или новые. Все, кроме одного-единственного. Того, в который вошли Наташа и Рита. Последняя вскоре вновь присоединилась к Матвею. В её руке вместо сумки были три пачки «Кента».
– Едем вперёд! Оно – за деревней.
Матвей послушно завёл машину и тронулся.
– У тебя родня там какая-то похоронена, что ли? – полюбопытствовал он спустя несколько минут, когда проезжали церковь. Древняя, высоченная, устрашающая, стояла она на самой высокой точке горы, откуда уж было рукой подать до околицы. Вокруг церкви были густые заросли, сквозь которые от дороги тянулась к дверям тропинка. О лобовое стекло отчаянно хлопался мотылёк. Аккуратно взяв его и спровадив, Рита ответила:
– Друзья детства. Витька, Алёшка, Танька.
– Местные?
– Да.
– Ты тоже отсюда?
– Нет, я – москвичка. Просто я в детстве здесь проводила каждое лето со своим дедом. С Иваном Яковлевичем.
– А сколько им было, твоим друзьям?
– Алёшка и Витька – мои ровесники. Танька – старше тремя годами. Она умерла от рака, а те спились. В последнее время они мне начали сниться каждую ночь. Всё ноют и ноют – совсем ты нас, говорят, забыла! Пожалуйста, говорят, привези нам «Кент»! Они «Кент» любили. Я его привозила им из Москвы. А Танька за ним на велосипеде ездила в Протвино.
Рита говорила очень спокойно. Спокоен был и Матвей. Ещё бы – спиртом от этой девки разило так, что слёзы из глаз текли! Смущали его лишь три пачки «Кента». Где она их купила? Если в Москве, то дело серьёзное. Даже очень. А если в Серпухове, поддатая – ничего. Проспится, и будет всё замечательно.
А деревня уже была позади. Открылись просторы, пересекаемые бетонкой. На горизонте виднелся лес. До кладбища от околицы было около километра. Оно раскинулось прямо возле дороги, среди берёз. Было ощущение, что деревья растут прямо из тумана. Кованые кресты и ограды под изумительным светом неба казались отлитыми изо льда.
Съехав на траву, Матвей заглушил мотор и выключил фары. Звёзды, мерцающий блеск которых вдруг перестал отталкиваться подсветкой приборов, как бы придвинулись и коснулись его своими лучами.
– Иди, – сказал он, – я жду.
– Ты должен пойти со мной, – заявила Рита, повернув голову и уставившись на него. От этого ему стало сильно не по себе, ибо её взгляд был очень внимательным.
– А зачем?
Она улыбнулась.
– Наполеону таких вопросов не задают. Ему либо верят, либо не верят. Либо иди, либо не иди. Но только не спрашивай ни о чём.
– Но ведь со мной, кажется, говорит не Наполеон, – заметил Матвей.
– Это тебе только кажется, мальчик.
Он с ней пошёл, заперев машину. Никак нельзя было не пойти. Ночные сверчки из зарослей клевера провожали его надрывно. Тихо ступая, он огляделся по сторонам. С горы открывался сказочный вид на многие километры вниз: речная долина, устланная туманом, за ней – огни деревень. Ещё дальше – хвойный лесной массив. Над ним багрянело зарево городов, которые он, Матвей, миновал сегодня, мчась по шоссе. Он так засмотрелся, что налетел на ограду.
– Тише, – злобно взглянула на него Рита. – Иди за мной!
И они направились к центру кладбища. Жутковато было Матвею. Шелест берёз казался ему осмысленным, но не членораздельным, как крик немого. Пройдя за Ритой среди крестов и оград две сотни шагов, он решился с нею заговорить, дабы показать ей твёрдость своего голоса, но она внезапно остановилась.
– Вот она.
– Кто? – выдохнул Матвей, по спине которого прошёл холод.
– Могила Таньки.
Матвей взглянул на надгробие за оградой. Сталь и гранит холодно блестели под красноватой луной. Но он не успел ничего увидеть. Страшная тишина раскололась, как непроглядное небо, через которое прошла молния. Это взвыла автосигнализация.
Рита, кажется, собиралась что-то сказать ещё про могилу. Но вместо этого она что-то тихо спросила – видимо, как могло такое случиться? Матвей её не услышал. Он повернулся и побежал обратно, к дороге, не думая ни о чём, кроме одного: машина орёт!