Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица

Глава 18
Манифест.

1

В доме Салтыковой на Сретенке: сенатор Сабуров.

Сенатский секретарь Иван Иванцов застал сенатора Ивана Романовича Сабурова в кабинете. Он писал что-то в расчетной книге. Рядом с ним были два писчика из юстиц-коллегии. Они также делали какие-то пометки на листах бумаги.

– Еще 1000 десятин леса запиши у пустоши, что прикупила Салтыкова в 1759 году в мае, – указал Сабуров одному из писцов. – Во второй колонке то пиши. Не в первой.

– Все понял, ваше превосходительство. Не извольте беспокоиться.

– А ты про хлебную ярмарку занес ли? – спросил Сабуров второго. – Записал?

– Так точно! Все в надлежащем виде, – ответил тот.

Иванцов зашел в кабинет.

– Ах, сие ты, Иван Иванович? Заходи, гость дорогой! Забывать стал старика?

– Да что вы, Иван Романович, как можно и подумать сие. Вот за советом к вам прибыл. Вы человек умный и опытный. Можете посоветовать.

– Я многое могу. Но отчего это ваш начальник стал совета моего искать? Ранее что-то не больно он был ко мне приветлив.

–Дак времена меняются, почтенный Иван Романович, – развел руками Иванцов. – И Степан Елисеевич желает сие дело поскорее завершить.

–Надумался наконец? Понял, чего от него из Петербурга требуется? А то все артачился да артачился. Дело сие срочного завершения требует. И сие токмо пока гром на ваши головы из Петербурга не грянул. Но вскорости грянет – не сомневаетесь. А ты садись, Иван Иванович, садись. В ногах правды нет.

Иванцов сел на стул. Сабуров писчиков быстро из кабинета спровадил и спросил:

– Так чем я могу тебе помочь, Ваня? Какой совет тебе надобен?

– Мы дело почти завершили, Иван Романович. Нами были собраны многое документы, но вот в чем загвоздка…. – Иванцов сделала паузу.

– В чем?

– Дак половина бумаг про невиновность Дарьи Николаевны говорит, а другая половина наоборот. Чем далее суемся в дело сие – тем тайн и загадок больше. И ежели так все пойдет, то еще 10 лет сие дело протянется.

Сабуров внимательно посмотрел на Иванцова.

– А твоему Соколову невдомек, что никто не даст ему в сем деле долго ковыряться? Дело то больно хлопотное и грязное.

– Это Степан Елисеевич хорошо теперь понимает. Но как ему быть? Ежели ту половину бумаг и свидетельств задействовать, что виновна Салтыкова, то кто поручится, что снова на нас в Петербург кляуза не пойдет? Так однажды уже было, Иван Романович.

– Так было при Глебове. Когда он генерал-прокурором был. А нынче у нас князь Вяземский. А он во всём государыне нашей матушке угодить желает. Понял ли?

– Не совсем, Иван Романович.

– Салтыкова должна быть признана виновной и осуждена. Тогда все будут довольны. Терпение матушки-государыни не безгранично. Недавно казнен поручик Мирович, злодей умывший противу престола и отечества! Такоже думали некие господа, что его помилуют. Помиловала же матушка государыня Хрущева да братьев Гурьевых. Но Мировичу голову с плеч сняли.

– Дак Мирович хотел Иоанна Антоновича из Шлиссельбурга освободить.

– И то есть преступление! Ибо свергнутый император там по воле дочери Петра Великого обретался.

– А скажите, ваше превосходительство, ведь Иоанн Антонович, такоже права на престол государства Российского имел?

– Что? – брови Сабурова сдвинулись. – Ты про что мне толкуешь, господин сенатский секретарь? Али поганых грибков нынче поел?

– Да к чему здесь грибки, Иван Романович. Иоанна Антоновича наследником поставила императрица Анна Ивановна. Стало быть, и она была незаконной государыней?

– Я те молокососу, не Иван Романович, а его превосходительство, сенатор империи Российской, – грозно поднялся со своего места Сабуров и хлопнул ладонью по столу.

Иванцов также поднялся и вытянулся.

– Так точно, ваше превосходительство! – гаркнул сенатский секретарь.

Но сенатор быстро оттаял и снова предложил Иванцову сесть.

