1918 год: Расстрелянное лето

– Посмотрите, поручик, – и фон Клюге приподнял руку с шашкой. – Видите, кого это быдло убило?

Только теперь я рассмотрел Георгиевский крест на эфесе, потом вопросительно посмотрел на барона.

– Какого дьявола вы на меня смотрите, поручик?! – неожиданно зло выкрикнул барон. – Вы на шашку… А, черт! Ваша память! Эти мрази убили офицера-храбреца! Это наградное оружие, которое…

– Господин штаб-ротмистр, сейчас не до эмоций.

Тот дернул головой, словно норовистая лошадь, но бешеный блеск своих глаз притушил.

– Вы правы. Извините! Продолжайте, господин поручик, а я пока займусь сбором трофеев.

– К офицерам как твой атаман относится? – продолжил я допрос.

Парень опустил голову.

– Ладно. Так ходят поезда?

– Ходят. Только когда как.

– Гетманцев на станции много?

– Много. Станция большая. Рядом со станцией поселок. Даже рынок есть.

«Рынок, это хорошо. Это очень интересно».

– Пока поедешь с нами. Вставай.

Много чего нам досталось с двух разбитых отрядов. Оружие, патроны, гранаты, двенадцать фляг и одна баклага с водой на три литра. Особенно ценным приобретением стал бинокль, снятый с командира-чекиста. Исходя из полученной информации, мы решили, что фуражки с красноармейскими звездочками здесь плохо принимают, после чего присмотрев себе наиболее чистую одежду, переоделись в гражданское. Нашлись и свежие продукты. Хлеб, сало, лук, вареная картошка и яйца. Помимо продуктов в походных сумках бандитов мы нашли немного драгоценных изделий и семь золотых монет царской чеканки. В кармане командира чекистов я нашел мандат, о котором говорил Митрич. Предельно циничная бумага. Сам себе судья, прокурор и расстрельная команда, а главное, что врага ты определяешь сам. Показал документ штаб-ротмистру. Тот прочитал его дважды, словно не сразу поверил, потом тихо сказал:

– Большевики за все заплатят. За все. Кровью.

Вроде ровно и негромко сказано, но за этими отрывистыми словами была дикая ненависть к красным, удерживаемая сильной волей.

«Ох и непрост этот штаб-ротмистр».

Держа парня под присмотром, мы принялись готовиться к походу. Заполнили водой все найденные емкости. Сложили и пересчитали оружие. Что с ним делать? Бросать жалко, а везти с собой проблемно. Вот куда сунешь третий пулемет? А лошади? Тут я вспомнил слова паренька насчет рынка, а потом посмотрел на барона. Этот точно не станет заниматься торговлей, но он мне не сват и не брат, а я нахожусь сейчас в автономном рейде и должен обеспечивать сам себя. К тому же нет во мне, скажем так, благородства, как у нынешних офицеров, которые старались свято блюсти кодекс офицерской чести. Я знал, что этика русского императорского офицера требовала и на войне придерживаться гуманных способов действий, соблюдать «законы войны», проявлять милосердие, не проливать лишней крови, вот только учили меня в той жизни преподаватели Страны Советов использовать любые методы и возможности для выполнения задания. Быстро обдумав все это, я подошел к барону и коротко рассказал все то, что узнал от паренька.

– Что скажете, барон? – спросил я его после своего рассказа.

– Что тут говорить? Добираемся до станции и ждем там поезда на Ростов.

– А гетманцы?

– Скоропадский неплохо относится к русскому офицерству. К тому же я слышал, что у него много наших служат. Так что собираемся и едем, господин поручик. Время дорого!

– Поезд должен скоро прийти, – вдруг неожиданно сказал сидевший на земле Сенька, уж очень ему не хотелось ехать с нами. Он боялся барона до дрожи в коленках, даже старался не смотреть в его сторону, а уж тем более в лицо. Мыслил он по-детски наивно: офицеры поедут прямо сейчас к станции и раз не убили сразу, оставят его в степи. Зачем он им? Мы почти одновременно со штаб-ротмистром повернулись к нему. Ни он, ни я спрашивать не стали, сам начал, пусть и дальше сам говорит.

– Я разговор подслушал, перед самым отъездом. Батька с атаманом… – он замолчал, так как понял, что сказал лишнее.

– Живо отвечай! Кто твой отец?! В глаза смотри! Ну! – паренька от резкого оклика барона передернуло, словно хлыстом перетянуло. Он вздрогнул, вскинул голову.

– Говори! Живо!

Паренек вскинул глаза на барона, застыл и, не опуская глаз, быстро забормотал:

– Степан Мельник. Батя с детства с дядей Григорием дружит.

– Твой отец у атамана в офицерах ходит?! – теперь уже его спросил я.

– Нет! Он…

– Соврешь сейчас – застрелю, – пообещал ему барон равнодушным голосом.

– Он… – нехотя выдавил из себя Сенька, – пулеметными тачанками у атамана командует.

Парнишку пробрала крупная дрожь. Видно уже решил, раз он сын подручного атамана, то теперь его обязательного убьют.

– Дальше, – бросил барон.

– Атаману верный человек донес. Так они собираются остановить поезд на станции.

– Разве он не должен сам остановиться на станции? – поинтересовался я.

– Это на Иловайской, а Тихорецкую паровоз проходит без остановки.

– А чего не на Иловайской?

– Так там же гетманцы.

– И как хотят остановить?

– Не знаю. Я ведь только начало разговора слышал, а потом меня батька за дверь выставил.

– Значит, когда точно состав прибывает, ты не знаешь?

– Не, дяденька. Думаю, дня… через два.

Я посмотрел на барона, он на меня. Сейчас мы, наверно, думали об одном и том же. На одной станции сядем, а на другом полустанке бандиты остановят поезд, нас выведут в чистое поле и шлепнут. Опять шансов пятьдесят на пятьдесят. Вот как хочешь, так и выбирай. Вот только решать что-то надо сейчас.

«Болтаться в степи нет никакого смысла. Ну, доберемся до станции… А на что потом жить? У нас избыток лошадей и оружия. Может, как-то можно продать…»

– Парень, а на рынке возле станции коней можно продать? Или винтовки?

При этих словах на меня как-то странно посмотрел барон, словно увидел меня впервые и сейчас пытался понять, кто я такой. Паренек сразу не ответил. Было видно, что ему есть что сказать, но при этом он сомневался, стоит ли говорить.

– Слушай, парень, если все у нас хорошо сладится, то мы тебя с собой брать не будем. Там и оставим, – попробовал я подтолкнуть подростка к принятию решения.

– Точно?! Оставите? – его лицо оживилось.

Я кивнул головой.

– Тогда… к дядьке Мирону можно съездить. Он купит лошадей и оружие, – в голосе у парня явно прибавилось уверенности.

«Что-то задумал, сучонок. Риск есть. Голову даю, что этот Мирон имеет прямое отношение к банде, а с другой стороны, у нас есть двое суток в запасе. Если выгорит… Попробую».

«Едем», – решил я и спросил у «тевтона»:

– Вы как, барон, относитесь к нашему маленькому походу к местному барыге?

– Поручик, вы точно дворянин?! – в голосе штаб-ротмистра слышалось неподдельное возмущение.

– Ничего не могу сказать по этому поводу. Память у меня дырявая.

Барон скривился, словно лимон надкусил. Я понял, что дискутировать со мной он не собирается.

– Не знаю, как вас, а меня в этом мире никто бесплатно кормить и поить не будет! – поставил я точку в этом вопросе. – Сенька, сколько ехать?

– К вечеру будем.

Барон осуждающе посмотрел на меня, но говорить ничего и не стал.

– Тогда поедим и поедем.

– Погодите, поручик. Есть еще одно. Лошади.

Я недоуменно посмотрел на него, а потом на коней, которые, постепенно успокаиваясь, стали все ближе подходить к месту схватки. Мне удивительно было видеть, как они спокойно идут между трупами людей, но при этом испуганно всхрапывают и косятся на тела своих мертвых собратьев.

– Что с ними не так?

– Подождите. Потом объясню.

В течение следующего часа штаб-ротмистр осматривал лошадей, после чего освободил часть их от сбруи и отпустил на волю. Подойдя, поймал мой взгляд, пояснил:

– Возраст. Еще два-три года и на крестьянское подворье, сено возить, а у нас сейчас крепких и молодых лошадей хватает.

Мы ехали на двух тачанках, а за нами на длинном поводу скакало восемь лошадей. Одной тачанкой управлял барон, другой – Сенька. Я ехал вместе с ним. Пытался за дорогу паренька разговорить, но тот отвечал скупо, короткими фразами, но и той информации, что я из него выжал, мне хватило, чтобы сложить свое мнение как о личности бандитского барыги, так и его доме. Паренек что-то недоговаривал, но не трудно было догадаться, что дом Мирона представляет собой бандитскую базу, а значит, вполне можно нарваться на нежелательных личностей. На это, скорее всего, и рассчитывал сынок бандита, при этом он намекнул, что Мирон будет разговаривать только с ним, а чужим людям, без всякого сомнения, даст от ворот поворот.

Солнце уже склонилось к горизонту, когда вдали показалась деревня. Придержав лошадей, остановились.

– Штаб-ротмистр, давайте совет держать.

– Так вы вроде все уже сами решили, поручик. Или еще нет?

– Я исходил из того, что нам не нужны лишние лошади и оружие. Ведь они и вам не нужны, не так ли?

– Вы что, в прежней жизни были торгашом? – вдруг со злым ехидством в голосе неожиданно спросил меня барон.

– У определенного круга людей есть такая черта характера – практичность. У меня она присутствует. Так есть какие-то предложения?

– Сейчас надо ехать, потому как стемнеет, дядька Мирон никому уже не открывает. Воров боится, – неожиданно проинформировал нас парнишка.

– Значит, ты говоришь, что кроме Опанаса у него охраны нет? – уточнил я у парнишки.

– Нету, – как-то быстро подтвердил Сенька. – Только если народ какой…

– Народ. Ну-ну.

– Сейчас поедем с тобой, парень. Так вот тот дом Мирона, Сенька?

– Тот. Гляньте. У него один такой высокий забор на всю деревню, а на крыше дома – вон видите – деревянный петух.

– Молодец. Проверить тебя хотел. Барон, вы пока присмотрите за мальчишкой, – с этими словами я спрыгнул с тачанки, а затем, схватив паренька за руку, стащил на землю.

– Как?! Вы же меня обещали взять с собой?!

– А ну цыц, сучонок! – прикрикнул на него штаб-ротмистр, сидящий на облучке второй тачанки. – Лег на землю! И тихо лежи или пулю пущу!

Последнее относилось к истерике парня, который окончательно осознал, что остается здесь, поэтому просто упал на землю и, плача, замолотил по ней кулаками.

Какие-то навыки к езде на лошади тело поручика хранило, поэтому я без проблем уселся в седло. Конь покосился на меня, но нервозности проявлять не стал, только ушами немного подергал. На барона смотреть не стал, так как знал, что увижу ехидную ухмылку на его лице. Тронул поводья, лошадь пошла вперед. На землю стали спускаться сумерки, тени стали длиннее, а дома, как-то разом потеряв четкость очертаний, начали сливаться друг с другом. Полная темнота мне была не нужна, так как работать на незнакомой территории, да еще в полной темноте без специального оборудования, мне совсем не улыбалось. К тому же возможны самые различные сюрпризы. Как я подъезжал, меня могли видеть только с двух соседних домов, но я специально уточнил у парня, какие отношения у бандитского барыги с местными жителями. Ответ меня полностью устроил. Мужик он был жадный, про таких, как он, говорят: за копейку удавится, ни с кем в деревне дружбу не водит и живет особо.

Когда до околицы оставалось метров триста, я остановил коня и стал наблюдать. Если в начавших опускаться сумерках издалека деревня сливалась в одно большое темное пятно, то сейчас можно было хорошо различить дома, заборы, плодовые деревья. Вот и дом, на крыше которого сидит вырезанный из дерева петух. Не то чтобы я четко видел его, но силуэт деревянной фигурки хорошо смотрелся в предвечернем небе.

«Еще полчаса и окончательно стемнеет».

Остановился я не просто так. Мне нужно было понять, есть ли в деревне бандиты. Звуки здесь в степи, как я уже понял, далеко слышны, поэтому если идет там пьянка-гулянка, то до меня бы уже донеслись ее отзвуки. Выждав десять минут, я двинулся вперед. Вдруг неожиданно зафыркал конь. Я посмотрел на него. Что-то чует, а что именно – мне не понять. Увидел почерневшую корягу, торчащую из земли, слез с лошади и привязал к ней животное. Проверил оружие. С собой у меня было два нагана-самовзвода, порядка двадцати патронов россыпью в кармане и штык-нож. Не успел я приблизиться к забору, как во дворе басовито и зло тявкнула собака.

«Большая. А Сенька мне про нее ничего не сказал. Это проблема».

Отойдя на десяток метров назад, пошел вдоль забора, подальше от собаки, высматривая место, где бы мог перелезть. Дойдя до задней стороны дома, остановился, а потом резко бросился вперед, оттолкнулся, схватился пальцами, подтянулся и одним движением бросил тело вниз. Не успел вскочить на ноги и выхватить из-за голенища нож, как из-за угла дома выскочила большая лохматая собака, рванувшаяся в мою сторону. Ее прыжок совпал с моим рывком в сторону, затем последовал резкий взмах руки, и тяжелый штык-нож вошел в шею пса. Пес захрипел, задергался в предсмертной судороге, скребя лапами по земле. Вслушавшись, я сразу уловил тяжелый бег и хриплое дыхание большого, грузного мужчины. Выхватив револьвер, быстро пошел ему навстречу. Мы почти столкнулись, когда здоровяк вылетел на меня из-за угла. Я видел, как его глаза широко распахнулись от удивления, но в этот самый миг рукоять моего револьвера с силой врезалась ему в висок. Послышался хруст костей, мужчину шатнуло вбок, и он медленно стал заваливаться на землю. Мне не хотелось его убивать, но из-за нового тела, доставшегося мне сутки назад, не получилось соразмерить удар.

– Опанас, дурья твоя башка! – неожиданно раздалось откуда-то из-за дома. – Чего ты мечешься по двору, как безголовая курица?!

Я услышал новые шаги.

«Судя по властному голосу, хозяин».

Выйдя из-за угла, я негромко сказал:

– Привет, дядя. Револьвер не купишь?

Хозяин дома оторопел и, наверно, с десяток секунд тупо смотрел на меня и только потом спросил:

– Ты хто?

– Конь в пальто, – ответил я штампом двадцать первого века. – Мне люди сказали, что ты все покупаешь. Или врут?

– Я… Не, я ничего не покупаю. Ошиблись люди.

Скупщик был под стать своему охраннику, крупный мужчина, но жира сейчас в нем было столько же, сколько и мяса. Седой волос уже накрыл виски и часть бороды. На вид мужчина дородный, благообразный, а глаза цепкие, злые и хитрые. Такими большевики изображали фабрикантов или купцов в газетах и плакатах.

– Пусть так. Кто еще дома?

– Никого.

– А жена?

– Уехала днем к сестре.

– Когда будет?

– Завтра к вечеру обещала.

Барыга уже пришел в себя, поэтому я решил его снова удивить.

– Мне Мельник сказал, что атаман скоро поезд брать будет.

– Мельник? Тебе? А ты хто? – в его глазах снова появилось недоумение. Что за птица такая в его двор залетела?

Вместо ответа я схватил его за плечо и развернул лицом к стене:

– Руки вверх поднял и оперся ими на стену. Вот так. Теперь ноги развел в стороны.

Когда он застыл в неудобной позе, внимательно его обыскал, но кроме небольшого ножа, острого как бритва, за голенищем сапога, ничего не обнаружил.

– Пошли в дом. Поговорить надо.

