000
ОтложитьЧитал
– Ну давай отойдём, – сплюнул сквозь редкие передние зубы старший.
Я мимоходом отметил, что зубы у него очень подозрительно разрежены в передней части челюсти – так их выбивают у опущенных на зоне. Но эту тему пока развивать не стал, а попытался выехать на чистый базар.
– Меня Веней зовут, а тебя как? – спросил я у старшего.
– Молоток я, – очередной раз сплюнул старший.
– Так вот, Молоток, чо ты не понятиям наезжаешь?
– А ты кто такой, чтоб про понятия разговаривать?
– Два друга детства отсидели на малолетке, от них и знаю. Сначала ж надо прояснить, с кем дело имеешь, кто где чалился и каких корешей имеет, а уж затем включать третью передачу.
– Да мне пох, кто ты и твои кореша, здесь мы главные! – гордо заявил Молоток, – я говорю, вы делаете, вот и весь наш сказ.
– Походу придётся драться, – сказал я сквозь зубы Андрею, – работаем по нашему плану – твой Молоток, мой тот, что с ножиком, остальное по обстановке.
Андрей согласно кивнул и встал в боксёрскую стойку, сзади подтянулись уступом Саня с Виталиком, а я стоял один чуть левее их.
– Ну ты, сука, – громко выкрикнул я старшему, – умеешь предъявы кидать, умей и отвечать.
И кинул камень, подобранный мной по ходу дела, в парнишку с ножиком. Попал прямо в лоб, оттуда потекла кровь, он пошатнулся, зажал рану рукой, и отчётливо видно было, что из игры он выбыл.
– Ты чо творишь, падла? – взревел старшой, – ты зачем камнями кидаешься?
– По понятиям вид единоборства выбирает тот, кого вызвали, – спокойно объяснил я, – мы выбрали камни, какие блять вопросы?
Тут старшой уже окончательно перестал контролировать себя и с диким рёвом кинулся на нашу группу. Его встретил Андрюха двойкой в челюсть и в печень, и оба удара пришлись вскользь. Я только успел подумать, что мастера спорта ему рановато дали, как он с разворота пробил ещё раз и на этот раз угодил прямиком в нос Молотку. У того обильно потекла кровь и Молоток явно поплыл.
Но долго размышлять на эту тему мне не пришлось, потому что слева налетел один из двух оставшихся непоименованными блатарей. И попытался завалить меня на пол броском в ноги – борец что ли попался… не завалил, я успел отпрыгнуть назад, а в прыжке угодил ногой ему куда-то по черепу, и этот пацан тоже отключился на какое-то время. Виталику с Саней достался последний неповреждённый боец.
– Слышь, ты, – сказал я ему, – терпила – все твои кореша вырубились, так что если хочешь лечь рядом с ними четвёртым, давай. А не хочешь, так мы тебя отпускаем, забирай эту падаль и вали на все четыре стороны.
И парнишка этот не выдержал, двоих он поддерживал с разных сторон, а главарь сам поковылял, так они и скрылись в темноте.
––
Вся это канитель длилась, как оказалось, не больше двух минут – с нашей стороны рваные раны получили Саня и Андрей
– Наверно пора проводить дам, – сказал я, – прогуляемся до лагеря – есть возражения?
Возражений не последовала, и я галантно предложили дамам руки. Саня прихватил с собой бутылку с остатками спирта, а я Кечкемет, там почти треть осталась.
– Какие вы лихие ребята, – сразу начала восхищаться Лена, когда мы ещё не миновали баню. – За пять минут уделали этих урок!
– На нашем месте, – скромно потупил я очи долу, – так поступил бы каждый… каждый нормальный мужчина, верно, Саня?
– Абсолютно, – моментально откликнулся он.
– Вы наверно единоборствам обучались? – это уже Оля задала вопрос.
– Конечно, – нагло соврал я, – Саня каратэ кёкусинкай, я ушу изучал в формате Тан-лан-цюань, Андрей у нас мастер спорта по боксу, а насчёт Виталика я не в курсе, но куда-то он тоже ходил.
– Ну вы мужчины! – начала восторгаться Таня, – с вами не страшно.
– Само собой, – степенно отвечал Санёк. – Мы такие.
Некоторое время шли молча, огибая высокий холм, а потом Лена вдруг задала неожиданный вопрос:
– А вот насчёт лагерей…
– Да-да, что там насчёт лагерей? – подогнал её мысли я.
– Если бы вот ты, Веня, вдруг перенёсся на 50 лет назад в этот лагерь – ты бы как, сдюжил там за колючей проволокой?
– Сложный вопрос, – попытался собрать мысли я, – я не знаю… для этого надо туда попасть сначала, а там видно будет.
Вопросы у девочек закончились, мы их сдали с рук на руки директрисе лагеря, оставив в качестве бонуса недопитую бутылку вермута, а сами вернулись на свою базу. Тут Виталиу вспомнил одну подробность:
– На дорожку, – сказал он, – этот самый Молоток пообещал, что мы ещё встретимся.
– Ну это явно не сегодня будет, – отвечал Саня, – а сегодня давайте что ли в картишки перекинемся, да и спать пора.
Сели в столовой за стол, сочинили пулечку – Ленинградка, десятерная вистуется, прогрессия в распасах арифметическая ограниченная, первый ход в светлую, за туза из прикупа ничего не пишется, по копейке за вист. По жребию за рамками игры остался Виталий, ему и поручили прибрать остатки ужина, а оставшийся спиртик естественно разлили по стаканам, не пропадать же добру.
И вот сидим мы и режемся в преферанс, и мне постоянно удача подкидывает шикарную карту – ладно бы стандартные шестёрки-семёрки, а то ведь две девятерных подряд сыграл без малейших шансов у соперников. И в качестве венца, так сказать, творения мне приходит абсолютно железный, пуленепробиваемый мизер. Даже и без прикупа… перебивать никто не решился, я посмотрел на прикуп (два короля), сбросил его обратно и мы начали. Но доиграть не успели, потому что Виталик, который сидел в это время на скамеечке и докуривал очередную беломорину, позвал нас взволнованным голосом:
– Ребят, гляньте, что на небе творится!
Отвлеклись от игры и присоединились к Виталику – зрелище и вправду было весьма занимательным, потому что на небе в это время происходил запуск космического корабля. Ей-богу не вру… такое сложно с чем-либо перепутать. Маленькая блестящая жучка медленно, но уверенно ползла по диагонали из левого нижнего угла в правый верхний, а от неё в обе стороны расходилось что-то вроде волн от лодки на реке. Светящихся волн. Примерно на середине этого пути от жучки отвалилась половина и пошла по баллистической траектории вниз, очевидно первая ступень отделилась. А уже на самом верху и вторая ступень вниз пошла, причём в нашу приблизительно сторону. И всё это в абсолютной тишине, которую разбавлял только стрекот кузнечиков.
– Да уж, красота это страшная сила, – это всё, что я смог подобрать. – Однако пойдёмте пулю доигрывать что ли.
Остальные даже и пары слов связать не смогли, прибитые величественным зрелищем. Вернулись к столу, но карты оказались смешаны, так что выиграть тот бетонный мизер мне не было суждено, но я даже и не расстроился ни разу… но это ещё не вся история про ракету – примерно через полминуты после нашего возвращения за карточный стол мы услышали громкий звук типа взрыва.
– А ведь это примерно в той стороне, куда ступень ракеты падала, – заметил я, – где-то на берегу реки.
– Айда посмотрим, – азартно сказал Виталий, – никогда не видел упавших ступеней ракет.
– Притормози, – рассудительно ответил ему начитанный Андрей, – что такое гептил, знаешь?
– Нет, – со вздохом признался тот, – расскажи.
– Так вот, это ходовое название несимметричного диметилгидразина, этой хренью у нас заправляют почти всю космическую технику.
– И что в нём такого плохого?
– Сильный канцероген и вообще очень токсичная штука – умереть не умрёшь конечно, но разных болячек можешь нажить очень много. Так что я бы не советовал соваться на место падения, пусть там ребята из химзащиты поработают сначала.
На этом, собственно, этот длинный и насыщенный день для нас завершился, и мы дружно улеглись спать. Я лично отрубился за секунды, несмотря на гептиловые страшилки…
Глава 3
ИТЛ
А утречком раненько я проснулся самым первым, ещё и шести на часах не было, я всегда поднимаюсь в это время, сам не знаю почему. Растолкал Саню, нас же двоих вчера назначили дежурными по кухне. Мы быстро натаскали воды, затопили печку-буржуйку и поставили котёл греться. Я тут же по-быстрому объяснил Сане технологию варки пшённой каши, а сам взял удочку и поспешил на ветлужский берег – надо ж было проверить, что тут за рыба водится, а проверять это лучше всего на утренней зорьке.
По дороге к реке на меня опустился и застыл густой-прегустой туман, ножом его можно было резать и раскладывать. Но просёлок, ведущий на берег, всё же разглядеть было можно без особых усилий, я и топал по нему без задержки. Обогнул старицу, про себя отметил, что она как будто вдвое шире стала, вышел на бережок, да и закинул свою удочку, поплевав на червя на удачу.
Клевать начало сразу и без перерывов, так что за какие-то полчаса я выудил пяток карасей, двух средних размеров щучек и одного, но очень приличного судака. Во прёт, подумал я, складывая улов в пакет, не наврал ведь Виталик. На вес получилось килограмма четыре, если не пять. Хватит на два обеда как минимум. И я собрался в обратный путь, благо туман начал рассеиваться, но тут моё внимание привлёк странный объект, медленно плывущий мимо меня по реке.
Эге, а ведь это утопленник, подумал я, и тут две половины моего сознания начали интенсивный диалог.
– Вали отсюда, Веничка, со страшной скоростью, – взволнованно сказала одна половина, – ничем хорошим для тебя лично и для всей остальной вашей компании не кончится. Быть свидетелем это очень дурное занятие, и при этом не надо забывать, что из свидетеля тебя запросто в обвиняемые могут переквалифицировать.
– А вдруг он живой ещё? – парировала вторая половина, – ты же советский человек, Веня, как ты можешь бросить другого советского человека в беде?
– Да какой нахер живой, он же раздулся, как дирижабль, – возразила первая половина, – он дохлый уже несколько часов.
– И всё равно негоже убегать, как заяц, от непредвиденных ситуаций, – стояла на своём вторая половина, – карма у тебя испортится напрочь от этого. Будешь потом ходить с кривой кармой.
И убедила таки она меня, вторая позитивная половина, я зашел по колено в воду, зацепил это тело за одежду и вытащил его на песчаную косу. Перевали на спину, попробовал найти пульс на шее и на руке, естественно ничего не нашел, а потом решил проверить, что у него в карманах. Сам не знаю, зачем… ну чтобы координаты какие-то определить, вдруг там документы какие лежат или записная книжка. Проверил фуфайку, он был в неё одет, обычную отечественную фуфайку серого цвета, ничего не нашел, и в этот момент сзади раздался голос, низкий и невежливый:
– Ну ты, чмо – медленно встал и задрал руки кверху!
Я медленно, как и было сказано, обернулся, увидел двух странно одетых граждан, один из которых целился в меня из винтовки тоже очень странного вида, а второй просто стоял рядом и делал суровое лицо. Меня полностью убедила винтовка (Мосинка что ли, всплыло в памяти), а не тон гражданина, поэтому я встал и высоко поднял руки над головой.
– Ты кто такой нах? Что здесь делаешь? – задали одновременно два разных вопроса эти двое.
– Веней меня зовут, студент я, общежитие в Лядах ремонтирую, – ответил я сразу на оба вопроса, но, как видно, нисколько не рассеял опасений суровых граждан.
– Какое общежитие, бля, какие Ляды? – начал тот, что был без винтовки, – сроду там никаких общаг не было.
А второй продолжил: – А утопленника ты нахера шмонал?
– Я не шмонал его, а проверял, есть ли пульс, товарищ… а как вас зовут-то? – решил установить более тесные контакты я.
– Я отделенный командир НКВД Симонов, – представился он, повергнув меня в глубокую прострацию – какое нахрен может быть НКВД в 1986 году? – Документы есть?
Я очень медленно опустил одну руку и проверил карманы, не было там никаких документов.
– Все бумаги в Лядах остались, – сообщил им я, – можно туда пройти и убедиться.
Про НКВД я пока предпочёл ничего не озвучивать, а то ведь эти ребята и шлёпнуть могут меня прямо на берегу Ветлуги, с них станется. Пораскинул мозгами и тут же вспомнил про вчерашнее падение ступени ракеты, может с ним как-то связаны эти странные вещи.
– А какое сегодня число? – задал я наводящий вопрос сразу обоим бойцам.
– Двадцать второе июня, – без задержки сообщил старший.
– А год какой? – продолжил допытываться я.
– Во даёт студент, – развеселился тот, что с винтовкой, – отмечал что ли чего вчера?
– Да, было дело, – признался я, – перебрал чуток.
– 1939 год, – сообщил мне старший. – Ещё вопросы есть?
– Вопросов нет, есть просьба – опустите винтовку, пожалуйста, – обратился я ко второму, – а то нажмёте случайно на спусковой крючок, и не с кем вам больше будет разговаривать.
– Опусти винтовку, – скомандовал старший младшему, – а ты отойди от трупа на два метра и вытаскивай всё из карманов вон на то бревно.
Я сделал, что было сказано, в карманах у меня кроме зажигалки и штопора, которым мы вчера открывали вермут, ничего и не обнаружилось.
– Удочка ещё моя вон там лежит, – показал я на берег, – и банка с червями. Вот и всё.
– Борисов, проверь, что с утопленником, – приказал Симонов, а сам приблизился к моим вещам, взял в руки каждую, а потом продолжил, – значится так, студент Веня, сейчас мы тебя отконвоируем в наш лагерь, дашь там показания под роспись, а дальше на месте решим, что с тобой делать?
– Да почему конвоировать-то, товарищ отделенный командир, – счёл нужным включить слезу в голосе я, – что я сделал-то такого? Нарушил что-нибудь?
– Ты находился в режимной зоне без разрешения, это раз, – начал перечислять Симонов, – и пытался обшарить утонувшего гражданина, а это мародёрство, это два. Борисов, что там у тебя?
– Это Пасечник из четвёртого барака, неживой, – сообщил тот, – далеко не убежал.
– Оттащи его подальше от воды, надо будет телегу прислать, а мы идём в лагерь. Удочку можешь взять с собой.
– Может сразу в Ляды? – предложил я, – там и напарники мои подтвердят все мои слова.
– Поговори ещё у меня, сука, – грубо сказал тот, что с оружием, и я почувствовал довольно сильный тычок в спину, дулом ведь тыкает, гад, подумал я.
Лагерь, как я и предполагал, оказался совсем не таким приветливым, как вчера, а оказался он таким, как его Виталик описывал – колючая проволока, вышки с охранниками, лай собачек и запах чего-то протухшего. Меня остановили около ворот, старший, который отделенный командир Симонов, поговорил вполголоса с дежурным на входе, ворота со страшным скрипом отворились, и я оказался внутри.
– В БУР его сразу веди, там у нас дознаватель сидит, – услышал я обрывок разговора.
Что такое БУР, я тут же вспомнил – это Барак Усиленного Режима, а по-простому карцер. Он был сложен из кирпичей в отличие от всех остальных строений в лагере. Что-то никто нам по дорогу в этот барак не встретился, я ещё подумал, что наверно все на работу ушли.
– Стоять, – громко скомандовал мне старший, – лицом к стене, руки за спину. Борисов присмотри за ним.
А сам он скрылся внутри здания… вернулся он не один, а с целым офицером… хотя стой, офицеров же пока нет, они только в середине войны появятся, сейчас же сплошные красные командиры. А за «офицера» можно запросто статью какую-нибудь поиметь, так что будь осторожнее, Веничка.
Так вот, это самый командир с тремя квадратами в петлице (сколько я ни силился, вспомнить, что это за звание, так и не смог, пусть будет лейтенантом что ли) хмуро оглядел меня с головы до ног и спросил:
– Этот что ли? А что это за надпись у него на рубашке?
А я и забыл, что у меня там какая-то надпись есть… глянул – и точно, Адидас там было написано.
– Это название компании, которая делает такие рубашки, – ответил я. – Адидас называется.
– И где же у нас такая компания в Советской России притаилась? – продолжил допрос лейтенант.
– А она не в Советской России расположена, – отвечал я, – а в Германии. Её основателя зовут Ади Дасслер, сокращённо, значит, Адидас выходит.
– Тут другое выходит, – сокрушённо покрутил головой лейтенант, – выходит, что ты ко всему прочему ещё и немецкий шпион.
Я промолчал, потому что как комментировать этот бред, не придумал.
– Ну лады, пошли поговорим, – вздохнул он и открыл дверь в барак, – а вы берите телегу и езжайте за Пасечником, – это он Симонову с Борисовым сказал.
Он завёл меня в тесное помещение со столом и двумя стульями по разные стороны стола, сказал мне сесть и предложил папиросу.
– Спасибо, товарищ… командир, – отказался я, – но не курю я, бросил еще несколько лет как.
– А я пока не бросил, – отвечал он, доставая из ящика стола чистый лист бумаги, – поехали. Фамилия-имя-отчество, дата и место рождения, где живёшь, где работаешь?
Я уже смекнул, пока меня вели в лагерь, что сообщать о себе действительные сведения выйдет себе дороже, поэтому начал врать как сивый мерин, надеясь, что кривая куда-нибудь да вывезет.
– Вениамин Павлович Сокольников, – начал я с чистой правды, но начальник сразу меня перебил.
– У нас в первом бараке есть один Сокольников – не родственник он тебе?
– Вряд ли, – не стал я углубляться в скользкую тему, – у меня одна мать из родственников осталась, братьев-сестёр нет. – И я продолжил по программе, – родился 12 апреля 1920 года в селе Дальнее Борисово Горьковской области, живу в городе Горьком на Школьной улице, дом 12, квартира 3 (хотел было назвать Кирова или Челюскинцев, но не решился – хрен его знает, переименовали уже улицы в их честь или ещё нет). Учусь в автомеханическом техникуме при ГАЗе, ещё год осталось учиться.
– Не части, – сказал он, записывая мои ответы. – Ладно, это всё мы проверим, не наврал ли ты тут чего. А что ты делал в режимной зоне? – строго сдвинув брови, продолжил допрос он.
– Рыбу ловил, товарищ командир, – со светлой улыбкой ответил я, – есть-то хочется.
– Там нельзя ловить рыбу, – так же сурово продолжил лейтенант.
– Ну я же не знал этого…
– Незнание не освобождает от ответственности… а что ты вообще тут делаешь, в Варнакове, если живёшь и работаешь в Горьком?
– Так подрядились мы с товарищами починить общежитие в Лядах, вот вчера и начали…
– В Лядах? – удивился лейтенант. – Нет там никаких общежитий.
– Ну как же нет, если мы вчера туда все свои вещи забросили, – взволновался я, фронт работ определили и ночь переночевали в нём.
– Где оно там находится, покажи, – и он сунул мне под нос карту-пятидесятку, никогда раньше я не видел таких подробных карт.
– Вот здесь примерно, – я ткнул пальцем в место между магазином и выездом в Макарьево. – Утром по крайней мере стояло здесь.
– Пошли посмотрим, – встал он из-за стола.
Я тоже встал и мы вышли на свет божий. Лейтенант сказал мне стоять у ворот и ждать, а сам ушёл куда-то вбок, видимо отдать распоряжения. Потом вернулся, расстегнул кобуру и сказал мне:
– Идёшь строго, куда я скажу, шаг в сторону буду рассматривать как попытку к бегству, оружие применю без предупреждения. Пошёл.
И мы гуськом вышли из ворот лагеря.
– Идёшь впереди меня на два метра по этому вот просёлку, никуда не сворачиваешь. Понятно?
Я кивнул, чего уж тут непонятного. Так мы и дошли до Лядов, никого не встретив – я попытался было разговорить этого нквд-шника, но безуспешно, не отвечал он ни на мои вопросы, ни на отвлечённые предложения. А в конце концов предложил мне просто заткнуться. Я в принципе всё уже понял на дальних подступах к Лядам – не было там никакой общаги на том месте, где я её утром оставил. Так что теперь надо тебе как-то изворачиваться, Веничка…
– Вон магазин, вот выезд в сторону Макарьево, – тем временем сообщил мне лейтенант,– показывай, где тут твоё общежитие притаилось.
– Да вот тут же, товарищ командир, – я широким жестом указал на поляну, где должна была стоять наша общага, – но я что-то ничего не понимаю, нет его…
Попытка побега
Одновременно я широким скользящим шагом сместился за спину лейтенанта и попытался произвести заднюю подсечку, но лейтенант был совсем не таким дураком, каким я его представил, поэтому он резко подпрыгнул и ушёл от подсечки, одновременно вытащив из кобуры револьвер. Я по инерции попытался повторить подсечку, но получил в ответ выстрел в район ног… мимо, конечно, но ситуацию я понял.
– Всё, начальник, – сказал я, высоко подняв руки к небу, – это была моя ошибка, больше не буду.
– Значит, ещё одну статью ты только что заработал, – весело отвечал мне начальник, – сопротивление представителю власти, сопряженное с насилием над личностью, статья 73 УК РСФСР, от года и выше.
– А может, договоримся, начальник? – сделал хилую попытку я, – свидетелей-то нету ни одного, кто подтвердит?
– Ну, может и договоримся, хотя не вижу, что ты можешь мне предложить взамен…
Лейтенант изучающее посмотрел на меня несколько секунд, а потом скомандовал разворот и движение в сторону лагеря в прежнем порядке – шаг в сторону считается за побег, а оружие он применяет без предупреждений. Я взял руки за спину, и таким вот образом мы снова добрались до дознавательской камеры.
– А теперь, друг ситный, рассказывай всю правду, – задушевно сказал он, закуривая очередную папиросину, – до сих пор я от тебя одно враньё слышал. Подробно давай, если не хочешь высшую меру получить.
Я прикинул кое-чего к носу и решил всю-всю правду таки не выкладывать, только ещё хуже себе сделаю, так что ограничимся полуправдой… или четверть… как уж пойдёт.
– Слушай меня сюда, лейтенант, – сделал я страшные глаза, – на самом деле я никакой не студент, а сотрудник второго управления НКВД, третье отделение, борьба с контрреволюционерами украинской, белорусской и угро-финской национальности, а звание у меня младший лейтенант госбезопасности.
– Да ты что? – сделал вопросительное лицо дознаватель. – И кто же у вас там за главного сейчас?
Проверяет, сука, в сердцах подумал я, они ж там, как обезьяны в джунглях сейчас меняются, не уследишь…
– Кобулов Богдан Захарович, – ляпнул я наконец и понял, что попал… тогда решил добавить убедительности, – но ходят слухи, что он вот-вот на повышение пойдёт, а за него будет его первый зам Серов.
– А до Кобулова кто там рулил? – уточнил начальник.
– До него Литвин, а до Литвина Агранов, а до Агранова Курский, времена сейчас сами знаете какие.
– Ладно, убедил, – вяло отреагировал тот, прикуривая новую папиросу от старой. – А теперь расскажи, друг ситный, что второму управлению НКВД понадобилось в нашем захолустье? У нас ведь с украинцами и белорусами дела обстоят не очень… не сказать, чтоб никак – может с десяток во всем лагере найдётся.
– Зато угро-финнов у вас тут навалом, – угрюмо продолжил я, – каждый второй поди…
– И что там с контрреволюцией среди этих ваших угро… финнов?
– А вот это, товарищ лейтенант, – сказал я напрямик и не увидел требований заменить товарища на гражданина, – уже совсекретные сведения, сообщать которые лицам без соответствующего допуска я не имею права.
Лейтенант нервно побарабанил пальцами по столу, потом полез за новой папироской, не нашёл её в коробке, выбросил смятую коробку в урну и родил наконец финальную фразу:
– Ну если соврал, смотри! Живым отсюда не выйдешь… а пока посидишь в одиночке, – и он подошёл к двери и громко крикнул, – Баранов!
На крик явился угрюмый сержант госбезопасности с неприятным взглядом и сросшимися бровями, серийный маньяк просто какой-то.
– Баранов, определишь этого фрукта в седьмую камеру. Никого не подселять, кормить по второму графику. Если у него возникнут вопросы, записывай, мне потом передашь.
Я встал, убрал руки назад и двинулся по коридору БУРа направо, куда показал мне дулом винтовки Баранов. Двери в камеры были тут с обеих сторон, не деревянные, стальные, выкрашенные свинцово-серой краской. Хер их выбьешь, даже если сильно захочешь. Лейтенант сопроводил меня дорожку такими тёплыми словами:
– Сейчас составлю запрос в Москву, почта у нас тут работает не очень быстро, так что ответ придёт через неделю, тогда и продолжим разговор. А пока отдохни в камере, мы тут посоветуемся, что с тобой в эту неделю делать.
И угрюмый сержант Баранов быстро и ловко определил меня в камеру этого самого Барака Усиленного Режима. Три на три метра, в углу двухэтажные нары, сортир и умывальник отсутствуют как класс кулаков. Спросил у сержанта, как же быть, если по маленькому захочется – тут в ответ буркнул, что вывод до ветра три раза в сутки, после приёма пищи. Очень здорово…
––
Хорошо, что сейчас не зима, думал я, прогуливаясь по диагонали своего узилища, так больше шагов получалось, чем если б параллельно стенам. Всё время сидеть или лежать на нарах оказалось невмоготу уже к концу первого дня. Кормили тут какой-то баландой, смотреть даже на которую было тошно, но я заставлял себя проглатывать всё до конца, калории, они совсем не лишние будут.
А ещё я напряжённо думал над тем, что делать, когда из Москвы придут сведения о том, что я всё наврал. Один день из семи уже прошёл, так что давай, голова, соображай быстрее, а то засыпемся… Но, к сожалению, ничего, кроме побега, в голов мне не приходило, а как отсюда убежишь, из этого БУРа? Лагерь между тем жил своей жизнью, к которой я нет-нет, да и прислушивался поневоле. Ничего особенно интересно я не услышал, но то, что мою фамилию пару раз громко упоминали с добавкой «зэка», меня заинтересовало. Ведь это вполне мог оказаться тот самый дедов брат, оттянувший здесь срок примерно в эти годы.
Через сутки моего заточения сержант Баранов скомандовал мне «на выход без вещей», на что я сказал, что все мои вещи на мне, так что… А он грубо сказал мне заткнуться, взять руки за спину и следовать по коридору до конца. А в конце коридора меня ждал всё тот же лейтенант… а кстати, как его зовут-то, я так и не выяснил, не представился он. Ладно, пусть будет просто летёхой.
– Вот что мы надумали, Сокольников, – сразу же взял крутой оборот он, – ты же вроде сказал, что в автомеханическом техникуме учишься?
– Так точно, товарищ лейтенант, – вырвалось у меня.
– Так вот, чем в камере прохлаждаться и харчи наши напрасно переводить, мы приставим тебя пока к нашему заму по хозчасти. У него в сарае валяется несколько сломанных механизмов, если хотя бы один починишь, уже кормёжку считай отработал.
– Я не против, приставляйте, – скромно ответил я, и сержант Баранов, повинуясь кивку головы летёхи, развернул меня к выходу.
– Прямо пошёл, никуда не оглядываясь, – грубо сказал он мне в спину, сопроводив свои слова чувствительным тычком кулака.
Грубый же ты какой, подумал я, но озвучивать свои мысли пока не стал. Баранов провёл меня между двух длинных бараков с порядковыми номерами 3 и 4 и вывел к почти точно такому же строению из неотёсанных досок-двухдюймовок, но без номера и таблички.
– Свешников, выходи, дело есть, – крикнул Баранов в приоткрытое окошко с решёткой.
Через пару секунд на пороге появился очередной лагерный обитатель, видимо тот самый Свешников, он прищурился на ярком свете после полутёмного помещения, потом приложил руку козырьком ко лбу, оглядел меня с ног до головы и спросил:
– Это оно что ли, дело твоё? – и он ткнул в меня пальцем.
– Оно, – согласился Баранов, – подследственный Сокольников, поступает в твоё распоряжение на ближайшую неделю. Документы в конце дня выдадим.
– Ну пошли, Сокольников, – сказал мне Свешников, не обращая больше внимания на сержанта, – расскажешь для начала, откуда ты такой взялся на мою голову.
Глава 4
Мастерская
Внутри этот барак оказался захламлён сверх всякой меры, в основном ржавыми листами чего-то железного. Свешников посадил меня за стол в углу, тоже заваленный разными деталями, сам сел напротив и выжидательно замолчал. Я не стал томить его паузами и приготовился вываливать свою легенду без запинки, без упоминания о втором отделении НКВД, конечно:
– Студент я, автомеханический техникум в городе Горьком, третий курс.
– Специализация? – сразу прервал он меня.
– Двигатели внутреннего сгорания, – Свешников удовлетворённо кивнул мне и я продолжил, – здесь случайно оказался, вчера приехал ремонтировать коровник в Макарьево, а утром пошёл рыбу ловить в Ветлуге, а оказалось, что тут режимная зона. Вот товарищ лейтенант и загрёб меня до выяснения.
– Про товарища лейтенанта мне неинтересно, – сразу отмёл эту часть моей биографии мастер, – это ты с ним разберёшься, а вот про автомеханический техникум давай продолжим. Изучить-то успел чего-нибудь по теме? Оценки какие получал?
– Двоек не было, – ответил я, – а изучать конечно всё по программе изучал, от двухтактных и до дизелей. Практика на ГАЗе два раза уже была, собирали-разбирали-налаживали много раз.
– Ладно, испытательное задание тебе тогда такое будет, – он поднялся со своего места и перешёл в дальний конец барака к длинному верстаку, – вот что мне вчера притащили зэки из четвёртого барака – знаешь, что это такое?
И он взял в руки бензопилу «Дружба»… ё-моё, подумал я, откуда здесь взялся агрегат, сделанный на 40 лет позже? И тут до меня дошло, что эту штуку прихватил с собой Андрей, когда мы собирались сюда ехать… ну а потом, видимо, при переносе в прошлое перенесло не только меня, но и кое-что другое. Собрался с мыслями и выдал:
– Знаю, конечно, это бензопила, применяется для валки деревьев, для ручной распиловки брёвен, досок и других деревянных предметов.
– А тактико-технические характеристики у неё какие? – продолжил допытываться Свешников.
– Двигатель одноцилиндровый двухтактный, карбюраторный, мощность 6 лошадиных сил, бензин жрёт марки А-76 и выше. Бензин вон в ту горловину заливается, чуть больше двух литров, хватает на час непрерывной работы. Цепь автоматически смазывается моторным маслом, которое надо заливать вот в эту воронку, так что ресурс цепи очень большой, сколько именно часов, не помню, но много.
– И откуда ж ты всё это знаешь? – немедленно поинтересовался Свешников. – Как я знаю, в нашей стране такие агрегаты пока не выпускаются.
– Так это моя пила, её нашему техникуму немецкие специалисты подарили, ну которые наладчиками на ГАЗе работали, у них там в Германии такие вещи уже давно делают. Ну а мы, студенты техникума, которые полюбознательнее, изучили устройство от начала и до конца, – вдохновенно соврал я, авось прокатит. И сюда я её с собой взял на всякий случай, и посеял где-то, ну а ваши люди наверно нашли.
– Запускай, – и он сунул мне в руки бензопилу, – сейчас посмотрим, как ты её изучил.
– Бензин там есть? – вслух начал размышлять я, а потом потряс устройство, вроде что-то бултыхалось на дне. – Надо какое-то бревно или доску, чтобы продемонстрировать работу, а то чего зря горючку жечь.
– Пойдём, – согласился Свешников, – тут недалеко вязанка брёвен лежит.
И мы вышли из мастерской и прогулялись по территории лагеря направо, почти до самой колючки. Часовой на вышке посмотрел на нас недовольным взглядом, Свешников счёл нужным предупредить его:
– Потапыч, мы сейчас тут эксперимент будем проводить, всё согласовано с руководством – так ты уж не стреляй сгоряча, – сказал он в сторону вышки, а потом добавил мне, – вот они, брёвна, выбирай любое.