– Не стоит нам с тобой ссориться, Ваня. Я ведь тебе зла не желаю. Но ты сии разговоры брось! Али ещё чего вы там с Соколовым накопали? С чего ты про Ивана Антонович вдруг вспомнил? Он уже мертв! И неча его имя языком трепать. От того шея может пострадать. Ведаешь ли?

– Ведаю, ваше превосходительство. Но я ничего плохого не имел сказать. И даже не понимаю, отчего вы осерчать изволили.

– Совета ты меня просил? Я дам тебе совет! Дело надобно Салтыковское скорейшим образом закрыть, составить экстракт по нему и все бумаги отослать в Петербург. Я знаю, что начальник юстиц-коллегии Московской примазаться к делу тому желает? Так сие?

– Точно так, ваше превосходительство.

– Так вы быстренько без него все составляйте, и тогда вся слава вам достанется и все награды вам такоже. Зачем вам с ним делиться?

– Но в том случае нам еще некоторые бумаги потребны. Могу я получить их у вас?

– Что за бумаги? – спросил Сабуров.

– Счета и письма Салтыковой. Мне их просмотреть надобно и выбрать те, что нам подойдут.

– Добро! Получите все, что вам потребно. Но я те бумаги сам наперёд просмотрю. Понял ли, Ваня?

– Так точно. В том ваше право законное.

***

Иван Иванович к полудню отобрал необходимые ему документы и представил их Сабурову. В середину пачки он сунул то самое злополучное письмо к Салтыковой от тайного секретаря Волкова.

Сенатор быстро стал перебрать бумаги и рука его дрогнула, когда он письмо увидел.

– Что сие? – спросил он Иванцова.

Иван Иванович сразу понял, что письмо сие не было Сабуровым специально подброшено. Нет! Он сам хотел его найти!

– Откуда сие взялось? – снова спросил Сабуров. – Как это сюда попало? И откуда ты взял его?

– Дак из тех бумаг, что вы только что мне перебрать позволили. Вот я и отобрал на скорую руку кое-что. А что вас так насторожило и испугало? – Иван Иванович изобразил святую невинность. Мол ничего не знаю и ничего не понимаю.

– Ты сие вот письмо читал?

– А позвольте поближе рассмотреть, ваше превосходительство. Я ведь некоторые документы даже прочитать не удосужился.

– Тогда зачем ты сие отобрал?

– Дак мало ли? Может подпись показалась странной, а может еще чего. Вы мне тот листок посмотреть дайте и я вам обскажу зачем его взял.

– Не стоит тебе сего читать, Ваня. Для тебя сей документ и для Цицианова и Соколова значения иметь не может. А остальное бери…

2

В канцелярии юстиц-коллегии в Москве.

Коллежский секретарь Соколов, князь Цицианов и сенатский секретарь Иванец-Московский собрались в канцелярии юстиц-коллегии вечером того же дня. Степан Елисеевич решил, что откладывать разговор до утра не стоит.

– Итак, господа, сейчас мы помыслим, как далее действовать станем.

– Да отчего так срочно сие понадобилось, Степан? – попробовал возражать князь. – До утра сие не потерпит?

– Нет, не потерпит. Кто знает сколь времени у нас осталось? Теперь нам други ни спать ни есть, но токмо про дело думать. Я первым скажу, что узнал. Дьяк Ларион Данилович Гусев человек умный и скрытный. Держать язык за зубами умеет.

– Еще бы! – сказал Цицианов. – Сколько лет на своей должности состоит! Такую должность болтуну не доверит никто.

– Верно сказал, князь. Чего не надобно, того Гусев никому не скажет. Но супруга Гусева баба из болтливых. Со мной бы она говорит не станет. Шибко мужа своего боится, но нашел я к ней ход, через бабу одну.

– Бабу?

– Есть у меня женщина, что кого хочешь разговорит. Имени называть не стану, да и к чему оно вам? Скажу, что вызнала она, как бы между делом, у женки Гусева, что ездил дьяк к господину Тютчеву, чиновнику землеустроительного ведомства накануне того дня летом прошлого 1763 года, как я к нему наведался.

– И что с того, Степан Елисеевич? – спроси Иванцов. – А чего ему к Тютчеву в гости съездить нельзя?

