Кочевники Евразии: от ариев до Золотой Орды

© Ахматнуров С. С., 2019

© ООО «Издательство Родина», 2019

Предисловие

О создателях кочевых империй Евразии, основателях царских династий Китая, Индии, Персии и в начале новой эры господствовавших в Европе кочевниках, сложилось мнение как о диких варварах и тупиковой ветви развития цивилизации. В XIX в. европейцы сформулировали концепцию, согласно которой только оседлые земледельческие народы создавали прогрессивные цивилизации, а в общественном сознании культивировалось чувство превосходства западной цивилизации над всеми другими. Кроме всего прочего, утверждалось: «…Европейская цивилизация является в значительной степени результатом вековой борьбы против азиатских вторжений»¹.

Попытки иного взгляда на цивилизационные процессы и положительные оценки значения кочевых обществ в них, мягко говоря, игнорировались или, как в Средние века, признавались еретическими. Со времен царя Петра I и русским внушалась мысль о превосходстве западной цивилизации относительно азиатской, и русская история преподносилась как противостояние восточным кочевникам, а известный историк Сергей Михайлович Соловьев (1820–1879) кроме кочевых хищников добавлял еще казацкие толпы. Они, по его мнению, были иногда опаснее кочевых орд². В этой связи недоумение российских граждан относительно боязни европейцев очередного вторжения азиатов из России в Европу выглядят, мягко говоря, наивно. Хотят того русские или нет, но других преемников скифов, гуннов, тюрков и монголов в материковой Евразии европейцы не знают.

В середине XIX в. этнограф и историк Л. Морган обосновал идею единства всемирного исторического пути человечества. Он предложил периодизацию прогрессивного развития человечества, основанную на идеях евроцентризма: дикость, варварство, цивилизация. Своего рода противовесом ей стала культурно-историческая, или цивилизационная, концепция. Согласно ей история человечества представляет собой не однонаправленный линейный процесс, а историю отдельных цивилизаций со своими культурно-историческими особенностями.

Предложенная французским писателем-романистом графом Жозефом А. де Гобино (1816–1882) расистская теория о преимуществах белой расы в девятнадцатом веке была популярна в Европе, а в начале двадцатого легла в основу человеконенавистнической идеологии фашизма. Тем не менее в тридцатые годы прошлого столетия выдающийся британский историк и философ Арнольд Дж. Тойнби (1889–1975) сформулировал концепцию Вызов-Ответ, как ключ к пониманию истории и человеческой цивилизации, допуская генезис цивилизаций, в т. ч. через смешение рас в результате завоеваний одних народов другими³. Это был серьезный аргумент против расистской теории. Но до настоящего времени некоторые историки делят народы на «исторические» и «не исторические».

В академической науке обсуждают преимущественно две концепции развития человечества: всемирно-историческую и культурно-историческую, хотя они не дают нам картины развития одной шестой части суши планеты Земля в Евразии. Первая признаёт прогрессивной только культуру романо-германской Европы, относя остальные в разряд диких и отсталых народов («евроцентризм»). Её сторонники рассматривают кочевые народы Центральной Азии, в том числе и великую скифскую цивилизацию, как «варварскую периферию» Китая, Ирана и Византии. Культурно-историческая концепция допускает особенности развития народов в различных уголках планеты, но не в состоянии дать объяснение внутренним закономерностям развития, например, тюрок⁴.

В последние годы увеличивается число публикаций, опровергающих устоявшиеся историко-идеологические парадигмы, они заставляют иначе оценивать события прошлого. Так, в свете открытий генетики оказалось, что не только большинство мужчин Западной Европы, но и мумии египетских фараонов принадлежат носителям гаплогруппы R1b⁵, родом из центра Азии. Работы археогенетиков свидетельствуют о массовых миграциях народов ямной археологической культуры в эпоху неолита и бронзы из Азии в Европу. Таким образом, Великое переселение народов в Европу, связанное с гуннами начала I тыс. н. э., было не первым из череды миграций туда азиатских народов.

В том, что кочевники чаще выступали в роли завоевателей, сомневаться не приходится. Завоеватели насиловали, брали в жёны или наложницы женщин завоёванных народов; их сыновья становились продолжателями родов, неся гены завоевателей по мужской линии. А потому генетический материал останков людей из древних захоронений позволяет прояснить многие вопросы истории. Эти исследования базируются преимущественно на генетических маркерах⁶, передающихся по мужской линии через Y-хромосому от отца к сыну, и на митохондриальных маркерах обоих полов⁷.

