Заглянуть за горизонт

 
Мечтать и заглянуть за горизонт,
Поверить, что отлично всё сумеешь,
Сберечь родных, держа над ними зонт,
Пусть от усилий руки занемеют…
Пусть на пути опасностей полно,
Я лабиринт судьбы пройду с улыбкой!
Я вижу счастье: впереди оно.
В удачу верю! И ценю ошибки.
 

© Агафонова Л. Е., текст, 2019

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2019

© ИП Суховейко Д. А., издание, 2019

Катерина. Кабы я была царица…

«Кабы я была царица, – третья молвила сестрица, – я б для батюшки-царя родила богатыря…» Или нет, лучше девицу-красавицу. Только вот царя этого ни днём ни ночью не найти. Перевелись они, как и прЫнцы да царевичи с королевичами. А так хочется хоть на минутку оказаться под чьей-то защитой, сказать: «Милый, у меня проблемы. Поможешь?»

Катерина уткнулась лбом в холодное стекло, зажмурившись так, что стало больно глазам, и на мгновение провалилась в неотвязные, как пчелиный рой, воспоминания.

Когда-то давно Катюша была маленькой беззащитной девчонкой. Если вот прямо сейчас прислушаться к себе, то в первую очередь всплывают трогательные кадры из детства. Вот они с мамой идут из садика, Катя подпрыгивает от избытка чувств и норовит прижаться к мамочке (соскучилась за день). Вот они возвращаются из цирка и едят фруктовое эскимо на шершавой палочке, и Катя то и дело норовит лизнуть мамино мороженое (ну так чужое всегда вкуснее!). А вот они вдвоём на длинной, вытянутой тонкой кишкой кухне в общежитии лепят пирожки с картошкой и квашеной капустой – маленькая Катюша с ног до головы перепачкана мукой, но счастлива!

Таких воспоминаний немного. Они тщательно хранятся в памяти, в той самой серебристой, поблёкшей от времени коробочке из-под карандашей, которую однажды Катя получила на Новый год и с тех пор мысленно складывала в неё самое ценное. Все эти яркие, счастливые воспоминания связаны с жизнью вдвоём с мамой. Всё, что было потом, окрашено в тусклые цвета и почти не вызывает тёплых эмоций. Ну и не надо!

Катерина вздрогнула, оторвала заледеневший лоб от стекла и открыла глаза. Что это она сегодня расчувствовалась? Погода, что ли, действует? Скорей бы уж солнышко выглянуло! Не весна, а так… недоразумение. Вроде бы март, а за окном унылая слякоть и грязные стылые лужи от слежавшихся за зиму куч снега.

Катя потёрла, согревая, щеки, смахнула с лица мечтательную паутинку и вышла из своего кабинета в зал, где работали сотрудники. Клиентов было уже много. Впереди, несмотря на затянувшуюся стылую весну, намечался садово-огородный сезон, и у любителей покопаться в земле заранее чесались руки в его предвкушении.

Одна из новеньких ассистенток, пухленькая смешливая Олеся, уже час билась над дизайном для дотошной пожилой клиентки. Грузная тётушка в синем пуховике, обхватив клетчатую сумку, восседала в кресле с кислой физиономией и, поджав губы, недовольно отклоняла проект за проектом. Две чашки кофе с тающими во рту пирожными ни на грамм не расположили клиентку. Ей всё не нравилось, и девушка-ассистентка явно не знала, что делать.

– Олеся, будь добра, отсканируй документы уважаемой Людмилы Ивановны… – При этих словах дородная тётушка милостиво улыбнулась: как же, сама начальница помнит, как её зовут! – …у меня в кабинете, а я тебя подменю.

Катерина отправила новенькую выдохнуть и прийти в себя, а сама быстро и ловко убедила вредную клиентку, что абсолютно все её пожелания будут исполнены в точности и дизайн-проект садового участка к вечеру окажется готов.

– Как вам удалось, Катерина? Я думала, эта Крокодила Ивановна меня съест живьём, вместе с костюмом и ботинками. – Олеся с изумлением и восторгом смотрела на начальницу. – Я тоже так хочу.

– Раз хочешь, научишься! – Катя улыбнулась.

Она любила всех своих клиентов, а от укрощения самых строптивых, таких, как эта Людмила-Крокодила, получала самое настоящее профессиональное удовлетворение.

