bannerbannerbanner
Название книги:

Венец Чингисхана

Автор:
Наталья Александрова
Венец Чингисхана

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

– Ну, не знаю. – Крупный, холеный мужчина в дорогом итальянском костюме медленно шел по залу художественной галереи, разглядывая развешанные по стенам картины. – По-моему, ничего особенного… депрессию вызывают…

– Вы не правы, Илья Ильич, – щебетала сопровождавшая его женщина лет сорока, типичная старая дева с искусствоведческим образованием, худосочная особа в длинной коричневой юбке и льняной кофте, с унылым и многозначительным лицом. – Это новое слово в искусстве! Демонический символизм – это направление, за которым будущее…

Мужчина недовольно поморщился и бросил взгляд на картины. Мрачные краски, багровые и пурпурные тона нагоняли на него тоску и неуверенность. На каждом полотне словно лежала печать близкой гибели и разрушения. Да и темы картин были под стать колориту – мрачные руины, полуразрушенные здания, быстро зарастающие колючим кустарником, буйными побегами незнакомых растений. И из каждого угла выглядывали какие-то хищные существа, то ли звери, то ли демоны. Все это было выписано грубыми, резкими, неаккуратными мазками, как будто художник куда-то спешил или не придавал значения тщательности и законченности рисунка.

– Его выставка с успехом прошла в Лондоне, – вещала старая дева, подчеркивая свои слова широкими жестами рук, унизанных многочисленными серебряными перстнями и браслетами. – Его картины покупают ведущие музеи Европы…

Мужчина недовольно морщился, и она добавила последний, убийственный аргумент:

– Несколько его картин купил Белобородов!

– Ну, не знаю… – повторил Илья Ильич. – Мне больше нравится, когда картины тщательно выписаны… и потом, я люблю пожизнерадостнее… в жизни и без того хватает негатива…

– Пожизнерадостнее?! – возмущенно воскликнула женщина, как будто ее спутник сказал что-то неприличное. – Его картины выделяются именно своим мрачным своеобразием! Именно за это их и ценят знатоки! А то, как они выписаны… хочу вам напомнить, что Алоиз – слепой! Одно это делает его уникальным явлением искусства! Вы только вдумайтесь – слепой художник! Такого не было нигде и никогда!

– Как-то я в это не могу поверить… – тоскливо протянул мужчина. – Слепой художник! Как такое может быть?

– Это уникально! – воскликнула искусствоведша. – Это необычайно! В это никто не может поверить, поэтому вы должны увидеть Алоиза собственными глазами! Сами знаете, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать…

Она толкнула дверь и пропустила своего спутника в соседнюю комнату.

Там было темно, Илье Ильичу отчего-то подумалось – темно, как в могиле. Женщина щелкнула выключателем, под потолком вспыхнул яркий свет, и стал виден стоящий перед мольбертом невысокий худощавый человек с длинными, вьющимися, черными как смоль волосами. В руках его были кисть и палитра. Художник быстро, резко коснулся кистью холста, нанес яркий мазок, как будто ударил холст шпагой, и на холсте появилось кроваво-красное пятно, словно кровоточащая рана.

В следующую секунду художник повернулся к двери. На нем были круглые черные очки, какие обычно носят слепые.

– Кто здесь? – спросил он неожиданно звучным, выразительным голосом.

– Это я, Ирина! – ответила старая дева. – Я привела Илью Ильича… я рассказывала о нем, Алоиз…

– Ах да! – Художник повернулся к холсту, нанес еще один удар кистью, еще одну кровавую рану. – Что ж, смотрите сколько угодно, вы мне ничуть не мешаете…

Он наносил на холст мазок за мазком – и картина постепенно оживала, наполнялась мрачной, грозной мощью.

«Жулик, – подумал Илья Ильич, – определенно жулик. Хочет меня на деньги развести. Никакой он не слепой, обыкновенный жулик… все они такие…»

– Я чувствую ваши сомнения, – проговорил художник, словно и впрямь прочитал мысли посетителя. – Что ж, я вполне могу вас понять. Сейчас вокруг развелось так много непорядочных людей, что многие перестали верить даже в очевидное.