Ученый, исследователь в области ДНК-генеалогии Анатолий Клёсов считает, что носители гаплотипов R1a и R1b последовательно около 21 000 и 16 000 лет назад родились в Южной Сибири или близрасположенных территориях современной Монголии, Северного Китая и Казахстана после долгой мутации их предков, носителей гаплогрупп К, Р, Q и R. Из Сибири представители гаплогрупп R1a и R1b пришли в Европу. Причём R1a стала основной гаплогруппой Восточной Европы, а R1b – Западной и Центральной Европы. Он полагает, вначале представители R1a пришли в Западную Европу, но доминировали там недолго, и 4500–4900 лет назад произошло нечто, в результате чего они были вытеснены своими более молодыми «родственниками» гаплогруппы R1b. Значительная часть R1a ушла или сохранилась на Русской равнине, откуда вновь произошло расселение в Европе и возвращение части их на древнюю родину – в Центральную Азию. И эти уже более молодые представители R1a направились на территории Индии, Ирана, Пакистана, где встретились с более древними представителями R1a⁸.

Что же касается современных представителей гаплогруппы R1b, которая обнаруживается у большинства жителей Западной Европы, то она же является ведущей, например, в некоторых районах Башкортостана Российской Федерации. Таким образом, факт миграций и завоеваний древними кочевниками или пастушескими народами на пространствах Евразии от Китая до Египта и Британских островов есть не только исторически, археологически, но и генетически установленный факт.

Археологические находки предгорий Саян и Алтая, Восточного Казахстана, Западной Монголии и Таримского бассейна северо-запада Китая, наряду с исследованиями археогенетиков, делают неотвратимой ревизию мировой истории. Древние люди, в т. ч. легендарные арии и их предшественники, затем скифы, тюрки мигрировали по земле и вплоть до середины II тыс. н. э. превосходили оседлые земледельческие народы в военном отношении. И, что не менее важно, в средствах коммуникаций! Передвигаясь по степным просторам, они сумели связать достижения древних восточных цивилизаций Китая, Персии со Средиземноморьем. Более трех тысяч лет именно кочевники служили трансляторами информации между разными цивилизациями. Одомашнивание лошади и распространение колесного транспорта способствовали ускорению этих процессов. Кочевники способствовали обмену товаров и технологий их производства, распространению религий и прочим цивилизационным процессам.

Британский ученый Гордон Чайлд (1892–1957) справедливо считал, что оседлая, земледельческая культура формировала чисто крестьянский склад ума, который был распространенным явлением в Восточной Европе и Китае. Консерватизм и стойкая привязанность к земле, по его мнению, никак не вяжутся с любовью к странствиям и приключениям, без которых невозможно было бы распространить индоевропейские языки в половине земного шара. Земледельческие народы в доисторическом периоде человечества становились легкой добычей череды завоевателей, как только те появились на арене истории. Столкновения между оседлыми и кочевыми народами, а также социальные потрясения нарушили однородность земледельческих общин, жизнь стала разнообразнее, что привело к невиданному взлету во всех областях жизни культур бронзового века⁹.

Г. Чайлд предполагал, что аборигены Центральной Европы, в частности жители альпийской зоны, стали индоевропейцами в результате смешения с пришельцами из Северной Европы. А те, в свою очередь, могли испытывать влияние степных кочевников. Из столкновений различных культур и различных этнических групп с отличными друг от друга типами экономической организации и социальных традиций возникли варварские рудименты государств, считал он¹⁰.

При всем этом во все времена кочевников было несоизмеримо меньше оседлых народов и не имеют смысла утверждения о неких бесчисленных ордах кочевников. По разным авторам, соотношение их никогда не было более чем 1:20 или даже 1:50 соответственно. Это означает, что преимущество кочевников было в чем-то другом, и не только в оружии или средствах передвижений. По этому поводу А. Тойнби писал, что при засухе в степи кочевник-пастух должен был постоянно совершенствовать свое мастерство, вырабатывать и развивать новые навыки, а также особые нравственные и интеллектуальные качества¹¹. Он заметил, что доместикация животных – искусство более высокое, чем доместикация растений: «…Другими словами, пастух – больший виртуоз, чем земледелец, и эта мысль зафиксирована в знаменитом отрывке сирийской мифологии»¹².