Агентство, хозяйкой которого была Екатерина, стало её детищем, любимым и вынянченным. Мечта, превращённая в реальность. Одни мысли о нём поднимали настроение, заставляли кровь бурлить, вызывали желание придумывать всё новые «фишки».

Но сегодня из-за погоды, а скорее, из-за раздумий, не дающих покоя много лет, на душе не просто кошки, а самые настоящие пантеры скребли. За выходные Катя так и не нашла в себе сил побеседовать с мамой, уже в третий раз откладывая разговор. Ведь приняла же решение! И тысячу раз прорепетировала свой монолог. А вот поди ж ты, опять не решилась… И эта придирчивая клиентка примерно одного с мамой возраста напомнила, что надо бы выговориться. Ведь столько лет прошло, как отчима похоронили, а Катя всё трусит.

Мама… Такая родная, такая любимая, но вот висит между ними недосказанность, гадкая такая, противная, липкая…

Валентина. Без обратного билета

Катина мама, Валентина, приехала с Украины. Их село было расположено в Винницкой области недалеко от Жмеринки, цивилизация до него не дошла, и Валя сбежала в поисках лучшей жизни, как только ей исполнилось семнадцать. Девушка всегда хотела спрятаться, исчезнуть из дома, стать незаметной. Отец, Степан Наливайко, пил, дрался и материл всех на свете. Когда жена Мария пыталась его остановить, он стучал кулаком по столу и приговаривал:

– Я свою фамилию не подведу, наливай-ка, жена!

Когда он впадал в раж, больше всего, конечно, доставалось матери – забитой деревенской тётке, рано постаревшей, озлобленной и срывающей раздражение на детях. Мужа она боялась, а Валя и её младший брат Семён часто получали от матери затрещины и тычки.

Работы в деревенском доме было много, развлечений в селе никаких, кроме клуба, в котором собиралась подвыпившая молодёжь. Бобинный магнитофон был один на всю округу, он магнитом притягивал окрестных любителей потанцевать и повеселиться. Не избалованные разнообразием парни и девчата с удовольствием отплясывали и подпевали под набившую оскомину попсу. «Чёрный кот», «Последняя электричка», «На седьмом этаже» под пивко да под портвейн – что ещё нужно для полного счастья после трудового дня?

Валя на танцы не ходила. Сколько себя помнила, она мечтала уехать куда глаза глядят, лишь бы подальше от родни. Пьяных девочка не то чтобы боялась (жизнь с пьющим отцом научила философски относиться к бессвязной речи и уворачиваться от брошенных нетвёрдой рукой предметов), скорее, сторонилась. Сама на дух не переносила спиртного и прекрасно понимала, что, останься она в селе, её жизнь пойдёт по накатанному сценарию: замужество, пьющий муж, затурканные дети и вечная ругань.

Валя пошла в отцовскую породу: крупная шатенка, с широкой костью, сильная физически и выносливая. С работой в огороде она справлялась играючи, а всё свободное время проводила в деревенской библиотеке, читала и отдыхала душой от матерщины и пьяных разборок. Мать со временем тоже стала выпивать; а перебрав, сначала плакала и жаловалась на свою долю, а потом засыпала на ходу, падала, где придётся. Утром, пряча опухшие глаза от детей, ворчала больше обычного, и такой расклад повторялся всё чаще.

Валя никому не говорила о своей мечте – уехать, зная, что родители не одобрят потерю пары рабочих рук. Семён вырос послабее и похитрее, норовил улизнуть от хозяйственных дел, а Валя была безотказной, всё горело у неё в руках. Конечно, такую помощницу терять никто не хотел.

Валентина с трудом дождалась окончания десятого класса. Последние два года она копила деньги на дорогу и первые траты в новой жизни. Девочка продавала молоко от коровы, яйца от кур, ягоды из сада, ездила в Жмеринку на рынок, хитрила, отдавая родителям чуть меньше, чем наторговала. И насобирала небольшую сумму, которой должно было хватить на первое время. Выпускного в школе, которая находилась в соседнем селе, в трёх километрах, у них не было. Ребятам просто вручили аттестаты, поздравили и отпустили, как выразился директор, на все четыре стороны.

На следующее утро Валя, прихватив заранее собранный чемоданчик, написала записку родителям и ни свет ни заря крадучись вышла из дома, надеясь никогда больше сюда не возвращаться.