Он положил кисти и палитру, повернулся к гостям и снял черные очки.

Илья Ильич почувствовал легкое головокружение.

У художника было удивительно бледное лицо с каким-то необычным желтоватым оттенком. И на этом лице выделялись узкие, вытянутые к вискам глаза без зрачка и радужки – два незрячих белесых провала, два мутных полупрозрачных камня.

Илья Ильич попятился – незрячие глаза художника заглянули прямо в его душу, нашли там все его слабости и пороки, все его забытые детские страхи, вывернули его наизнанку, как застиранную рубашку. Илью словно затянуло в темный водоворот, понесло по быстрой ночной реке, пахнущей мертвыми цветами…

Он потерял самого себя, растворился в темной воде, его душу охватила тяжкая безвыходная тоска. Казалось, еще мгновение – и его вообще не станет…

Но тут его выбросило волной на берег, и Илья Ильич осознал себя стоящим в просторной комнате позади художественной галереи.

Перед ним находился человек в круглых черных очках, с кистью и палитрой в руках.

– Да… – проговорил Илья Ильич неуверенно, чтобы только не молчать, чтобы убедиться, что голос ему подчиняется. – Да… мне нравится… я куплю у вас несколько картин…

Художник ничего ему не ответил, он снова углубился в работу.

Зато Ирина оживилась, подхватила Илью за локоть и повела к выходу, оживленно щебеча:

– Замечательно! Это верное решение! Кроме всего прочего, картины Алоиза – это замечательное вложение средств, прекрасная инвестиция! Со временем они будут только дорожать…

Она вывела спутника на крыльцо галереи, проследила, как он сел в свой «Мерседес», и вернулась в комнату Алоиза.

Тот отбросил кисть и повернулся.

– Ну как? – спросил с интересом.

– Как всегда блестяще! – воскликнула Ирина восторженно. – Он наш! Впрочем, я в этом ничуть не сомневалась… твоя сила растет день ото дня, ей никто не может противиться…

– Легкий случай, – художник небрежно взмахнул рукой. – Но есть кое-что, о чем мы должны поговорить. Адепты уже собрались?

– Да, они здесь, ждут тебя!

Алоиз сбросил перепачканную краской рубаху, оставшись в черной шелковой водолазке и узких черных брюках, вытер руки смоченным растворителем тампоном и уверенно, как зрячий, подошел к двери, скрытой за японской бамбуковой ширмой. Ирина последовала за ним.

Соседняя комната была обставлена с мрачной, фантастической роскошью. Черные стены покрывала роспись – удивительные золотые цветы переплетались, как будто боролись друг с другом за место под солнцем, под черным солнцем вечной ночи. Потолок тоже был черным, но он был густо усеян крошечными золотыми светильниками, повторяющими карту звездного неба. По стенам стояли золоченые кресла, обитые черным шелком, а в центре возвышался трон с высокой золотой спинкой, украшенной кроваво-красными камнями. Перед этим троном стоял небольшой алтарь из полированного черного камня.

Все кресла, кроме одного, были заняты – в них сидели на первый взгляд обыкновенные мужчины и женщины, старые и молодые. Их объединяли только черные шелковые шейные платки.

Ирина села в последнее свободное кресло, Алоиз опустился на трон с золотой спинкой, поднял руки, приветствуя присутствующих, проговорил своим удивительным голосом:

– Здравствуйте, мои верные спутники! Приветствую вас на том пути, который приведет нас к власти и могуществу!

– Здравствуй, Алоиз, наш предводитель! – выдохнули остальные, как один человек.

– Я чувствую, что-то происходит, – продолжил Алоиз озабоченно. – Проснулись какие-то древние силы. Это может быть опасно… хотя, возможно, это только ускорит нашу победу. Соберите силы, адепты, мы проведем обряд…

Ученики Алоиза зашевелились, взволнованно зашептались, взялись за руки, создавая живую цепь, и снова в комнате наступила дрожащая, наэлектризованная тишина, наполненная ожиданием. Алоиз взмахнул рукой, и на алтаре перед ним появилась коническая кучка зеленого кристаллического порошка. Он снова взмахнул рукой – и порошок загорелся тусклым зеленоватым пламенем, и тут же по комнате поплыл дрожащий зеленоватый туман, распространился сладковатый волнующий запах, запах ночной реки, запах мертвых цветов.

