Сталин. После войны. Книга 2. 1949–1953

Читая описание беседы Сталина и будущего героя обороны Сталинграда, обратите внимание, как четко и откровенно вождь объясняет смысл и цель поездки генерала в Китай. И как глава СССР оценивает тогдашнюю роль, влияние и потенциал китайских коммунистов, а также «крепость» гитлеровского миролюбия и прочность Договора о ненападении с Третьим рейхом. Напомню – это 1940 год. Но Сталин уже старается сделать так, чтобы Япония поплотнее увязла в Китае и не смогла вместе с немцами атаковать СССР. Может, такое и не произойдет. Но Сталин не имеет права считать любое развитие событий невероятным. Поэтому так прямо и говорит: «если немецкие агрессоры нападут»^[58].

Чуйков отправился в Китай и оставил нам в мемуарах много интересных заметок и наблюдений. В частности такое: «За время пребывания в Чунцине я неоднократно был свидетелем, как срывалась организация взаимодействия регулярных войск КПК и гоминьдановской армии. Ответственными за это были в равной степени и Мао Цзэдун и Чан Кайши»^[59].

С момента нападения Германии на СССР гоминьдановское правительство резко свернуло товарооборот с СССР. В 1941 году оно сократило поставки в счет кредита нужных нашей стране материалов. Чан Кайши не верил в победу СССР, что вполне логично. Но по некоторым свидетельствам, сомневался в этой победе и товарищ Мао. Сталин на него за это не сердился – во-первых, обижаться в политике глупо, а во-вторых, товарищ Сталин позже и сам не очень-то верил в победу Мао Цзэдуна.

Когда разгром немцев был не за горами и стало ясно, что СССР вступит в войну против Японии, то сталинская политика вновь была скорректирована. Поскольку именно Чан Кайши был признанным главой Китая и с этим были согласны все страны антигитлеровской коалиции, Сталин был готов подписывать межгосударственные соглашения именно с ним. 14 августа 1945 года, после начала блистательной операции нашей армии по разгрому Квантунской армии японцев, в Москве состоялось подписание советско-китайского договора о дружбе и союзе и соглашения о передаче русским Порт-Артура и порта Дальнего^[60]. Итогом налаживания диалога с гоминьдановским Китаем стало и признание китайцами независимости Монгольской Народной Республики, что было принципиально важно для Москвы.

30 декабря 1945 года в Москве проходит встреча Цзян Цзинго, личного представителя Чан Кайши и одновременно сына главы Гоминьдана. Пикантность ситуации в том, что сын Чан Кайши очень долго жил в СССР (с 1925 года), женился на русской женщине и работал простым советским инженером. Пока Сталин неожиданно не отправил его к отцу в Китай в 1937 году для налаживания связей между двумя странами. Теперь Николай Елизаров, так звали его на русский манер, вернулся к Сталину в качестве главного переговорщика по Китаю. Главной задачей сына Чан Кайши было обеспечение окончательного свертывания помощи СССР китайским коммунистам^[61]. И действительно – в 1945 году Сталин убеждал Мао Цзэдуна сесть за стол переговоров с Чан Кайши. Это не дало никаких результатов, зато не было и претензий к Москве. Ситуация сложная: на территории Китая находятся наши войска и американская армия, рядом в Гонконге – британские войска.

В середине января 1946 года советское командование приступило к выводу войск с территории Китая и к 3 мая полностью его завершило. Но, подписывая соглашения с Чан Кайши, Сталин понимал, что это предел влияния Союза на своего соседа. При этой власти англосаксы неизбежно начнут использовать Китай (как и в 20-е годы) в качестве инструмента и плацдарма антисоветской политики. А значит, помощь китайским коммунистам могла бы быть в интересах СССР. Только делать это надо было аккуратно – не вступая в противоречие и прямое столкновение с Западом. Уходя из Китая, Советская армия передала вооружения японской Квантунской армии Мао Цзэдуну, что резко усилило боевой потенциал НОАК (Народно-Освободительной армии Китая). К тому моменту, когда в июне 1946 года Чан Кайши отдал приказ начать наступление на коммунистов, гоминьдановцы уже не имели подавляющего превосходства. Для понимания масштабов гражданской войны в Китае: армия Гоминьдана в 1946 году составляла 4,3 млн. человек^[62], у Мао «всего» 1,27 млн бойцов^[63]. При этом Чан Кайши контролировал все крупные города и коммуникации и пользовался военной и финансовой поддержкой США. Какова вероятность победы коммунистов? Она невелика. Вот и Сталин считает так же, как и вы, уважаемый читатель. Поэтому и побуждал Мао к переговорам – за что, кстати, честно и прямо ИЗВИНЯЛСЯ во время переговоров с китайскими товарищами.