Ехала Валя целенаправленно в Днепропетровск: собиралась поступать в Институт физкультуры. Очень трезво оценивая собственные силы, зная пробелы в школьном образовании (а половину предметов, как и во многих других сельских школах, у них вёл один и тот же учитель), Валя понимала, что поступить на какие-то престижные специальности она не сможет.

Идти учиться в техникум девушка не хотела. Ей казалось, что только высшее образование позволит вырваться из опостылевшего болота. В их школе был хороший учитель физкультуры, Иван Фёдорович, фронтовик. И, главное, он не пил, как другие (чего уж там, водился такой грешок за некоторыми преподавателями). На физкультуре ребята ходили на самодельных лыжах, бегали и прыгали через «козла», которого сами и смастерили, метали тяжеленные «снаряды».

Валю Иван Фёдорович скупо хвалил, называл «прыгуньей» и «бегуньей». Он-то и посоветовал девушке поехать в Днепропетровск, дал адрес своего однополчанина, который работал в институте, и даже сунул на прощанье аккуратно сложенную «десятку». Валя отказывалась, но Иван Фёдорович буркнул:

– Бери, пригодится, может, вспомнишь добрым словом.

И девушка, чмокнув учителя в небритую морщинистую щеку, поблагодарила и взяла деньги, пообещав написать из города о своей новой жизни.

В институт Валентина поступила довольно легко, сдав все нормативы, немного поволновалась из-за биологии, но удача была на её стороне. Выбрала кафедру физической реабилитации, справедливо рассудив, что такая специализация всегда пригодится. Родителям она написала письмо, сообщив, где учится, и оставив свой адрес на всякий случай.

Ответ пришёл только через полгода. Писал брат Семён под мамину диктовку (у той уже тряслись руки от выпивки). Мать жаловалась, что отец стал совсем буйный, что у неё сил всё меньше, а она, Валька-зараза, бросила их. Семён от себя добавил, что мать часто пьёт, что он сам после девятого класса пойдёт работать трактористом, учиться дальше не хочет, просил, чтобы сестра присылала денег и гостинцев. Валя понимала, что со своей скромной стипендии не сможет откладывать на посылки, но для себя решила, что, как только начнёт зарабатывать, станет помогать родственникам.

Ещё одно письмо Валентина отправила Ивану Фёдоровичу, благодарила за дельный совет и пригодившиеся деньги, рассказала про институт и впечатления от большого города. От него очень быстро пришёл короткий ответ, заканчивающийся словами: «У тебя всё получится, Валентина! Ты только не сворачивай с выбранного пути! Удачи тебе, моя лучшая ученица!» Валя даже всплакнула, прочитав такое тёплое письмо.

Катерина. Счастливы вдвоём

Давно, совсем ещё малышкой, любопытная Катюшка расспрашивала маму о детстве в деревне. Но Валентина замыкалась и лишь изредка из неё клещами удавалось вытянуть несколько фраз. Эта тема всегда была не что чтобы запретной, но глубоко и надёжно спрятанной. Девочка никогда не видела своих бабушку и дедушку по маминой линии, как, впрочем, и по отцовской. Не сложилось с родственниками. Подружек на лето отправляли в деревню, на свежий воздух, подкормиться на домашних харчах, а Катюша всегда проводила каникулы дома, никто нигде её не ждал. Ну и ладно! Зато мама была рядом.

Когда Катюше исполнилось три годика, она впервые задала маме вопрос:

– А почему у подружки Аллы есть папа, а у меня нет? Куда ты его спрятала?

Валентина была внутренне готова к закономерному детскому любопытству, поэтому выдала заранее заготовленный ответ:

– Папа уехал далеко. И не вернётся. Оттуда не ходят поезда и не летают самолёты.

Объяснение не выдерживало, конечно, никакой критики, но для трёхлетнего ребёнка было пока достаточным. На какое-то время Катюша успокоилась. И Валентина тоже, но, как показали дальнейшие события, зря.

В детстве Катя ревновала маму ко всем: к подружкам, к продавцам в магазине, к университетским коллегам. Как только кто-то отвлекал Валентину, дочка тут же начинала хныкать, теребить её вопросами и требовать внимания. Она словно пыталась впрок запастись маминой любовью.

Эх, если б это можно было сделать, как, например, летние заготовки варенья, фруктов и овощей! Сварил с сахаром материнскую заботу, щедро насыпал ласки, добавил маринад из любви и нежности, тепло укутал, а самое главное – получше закрутил баночки с детским счастьем!