И тогда Алоиз снял свои очки и оглядел присутствующих узкими незрячими глазами, похожими на два полупрозрачных зеленоватых камня, два нефрита, две больные персидские бирюзы.

Черный потолок комнаты пришел в движение, золотые звезды, мерцая и переливаясь, заструились в фантастическом танце, заплясали под неслышную музыку, под музыку сфер. Они сплетались в замысловатые узоры, закручивались темными спиралями, драгоценными мерцающими кольцами. Ученики Алоиза закрыли глаза, запрокинули головы, забормотали что-то нечленораздельное, на их лицах проступила печать священного безумия. В едином порыве они вскинули к потолку сцепленные руки – и в ту же секунду все прекратилось: рассеялся зеленоватый туман, исчез сладковатый волнующий запах, и звезды на потолке прекратили свой танец, замерли в новом, незнакомом узоре.

Ученики Алоиза открыли глаза, они взволнованно переглядывались, перешептывались, вспоминая недавние видения. А сам художник снял черные очки, запрокинул голову и уставился незрячими глазами на потолок, на новый узор звезд.

Ученики мгновенно затихли: они ждали, что он заговорит.

И он заговорил.

– Меркурий посетил дом Ганимеда… Полярная звезда в третьей четверти… Волопас убывает, а Волосы Вероники на подъеме… Туманность Андромеды поменяла свой узор… Семь великих светил сложились в священный символ пентаграммы. Это случается раз в четыреста лет. Наступают удивительные дни, когда может открыться доступ к источнику великой силы, к священному артефакту моего далекого предка. Мы не должны пропустить этот момент. Я получу священный артефакт, чего бы это ни стоило.

Алоиз замолчал ненадолго, словно вглядываясь в звездный узор своими незрячими глазами. На его смугло-желтое лицо набежала легкая тень, и он добавил значительно тише:

– Одно только смущает меня… Альфа Денеба выбивается из общей картины. Есть какая-то сила, которая может мне помешать. Есть какой-то человек… женщина… и от нее многое зависит. Слишком многое. Без нее… впрочем, это не важно. Наоборот, это даже хорошо – мы используем ее, она станет нашим орудием.

 

Алоиз взмахнул рукой, словно поставил точку, и опустил незрячие глаза, обвел ими своих притихших учеников, проговорил с оттенком усталости и раздражения:

– Все свободны. Позднее я свяжусь с теми, кто мне понадобится. Я сам сообщу вам о новой встрече.

Ученики послушно разошлись, покинули галерею. Только Ирина задержалась, подошла к Алоизу и озабоченно спросила его:

– Я чувствую, что тебя что-то беспокоит. Все не так просто, как ты сказал остальным?

– Ерунда! – Алоиз поморщился. – Эта женщина… от нее действительно очень многое зависит. Без нее не удастся получить доступ к артефакту. Но мы с ней справимся, она станет нашим орудием. Нашим послушным орудием.

На этот раз я просыпалась медленно, словно каждая клеточка моего тела ждала своей очереди. Вот ушел сон, и уши обрели способность слышать. Хотя слышать было нечего, вокруг стояла глубокая, вязкая тишина, как под водой. Одновременно я ощутила холод в правой руке. Не открывая глаз, я подвигала локтем. Вроде бы помогло, но теперь руку что-то немилосердно кусало и кололо. Я попыталась повернуться, и тут же в уши врезался жуткий скрип.

Голова мгновенно взорвалась резкой болью. Но, как ни странно, от этой боли в ней, в моей больной несчастной голове, несколько прояснилось. И я поняла, что, как ни откладывай неприятное дело, его придется выполнить, а именно: нужно открыть глаза. Я полежала еще немного, собираясь с духом, и наконец приоткрыла глаза. И тут же с глухим стоном закрыла их снова.