– Да съездить-то можно. Мало ли кто к кому ездит. Но после того Тютчев долги свои по закладным заплатил. Вот чего странно-то. И мне кажется, что именно Гусев Тютчеву денег и дал для устройства его дел, а взамен Тютчев мне поведал про свои негоразды с Дарьей Николаевной Салтыковой. И бывшего её холопа, что в лейб-гвардии конном полу ныне служит, он мне тогда показал. Думаю, что сие не просто так.

– А Гусев может подарить 10 тысяч рублей серебром? Он так богат? – удивился князь.

– Гусев не беден. Но думаю, что не от него те деньги, а от того, кто за ним стоит. И от того, кому осуждение Салтыковой надобно. И еще одну интересную подробность мне женщина та поведала. Тютчев, господа, и сам под судом состоял за убийства крепостных людишек в прошлые годы. Вы знали про то?

– Нет, – ответили Иванцов и Цицианов.

– И я того не знал к стыду моему, господа. Одначе дело то давнее еще к году 1754-му относится. Но вот сегодня я его в архиве отыскал и прочел. Вот оно! – Соколов положил на стол большую папку. – В те поры наш Тютчев еще в корнетах гвардии ходил и по земельному ведомству не служил.

Соколов раскрыл папку и стал доставать документы.

– Жалоба сие старая на помещика господина Тютчева. Крестьяне доносили, что гвардии корнет Тютчев возвернувшись в имение свое подмосковное целый гарем девок крепостных себе набрал. Ну, мужики знамо дело барину на блуд девок своих отпускать не пожелали. Заартачились. И велел наш господинчик одного мужика по горящим угольям от кострища большого поводить для острастки. Дабы иные в согласие с ним пришли.

– Дикость какая-то, господа, – произнес Иванцов, поморщившись.

– Ты, Иван Иванович, еще не все знаешь на что наши дикие баре-рабовладельцы способны. Поводили ближние холопы мужика по углям и ноги у того погорели. Девку в свой дом Тютчев забрал, а отца её не велел даже до дому донести. Сказал, пусть сам ползет ежели сможет, а не сможет – пусть сдохнет, как собака шелудивая. Он приполз в избу свою и выжил. Но от того ноги мужика стали гнить, как в доносе сказано, и вскоре он помер. В деревне мужики хотели барина на вилы поднять и дом его спалить, значит, но прибыла команда солдатская и бунт был подавлен.

– А что расследование по мужицкой жалобе? – спросил Иванцов.

– Да какое расследование. Тютчева признали невиновным и дело прекратили. Кто при матушке-государыне Елизавете Петровне дворянина посмел бы осудить по навету холопа? И вот вопрос у меня, с чего такому человеку заботится о крепостных госпожи Салтыковой? Не похож Тютчев на народного заступника.

– Не похож, – согласился князь Цицианов. – Но хитрая рожа капитана Тютчева мне никогда не нравилась, Степан Елисеевич.

– А у нас он свидетелем проходит по делу. Покушение, дескать на него готовилось. И за то Тютчев наверняка получил взятку от Гусева. И Мишку трактирного завсегдатая, коего Иван Иванович, нам нашел, по приказу Гусева жизни лишили. Донес кто-то, что Мишка много знает и все.

– Но кто мог донести? – спросил Иванцов. – Я с Мишкой в своем экипаже говорил, а затем мы вот здесь с него допрос снимали.

– Дак мы Мишку у самого Гусева спрятать захотели. Запамятовал что ли? Ценный свидетель как было сказано тогда Лариону Даниловичу. Вот он и приказал его упокоить навеки вечные. И концы в воду.

– Да, но всё это лишь слова, Степан Елисеевич. Слова и не более. Как доказать сие? Вот ежели бы Тютчев показания дал, что его Гусев подкупил. Тогда дело иное.

– Не даст! – произнес Соколов. – С чего ему их давать? Мы его все одно ничем прижать не сможем. Но и то хорошо, что догадались обо всем и знаем кому веры давать не надобно. Что у тебя Иван Иванович? Как прошел визит к Сабурову?

– Все получилось отлично, Степан Елисеевич. Спросил я его совета как нам поступить с салтыковским делом, как вы говорили. Он посоветовал его побыстрее закрыть и все бумаги по нему в Петербург передать. И еще я его попросил мне из архива несколько бумаг передать. Он на то согласился, но токмо условие поставил – ему те бумаги наперед просмотреть дать. Я это сделал и наше письмо среди тех бумаг подбросил.