Так что, имейся в наличии отец, Катя, скорей всего, ревновала бы и к нему. И она вовсе и не расстраивалась, что папы рядом нет. А зачем? Вдруг он окажется, как у Надьки, вечно злющий и будет ругаться на неё, когда она долго одевается. А Ленка рассказывает, что её папка пьёт и вещи из дома тащит. Нет, им с мамой такой точно не нужен, им и вдвоём хорошо! Конечно, если бы был такой, как дядя Жора Петрухин, Аллочкин папа, тогда ладно. А другого не надо.

Валентина и Руслан. Из огня да в полымя!

Когда Валентина поступила в институт, она как в волшебную сказку попала. Никто не орёт, матом не ругается, не пьёт по-чёрному – рай на земле, да и только! Курс подобрался весёлый и дружный, ребята собрались со всех уголков большой страны: украинцы, русские, белорусы, молдаване, узбеки и дагестанцы. Тогда никто и не думал о межнациональных распрях и склоках.

Романы между однокурсниками завязывались не по национальному признаку, а по большой любви. А любви, как известно, границы неведомы. Вот и Валя, когда за ней стал ухаживать плотно сбитый, широкоплечий и кудрявый парень Руслан Мироненко из Львова, недолго думая, согласилась с ним встречаться. Тем более что внешность у девушки была так себе: широкие плечи, коренастая фигура, узкое треугольное лицо с серыми маленькими глазами, волосы мышиного цвета. Только ямочки на щеках немного скрашивали общую неказистость. В общем, невзрачная Валя проигрывала немногочисленным девушкам курса. Зато характер у неё был замечательный! Добрая, отзывчивая, всегда готовая помочь, неунывающая Валюша привлекала и девчат, и ребят. Друзей у неё сразу оказалось много. А вот парня до третьего курса не было.

Руслан пришёл из армии на их курс и сразу обратил внимание на Валю. Чем ему приглянулась неприметная сельская девчонка, со стороны было непонятно. Но ухаживал он красиво, как в кино: цветы, фрукты, рестораны. И самое главное – парень всерьёз хотел жениться на тихой Вале, справедливо полагая, что такая жена ему очень подойдёт: в рот смотрит, слова лишнего не скажет, хозяйственная, а что не очень красивая, так это даже лучше, больше мужа любить будет.

Свадьбу сыграли весёлую, студенческую, по-кавказски гостеприимную (мама Руслана была родом из Грузии, вышла замуж за украинца и осталась на Украине). На свадьбу родители прислали сыну мяса и вина, остальное девчонки с курса приготовили сами. Праздновали в общежитии, накрыв составленные столы простынями. Родителей молодых на свадьбе не было. Своих Валя не хотела звать, а у Руслана мать с отцом были пожилые, ехать так далеко уже не могли.

После свадьбы новобрачные поехали в Львовский район познакомить Валю с родственниками. Валя немного побаивалась предстоящей встречи, но отказаться от поездки не могла. Как оказалось, девушка опасалась напрасно: приняли её тепло, радушно, расцеловали, как дорогую гостью. Правда, рассматривали не исподтишка, а в лоб, изучающе оценивали (как лошадь при покупке, разве что зубы не смотрели). Матери Руслана невестка понравилась.

– Работящая она у тебя и весёлая, – в первый же вечер сказала мать сыну.

И немудрено, ведь Валя, вскочив из-за стола после длительного ужина, сразу стала убирать грязные тарелки, мыть посуду, тихонько напевая при этом украинские песни. А одна из старших сестёр Руслана, присмотревшись к Валентине, вздохнула:

– Ох, намучаешься ты с нашим Русланчиком, девочка…

Валя тогда не придала значения этим словам, но, как показало время, зря.

Молодожёны вернулись на учёбу, переехали в семейную комнату в общежитии и зажили по-новому. Точнее сказать, изменилась только Валина жизнь. У девушки появились приятные, по её собственному убеждению, обязанности: вкусно накормить и обстирать любимого мужа, нагладить ему рубашки, сбегать в магазин за продуктами. Ни свет ни заря Валюша занимала конфорку в общей кухне и стряпала сырники, блинчики, оладушки да ленивые вареники: Руслан оказался охоч до мучных изделий.