Ничего не изменилось за ночь. Я нахожусь все там же – в ужасной комнате, оклеенной жуткими обоями в розовый цветочек, с окном без занавесок и с железной дверью. С первого взгляда кажется, что дверь выходит прямо на улицу, но нет, в последние несколько дней я поняла, для чего прежние жильцы поставили именно такую дверь, а не обычную, межкомнатную.

Не открывая глаз, я села на кровати, которая снова издала жуткий ревматический скрип. Потому что это не обычная деревянная кровать, а старое железное чудовище, с пружинами, которые невыносимо скрипят, когда чуть двинешься. Лет пятьдесят назад школьники сдавали такое в металлолом. В комнате вообще нет никакой мебели, только несколько картонных коробок с остатками моих вещей, да еще старая табуретка, которую мне дала дворничиха тетя Люся – добрая душа.

Что ж, дальше тянуть нельзя. И я решительно открыла глаза.

По выражению ослика Иа-Иа, и тут ничуть не лучше. Я ощупала руками лицо, потом плечи. Вроде бы все цело. Что ж, нужно начинать новый день. Еще один день в череде таких же отвратительных дней, которые выдаются у меня в последние три месяца.

Хотя, видит Бог, совершенно не понимаю, зачем его начинать. Не лучше ли оставить все как есть, накрыться с головой колючим, пахнущим нищетой и дезинфекцией одеялом и лежать, лежать…

Мда-а… человек может четырнадцать дней жить без еды. И два дня без воды. А мне уже сейчас хочется пить. А еще умыться и все такое прочее. И ничего тут не поделаешь, придется вылезать из окопа.

Я натянула старые спортивные штаны и майку, затем подошла к двери и прислушалась. Тишина, как в могиле.

Я осторожно повернула ключ в двери и высунула голову в коридор.

«Мамай прошел!» – говорит та же дворничиха тетя Люся, и в данном случае я с ней совершенно согласна.

Коридор в этой квартире длинный и узкий – «кишкой», как говорят, в него выходят двери комнат и туалета. А в ванную вход из кухни. Ничего странного, дом старый, ванну поставили уже потом, для этого отгородили кусок кухни.

Линолеум возле моей двери был весь изрезан ножом. Вешалка, на которой болталось всякое барахло (не найдется таких идиотов, которые станут оставлять приличную одежду в коммунальном коридоре), сейчас валялась на полу, и бебехи там же. На вытертом донельзя коврике у входной двери было разлито что-то липкое и вонючее. Моя собственная дверь тоже была вымазана этой подозрительной субстанцией.

Злость заглушили другие эмоции и желания – хотелось пить, есть и вымыться хотя бы холодной водой. Поэтому я осторожно сделала несколько шагов по коридору в сторону туалета.

В квартире по-прежнему стояла могильная тишина. Но я – стреляный воробей, меня на такой мякине не проведешь. Однако все обошлось, теперь посетим кухню с целью обнаружения чайника.

Кухня напоминала пейзаж после битвы. Все шкафы раскрыты и разломаны, вилка холодильника с мясом выдрана из сети, и сам холодильник валяется на боку. Только чугунная газовая плита, поставленная примерно году в пятьдесят втором (я так думаю, но может, и раньше), стоит на прежнем месте целая и неповрежденная – умели раньше делать вещи, ничего не скажешь!

На полу валяются кастрюли, ножи, вилки и осколки посуды. И моя единственная чашка, теперь без ручки. На плите грелся большой закопченный чайник. Что ж, очень кстати, сейчас приму душ и выпью растворимого кофе, это бодрит.

Я сунулась в ванную и застыла на месте.

Двери ванной комнаты не было. То есть она была, но сорванная с петель и изрубленная топором едва ли не в щепки. Остатки стояли рядом, прислоненные к стене.