– А он?

– Аж побелел весь, когда увидел его. Но я так дело повел, что получается мы ничего про это письмо не знаем. Весьма важный документ для Сабурова оказался. И получается что они сами, те кто стоят за спиной Сабурова и за спиной Гусева ищут бумаги в архиве Салтыковой. Они для них дороже золота и каменьев самоцветных!

Соколов сказал:

– Верно, Иван Иванович! Это и есть то самое, ради чего они Салтыкову хотят в острог закатать. То ради чего они слухи про неё по Москве пускали. И если сие не клад салтыковский, то что? Некий политический документ весьма и весьма важный?

– А не поговорить ли нам с самой госпожой Салтыковой, господа? – предложил Иванцов.

– Али ты её упрямства еще не понял, Иван Иванович? Вот так она тебе все сразу же и выложит.

– Но мы можем ей сказать, что знаем про её участие в политическом заговоре.

– А она тебя пошлет подалее и будет права. Где свидетели и где свидетельства? То письмо, что ты передал Сабурову? Дак там точно ни о чем не сказано.

– Но мы можем сообщить ей, что наше расследование привело к тому, что мы сможем доказать, что она невиновна. Разве это не повод нам помочь? Она-то должна знать истинную причину того, что от неё хотят?

– Иван Иванович, я когда арестовывал Салтыкову, разговор ей предлагал откровенный. Священник к ней посланный предлагал ей покаяться и про все рассказать откровенно. Не пойдет она с нами на разговор. Почему, сказать не могу.

– Да чего тут думать, господа? – сказал Цицианов. – Виновна в государственном преступлении! И что ей за резон с нами разговаривать? Не дура же она круглая. Убийство холопов это одно, а иное – измена государственная. Здесь наказания совсем другие. Знаете как в прошлое царствование господин Шувалов, инквизитор императрицы Елизаветы действовал в своих подвалах? Он холопские жалобы не разбирал. Он делами по измене государственной занимался.

– Тогда что ты предлагаешь, князь?

– Самим действовать. Самим. Ранее мы без помощи обходились, и, невзирая на то, что нам мешали, следствие вели. Никто нам не поможет. Ни Гусев, ни Сабуров, ни Иван Александрович Бергоф, ни прокурор Хвощинский и никто иной.

2

Дом в Москве, где временное пребывание имел сенатор Сабуров: ночь.

Снова решились чиновники на авантюру. Многие беды могли на них за то свалиться. Но по-иному дело сделать у них не получится. Слишком все запуталось и развязать сей «гордиев узел» можно было лишь его разрубив. Соколов, Цицианов и Иванцов переоделись в солдатские мундиры, которые заготовил для всех князь, вооружились пистолетами, по паре на брата, и шпагами.

– Паричок поправь, Иван Иванович, – произнес князь. – Это тебе не на балу.

– Нас в таком виде не узнают? – спросил Иванцов, поправив парик.

– Постараться надобно, чтобы не узнали, – ответил Соколов, засовывая пистолеты за пояс.

– А иного пути нет? – снова спросил Иванцов. – Мы сами закон нарушаем, господа.

– Иногда полезно нарушить его, дабы до правды докопаться. Верно, Степан Елисеевич? – засмеялся князь.

– Законы в юстиц-коллегии часто нарушают. То мне хорошо ведомо, – ответил Степан. – А про законы божеские и человеческие толковать нам не пристало сейчас, господа. Впрочем, я не могу никому приказывать.

– Я не трус, Степан Елисеевич, – покраснел Иванцов. – Я с вами.

– Вот и отлично, господа.

Они надели плащи и вышли во двор. Соколов и Цицианов приготовили коляску, а Иванцов не будил привратника, а самолично открыл ворота.

– Я буду за кучера, господа, – сказал Соколов. – А вас прошу в экипаж.

Лошади рванулись вперед.

В коляске Иван Иванович с опаской смотрел на Цицианова. Тот явно радовался предстоящему приключению.

– Чего хмурной такой, господин Иванцов?

– Да больно не по душе мне сие дело. Сабуров – сенатор. Не мелкая сошка.