Для Руслана же ничего, в сущности, не поменялось. Домашние дела он игнорировал, отдавал жене часть стипендии, этим его участие в совместном быте и ограничивалось. Он по-прежнему с удовольствием ходил на студенческие тусовки, задерживался в мужском общежитии у неженатых однокурсников, не считая нужным предупреждать Валю. На её робкие возражения, попытки изменить положение дел, прикрикнул на молодую жену, раз и навсегда обозначив своё право на свободное времяпрепровождение:

– Ты – женщина, сиди и вари обед. А я – мужчина, когда хочу, тогда и прихожу. Ишь, напридумывала себе! Меня к юбке не привяжешь и не думай!

А Валя ничего и не думала, не было у неё нормального опыта семейной жизни. Свой приобретала, на ус наматывала. Посоветоваться Вале было не с кем, подружки по большей части незамужние, родственников рядом нет, да и не стала бы она делиться наболевшим. А Руслан всё чаще не ночевал дома, его несколько раз видели с другими женщинами. Однажды он даже поднял руку на Валю, придравшись к плохо поглаженной рубашке. Девушка, с детства привыкшая, что отец направо и налево раздаёт оплеухи и детям, и супружнице, даже не очень обиделась. Как в русской пословице про любовь и тумаки, и верят же в это женщины, до сих пор верят…

А потом Валя забеременела. Дело близилось к защите дипломной работы, девушка закрутилась и пропустила сбой в работе женского цикла. Хотя Руслан её заранее, сразу после свадьбы, предупреждал, что с отпрысками не стоит торопиться. Когда Валя пошла к врачу, оказалось, что срок беременности уже три месяца. Ребёночек развивался нормально, и, как сказала акушерка, самое время рожать первенца.

Валя долго мялась, прежде чем сообщить мужу о ребёнке, искала подходящие фразы, придумала целую речь, но доводы оказались бессмысленны после первых же её слов. Руслан орал на всё общежитие, брызгал слюной, обзывал жену подлой дрянью и хитрой тварью, сказал, что она специально тянула время, чтобы ничего нельзя было сделать. И уже в очередной раз поднял на неё руку.

Валя, опасаясь за ребёнка, увернулась от прямого удара и, как была в тапочках и халате, выскочила из комнаты. Вслед ей неслись мат и брань, девушка летела по щербатым ступенькам общежития, глотая горькие слёзы отчаяния. Выбежав на улицу, Валентина пошла, не разбирая дороги. Очнулась она уже в парке, где гуляли молодые счастливые мамаши с колясками. Опустившись на скамейку, девушка пыталась успокоиться, но тщетно: слёзы наворачивались всякий раз, когда её взгляд останавливался на гордо вышагивающих мамочках или когда она мысленно возвращалась к событиям в общежитии. Здесь её заметила Ирина Николаевна, довольно пожилая, очень приятная женщина, преподаватель их института, гулявшая с внучкой.

– Валюша, откуда такие слёзы? Случилось что? – участливо поинтересовалась она и присела на лавочку.

Валя, обычно скрытная в отношении эмоций, разрыдалась ещё сильней. Ирина Николаевна молча сидела рядом, поглаживая девушку по спине, ожидая, пока она успокоится.

Когда поток слёз иссяк, Валентина, перескакивая с одного на другое, рассказала Ирине Николаевне всю свою жизнь, начиная с отца-алкоголика и стремления убежать из дома до неудавшейся семейной жизни и нежеланного для мужа ребёнка.

– Я так старалась, всё делала для того, чтобы Руслану было хорошо, научилась его любимые блюда готовить. А он недоволен. И ребёнок… ну почему муж против него? Мы институт заканчиваем, поедем по распределению, нам жильё дадут, почему же нельзя рожать? Я не понимаю, Ирина Николаевна, – девушка опять начинала всхлипывать. – Он руки начал распускать. За себя мне не страшно, а если по животу ударит? Маленького покалечит?

– Девочка моя, послушай меня, бежать от него нужно, пока не поздно. Я знаю, что говорю. – Ирина Николаевна закатала рукав блузки. – Посмотри на мою руку. Видишь изуродованный локоть? Мне было восемнадцать, когда я побежала под венец по большой, как тогда казалось, любви наперекор родителям. Первый раз муж меня ударил на второй день после свадьбы, придравшись к грязному зеркалу. Нужно было уйти сразу, а я, наивная, думала, что это случайность. Когда я забеременела, он избил меня ногами. Ребёнка я тогда потеряла, конечно. Сама попала в реанимацию с переломами рёбер, раздробленным локтем и внутренним кровотечением. Мне ещё повезло, что соседи скорую помощь вызвали вовремя, иначе кровью бы истекла. Приехали мои родители, помогли быстро оформить развод и забрали меня домой раны зализывать. А мужа посадили. Во втором браке я не могла выносить ребёнка ещё пятнадцать лет. Родила почти в сорок, пролежав всю беременность на сохранении. А рука так и не сгибается до конца, да и болит регулярно, напоминая, какой дурочкой я была в молодости. Если хочешь спасти малыша и себя, уходи от мужа сейчас.

Валя потрясённо молчала. Подбежала внучка Ирины Николаевны, женщина поднялась со скамейки, сказав на прощание:

– Вот мой адрес. Можешь приезжать, если надумаешь уйти от своего Руслана. Поживёшь у меня до защиты дипломной работы, с распределением я тебе помогу. Держись, девочка.

Валя просидела на скамейке до самого вечера, прокручивала в голове все варианты, поглаживала живот и разговаривала с малышом. И в итоге приняла решение в пользу ребёнка.

– Я справлюсь и одна, – шептала она, пытаясь убедить себя. – Ты будешь только моей девочкой. Я уверена, что у меня родится дочка, мы уедем далеко, где твой папа нас не найдёт.

Первое время Валя ночевала у подруги в общежитии, скрываясь от Руслана. А он и не очень-то искал жену. Привёл в их общую комнату какую-то белобрысую девицу, открыто выходил с ней по утрам в коридор, отправлял на кухню готовить еду. Через месяц на защите диплома он развязной походкой подошёл к Валентине, скривившись, покосился на её чуть выпирающий живот и прокомментировал:

– Что, корова, всё-таки рожать решила? Это без меня. А ты стала ещё страшнее, смотреть противно. Я развожусь с тобой, твоё барахло я выставил за дверь. И не вздумай в ЗАГСе говорить о беременности, пожалеешь у меня. И на алименты не подавай, ни копейки не получишь, стерва! – И, не дожидаясь ответа, ушёл из Валиной жизни.

После этого встретились они лишь раз, в зале суда, куда Руслан заявился со своей белобрысой девицей, а Валю сопровождала Ирина Николаевна. Валентина специально надела свободную одежду, живот был ещё маленький, можно было скрыть беременность. Развели их быстро, делить Мироненко было нечего. Как говорится, не нажили. Валя вышла из зала суда почти счастливая, она почувствовала себя свободной от ежедневного липкого страха, сопровождавшего её последнее время.

Распределили Валентину в Воронеж, в хорошее место: Ирина Николаевна постаралась, похлопотав за свою протеже. Девушка попала на кафедру физкультуры в Воронежский педагогический институт.

Несмотря на уже очевидный живот, Валя активно включилась в жизнь кафедры, организовала женскую студенческую баскетбольную команду, придумывала разные соревнования. Она первая приходила на работу, а уходила с кафедры зачастую последней. Спешить ей было некуда и не к кому. Самый главный человечек был всегда с ней – её ещё не родившаяся девочка. Валентина по-прежнему была уверена, что носит под сердцем долгожданную дочку.

Новой сотруднице дали небольшую угловую комнату в семейном общежитии института. Валя сделала косметический ремонт, купила жёлтые занавески в мелкий цветочек и голубое покрывало на старенькую продавленную кровать. Она довольно быстро освоилась и перезнакомилась с соседями. Оля и Жора Петрухины, весёлая семейная пара, преподаватели вуза (она – с кафедры математики, он – информатики), помогли сделать перестановку в комнате, задвинув в угол неподъёмный одежный шкаф, скрипевший, как простуженный рыбак, освободив место для детской кроватки. У них уже была маленькая трёхмесячная дочка Аллочка, с которой Оля сидела в декрете. Валентина крепко сдружилась с соседкой, помогала ей с малышкой, отпускала молодую маму пробежаться по магазинам и просто проветриться.

Валя работала до самых родов, в декрет не уходила: не хотелось сидеть одной в четырёх стенах. Беременность она переносила легко, с нетерпением ожидая появления на свет доченьки. Конечно, на неё косились (как же – беременная, без мужа!), но Валя была настолько светлым человеком, незлопамятным и дружелюбным, что разговоры быстро утихли.