И в I тыс. н. э. никто, кроме кочевников Великой степи в Европе и Азии, не обладал возможностями обмена информацией для тех времен, сопоставимыми с возможностями интернета сегодня. Только в середине II тыс. н. э. с появлением океанского парусного флота народы морских побережий начинают освоение планеты Земля, а создание скорострельного огнестрельного оружия положило конец превосходству евразийских кочевников и в средствах ведения войны. С этого времени меняются политические отношения между Европой и Азией¹³.

Истинное понимание значения коммуникаций для человечества дает бурное развитие технологий на рубеже XX–XXI вв. В результате информационной революции происходит огромный скачок в развитии не только технологий, но всего, что как-то связано с ними. Наряду с этим всеобщая компьютеризация с интернетом открыли доступ к источникам информации даже в отдаленных уголках земли. И чуть не каждый день появляются сведения, опровергающие устоявшиеся представления о прошлом. Например, уже не удивляет (а в начале прошлого столетия многим казалось немыслимым!), что еще 2–3 тыс. лет назад по антропологическим признакам люди предгорий Саян и Алтая мало чем отличались от современных европейцев. И не из Европы, а из Азии в Европу шли когда-то основные миграционные потоки.

Как следствие, в начале XXI в. появляется иная точка зрения на историю человечества, где уже кочевникам принадлежит ведущая роль. Вот что пишет казахский философ Нурлан Амеркулов: «…Демографические взрывы скотоводческой экономики и дефицит пастбищ вытесняли из степного ядра лишних кочевников. Двигаясь к окраинам Евразии, они создавали первые классовые города-государства и затем – по мере роста и концентрации прибавочного продукта – великие цивилизации Шумера, Египта, античной Греции, Рима, Персии, Индии, Китая и Кореи с Японией. Животных “автоматов” им заменили порабощенные земледельцы. С помощью государства Кшатрии¹⁴ принуждали Шудр¹⁵ поставлять им прибавочный продукт – основу времени, свободного для культурно-исторического развития»¹⁶.

Как видим, позиция жесткая и бескомпромиссная, но похожей точки зрения на взаимоотношения кочевников и оседлых народов с определенного рода симбиозом придерживаются уже многие авторы. В формировании же евроцентристской идеологии с отрицательным отношением к пастушеским народам писатель-тюрколог Мурад Аджи обвинял католических монахов. Он считал, что святая инквизиция преднамеренно уничтожала следы пребывания кочевников в Европе¹⁷.

Но эти «следы» сегодня все чаще проявляются в научных работах и литературе, а также в сетях интернета. Даже названия публикаций говорят о многом. Например, книга Юрия Николаевича Дроздова «Тюркскоязычный период европейской истории»¹⁸. Во многом основываясь на европейской этнонимии и этнотерминах, он делает вывод, что со времён глубокой античности на территории Европы доминирующими народами были тюркскоязычные племена. Лишь начиная с VIII в. Римская католическая церковь стала активно проникать на территорию Западной, Центральной, а затем и Северной Европы. Тогда арианство, которое в Европе проповедовалось на тюркском языке, повсюду запрещалось и объявлялось еретическим учением¹⁹. В этот же период истории, вероятно, были уничтожены как еретические все без исключения книги и другие письменные источники на тюркском языке²⁰. Но остались топонимы, обозначение которых понятно лишь тюркоязычным народам.

В России соглашаются с тем, что Католической церкви принадлежала ведущая роль в формировании у граждан Европы негативного отношения к русским. В его причинах видят неприятие католическими священниками православного христианства. Хотя такое неприятие могло возникнуть еще во времена господства тюркоязычных гуннов в Европе начала новой эры. После распада империи Аттилы там оставалось множество потомков гуннов в германских племенах, в большинстве своем исповедовавших арианскую ересь²¹.