– Эх, Иван Иванович, неужто не понял ты, что ежели мы по старому искать станем, то времени у нас не хватит? Я и сам хотел в Петербург рапортовать, но когда про политическое дело узнал, передумал. Понял, что прав господин Соколов. Специально нам Салтыкову подставили. И Сабуров наверняка знает кто и зачем.

– А если нет? Если случайно он при этом деле оказался? Что тогда, князь?

– Тогда все ему объясним. Человек государственный и понять должен, что не ради себя стараемся, но ради Отечества.

Неподалеку от дома Сабурова, Соколов экипаж остановил.

– Вылезай, господа. Приехали. Далее приближаться к дому не стоит.

Иванов и Цицианов выскочили из экипажа.

– Ты, Иван Иванович, останешься при экипаже. А мы с князем сами все сделаем, что потребно. Понял ли?

– Да, Степан Елисеевич.

– Ежели кто спросит, отчего солдат здесь торчит, кажешь что барин твой офицер к бабенке подался, а тебе тут дожидаться велел. Хотя сомневаюсь, что кто-то побеспокоит тебя таким вопросом.

– Как бы лихие люди не наскочили, Степан Елисеевич.

– Он солдатом одет пехотным. Кто станет солдата грабить? Что у служивого есть окромя вшей и пятака в кармане? А за тот пятак на шпагу наткнуться никому не охота.

Степан ощупал пистолеты, и запахнул плащ. Тоже самое сделал Цицианов. Он жалел, что с ним не фамильные работы Кухенрейтера пистоли, а простые армейские.

– Пистоли-то, Степан, казенные подвести могут. Мои безотказные.

– А коли потеряешь его? Такой пистоль кто опознает? А твои в серебре пистоли – верный след. Понимать должен.

– И то верно. Однако, не привычно.

– Сабуров спит на первом этаже дома. Недавно местожительство свое сменил. Но мне про это донесли.

– Отчего так?

– А вот таких визитов опасается. Поглубже, князь, треуголку надвинь. Он твоего лица видеть не должен. А сегодня ночь светлая как назло.

– Не узнает. И говорить стану с хрипотцой.

– А я, как договорились, слова буду коверкать, словно не русский я.

– И немецкие вставляй иногда. Вроде как русских подобрать не сумел. Вот будет потеха, Степан.

– Потехи-то наши недавно едва трагедий не закончились, князь. Дай бог нам с тобой удачи.

Они перелезли через ограду и никем не замеченные подошли к дому. Соколов показал на местожительство Сабурова.

– Вот здесь он и обретается. Вишь, не спит доселе. Свет горит в его спальне.

– А может не один он?

– А с кем? Жена его с ним николи не ночевала. А ежели ему такая жена-касотка не нужна, то в иных девицах какой прок? Нет. Один он там. Один.

– Но он не спит. Как отрыть окно незаметно?

– Про то не думай, князь, окно он нам и сам откроет. Я ведь в юстиц-коллегии служу и кое-чего знаю по роду своей службы.

Соколов три раза постучал по оконному косяку.

– Сейчас будь внимателен, князь. Как только окно откроется, стоит быстро запрыгнуть внутрь.

Окно действительно открылось.

– Чего принес? Дело говори и быстро! – раздался голос изнутри.

Цицианов быстро вскочил на подоконник и уже через несколько мгновений был в комнате. За ним это же, но менее изящно, проделал и Степан.

– Что такое? – спросил удивленный сенатор. – Что это…

– Молчи, старина, если желаешь жить. Мы не те, кого ты ждал, – сипло произнес князь.

– Но кто вы такие и что это у вас…

– Пистолет и дуло смотрит прямо в твой живот. Разворотит тебе кишки так, что не соберешь.

– Что вам надобно? – прошептал испуганный Сабуров.

–Доннерветтер! – произнес Соколов по-немецки. – И ты еще спрашиваль? Швайнерай!

– Спокойно, барон, – подыграл Соколову Цицианов. – Не стоит так горячиться.

– Господа, вы знаете, с кем говорите? Вы дворяне, как я понял, хоть на вас и мундиры простых солдат.

– Сенатор, это вы не знаете с кем говорите. Мы ехали сюда из Петербурга не просто так.

– Из Петербурга? – изумился Сабуров.