И как же прикажете принимать душ? Вот тут я по-настоящему разозлилась. Но это были еще цветочки, потому что ягодки я увидела тотчас же. Покореженный водогрей валялся на полу. Но потопа, как ни странно, не было, кто-то перекрыл кран. Так, стало быть, воды нету. Я почувствовала, что закипаю.

Чугунная ванна, образца примерно того же года, что и газовая плита, способна была выдержать атомный взрыв. Но в ней валялся окровавленный топор. Да-да, топор и лужа крови, как в кино.

Может, вы думаете, что я испугалась? А вот и нет, я тихо обрадовалась. Значит, этот монстр кого-то зарубил, и теперь его, наконец, посадят. Уже лучше!

Я радостно вернулась на кухню и умылась там под краном ледяной водой. А когда открыла глаза, успела заметить, как в оконном стекле мелькнула тень.

Сердце дернулось от страха. Я мигом крутанулась на пятках и отпрыгнула в сторону. Видимо, под влиянием постоянной опасности у меня выработались новые рефлексы.

На пороге стояла старуха. Все тот же застиранный халат в мелкий цветочек, розовая кожа, просвечивающая сквозь редкие волосики на голове, и нежная младенческая улыбка.

– Холера вам в бок! – с чувством проговорила я. – Напугали до полусмерти!

Старуха не ответила, она все так же невинно и лучезарно улыбалась. При первом знакомстве мне сказали только, что бабка глуха как пень, потом я определила, что старушенция в полном маразме.

Я выхватила у бабки из рук красивую чашку с петухом на боку и налила в нее кипятку из старухиного же чайника. Она хоть и в маразме, но газ включать-выключать умеет. Ничего, перебьется, из граненого стакана попьет. Если найдет его в этом кошмаре. Затем я присела на корточки и попыталась открыть холодильник, лежавший на боку. Удалось с третьего раза.

Так, что тут у нас? Полпачки масла, колбаса сомнительного вида… ага, варенье. Удивительно, что банка не разбилась.

Холодильник чужой, и продукты тоже, но после вчерашнего у меня развязаны руки.

Я выложила бабке колбасу – мне чужого не жалко – и честно поделилась с ней маслом. Потом прихватила продукты и чашку с кипятком и потопала по коридору к себе.

И хорошо, что умная мысль пришла мне в голову уже в комнате, иначе я обязательно со страху вылила бы на себя кипяток. Мысль была проста и логична: если мы со старухой обе живы, то кого же тогда зарубил топором этот урод?

В квартире больше никого не было, Анька еще днем убежала к матери. Дворничиха тетя Люся позвонила ей на работу – твой, кричит, снова запил, срочная эвакуация! Ну, у Аньки все отработано – документы всегда при себе, деньги тоже, вещички кой-какие она у мамаши хранит. Еще бы не натренироваться за столько лет! А я, как полная дура, осталась дома. Хотя деваться мне все равно некуда. Ну, об этом после.

А сейчас нужно быстренько выяснить, кого он убил. Неужели сам себя? Нет, даже мечтать об этом не стану, такого везения просто не может быть.

Я сунула в чашку чайный пакетик и снова выскочила в коридор. Топор по-прежнему валялся в ванне, я нагнулась пониже и почувствовала кислый запах. В красной луже были осколки стекла, и вблизи стало ясно, что это вовсе не кровь, а давленые помидоры. У Аньки в буфете хранится куча домашних консервов, так этот урод просто разбил банку топором. Черт, как жалко-то… Не помидоров, ясное дело.

Тут из комнаты соседей раздался не то хрип, не то стон, не то вой, и я одним прыжком очутилась у себя. Тщательно заперев дверь на все замки, я достала из картонной коробки половину батона, ножик и пачку кускового сахара. Половину батона я разрезала вдоль, намазала куски маслом и положила бабкиного абрикосового варенья. Не знаю, кто у них его варит, но варенье вкусное. Положив в чашку три куска сахара, я уселась завтракать, вместо стола используя широкий подоконник.

Пейзаж за окном не слишком радовал – окно выходило во двор, напротив была стена дома без окон, а внизу – помойка, на которой дружно копошились бомжи и кошки.