И вероятно, прав был покойный Мурад Аджи, что в войсках гуннов, в т. ч. среди аланов и тех, кого называют германцами, в качестве официального (солдатского) языка использовался тюркский. Отсюда множество тюркизмов в языках англосаксов. Тюркоязычные наемники-федераты служили и римским императорам. А далекие предки тюркоязычных (пратюркоязычных), как будет показано в книге, могли появиться в Западной Европе еще в эпоху неолита и ранней бронзы; гунны Аттилы встретили здесь их потомков.

Европейские авторы назвали германцев варварами, прародина которых и пути миграций в известных античных и средневековых источниках не найдены, а вся их история строится преимущественно на предположениях. После распада Римской империи в Европе появляются другие тюркоязычные пришельцы – авары. В церковных кругах начинается борьба с еретиками арианами и проклинаются новые пришельцы с востока. В России тюркофобию («куманофобию») Католической церкви, по мнению Льва Гумилева, русские церковные книжники поддержали еще в XII в. Он отмечал, что идеологическая война западной цивилизации против Востока началась задолго до монгольского вторжения в Европу²².

Русские историки отказались от общности истории своего народа с кочевниками Великой степи, подхватив идеи варварства кочевников, и, пытаясь отгородиться от родства с ними, сотни лет добивались признания своей принадлежности к европейской христианской цивилизации. Здесь не желали замечать, что для католических монахов ариане и православные не являлись христианами так же, как и христиане-несториане Монгольской империи для них были не более чем язычники или мусульмане²³.

В СССР не были приняты идеи русских евразийцев Георгия Владимировича Вернадского (1887–1973), Петра Николаевича Савицкого (1895–1968), князя Николая Сергеевича Трубецкого (1890–1938), Ахметзаки Валиди Тугана (1890–1970), Льва Николаевича Гумилева (1912–1992) и др. об единых корнях Московии и Золотой Орды. Кочевые предки чуть не половины населения Российской империи, а затем и Советского Союза назывались извечными врагами русского народа, а потому их история изучалась поверхностно и крайне предвзято. Игнорировалось даже то, что было написано по истории Евразии западными учеными, или издавалось это на русском языке с обязательными идеологически выверенными «поясняющими» комментариями.

Но вклад евразийских кочевников в мировую историю нельзя преувеличить или преуменьшить. Возьмем, для примера, восхищение совершенством античных скульптур Древней Греции с игнорированием ювелирного искусства скифов в классическом зверином стиле того же периода истории человечества. Разве трудно понять, что не нужны были огромные мраморные изваяния кочевникам! А потому развивалось искусство со специфическими сюжетами в компактных ювелирных изделиях из золота и серебра, которые легко перевозились с собой. Своего рода скульптура в миниатюре.

Замалчивается превосходство скифских, гуннских, тюркских ремесленников в производстве даже того, что составляло военное могущество кочевников. Созданные их мастерами сложносоставные луки на протяжении чуть не двух тысяч лет оставались непревзойденным оружием дальнего боя. А всадники Центральной Азии впервые в мировой истории закрылись железной броней и вооружились стальными мечами, когда римские легионеры воевали еще бронзовым оружием. Произошло это за тысячу лет до появления облаченных в железные доспехи средневековых рыцарей Европы.

В материковой Евразии с определенной периодичностью возникали степные государства. Скифские царства, азиатская империя Хунну, держава Гуннов («союз племен и народов»), Тюркский каганат, Монгольская империя и Золотая Орда, Московия, Российская империя, Советский Союз создавались приблизительно в одних и тех же границах. И не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы предположить существование неких историко-географических закономерностей их возникновения и распада, о которых писали Г.В. Вернадский, князь Н.С. Трубецкой и позже Л.Н. Гумилев.

Наконец, установленный факт, что гаплогруппы R1b и R1a большинства мужского населения Европы родом из центра Азии, о чем-то же свидетельствовать должен? Накопилась масса вопросов к историкам и философам с идеологами. Роль евразийских кочевников в мировой истории явно недооценена и, более того, извращена. Предлагаемая читателям книга не содержит исчерпывающих ответов на проблемы исследований кочевничества, но, в отличие от многих сложившихся представлений, позволяет иначе взглянуть на их место и роль в мировой истории.

Часть 1
Древние кочевники Евразии

Подлинная история кочевых племен Восточной Азии ведет свой отчет приблизительно с того же времени и развивается почти тем же путем, что и история северных народов Европы²⁴.

Глава I. Кочевники

В русском языке определение «кочевник» одного корня со словом «кочевать» и не требует особых разъяснений. Происходит оно, вероятно, из тюркского qosh, qoch. Кошами называли вооружённые лагеря при ханской ставке у крымских татар, военный и административный центр Запорожского войска Низового со ставкой атамана в Сичи, временные стоянки сибирских кочевников, степные стоянки казаков²⁵. Должность «кошевой атаман» также говорит сама за себя.

Выделяют три основные категории кочевников.

Во-первых, это охотники и собиратели (австралийские аборигены, арктические индуины, африканские кунгсаны), обитающие в естественной среде, незнакомые с сельским хозяйством или животноводством.

Во-вторых, это кочевники, занимающиеся ремеслом и торговлей, такие как цыгане или туареги, которые регулярно перемещаются ради торговли или выполнения небольших ремесленных работ. В-третьих, это кочевые скотоводческие народы от древних скифов, сарматов, гуннов до современных бедуинов или монголоязычных народов²⁶.

По отношению к кочевникам евразийских степей используется термин «номады», тогда как кочевниками в широком смысле этого слова можно называть всех, кто часто переезжает с одного места жительства на другое. Термин «кочевник» применим и к нормандским викингам или варягам древних русских летописей. Как отмечалось, наряду со скифами, гуннами, тюрками и теми, кого называли «монголами», условно кочевниками материковой части Евразии можно назвать и древних ариев.

Кочевничество с трудом вписывается в общепринятые периодизации истории, считает известный российский исследователь кочевничества Николай Николаевич Крадин. Он отметил, что в научных кругах России и на Западе высказывались предположения о существовании у кочевников лишь предклассового общества (Марков, 1976; Konig, 1981; Семенов, 1982; Калиновская, 1989; Павленко, 1989; Шнирелъман, 1989 и др.). Другие допускали существование у них ранних государств (Хазанов, 1975; Перший, 1976; Escedy, 1981; 1989; Khazanov, 1981; 1984; Таскин, 1984; Бунятян, 1995 и др.), кочевого феодализма (Владимирцов, 1934; Козьмин, 1934; Потапов, 1954; Шахматов, 1962; Кшибеков, 1984; Маннай-Оол, 1986 и др.). Наконец, допускался особый номадный способ производства (Марков, 1967; Bonte, 1981; 1990; Дигар, 1989; Андрианов, Марков, 1990; Масанов, 1991; 1995 и др.)²⁷. И единственным, кто пытался интерпретировать номадизм в рамках классической цивилизационной теории, по мнению Н.Н. Крадина, был Л.Н. Гумилев.

В настоящее время к цивилизационной теории интерес у исследователей снижается, тем не менее, например, А.И. Мартынов считает, что кочевники Южной Сибири еще в середине I тыс. до н. э. создали особую «степную цивилизацию», в частности Пазырыкскую археологическую культуру²⁸.

Надо заметить, что на евразийском континенте и в первую очередь в Великой степи с древнейших времен цивилизационные процессы имели свои особенности, отличные от таковых в Европе. Под названием Евразия один из основоположников русского евразийства Георгий Вернадский обозначал не совокупность Европы и Азии, а именно Срединный материк как особый географический и исторический мир. Он считал, что первоначально скотоводческое хозяйство играло главенствующую роль в общей экономике Евразии. Именно в рамках этого мира могли образоваться такие крупные социальные единицы, как Скифская, Гуннская или Монгольская империи, а позже империя Российская. История России должна быть рассмотрена в свете истории Евразии, и только под этим углом зрения может быть должным образом понято все своеобразие русского исторического процесса²⁹. Но советской академической наукой были отвергнуты взгляды евразийцев на российскую историю. Победили идеологические концепции евроцентристов и славянофилов.

Вопрос о месте и времени возникновения кочевничества остается предметом дискуссий ученых; считают, что истинный номадизм возник в степях Евразии на рубеже II–I тыс. до н. э. у скифов. Вот только доместикация лошадей в IV тыс. до н. э. с созданием колесниц древними ариями во второй половине III тыс. до н. э. указывают на более раннее начало кочевого образа жизни. А рубеж II–I тыс. до н. э. стал, вероятно, ростом могущества кочевников с появлением государств. Преимущества в средствах коммуникаций и ведения войны у кочевников сохранялись вплоть до эпохи Возрождения в середине II тыс. н. э., хотя и писали часто о неком их численном превосходстве, которого на самом деле никогда не было.

Историки приняли деление кочевых обществ и на «примитивные» или «менее примитивные», заметив, что на протяжении существования кочевой империи общество с легкостью могло переходить из одной стадии развития в другую и наоборот. Даже Л.Н. Гумилев не смог удержаться от соблазна счесть пришедших в Европу гуннов более примитивным в сравнении с их предшественниками – азиатскими хуннами³⁰. Причину такой «инволюции» он, вероятно, увидел в различиях описания хуннов китайскими историографами и гуннов европейцами.

Светлана Плетнева, разделяя кочевые общества по стадиям кочевания, считает признаками второй (более стабильной) стадии кочевания разделение пастбищ на определенные участки, принадлежавшие конкретным ордам, куреням и аилам. Места стоянок таких обществ напоминали поселения с курганными захоронениями и каменными статуями над ними, свидетельствующими о развитии камнерезного ремесла и пр. Появление же неразборных домов, глинобитных домиков у половцев XII в. свидетельствовали уже о переходе к третьей полуоседлой стадии кочевания. По ее мнению, завоевательные походы половцев могли сопровождаться переходом обратно в более раннюю стадию кочевания³¹.

В этой связи стоит привести описание главной стоянки Аттилы в Паннонии византийским посланником Приском Панийским в V в. Там он увидел прекрасные дворцы из дерева у гуннской знати и их жен с роскошным убранством внутренних помещений и пр. Получается, за восемьдесят лет присутствия в Европе дикие гунны вновь превращаются во вполне себе цивилизованное общество, которое согласуется с описанием хуннов китайскими историографами четыре столетия ранее.

Николай Крадин считает возникновение кочевых империй по соседству со сложившимися земледельческими цивилизациями неслучайным явлением. Все они зависели от получаемой оттуда продукции. В одних случаях кочевники вымогали подарки и дань на расстоянии (скифы, хунну, тюрки и др.). В других – они подчиняли земледельцев и взимали дань (Золотая Орда). В третьих – завоевывали земледельцев и переселялись на их территорию, сливаясь с местным населением (авары, булгары и др.)³². Соответственно, им выделены три модели кочевых империй.

Тем не менее нашествия кочевников на оседлые народы чаще заканчивались утверждением господства над побежденными, в том числе с образованием царских династий. Так не раз бывало в истории Китая и Персии, о чем подробнее будет сказано далее. Относительно немногочисленные, но воинственные кочевники завоевывали оседлое земледельческое общество, переселялись на его территорию, возглавляли его, их потомки ассимилировались в нем, становясь элитой уже нового общества. Так могло быть в государстве Шумеров или в Египте, где гаплогруппа R1b мумии фараона Тутанхамона оказалась схожа с таковой у обитателей центра Азии.

Так же и отношения Золотой Орды с русскими княжествами не могут рассматриваться только как подчинение их с взиманием дани и выполнением каких-то охранных функций по защите границ. Ведь в конечном итоге потомки кочевой ордынской аристократии стали частью элиты Российской империи.

Н.Н. Крадин кочевые империи называет продуктом интеграции и следствием конфликта между номадами и земледельцами, нечто вроде «надстройки» над оседло-земледельческим «базисом». К трем способам производства у древних обществ по А.И. Фурсову (рабовладение, феодализм и азиатский способ производства) он добавил четвертый, принадлежащий кочевым империям, предложив именовать экзополитарным, или ксенократическим, способом производства³³.

Здесь кочевники и земледельцы сосуществуют на относительно паритетных началах и, вопреки представлениям, что они стремились только завоевать земледельческие народы, на практике чаще довольствовались доходами от внешнеэксплуататорской деятельности, предоставляя возможность земледельцам производить продукты, часть которых отчуждали. Таким образом, расцвет кочевых империй был неразрывно связан с благополучием и экономическим подъемом земледельческих государств. И наоборот, экономические, демографические кризисы оседлых обществ сопровождались кризисами кочевых империй.

А казахский историк и философ Жумажан Байжумин утверждает, что все государства, которые возникли на территории Евразии, являются «наложением этнокультурной общности завоевателей и скотоводов на местное оседло-земледельческое население…»³⁴

Безусловно, имело значение подавляющее количественное преобладание земледельцев над пришлыми кочевниками, браки кочевых воинов с женщинами оседлых народов с последующим воспитанием их потомков этими женщинами по своему образу жизни, обычаям и языку. Сыновья и внуки победителей становились элитой общества, воинами, стоявшими выше простых земледельцев и ремесленников в социальном статусе.

Многие годы считалось, что экспансия кочевников происходила в тех направлениях, где им не могли оказать должного сопротивления земледельческие общества, что сопровождалось задержкой развития того общества. Особенно преуспели в этом русские историки, объясняя экономическую отсталость России XVIII–XIX вв. татаро-монгольским игом. Тогда как, по А. Тойнби, причина генезиса цивилизаций кроется не в единственном факторе, а в комбинации нескольких; это не единая сущность, а отношение. В своей теории Вызов-Ответ он считал крайне важным для развития цивилизации вызов внешних сил, в т. ч. природной среды и человеческого окружения, побуждающих к росту. Отсутствие вызовов означает отсутствие стимулов к росту и развитию: «…Исторические примеры показывают, что слишком хорошие условия, как правило, поощряют возврат к природе, прекращение всякого роста»³⁵. В том числе Вызов кочевников стимулировал развитие земледельческого общества.

Мнение А. Тойнби о высоких индивидуальных способностях кочевников, вынужденных приспосабливаться к тяжелым условиям существования, мы приводили выше. Добавим лишь его замечание относительно того, чем номадизм был более прогрессивен экономически, нежели земледелие: «…Если земледелец производит продукцию, которую он может сразу же и потреблять, кочевник, подобно промышленнику, тщательно перерабатывает сырой материал, который иначе не годится к употреблению …Эта непрямая утилизация растительного мира степи через посредство животного создает основу для развития человеческого ума и воли»³⁶.

Отсюда делаем вывод. Во времена расцвета и доминирования в Евразии, вплоть до середины II тыс. н. э., кочевники обладали преимуществами над оседлыми народами не только в личностных качествах, в средствах коммуникаций и в военном отношении, но имели передовой для того времени кочевой способ производства.

Вот только сам А. Тойнби не смог отойти от устоявшихся предубеждений о превосходстве древней эллинской и западной цивилизаций. Считая, что все, кроме семи из выделенных им двадцати одной земных цивилизаций, уже мертвы, а большинство из семи оставшихся клонились к упадку и разложению, он особо выделял «задержанные цивилизации». Среди них полинезийцы, эскимосы и кочевники, османы и спартанцы³⁷.

Все задержанные цивилизации, по его мнению, потерпели фиаско, пытаясь преодолеть возникшие препятствия toure de fors (рывком). Они дали примеры «народов, у которых нет истории». Так, полинезийцы силой невыносимого напряжения совершили рывок в попытке преодолеть трудности трансокеанского пути и нашли рай земной на островах. Там жизнь их замерла в наслаждениях, пока не пришли западные мореходы и не начали их уничтожать, как арктические охотники уничтожают моржей. Наказанием эскимосов, которые приспособились зимовать на морском льду, стало жесткое подчинение жизни годовому циклу сурового арктического климата. Кочевники же, направив усилия на преодоление вызова степи, были обречены на постоянное движение либо вынуждены были покинуть степь, подыскав себе убежище где-нибудь на terra firma³⁸. Наказание, постигшее кочевников того же порядка, что и наказание эскимосов. Физические условия существования в степях, которые удалось им покорить, в результате сделали их не хозяевами, а рабами степи³⁹.

А. Тойнби рассматривал жизнь кочевников в рамках сформулированной им концепции Вызов-Ответ как непрестанную борьбу с тяжелыми природными условиями степи, которая насильственно сковывала человеческий разум, низводя функции человека к искусственно выработанной сумме навыков и умений. В результате они становились на порочный путь, ведущий от гуманизма к анимализму, – путь, обратный тому, что проделало Человечество. Проведя сравнение человека с животными, он указал, что умение существовать в любой замкнутой, ограниченной среде, очевидно, является слабостью, недостатком независимости и представляется фактом, согласно которому приспособление к определенной замкнутой среде делает невозможным или очень трудным для животного существование в любом другом окружении.