Однако, ко всеобщему удивлению, уже через год соотношение сил сильно изменилось: у Чан Кайши 3,73 млн солдат, а у Мао Цзэдуна 1,95 млн. К концу 1948 года коммунисты явно начинают выигрывать войну. Сталин направляет в Китай доверенного человека, который мог бы все увидеть своими глазами, сделать выводы и доложить. В январе – феврале 1949 года в Поднебесную едет Анастас Иванович Микоян. По итогам его общения с Мао Цзэдуном Сталин складывает для себя китайский пасьянс. Было решено, что приезд Мао состоится только в качестве официального главы Китая, что давало возможность Москве, пообещав признание новой власти, сделать это только по факту ее полной победы.

Любопытно, что в рамках своей стратегии в китайском вопросе Сталин даже продлил действие Договора о ненападении между СССР и Китаем от 1937 года. Это случилось 21 февраля 1948 года^[64]. При этом признанным правительством Китая тогда руководил Чан Кайши. Одновременно демонстрируя миролюбие и несколько дистанцируясь в дипломатической сфере от гражданской войны в Китае, Сталин продолжал тайные контакты с коммунистами. Именно он подсказал Мао, как переложить в информационной сфере ответственность за продолжение гражданской войны на Гоминьдан. 11 января 1949 года он писал: «Как видно из сказанного выше, наш проект Вашего ответа на предложение Гоминьдана рассчитан на срыв мирных переговоров. Ясно, что Гоминьдан не пойдет на мирные переговоры без посредничества иностранных держав, особенно без посредничества США. Ясно также, что Гоминьдан не захочет вести переговоры без участия Чан Кайши и других военных преступников. Мы рассчитываем поэтому, что Гоминьдан откажется от мирных переговоров при тех условиях, которые выставляет КПК. В результате получится, что КПК согласна на мирные переговоры, ввиду чего ее нельзя обвинять в желании продолжать гражданскую войну. При этом Гоминьдан окажется виновником срыва мирных переговоров. Таким образом, мирный маневр гоминьдановцев и США будет сорван, и Вы можете продолжать победоносную освободительную войну»^[65].

При этом в рамках этой выбранной стратегии СССР отказался выступить посредником между КПК и Гоминьданом, к чему его призвал Чан Кайши, начавший проигрывать войну. «В ответе Советского правительства отмечается, что восстановление единства Китая, как демократического и миролюбивого государства, является делом самого китайского народа и что это единство могло бы быть достигнуто скорее всего путем непосредственных переговоров сторон, без иностранного вмешательства, внутренними силами Китая»^[66].

В июле 1949 года в Москву прибывает китайская делегация, которую возглавляет заместитель Мао – Лю Шаоци^[67]. В беседе с ним Сталин заявит, что «Советский Союз сейчас достаточно силен для того, чтобы не испугаться ядерного шантажа США». Через месяц произойдет первое испытание советской атомной бомбы РДС-1, поэтому глава СССР чувствует себя куда более уверенно в тонких вопросах международной политики. Именно во время визита Лю Шаоци, в июле 1949 года Сталин произнесет одну из фраз, которую любят цитировать, рассказывая о его отношениях с китайскими товарищами. Для понимания контекста надо помнить, что лето 1949 года – время наибольшего напряжения в отношениях с Югославией (о чем мы поговорим чуть ниже). Тито предал Сталина, разрыв идет по всем фронтам, и поэтому китайские товарищи сразу хотят успокоить Иосифа Виссарионовича. Они полностью на его стороне. Авторитет Сталина для них непререкаем, им можно верить. Поэтому Лю Шаоци говорит Сталину, что компартия Китая будет подчиняться его решениям. Сталин ответил так:

«Китайская делегация заявляет, что Коммунистическая партия Китая будет подчиняться решениям Коммунистической партии Советского Союза. Это кажется нам странным. Партия одного государства подчиняется партии другого государства. Такого никогда не было, и это непозволительно. Обе партии должны нести ответственность перед своими народами, взаимно совещаться по некоторым вопросам, взаимно помогать друг другу, а при возникающих трудностях тесно сплачивать обе партии – это верно»^[68]. Тогда же глава СССР признал свою неправоту в оценке ситуации в Китае: «Мы были помехой для вас, и я очень об этом сожалею».

Потерпев поражение в 1949 году, глава партии Гоминьдан генералиссимус Чан Кайши с остатками армии и госаппарата бежал на остров Тайвань, где его прикрыл флот США^[69]. По сути, туда «бежало» целое государство – Китайская Республика. А Мао Цзэдун 1 октября 1949 года на площади Тяньаньмэнь «самопровозгласил» новое китайское государство – Китайскую Народную Республику (КНР). На следующий день, 2 октября 1949 года Советский Союз признал новый Китай. Еще будут налеты гоминьдановской авиации на Шанхай и другие города, будет помощь СССР зенитчиками и летчиками, но в целом война была закончена.

А уже 17 декабря Мао был в Москве. Он приехал к Сталину. Как ученик к учителю. И как гость, прибывший на 70-летие Сталина.

Сталину – 70 лет

21 декабря 1949 года Иосифу Виссарионовичу Сталину исполнялось 70 лет. Не только вся страна, но и все прогрессивное человечество собиралось отмечать юбилей вождя. Как всегда, не обошлось и без дураков и подхалимов. Сын сталинского соратника Юрий Андреевич Жданов вспоминал: «Помню, один из чиновников предложил в 1949 году отметить юбилейные дни Сталина присвоением его имени комплексу МГУ на Ленинских горах. Ответ был однозначен: «Главный университет страны может носить лишь одно имя – Ломоносова»^[70].

Размах торжеств был весьма внушительным. Газета «Правда» на первой полосе опубликовала сообщение: «21 декабря 1949 года исполняется 70 лет со дня рождения тов. И. В. Сталина. В связи с этим Президиум Верховного Совета СССР образовал Комитет… На Комитет возложена разработка и организация проведения мероприятий, связанных с семидесятилетием со дня рождения тов. И. В. Сталина»^[71].

Товарищ Берия готовил вождю сюрприз – книгу стихов Сталина в переводе на русский язык. К работе над переводами были привлечены, в частности, такие поэты, как Борис Пастернак и Арсений Тарковский^[72]. Книга эта свет так и не увидела, так как Сталин идею не одобрил. Зато свет увидел почтовый блок «К 70-летию Сталина», изданный тиражом в 1 млн экземпляров. Он включал в себя четыре марки, на которых были изображены дом в Гори, где родился вождь, Ленин и Сталин в Смольном в октябре 1917 года и в Горках и портрет Сталина в кремлёвском кабинете.

В Чехословакии в честь вождя карпатскую вершину переименовали из «Словацкий Штит» в «Сталинский Штит». Здесь же к юбилею были выпущены также две монеты номиналом 100 и 50 крон, посвященные Сталину. Это практически единственные денежные знаки с его изображением на сегодняшний день. В Болгарии вместо города Варна на карте появился город Сталин.

Подарки вождю поступали со всего мира – не только социалистического. «Скульптор из города Ревел (департамент Верхняя Гаронна) Жорж Курду посылает товарищу Сталину скульптуру рабочего Франции с надписью «Скромный подарок тому, кто указывает миру путь к миру, хлебу и свободе»^[73]. Бельгийские коммунисты готовились подарить неопубликованное письмо Маркса, матрос из морской пехоты – трубку, сделанную из обломка немецкого самолета. Подарки выставлялись в 18 залах Музея Революции. Всего их насчитывалось около 100 000. Портреты. Ковры, посуда. Предметы обихода. Всякая всячина. Индейский головной убор из перьев. Разумеется – убор вождя. Чего там только не было!

Сталин, однако, взял себе только одно одеяло и валенки. Больше ему ничего не было нужно.

Среди тысяч писем и телеграмм с поздравлениями была в этот день и такая.

«Поздравительная телеграмма патриарха Московского и всея Руси Алексия (Симанского) председателю Совета Министров СССР, генеральному секретарю ЦК КПСС И. В. Сталину по случаю его 70-летнего юбилея, 21 декабря 1949 г.

МОСКВА. КРЕМЛЬ.

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ СОВЕТА МИНИСТРОВ,

ГЕНЕРАЛИССИМУСУ

ИОСИФУ ВИССАРИОНОВИЧУ СТАЛИНУ.

Среди бесчисленных со всех концов мира приветствий от преданных Вам и любящих Вас, примите, дорогой и глубокочтимый Иосиф Виссарионович, от Русской Православной Церкви, всегда Вам благодарной за Ваше исключительное внимание к её нуждам, и от меня лично самые искренние и сердечные поздравления в близкий для всех нас день славного семидесятилетия Вашего вместе с горячими пожеланиями Вам многих и многих лет здоровья и счастья. Мы усердно молимся об этом и искренно свидетельствуем, что эти пожелания исходят от заветных чувств наших к Вам, неуклонно ведущему Родину нашу к благоденствию, счастью и славе. Благоволите, дорогой Иосиф Виссарионович, принять подносимый Вам от лица всего Епископата Русской Православной Церкви приветственный адрес.

АЛЕКСИЙ,

ПАТРИАРХ МОСКОВСКИЙ

И ВСЕЯ РУСИ»^[74].

А еще был «Приветственный адрес от духовенства и мирян Русской Православной Церкви Вождю народов СССР, генералиссимусу Иосифу Виссарионовичу Сталину в день семидесятилетия со дня рождения»^[75], который подписали все 74 архиерея, состоящие в то время в РПЦ. На адресе подписи патриарха, 5 митрополитов, 21 архиепископа и 47 епископов, все – с указанием занимаемых кафедр^[76].

Вечером 21 декабря 1949 года в Большом театре состоялось торжественное заседание, посвящённое 70-летию Сталина. В этот день во всех газетах Союза было опубликовано письмо Сталину от ЦК партии и Совета Министров, а также Указ о награждении его орденом Ленина. «Вперед, к новым победам под руководством великого Сталина!»^[77] – так заканчивал свою статью в «Правде» Л. П. Берия.

Торжественное заседание открыл товарищ Шверник. На сцене огромный портрет юбиляра, знамена. Пионеры дарят Сталину букеты цветов. Речи, поздравления. При этом многие присутствующие отмечают внешне плохое настроение вождя. Во время заседания Сталин выходил из президиума за кулисы, курил. За кулисами навстречу ему попался венгерский лидер Матиас Ракоши.

– Сколько вам лет, товарищ Ракоши? – спросил Сталин.

– Пятьдесят шесть, – вытянулся Ракоши.

– Комсомолец, – сказал Сталин и похлопал его по плечу^[78].

В конце заседания все ожидали выступления вождя. Но вместо того, чтобы выйти на трибуну, Сталин как будто о чем-то задумался. Он не вышел и не сказал ни речи, ни слов благодарности. А «глядя безучастным взглядом в зал, он медленно хлопает в ладоши. Овации нарастают. Сталин не меняет ни выражения, ни позы. Зал неистовствует, требуя выступления. Сталин сохраняет свою невозмутимость. Так проходит три, пять, семь – не знаю сколько минут. Наконец заседание объявляется закрытым»^[79].

О чем думал Сталин в тот момент – загадка.

Сталинский юмор

Об удивительном чувстве юмора вождя написано много. Часть этих историй превратилась в легенды, много что было просто выдумано. Но большая часть повествований о сталинском чувстве юмора является чистой правдой. Ну, может, чуть приукрашенной.

В 1949 году невеста одного из работников газеты «Правда» танцевала в ансамбле, которым руководил известный хореограф. Дело шло к свадьбе, и журналист пришел на репетицию поговорить с этим хореографом, попросить отпустить невесту в свадебное путешествие. А в тот момент в Большом театре шел правительственный концерт. После первого отделения жених отправился за кулисы, однако обстановка оказалась неподходящей.

Председатель Комитета по делам искусств Храпченко строго отчитывал хореографа:

– Я же просил не ставить этот номер в программу.

– Но ведь все прошло хорошо. Товарищ Сталин аплодировал – я сам видел.

– Да, товарищ Сталин хлопал. Однако раз на раз не приходится, и я требую, чтобы в дальнейшем вы не нарушали моих указаний. Это может плохо кончиться…

Журналист терпеливо ожидал конца этого неприятного для собеседников разговора. Вдруг он увидел, что к спорящим почти неслышно идет… Сталин. Понимая, что не должен находиться в таком обществе, журналист благоговейно отошел на почтительное расстояние и увидел удивительную картину. Сталин приблизился к спорящим, что-то сказал им и удалился. А Храпченко и хореограф, которые только что почти ругались, вдруг обняли друг друга и в полной тишине стали вальсировать. Единственным случайным зрителем этого редкостного танца оказался перепуганный жених, которому так и не удалось поговорить с хореографом.

Звонки возвестили начало второго отделения. Журналист не столько смотрел на сцену, сколько гадал, что же сказал товарищ Сталин. После концерта он вновь разыскал хореографа, получил у него разрешение на отпуск невесты и затем поинтересовался, что сказал Сталин. Оказалось, что, проходя, тот бросил реплику:

– Все о делах, о делах, потанцевали бы…^[80].

Стоит отметить, что, уделяя большое внимание театру, смотря все новинки, не пропуская премьеры, глава СССР никогда не навязывал свое мнение деятелям искусств.

Еще одна история связана с тем же местом, что и предыдущая. В том же 1949 году Сталин смотрел представление в Большом театре. В антракте ему показали альбом с декорациями старейшего и талантливейшего театрального художника Федора Федоровича Федоровского к будущему спектаклю. Сталин сосредоточенно листал альбом и молчал.

Директор осторожно спросил, каково мнение об этих декорациях.

– Если я скажу, что хорошее, вы сделаете из этого всеобщую, генеральную установку, – усмехнулся Сталин. – Если я скажу, что плохое, вы выгоните товарища Федоровского^[81] из театра. Поэтому не буду ничего говорить. Работайте. Творите. Создавайте^[82].

А вот рассказ писателя-сатирика и драматурга Владимира Соломоновича Полякова как раз можно датировать точнейшим образом. Он был одним из авторов сценария знаменитого фильма «Карнавальная ночь», писал монологи для Аркадия Райкина. В 1936 году молодой, никому еще не известный литератор Поляков очень захотел попасть в Колонный зал на похороны Горького:

Попросил Зощенко достать пропуск. Иду по Москве к Колонному залу, и вдруг – продают горячие сосиски в пакетиках. Зачем мне сосиски? Новинка ведь! У меня привычка: покупать новые, даже ненужные вещи. Я купил пакетик с сосисками и довольный вошел в Колонный зал.

Думаю, где-нибудь в гардеробе оставлю. Но у меня пропуск оказался такой – проводят сразу в круглую комнату за сценой. Вижу: за столом сидят Ворошилов, Молотов, Калинин, другие вожди и вокруг много известных писателей. Вскоре меня вызывают по фамилии. Военные надевают мне на руку траурную повязку и ведут на сцену – стоять в почетном карауле. А у меня сосиски, значит, я первому попавшемуся, полуобернувшись, говорю: «Пока я там откараулю, покараульте мои сосиски…»

Поляков оборачивается, чтобы передать сосиски в надежные руки. А там – Сталин. Внимательно так смотрит.

– Не беспокойтесь, ваши сосиски будут в полной сохранности.

Полякова окружают военные и вместе с другими ведут в почетный караул, к гробу великого пролетарского писателя. Когда Владимир Соломонович «откараулил», вернулся, к нему подошел военный в больших чинах, отдал честь и отрапортовал:

– Вот сосиски, товарищ Поляков, в полной сохранности^[83].

Сталин любил беседовать с творческими людьми^[84]. Но старался пресекать попытки подхалимажа. Ему просто было интересно совсем иное – мысли талантливых, способных людей. Во время посещения Сталиным МХАТа актер Борис Ливанов обратился к вождю:

– Товарищ Сталин, я хотел бы с вами посоветоваться: собираюсь играть Гамлета, прочел 50 книг о нем и еще не разобрался.

– Почему вы думаете, что мнение одного неспециалиста поможет вам больше, чем мнение пятидесяти специалистов? – ответил ему Сталин^[85].

Во время другой неофициальной беседы после окончания спектакля, за кулисами, вождь по ходу разговора спросил артистку:

– Вы замужем?

Та вздохнула.

– Не замужем, – констатировал Сталин.

Разговор продолжался, и вскоре, тоже к слову, вождь поинтересовался у артиста:

– Вы женаты?

Тот вздохнул.

– Женат, – догадался Сталин^[86].

Сталин и Мао

Сталин и Мао Цзэдун имели много общего. Оба получили в своей стране власть после упорной и долгой борьбы, оба были вождями и теоретиками. У обоих сыновья погибли, защищая Родину^[87]. В конце концов – оба писали стихи…

Мао Цзэдун прибыл в Москву на поезде 16 декабря 1949 года, а уехал домой 17 февраля 1950-го. Любой, кто оценит сроки проведения первой поездки «великого кормчего» за границу в качестве главы государства, будет, мягко говоря, удивлен. Визит Мао в Советский Союз длился более двух месяцев! Срок прибытия в Москву диктовал 70-летний юбилей вождя^[88]. Не приехать на день рождения Сталина было невозможно, а раз уж приехал, то стоило выделить много времени для решения всех важных вопросов. Первоначально планировалось, что Мао прибудет в СССР на три месяца и помимо подписания договора и встреч со Сталиным и руководством Советского Союза побывает в Москве, Ленинграде, Сталинграде. После чего заедет в Восточную Европу (Польша, Чехословакия, Румыния), где также подпишет договора, после чего отправится отдохнуть в Сочи в санаторий^[89]. В реальности вышло так, что за два месяца своего пребывания в СССР Мао несколько раз увиделся со Сталиным, решил вопрос подписания китайско-советского договора, но никуда «в Европу» так и не поехал^[90].

Но вернемся в морозный полдень 16 декабря 1949 года, на Северный, сейчас Ярославский вокзал столицы. Первоначальная встреча, которая была организована советской стороной, подействовала на Мао как холодный душ. Поезд подошел к перрону ровно в полдень. Председателя КНР на перроне встречали В. М. Молотов, военный министр товарищ Булганин, министр внешней торговли Меньшиков и заместитель министра иностранных дел Громыко. Мао Цзэдун накрыл в своем вагоне стол и немедленно пригласил встречающих «присесть». Но Молотов и Булганин расстроили его, наотрез отказавшись от «китайского гостеприимства», при этом сославшись на протокол. Оба советских лидера также отказались ехать с Мао в одной машине, пояснив, что иначе нельзя.

В тот же день Сталин принял Мао Цзэдуна в Кремле. Автомобиль привез главу Китая за три минуты до назначенной встречи. Перед кабинетом Сталина секретарь вождя А. Н. Поскребышев попросил Мао подождать, а сам вошел в кабинет Сталина и закрыл за собой дверь. Дверь распахнулась ровно в 18.00, и Мао Цзэдуна пригласили внутрь. С ним был только один переводчик и советник Ши Чжэ. В качестве переводчика с советской стороны на всех встречах с китайскими товарищами выступал филолог-востоковед Николай Трофимович Федоренко, на основании воспоминаний которого и будет описана эта сцена^[91].

В кабинете председателя КНР ждало все руководство СССР. Первым был Сталин. Мао стремительно зашагал по ковровой дорожке. Он был заметно взволнован, в отличие от внешне спокойного и неторопливого (как всегда) вождя.

– Здравствуйте, товарищ Сталин, – эмоционально произнес Мао Цзэдун и быстрым движением заключил руку Сталина в обе свои ладони. Он долго тряс ее, тем самым выражая радость и удовлетворение по случаю встречи.

– Рад вашему приезду, товарищ Мао Цзэдун, – сказал Сталин. И после небольшой паузы добавил: – А выглядите вы моложе и крепче, чем я представлял.

Мао Цзэдун на это ответил: «Вы, товарищ Сталин, тоже в отменном здравии!»

Сталин поблагодарил кивком головы. Затем он представил Мао Цзэдуну своих коллег, начиная с Молотова. Мао Цзэдун обменялся с ними рукопожатиями и приветствиями. В свою очередь он представил Сталину сопровождавшего его Ши Чжэ.

Сталин пригласил Мао Цзэдуна садиться.

– Великое дело! – сказал Иосиф Виссарионович. – Поистине сделано великое дело! Вы добились великой победы. Вы внесли очень большой вклад в дело китайского народа; вы – славный сын китайского народа! Мы от всей души желаем вам крепкого здоровья!

В этой первой встрече оба вождя обменялись информацией, но, конечно же, практических вопросов не обсуждали. Мао Цзэдун рассказал в подробностях о ситуации в Китае и поблагодарил СССР за своевременную и бескорыстную помощь.

«Сталин говорил медленно, негромко и очень уверенно. Он четко выдерживал паузы и никогда не отвлекался в сторону, вел беседу так, что у слушателей создавалась очень четко очерченная картина событий. Кроме того, у него был тонкий слух, во время переговоров он улавливал даже чужой шепот. Мао Цзэдун, напротив, говорил быстро, словно боялся, что Сталин его не дослушает. «Жарил, как из пулемета», но при этом не забывал мельчайших деталей. Он активно употреблял афоризмы, крылатые изречения из китайской классики. Вообще он был чрезвычайно широко эрудирован»^[92].

А дальше наступила пауза. Мао поселился на сталинской даче и ровным счетом ничего не делал. К нему приезжали разные руководители СССР, но вели только короткие официальные переговоры. Накануне юбилея Сталин предупредил: «К нам приехало много иностранных гостей. Не следует выделять из них товарища Мао».

После празднования 70-летия вождя Мао Цзэдун пробыл в СССР еще почти два месяца^[93]. «После Москвы Мао выразил желание посетить Ленинград – он мечтал посмотреть на Балтийское море. И вдоль этого моря он бежал рысцой, ему так нравилось. А за ним так же рысцой бежала вся свита и переводчики»^[94]. Было и еще несколько встреч со Сталиным.

В ходе одной из них состоялся примечательный обмен репликами:

– Что главное в профессии вождя? – спросил товарищ Мао.

– Заставить народ работать! – ответил Сталин^[95].

Глава СССР не раз подчеркивал важность победы китайских коммунистов.

– Победа революции в Китае изменит соотношение сил в мировом масштабе, – сказал Сталин. – Чаша весов, на которую положена мировая революция, потяжелела. Мы искренне поздравляем вас с победой и надеемся, что вы добьетесь новых еще больших побед!^[96]

Все мы – люди Востока, понимаем друг друга, – говорил глава Советского Союза. – На протяжении более ста лет Китай обижали иностранные государства, его эксплуатировали и угнетали империалисты. Китай – великая страна; она оказывает очень большое влияние на весь мир. Китайцы – люди трудолюбивые, смелые, мудрые. Они обладают древней культурой. Компартия Китая – это зрелая партия, в которой много опытных работников. Особенно следует сказать о таком великом вожде, как Мао Цзэдун. Это он, руководя революцией, одержал победу. Эта победа поистине далась нелегко! Теперь вам нужно оберегать интересы своего государства, своей страны, оберегать интересы своей нации, а также надо оберегать своего вождя. Беречь дружбу между народами^[97].

Когда речь зашла о подписании советско-китайского договора, Мао сказал, что они со Сталиным в разных весовых категориях. Глава СССР – премьер-министр, а в Китае эту должность занимал Чжоу Эньлай. Последнего срочно вызвали в Москву для подписания документов. Находившийся в тени Мао Цзэдуна, он запомнился советским военным и гражданским советникам странной манерой здороваться. После приветствия и рукопожатия Чжоу Эньлай произносил: «Коньяк?» – и загадочно подмигивал^[98].

Когда 14 февраля 1950 года в присутствии Сталина и Мао Цзэдуна подписывался советско-китайский Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи, Сталин произнес тост.

– Сегодня вы называете нас старшим братом. Хотелось, однако, пожелать, чтобы младший брат догнал и перегнал старшего брата. И это не только наше общее пожелание, оно также отвечает закономерностям развития; ведь новое всегда превосходит старое! А теперь прошу всех поднять бокалы и выпить за то, чтобы младший брат обогнал старшего брата!^[99]

Как в воду глядел Иосиф Виссарионович…

После внезапной смерти Сталина Мао Цзэдун с ужасом наблюдал за тем, что творилось в СССР. Стоит отметить, что сын вождя Василий Сталин был арестован после посещения китайского посольства в Москве, где поведал все, что думал о смерти отца и о происходящих событиях. В ноябре 1956 года Мао сказал послу Советского Союза в КНР П. Юдину: «Вы совсем отказались от такого меча, как Сталин, выбросили этот меч. В результате враги подхватили его, чтобы им убивать нас. Ваши действия равносильны тому, чтобы, подняв камень, потом бросить его себе на ноги»^[100].