Ну, такие мелочи меня теперь не могут расстроить. Я прихлебывала сладкий чай, откусывала огромные куски булки с вареньем и в который раз раздумывала, как же дошла я до нынешней своей жизни, хотя назвать мое существование жизнью можно с большой натяжкой.

Мне двадцать восемь лет, из которых почти десять я прожила самостоятельно, а именно: на собственные деньги. Никто не помогал, никто не заботился, соломки не подкладывал перед тем, как упасть. Впрочем, я и не падала.

Я – поздний ребенок, нежданный и нежеланный. Мать родила меня, когда ей было сорок пять лет. Она слишком поздно поняла, что беременна, уже ничего нельзя было сделать. Мне рассказывали, что отец, когда узнал о беременности жены, произнес только одну фразу: «За что ты устроила мне такую подлянку?» Впрочем, сам он отомстил ей еще круче – умер через месяц после моего рождения. Имелся у меня еще старший братишка семнадцати лет, который, узнав о том, что у него будет сестренка, только покрутил пальцем у виска. Вскорости он улепетнул в армию, и мать осталась бедовать со мной в полном одиночестве, потому что родственники тоже от нее отвернулись, уж не знаю почему.

Жили мы бедновато, я поняла это в самом раннем детстве. Брат вернулся и с тех пор то пропадал где-то у друзей или у девиц, то возвращался в нашу маленькую двухкомнатную квартирку. Отношения у нас всех троих были плохие, мать бесконечно ворчала на брата, что толком не работает и не приносит денег в семью, он вяло отругивался, что не нанимался нас кормить. На меня мать все время орала, видно было невооруженным глазом, что я ее раздражала самим фактом своего существования, и во всех своих бедах она винила меня.

Брат, наконец, окончательно ушел из квартиры, оказалось, женился, но невесту свою нам даже не показал, не говоря уже о том, чтобы на свадьбу пригласить. Мать здорово расстроилась, а я только плечами пожала – была, как говорится, нужда. Помню, мать посмотрела на меня тогда странным долгим взглядом и спросила грустно и серьезно: «Как же ты жить-то будешь?»

«Да уж получше тебя!» – хотелось ответить, но я ничего не сказала, только снова пожала плечами.

Годам к пятнадцати я твердо усвоила, что в жизни пробиваться буду сама, собственными локтями, мне никто не поможет – некому. Отца давно нету, мать пожилая, брат если и мог бы, все равно не захотел. Стало быть, рассчитывать я могу только на себя. Но это не так плохо – заботиться только о себе любимой.

Когда я оканчивала школу, матери дали бесплатную путевку в санаторий. Она вернулась довольная, блестя глазами, и через некоторое время объявила, что выходит замуж, встретила, дескать, там вдовца-пенсионера с квартирой.

С квартирой – это хорошо, оживилась я, так что совет да любовь, за здоровье молодых, и все такое прочее. Вскоре выяснилось, однако, что вдовец имеет двух взрослых дочерей и, соответственно, зятьев и внуков. И вся эта кодла встала насмерть и не пускала мать в его трехкомнатную квартиру. Молодожены просились в нашу, но я сказала твердо – не пущу ни за какие пряники. Нам тут только вдовца не хватало!

Вдовец оказался человеком решительным и без долгих раздумий увез мать в деревню, там у него был какой-то дом. Родня его на этот дом не претендовала.

После отъезда матери ко мне явился брат с женой и ребенком. Он сказал, что квартиру они снимать больше не могут, средства не позволяют, поскольку работает он один, а жена снова беременна, так что жить они будут здесь.

«Вот радость-то!» – я поморщилась, но делать нечего – квартира точно так же его, как и моя.

Пока они устраивались, я успела поступить в институт и найти временную работу. Как уже говорилось, я твердо знала, что пробиваться в жизни мне предстоит самой, так что необходимо получить образование, если я хочу достичь в жизни каких-то высот.