– И сейчас вы нам расскажете, что такое вам надобно в доме Салтыковой. Нам известно про Манифест! – сыграл ва-банк Цицианов.

– Я не нашел его! В том могу поклясться, – ответил Сабуров. – И у меня его нет! Богом всемогущим клянусь!

– Вас (Что? – Нем)? Ты вздумал нас обманываль? – вскричал Соколов с диким акцентом.

– У меня нет Манифеста императора! Я так и не нашел его. И люди в Петербурге, что послали меня, также ждут Манифеста. Хотя сейчас он уже не так важен.

– От чего же так? Почему не важен?

– Дак бывшего императора Иоанна Антоновича более нет на свете. Теперь у Екатерины Алексеевны нет более конкурентов кроме её собственного сына.

– Отчего ты так заинтересован в том, чтобы осудили Салтыкову? – снова спросил князь.

– Что? Кто вы такие? – сенатор заподозрил неладное и понял, что зря разоткровенничался с этими людьми. Они похоже ничего не знали о каких Манифестах шла речь. – От кого вы прибыли?

– Про сие вам знать не надобно, сенатор. Но ежели вы не станете отвечать, то я не оставлю вас в живых. И можете мне поверить – я не шучу.

– Вы решитесь на подлое убийство?

– Ройбер⁴⁷! Ферфлюхтер хунд⁴⁸! Я сам убить тебя! – зарычал Соколов.

– Он немецкий наемник, сенатор. Человек без совести и чести. Этот вгонит в ваше тело пулю и не дрогнет. На его совести уже несколько десятков трупов. Одним меньше, одним больше. Для его совести сие ничего не значит.

– Кто вас послал?

– Высокие люди из Петербурга! И ваши покровители вам сейчас не помогут! Мы должны привезти документы! И мы их привезем. Ответьте мне на вопрос, зачем вам осуждение Дарьи Салтыковой? Барон, если он не ответит – убейте его!

– Погодите! Мне только странно, что вы сами этого не знаете. Салтыкова родня свергнутому императору.

– Но она Салтыкова лишь по мужу, сенатор. Вам сие разве не известно? Сама Дарья Николаевна урожденная Иванова.

– Но она была среди тех, кто готовил документы. И … – сенатор запнулся, не желая говорить далее.

Но этого и не понадобилось. Князь сам обо всем догадался.

– И вы решили смешать её репутацию с грязью. Умно. Родственница по мужу Иоанна Антоновича – злобная убийца и душегубица. Дьявол в юбке. И что знает про сие следственная комиссия Соколова и Цицианова? Какие документы у них есть?

– Сей вопрос вам стоит задать не мне, господа. Спросите у Цицианова! Он проводил повальный обыск в имении Троицкое!

В этот момент в комнату сенатора постучали.

– Вы кого-то ждете? – спросил Цицианов.

– Да, – прошептал сенатор, и это были его последние слова в этот вечер. Князь сделал знак и Соколов ударил сенатора по затылку. Тот сразу обмяк и рухнул на пол.

– Не убил? – спросил его князь уже своим голосом.

– Что ты, князь. Очухается через часок. Как я сыграл немецкого ландскнехта?

– Отлично! Тебе бы в театре играть, Степан. Они решили смещать Салтыкову с грязью и завели против неё дело. Этим они бросали тень на узника Шлиссельбурга. Видишь теперь высокую политику?

– Вижу, что мы перешли дорогу весьма важным господам. Не догадался бы Сабуров, про то кто устроил с ним сие.

– Ты потом ударишь и меня. Изобразим нападение и на мою квартиру. И получится, что напали и на него и на меня…

3

Канцелярия юстиц-коллегии: утро.

Утром Иван Александрович Бергоф бушевал и устраивал разнос полицейским чинам. Было произведено нападение на квартиры сенатора Сабурова и князя Цицианова.

– Сенатор негодует! Он обещает доложить обо всем в Петербург! Самому генерал-прокурору. Князь Цицианов лежит в постели с увечьями!

– Но это не наша вина, ваше превосходительство. Мы не полиция. Пусть у полицмейстерской части голова про то болит. А князя я уже навестил. С ним ничего страшного не произошло. Как и с Сабуровым. Кстати, когда напали на меня, никакого разноса подчиненным вы не устраивали.

– Что за сравнение, господин коллежский секретарь. Это чиновники из Петербурга! От государыни! И мы допустили нападение на них! Я тебе поручаю расследование по сему делу, Степан Елисеевич. Тем более что дело Салтыковой и это нападение весьма связаны.

– Будет исполнено, ваше превосходительство, – ответил Соколов.

– И найди мне тех, кто сие совершил! Найди. Опроси всех! Перетряси весь район. Проведи повальный обыск! Но найди мне тех людей.

– Для сего мне нужно опросить князя Цицианова и сенатора Сабурова. А они пока не станут отвечать на вопросы. Придется отложить вопрос до завтра.

– Завтра они могут из Москвы исчезнуть! Не мне тебя учить, Степан Елисеевич.

– Но мне не известны подробности нападения, ваше превосходительство. Кто напал! Каковы приметы преступников?

– Сенатор уже сообщил, что это были двое людей в солдатских мундирах.

– Такие приметы не помогут их найти. В Москве тысячи людей в солдатских мундирах. Мне нужны более четкие приметы.

– Но в комнате было темно. И сенатор слышал только голоса. Один был немец. Второй называл его бароном.

– А с чего сенатор взял, что сей человек немец? – спросил Соколов.

– Он говорил с сильным акцентом и часто вставлял в разговор немецкие слова.

– Но с какой целью они напали на сенатора?

– Этого я не могу тебе сказать.

– Но ведь напавшие сказали ему это? Что им было нужно?

– Не знаю. Проведи повальный обыск. Обыщи все места, где укрываются залетные тати и разбойники. Перетряхни их всех! Может, и найдёшь кого.

– Я Иванцова отправлю обыскать подозрительные места. А сам к князю наведаюсь.

– Действуй. Не медли!

4

В доме, где квартировал в Москве князь Цицианов: утро.

Цицианов увидел Соколова, и они вместе долго хохотали над устроенным спектаклем.

– Неужто, никто и ничего не заподозрил? – спросил князь.

– Нет. Именно мне поручили расследование сего дела! Сам начальник канцелярии Бергоф поручил! Вот я и решил начать с твоего допроса. Что сказал врач?

– Ты приложил меня как надобно. Так что все хорошо. Шишка на макушке отличная. И бровь рассечена. А Иванцов где?

– Я отправил его обыскивать злачные места, где тати собираются и ворье. Будет искать немца и иного человека с сиплым голосом.

Они снова засмеялись.

– Смехи то стоит оставить, князь. Давай подведем черту. Что у нас есть?

– Салтыкову они специально хотят запачкать и понятно почему. Но самое главное найти Манифест. Вот что искал Сабуров, и тот Манифест громадное значение имеет.

– Ежели мы его найдем первыми, князь. За ним не токмо Сабуров охотится. Но и Хвощинскому и Молчанову он надобен! Недаром они так Дарью Салтыкову охаживали. Мыслю я, что они в том деле герои не последние.

– Похоже на то, что ты прав, Степан. И генерал-прокурор Глебов, что в отставке ныне обретается, с ними связан. Они, похоже, и есть заговорщики. Вот посему Глебов им и помогал и хотел Салтыкову обелить! Разумеешь?

– А письмо тайного секретаря Волкова к Салтыковой указует на связь между ней и теми, кто Манифесты составлял. А то, что Салтыкову защищали Хвощинский и Молчанов показывает на связь между ними.

– Верно, Степан! И Михайловского они убрали потому что, тот мог их выдать. Вот тебе и заговорщики.

– Но как нам сие доказать? Сабуров нам ничего не подтвердит из того что ночью рассказал.

– А ежели мы найдем Манифесты, то и так все ясно станет. Узнать бы, что в них написано. И тогда все дело как на ладони будет….

5

В Тайной экспедиции: дьяк Ларион Данилович Гусев.

Человек из Тайной экспедиции подал бумагу в руки действительного статского советника Бергофа.

– От господина Гусева!

– Для чего в мои руки? – спросил Бергоф. –Я начальник канцелярии! Для доношений иные чиновники есть!

– Дело особой важности! – сказал посланец.

– У меня все дела особой важности! – гордо сказал Бергоф.

Посланец на это осветил:

– По утвержденному регламенту ежели кто знает умышение на здравие государя и честь, обязан доложить высшему начальнику, дабы дело незамедлительно возбудить!

Бергоф побледнел и бумаги сразу принял.

Прочитал и побледнел еще больше.

– Матерь божья, – проговорил он. – Неужто правда?

– Все как написано начальником московского отделения Тайной экспедиции господином Гусевым.

– И господин Гусев требует от меня прислать к нему именно коллежского секретаря Соколова?

– Именно его!

Бергоф позвал адъютанта:

– Срочно разыщи Соколова!

Тот оказался рядом и быстро пришел на зов начальника.

– Ваше превосходительство! Коллежский секретарь Соколов!

– Степан Елисеевич! Надлежит тебе немедленно отбыть в ведомство господина Гусева.

– Именно мне, ваше превосходительство?

– Именно тебе. Сам Гусев тебя требует. Дело государево!

Посланный человек от Гусева сказал, что коляска дожидается чиновника во дворе.

– Не медли, Степан Елисеевич! Коли дело государево то медлить никак нельзя! Иди!

– Да, ваше превосходительство!

Соколов поклонился и поспешил выполнять приказ.

***

Начальник Тайной экспедиции в Москве господин Гусев был в застенке «Черной палаты», где шла пытка. Соколов увидел на дыбе человека растянутого и удивился тому, что Гусев решился человека пытать. Не сильно жаловал дьяк сии дела.

– Степан Елисеевич? – обрадовался он, увидев Соколова. – Давно не бывал у меня. Обижаешь старика. Что так?

– Все недосуг, Ларион Данилович. Дел прорва. И сейчас на меня повесили расследование по нападению на сенатора Сабурова. Да и вот к тебе начальник канцелярии юстиц-коллегии шлет. Говорит дело государево.

–Дело хлопотное и опасное, Степан. Вот поймали мои соколы мужичка. И на дыбу его вздернули, раба божьего.

Степан посмотрел на привешенного бородатого дядю раздетого донага.

– И в чем вина его, Ларион Данилович?

– Дак объявил при народе, что де есть он государь Петр Федорович III. Так ведь человек божий? – Гусев спросил у мужика. – Ты есть государь?

Тот ничего не ответил и только головой замотал.

–Молчит анафема сатанинская. Сей мужик, имя которому Спиридон Данилов, стал мутить на Казани народ. Дескать он и есть истинный государь Петр Федорович. И не умер он тогда в Петербурге, а вместо него похожего схоронили. А ему бежать удалось. И объявился он дабы за народ заступу поиметь. Про государыню еще поносные слова молвил.

–Вот как? – Соколов еще раз осмотрел мужика и спросил его по-немецки. –Sind Sie Prinz Peter Ulrich, Eure Hoheit? Wie ich gehört habe, spielen Sie gut Geige?⁴⁹

Мужик ничего не ответил. И даже головы не поднял.

–Шутить изволишь, Степан Елисеевич? – засмеялся Гусев. – Сей мужик по-немецки не разумеет. А про инструмент музыкальный скрипкой называемый даже и не слыхивал.

–А Петр Федорович то по-немецки говорил отменно. Русский знал плохо – сие верно. А немецкий и французский языки были его родными. Так что дело сего самозваного императора и яйца выеденного не стоит, Ларион Данилович. Неужто, полагаешь, что люди за таким пойдут? Смешно.

–Да дело здесь не в том пойдут или нет. За сим мужичком придут и другие. Знаешь сколь самозванцев теперича после смерти Иоанна Антоновича появится на святой Руси? Помнишь ли историю про Лжедмитриев, Степан Елисеевич? Али позабыл?

–Помню, Ларион Данилович. Отлично ту историю помню. И было сих Лжедмитриев трое.

– И один даже престол на Москве почти год занимал, – подхватил Гусев. – И страшен не сей мужик, облыжно государем назвавшийся. А страшен тот, кто умнее сего мужика станет и такоже государем назовется. Но я пригласил тебя не для того чтобы ты смотрел, как из сего раба божьего признание выбивать станут. Это сделают и без нас с тобой. Ты ведь на мучения человечков смотреть не больно любишь. Идем ко мне.

– К тебе, Ларион Данилович? – удивился Соколов.

– Ко мне. Там говорить сподручнее будет.

В покоях Гусева они были только вдвоем. Ларион Данилович внимательно посмотрел прямо в глаза Соколову.