Войдя в дом, мы сели за стол. Несмотря на мои доводы, хозяин дома вбил себе в голову, что я грабитель, а про лошадей и оружие рассказываю для того, чтобы вызнать про его тайники. Почему не постучал в ворота, почему убил его собаку и охранника, на что я ему отвечал: беру вину на себя, а поэтому отдам лошадей и оружие за половину цены. Даже за треть. Когда мне надоело слушать его наглое вранье, я решил его немного припугнуть, вот только на лице хозяина неожиданно появилось непонятное мне, но при этом хитро-злобное выражение.

«Что-то задумал, ублюдок».

– Я все отдам, только жизнь оставьте! Не убивайте! Христом Богом молю! – тут хозяин дома неожиданно сполз со скамьи, встав на колени. – Жить хочу! Все отдам! Все!

При этом он как-то напрягся. Мне даже почудился на его кривящихся губах оскал старой опытной крысы, которая выбирает момент, чтобы броситься на тебя. Интуиция подала сигнал тревоги.

– Встал! Живо! – и я выразительно качнул стволом револьвера.

Мирон несколько секунд колебался, не зная на что решиться, но все же медленно, поднялся на ноги. Засунув револьвер за пояс, я шагнул к нему, специально провоцируя его на действия. Скупщик, посчитав, что у него появился шанс, бросился на меня и налетел на элементарный прием. Когда его туша с грохотом рухнула на пол, я присел и заглянул под стол.

«Так я и думал».

Под столешницей на мягких кожаных петлях висел обрез двустволки. Вытащив обрез, положил его на стол, затем повернулся и посмотрел на Мирона, который только начал приходить в себя. Со стоном приподнялся, оперся на локоть, с дикой злобой посмотрел на меня.

– Долго лежать собираешься?

– Ты… мертвец! Атаман за меня с тебя живого шкуру сдерет! На ломтики порежет!

У меня просто не было времени на долгие разговоры, поэтому пришлось сразу приступить к делу, а спустя какое-то время, захлебываясь соплями и слезами, глотая слова, он рассказал мне все, что я хотел знать. Для проверки его слов я вскрыл три тайника, как в доме, так и во дворе. Доставать ничего не стал, просто убедился, что они там, где он указал. Вот только золота там не было.

– Где золото?

Несмотря на страх, в глазах бандитского скупщика мелькнула бешеная, неуправляемая ненависть. Сейчас он, наверно, продал бы свою душу дьяволу, чтобы иметь возможность убить меня.

– Ничего не скажу. Мучай меня, пытай, сволочь, все одно не…

Вот только слово он свое не сдержал, а еще спустя пятнадцать минут я вскрыл последний тайник в подполе, где в узелке лежали царские монеты, а также драгоценные изделия из золота. Стоило мне все это богатство выложить на стол, как Мирон вдруг по-детски заныл, не отрывая взгляда от горки золота:

– Мое. Это мое. Не отдам. Мое.

Я посчитал, что на этом общение с хозяином можно закончить. Мертвецов, вместе с собакой, оттащил в сарай, в котором находился один из тайников. Оружие для бандитов. Длинный и широкий ящик, битком набитый винтовками и револьверами, лежал в яме, завернутый в двойной слой брезента, присыпанный землей. Постоял несколько минут во дворе, уже в полной темноте, пропуская через себя различные звуки. Людей в деревне вообще не было слышно, только где-то лениво тявкала собака. Приоткрыл ворота, после чего вышел, нашел лошадь и отправился в обратный путь.

От скупщика мне стало известно, что бандиты не собираются появляться здесь в ближайшие несколько дней, так как готовятся к нападению на поезд, поэтому мы с бароном решили переночевать в доме Мирона. После того как схлынул адреналин, на меня навалилась такая усталость, что мне пришлось попросить барона о дежурстве на первую половину ночи. Парень, зайдя во двор и никого из хозяев дома не увидев, все понял и теперь сидел на лавке, съежившись, только изредка бросал на нас испуганные взгляды.

– Поручик, есть будешь?

– Нет.

Уснул я раньше, чем щека коснулась подушки, а проснулся от чувства присутствия чужого человека. Тело напряглось, а рука автоматически скользнула под подушку, выхватывая револьвер.

– Кто тут? – спросил я, нащупав глазами в сумерках стоящую в шаге от меня фигуру человека.

– Тихо, поручик. Тихо, – раздался голос барона. – Вы словно, как зверь. Весьма впечатлен.

– Сколько сейчас времени?

– Думаю, через час рассветет. Нам пора собираться и ехать.

– Почему не разбудили?

– Две ночи без сна – это много для человека, а я свое досплю по дороге. Привычка, знаете ли, у меня такая есть, даже сидя на лошади, могу хорошо выспаться. Вставайте!

Штаб-ротмистр все это время, пока мы с парнишкой готовили завтрак, занимался лошадьми. Накрыв на стол, я позвал барона. Завтракали мы по-царски. Колбаса, горячая вареная картошка, свежий хлеб, зелень. Сенька сидел за столом, не поднимая глаз, вялый и хмурый. Жевал он нехотя, зато нас с бароном уговаривать не надо было, уплетали за обе щеки. После завтрака я нашел объемистый дорожный баул и небольшой саквояж, после чего быстро пробежался по тайникам мертвеца. Брал то, что считал пригодится, как в дороге, так и в дальнейшей жизни. Барон зашел в избу в тот самый момент, когда я укладывал в саквояж ценные вещи, драгоценности и золото. Я повернулся к нему:

– Половина – ваша.

Мне было интересно, как он отреагирует на мое предложение.

– Кто вы? – вдруг неожиданно спросил он меня.

– Человек, как и вы. И еще, как говорили древние: многие знания – многие печали.

– Надеюсь, что ваша фраза не прозвучала как угроза.

– Что вы, барон. Даже в мыслях не было. Ведь вы мой проводник в этом, пока непонятном для меня, мире.

– Проводник. Хм. Надеюсь, что я не введу в наш мир посланца дьявола. Очень не хотелось бы, знаете ли… – фон Клюге несколько секунд задумчиво смотрел на меня, потом добавил: – Впрочем, об этом мы можем поговорить в другой раз, а сейчас нам надо ехать.

Перед отъездом мы уже в который раз за последние двое суток переоделись. Среди всего прочего, найденного в тайниках скупщика, оказалось несколько офицерских мундиров. Один из них пришелся впору барону. Перетянутый крест-накрест кожаной портупеей, с желтой кобурой на ремне, он даже сейчас выглядел настоящим офицером, несмотря на грубые сапоги и солдатскую фуражку. Я же сменил исподнее, рубашку и пиджак, оставив солдатские галифе и сапоги. На вопрос, что мы будем делать с лошадьми, а также оружием и вещами, найденными в тайниках, барон только равнодушно пожал плечами. Что хотите, читалось в его жесте. Единственное, что я захватил из объемных вещей, так это несколько рулонов ткани. Мне подумалось, что это будет неплохой товар для обмена.

Совсем поникший духом Сенька сказал, что до железнодорожной станции от дома Мирона мы должны доехать к вечеру. На этот раз мы запаслись водой, взяв из хозяйства барыги три здоровенных бидона и наполнив их водой, так что отвлекаться и искать источники воды у нас нужды не будет. Ехали мы не спеша, бок о бок, поэтому у меня выдалась хорошая возможность спокойно поговорить с бароном о том, что сейчас происходит в России. Мне было уже известно из разговоров офицеров об окончании Первой мировой войны, о позорном Брестском мире, но только сейчас выяснилось, что я нахожусь на другой Земле, так как последний правитель России Николай II уже полгода находился в эмиграции, причем не в Англии, а в Швеции. Сразу вслед за ним, отказавшись в свою очередь от престола, эмигрировал в Англию его младший брат Михаил Романов. Всероссийское учредительное собрание, собранное на основе многочисленных партий и их зачастую противоположных требований, весьма походило на рыбу, которая судорожно дергается на разделочной доске, перед тем как ее начнут потрошить. Так образно и зло охарактеризовал действия нового правительственного органа фон Клюге. Только вот что случилось потом, как сказал штаб-ротмистр, мало кто понимает, в том числе и сами политики. Буквально за два месяца большевики набрали большую силу, присоединив к себе меньшевиков, либералов и эсеров. В это самое время среди офицеров в армии начались брожения. Часть из них, поддерживающая монархию, при этом потеряв реальных кандидатов на престол, организовывает Офицерский союз, который берет курс на военную диктатуру. Позже к ним присоединяется еще часть офицеров, которые стояли за Учредительное собрание, но, в конце концов, поняли, что оно нежизнеспособно и существует только на бумаге. Тем временем власть большевиков все больше расширяется, начинаются стачки и выступления, появляются различные советы и комитеты, формируются рабочие дружины. Солдаты, по большей части бывшие крестьяне, больше всего интересуются, что будет с землей, они колеблются, но часть из них, поддавшись большевистской агитации, стали формироваться в красные отряды, после чего начались стычки между ними и офицерскими отрядами. Большевики, не теряя времени, формируют свое правительство в Санкт-Петербурге. В отличие от средней полосы России, а также крупных промышленных городов, южная часть России не пошла за большевиками, а осталась за Офицерским союзом. К тщательно собираемой Добровольческой армии только частично присоединились казаки, так как большая их часть не хотела воевать за чьи-то интересы. В то же время в Ростове был организован Промышленный комитет во главе с Ватрушевым, промышленником и банкиром, входившим в первую десятку богатейших людей России. Первым делом комитет ввел лицензии для тех, кто пожелал заняться поставками для Добровольческой армии. Стоили они баснословно дорого, но все торговые люди прекрасно знали, что они окупятся сторицей.

– Значит, у нас тут война Севера и Юга, только русский вариант, – подвел я итог полученной мною информации.

– Не понял, – недоуменно он уставился на меня, но тут же его лицо посветлело. – А! Вы имели в виду войну в Америке! Хм. Можно сказать, что определенное сходство есть.

– Значит, собираетесь выжечь каленым железом большевистскую ересь во всей России. А дальше что? Прежней жизни не вернуть. Многое, очень многое придется менять. И в политике, и в отношении с народом, а главное в своей голове, в своем сознании.

– Значит, будем менять, – эти слова прозвучали у барона зло и жестко.

Щелкнул крышкой часов. Без пятнадцати четыре. Опустив часы в карман, в который раз посмотрел вперед и сразу заметил какой-то отблеск.

– Барон, посмотрите в бинокль.

Тот, припав к окулярам, подтвердил мое предположение. Железнодорожная станция.

С десяток двух-трехэтажных домов, водонапорная башня и золотящиеся на солнце купола двух церквей говорили о том, что мы прибыли к поставленной нами цели. Барон еще пару минут всматривался в смутные на большом расстоянии силуэты зданий, потом сказал:

– Ждите меня, поручик. Поеду. Может, знакомых или сослуживцев найду.

Сняв ремень с кобурой, он вытащил револьвер, затем соскочил с тачанки, засунул оружие за пояс под мундир, после чего ловко вскочил в седло и погнал лошадь. Несколько минут я задумчиво смотрел ему вслед, пока меня не отвлек голос парнишки:

– Дяденька, отпустите меня. Вы уже пришли, я вам больше не нужен.

– Нужен. Еще как нужен. Есть хочешь?

– Ну, зачем я вам?! Сядете в поезд…

– Который потом бандиты остановят, а затем поставят нас к стенке. Ты первый на нас пальцем покажешь.

– Тогда убейте! Извелся я вконец! – чуть ли не в истерике выкрикнул парень.

– Сделаешь для нас еще одно дело и домой к мамке! Обещаю! – я постарался придать как можно больше искренности своему голосу.

– Какое дело? – спросил он недоверчиво.

– Об этом еще пока рано говорить. Впрочем, вполне возможно, что мы оставим тебя прямо на станции.

Дело в том, что у меня появились кое-какие догадки по поводу бандитского налета на поезд, частично подтвержденные скупщиком. Чтобы они окончательно подтвердились, был нужен Сенька. Пока барона не было, я произвел полную ревизию тем вещам, что прихватил из тайников бандитского барыги. Здесь было полтора десятка часов (половина из них золотые, остальные серебряные), наборы иголок, нитки. Для себя и барона взял кое-какие туалетные принадлежности, в том числе несколько флаконов одеколона и туалетного мыла парфюмерной фирмы «Брокаръ». Среди множества разных вещей, которые были абсолютно не нужны деревенскому Плюшкину, я нашел несколько бутылок казенной водки и коньяка компании «Н. Шустовъ и сыновья». Даже я в свое время где-то читал, что эта фирма выпускала весьма качественный продукт, что сделало ее поставщиком Двора его императорского величества. Немало порадовал меня американский кольт М1911 вместе с немецким парабеллумом М.1908. Если парабеллум до этого момента мне был знаком только по картинкам, то с американцем я был неплохо лично знаком.

«Интересно, как ты в эту глубинку попал?»

Перебирая вещи, я не заметил, как прошло время. Когда спустя два часа со стороны станции показался отряд всадников, я развернул одну из тачанок, сел за пулемет, а парнишку пристроил рядом, на подачу ленты. Судя по тому, что всадники ехали спокойно, не торопясь, я решил, что ситуация под контролем. Когда они приблизились, то можно было видеть, как барон оживленно разговаривает с ехавшим рядом с ним офицером.

За ними следом ехали шесть солдат в серой, довольно странной для меня форме.

– Поручик! – приподнявшись в седле, закричал барон. – Все хорошо!

Я выпрямился и обежал маленький отряд настороженным взглядом. Напряжения ни в солдатах, ни в офицере не чувствовалось. Да и барон ехал сюда явно не под принуждением. Всадники остановились в пяти метрах от тачанки.

– Поручик, разрешите вам представить моего товарища по училищу. Сотник Всеволод Буйницкий.

Поднявшись во весь рост, я представился:

– Честь имею, господин сотник. Поручик Беклемишев Вадим Андреевич.

– Честь имею, поручик, – гетмановский офицер тронул коня и остановился рядом с тачанкой. – Мне барон немного о вас рассказал. Тяжелые испытания выпали на вашу долю, поручик. Будем надеяться, что на этом ваши злоключения закончились.

Он протянул мне руку, я пожал ее. Неожиданно его лицо преобразилось, стало строгим и официальным.

– Господа, скажу сразу, мы реквизируем все оружие, лошадей и тачанки. Вам оставим только личное оружие и вещи. Не обессудьте! Что с мальчишкой? – он кивнул на Сеньку.

– Он поедет с нами, господин сотник, – несколько сухо ответил я, несколько задетый официальным тоном и неожиданной конфискацией.

– Дело ваше, – усмехнулся сотник, понявший мою реакцию на свое требование.

Станция оказалась довольно большой и, как мы поняли из короткого рассказа сотника, в прежнее время являлась перевалочной базой для зерна, которое сюда свозилось из ближайших районов. Два мукомольных заводика, маслодельня, несколько пекарен. При станции находились большие железнодорожные мастерские. Сейчас торговля нарушена, часть предприятий стоят, а остальные на ладан дышат. Поезда еще ходят, только не понятно по какому расписанию. Треть населения небольшого городка растворилась на просторах России, разъехавшись в поисках лучшей доли.

Мы ехали по центральной улице, где каждый второй магазин был закрыт и лица людей, которых мы встречали, были по большей части хмуры. Люди были одеты по-разному: рубаха с вышивкой и солдатская гимнастерка соседствовали с английским френчем и костюмом-тройкой. Добравшись до места жительства, которое нам посоветовал сотник, мы познакомились с хозяйкой, вдовой городового, убитого полгода тому назад, во время волнений в городке. Двое солдат помогли мне донести вещи до квартиры. Барон и сотник с легкой усмешкой смотрели, как я, с солдатами, перенес свои вещи в комнату, которую нам выделила хозяйка.

– Отдыхайте, господа. После таких испытаний…

– Погоди, Сева, – остановил его барон. – Сегодня вечером ждем тебя и твоих друзей у себя в гостях, если, конечно, наша хозяйка позволит. Не принимаю никаких извинений.

– Сам хотел напроситься в гости. Уж больно необычна история ваших приключений. Часов в девять устроит?

– Авдотья Фоминишна, можно будет у вас посидеть? – обратился барон к нашей домохозяйке, женщине с круглым лицом и живыми, хитрыми глазами.