 

А я хотела. И смотрела на жизнь здраво. Во всяком случае, надеяться на то, что на улице меня подхватит принц на белом «Мерседесе», я перестала еще в детском саду. Вариант богатого мужа, который станет меня содержать, холить и лелеять, я отмела сразу. Даже если каким-то чудом попадется мне богатый муж, это ненадежно. Сегодня он есть, а завтра его нету.

Институт я выбрала серьезный, поступила туда на факультет «компьютерные технологии». Я вообще очень умная и сообразительная, в школе училась хорошо.

Через год уже нашла работу по специальности на неполный день.

У брата к тому времени родился еще один ребенок, и невестка пыталась приспособить меня в бесплатные помощницы. Сбегай в магазин за молоком, погуляй с маленьким, забери из садика старшего…

Я не люблю скандалить, поэтому объяснила ей твердо, что время у меня расписано по минутам, что я учусь и работаю, а еще нужно заботиться о своей внешности и заниматься спортом, чтобы быть всегда в тонусе. И работать бесплатной няней я просто не могу себе позволить.

Невестка отвернулась и пробормотала, что это все же мои племянники. Я молча пожала плечами, и тема была закрыта.

Наверно, она сказала что-то брату, потому что тем вечером он посматривал на меня со странным выражением, прямо как мать, уезжая в деревню.

Вообще, с возрастом он стал очень похож на мать. Чего не скажешь обо мне. Но я по этому поводу не очень сокрушаюсь – мать и в юности красавицей не была. Очевидно, я удалась в отцовскую родню, потому что мать с братом русые, светлобровые, а я – брюнетка с темными, очень яркими глазами.

Между делом я окончила институт, сменила несколько мест работы и наконец нашла вполне приличную фирму, где твердо настроилась сделать карьеру.

И за несколько лет в этом преуспела, потому что из рядовой сотрудницы превратилась в заместителя начальника отдела. Разумеется, мне стоило это много трудов и нервов. Но, как уже говорилось, я знала, на что шла, у меня в жизни была цель – самостоятельно достичь всяческого материального благополучия и финансовой независимости. Конечно, для этого понадобилось совершить парочку не слишком красивых поступков, но ведь это не я придумала крылатое выражение, что цель оправдывает средства.

Когда я первый раз метила на повышение, конкуренцию мне составила Лиза Белова. Она работала в фирме давно, пришла значительно раньше меня, и по всему выходило так, что начальство остановится на ее кандидатуре. И тут я совершенно случайно увидела ее в клинике выходящей из кабинета гинеколога.

Все знали, что у Лизы проблемы с деторождением, от нее и муж поэтому ушел. Я была заинтригована, а заглянуть в ее медицинскую карту не составило труда – я подождала, когда Лиза сдаст карту в регистратуру, подошла следом, отослала сестричку за своим мифическим анализом и успела прочитать о Лизиной беременности.

Вот как, на тридцать пятом году жизни она, разумеется, решится рожать, несмотря на отсутствие мужа.

Мне понадобилось всего два часа для того, чтобы все, включая начальство, узнали об этом факте. С повышением ей пришлось распроститься – начальство себе не враг, зачем зря деньги тратить, если сотрудница все равно уйдет на полтора года. Сама Лиза ничего мне не сказала, но ее подружка плюнула в мой бокал с шампанским, когда я проставлялась по поводу своего повышения. Через полгода, когда в компании начались сокращения в связи с подступающим кризисом, ее выгнали первую.

Разумеется, я вовремя шепнула словечко кое-кому, но в этом случае ни капельки не стыжусь – нечего плеваться.

Второй случай был посложнее.

Наша фирма вообще-то специализировалась на рекламе и продажах в Интернете, а также на всевозможных денежных расчетах и платежах опять-таки в Интернете. Был очень крупный заказ на рекламу, и всем стало ясно, что тот, кто будет курировать этот заказ, при успешном его завершении получит место заместителя начальника отдела. Опять-таки основных претендентов было двое – я и Шурик. То есть на самом деле только он. Во-первых, мужчина, а во-вторых, Шурик у нас был большой умница, очень толковый парень. Но я-то твердо знаю, что если сама о себе не позабочусь, никто за меня этого делать не станет!

Я прикидывала так и этак, раздумывала на рабочем месте и дома и наконец сообразила, что судьба подбросила мне шанс.

Был какой-то корпоративный праздник, кажется, день рождения фирмы, да еще круглая дата, так что мы отмечали его в ресторане всем коллективом.

Шеф наш жуткий бабник. Он не спит с чужими женами, не тратит деньги на девиц из шоу-бизнеса, он раз в полгода тихо меняет секретарш. Причем, что удивительно, девушки все абсолютно одинаковые – небольшого роста хрупкие блондиночки с круглыми голубыми глазами. Они настолько одинаковые, что кажется, будто сошли с одного конвейера! Шутники наши долго изощрялись по этому поводу, потом все привыкли. Ну, фишка у человека такая.

В то время шеф находился малость не у дел: прежняя секретарша незадолго до того уволилась, а новая только заступила на трудовую вахту и еще не успела осознать, что ей предстоит.

Симпатичная такая девчушка-хохотушка, вся в кудряшках, на щеках ямочки, зовут Леночкой. На празднике ее смех слышался везде. А на следующий день фотограф принес снимки.

Дело было к вечеру, народу осталось мало, все потихоньку разбежались. Ну, кто остался, перебрали снимки, забрали свои. Одна фотка мне понравилась. На ней Шурик танцевал с Леночкой. И не обнимались они, и не целовались, но так умильно друг на друга смотрели, что сразу возникали на их счет разные мысли. А может, фотограф просто снял их в таком ракурсе. Или разглядел то, что они сами еще не поняли.

Короче, я дождалась, когда Леночка уйдет, и положила пачку снимков на ее стол, а тот, интересный, был сверху.

Шеф наш не только бабник, но еще и трудоголик, он приходит на работу раньше других сотрудников, говорит, тогда его ничто не отвлекает, никто не мешает творить. А снимок тот лежал на самом виду, он не мог его не заметить.

Через три дня Шурика уволили: шеф решил не рисковать.

Курировала заказ я, выполнили его вовремя и с блеском – как я уже говорила, я очень умная и ответственная, а еще работящая. Должность заместителя начальника отдела я получила по окончании заказа – все как обещали.

Шурик работу нашел быстро, он парень способный. Леночка походила недельку с заплаканными глазами, потом съездила с шефом в Таиланд и утешилась. Сотрудники если и пронюхали о моем участии в увольнении Шурика, поостереглись что-либо говорить. К тому времени в коллективе обо мне сложилось мнение как о женщине с твердым характером, которая знает, чего хочет. К цели своей идет упрямо, и лучше не становиться у нее на пути…

Да… как давно это было… Я усмехнулась, глядя во двор. Он по-прежнему был пуст. Сейчас еще рано… Я поискала свои часы – кажется, единственный предмет, оставшийся у меня от прежней жизни. Боюсь, что скоро придется и его лишиться. Но после всего, что со мной случилось, глупо жалеть о золотой безделушке.

За дверью послышался какой-то шум, потом грохот, потом дикий вой. Так, началось, Витька проснулся. Что-то громко звякнуло и покатилось по полу, затем раздался плеск.

Кажется, этот урод своротил раковину на кухне. Может, оно и к лучшему, зальет соседей снизу, те вызовут аварийку, а может, и милицию… Хотя все в доме уже про этого козла знают и боятся связываться.

Я допила остывший чай и, чтобы отвлечься, стала думать о прежней жизни.

Прошло еще какое-то время, и я заскучала. Вроде бы карьера потихоньку шла в гору, зарплата вполне приличная. Захотелось чего-то нового. А то все работа да работа, так и жизнь пройдет.

На мои грешные мысли повлияло еще одно событие – традиционный сбор класса. Собирался наш класс каждый год, только я не ходила за полным отсутствием свободного времени, а если честно, то и желания. А теперь, когда позвонила Милка Симонова, бывшая наша староста класса, я вдруг неожиданно для себя сказала, что приду. Кажется, Милка удивилась, но виду не подала.


Издательство:
Автор
Книги этой серии: