Путешествия майора Пронина

Профессор Балабанов

Пронин познакомился с ним вскоре после приема у Коэнов. Этой яркой фигуре он отводил важную роль в своей игре.

Много лет – еще с 1906 года – жил да поживал в Иране профессор Игорь Сергеевич Балабанов. Так бывает: пришлый человек, русский исследователь, он знал персидские древности лучше придворных историков и летописцев. Он был лучшим знатоком Востока в Петербургском университете. С восемнадцати лет в совершенстве знал фарси, общался с персами – благо работа отца, чиновника Министерства иностранных дел, давала такую возможность. Помимо эпохи Ахеменидов он интересовался марксизмом. Слегка. Не так глубоко, как Дарием и Ксерксом. Но этого оказалось достаточно, чтобы после 1905 года в Российской империи ему стало неуютно. Он симпатизировал социалистам, а в стране после баррикадных боев первенство взяли черносотенцы. Балабанов напросился в длительную экспедицию под Тебриз. Да так и остался в Персии. После октября 1917 года он послал в Петербург телеграмму, в которой поздравлял Ленина и всё человечество с пролетарской революцией. Вскоре официально он стал гражданином СССР. Но возвращаться на Родину не торопился: слишком много дел было в Иране. Шах Реза Пехлеви познакомился с ним, когда был еще просто Реза-ханом. Балабанов познакомил его со своей коллекцией археологических находок. И будущий шах признался ему, что хотел бы вернуть Персии древнее могущество.

«Мы совсем забыли про великих предков! Я, конечно, мусульманин, но ислам стирает образы национальной истории… Как будто всё началось только с арабов, только с пророка Мохаммеда. Нам необходима идеология, которая заставит иранцев вспомнить о своих корнях. Только такая идеология может сплотить моих вялых соотечественников. А иначе мы просто станем нефтяной колонией англичан или русских». Балабанов покачивал седоватой головой – и хану показалось, что ученый с ним согласен.

Поэтому, когда он достиг власти – тут же приблизил к себе русского историка. Балабанов пообещал создать ему легенду – вполне правдивую – о великом прошлом Персидской империи. Он описал для шаха десять ключевых сюжетов из истории персов – и Реза часто обращался к ним в своих речах. Кроме того, именно Балабанов посоветовал «иранскому Бонапарту» взять имя древней парфянской династии Карен-Пехлевидов. Этот славный род служил еще Ахеменидам, а потом его отпрыски царствовали и в Иране, и в Армении, и в Грузии. Балабанов с легкостью доказал, что отец новоявленного шаха – воинственный Аббас Али-хан – был потомком этой династии. Взамен шах назначил его смотрителем своих исторических коллекций, полностью оплатил исследования ученого на 10 лет вперед и выделил для него уютный дом в центре Тегерана.

…В Тегеране много лет работал глубоко законспирированный советский агент – торговец средней руки Абти-ходжа. Его настоящее имя – Альберт Торосян – было известно немногим. Берия считал его одним из самых надежных наших разведчиков в Иране. Прежде чем отправиться к Балабанову, Пронин обязан был подстраховаться и нанести визит Торосяну.

Абти-ходжа каждый вторник с часу дня и до вечера заседал в кофейне, адрес которой Пронин запомнил еще в Москве. Он сразу узнал его, увидев за столиком, по тонким щеголеватым усикам на худощавом загорелом лице и постоянной кривой усмешке. Подсел. Как принято на Востоке, поздоровался. Абти-ходжа, опустив на нос очки в золотой оправе, кивнул в ответ.

– Вам не кажется, что наши английские гости не остановятся в Иране? Советские войска могут пропустить их и в Грузию, до самого Тбилиси.

– Союзники, как-никак. Вот сколько дел наворотил проклятый Адольф! – четко сказал Торосян слова отзыва и оценивающе оглядел Пронина с головы до ног. – Впервые в Персии?

– Так точно. Торговый представитель Совнаркома.

– А, знаменитый Пронин. Я уже слышал о вас. Но не знал, что вы окажетесь моим коллегой не только по части торговли. У меня есть интересный товар для советских женщин. Заколки для волос! Щипцы для завивки! Всё сработано в шикарном восточном стиле. Есть даже с полудрагоценными камнями. Скоро победа. Надо украшать жизнь ваших женщин. Им многое пришлось перенести. А радости было мало…

– Эти вопросы мы с вами еще обсудим. Я непременно закуплю у вас партию заколок.

– И щипцов.

– Может быть, и щипцов. Но сейчас у меня для вас всего лишь один вопрос и не самый трудный. Вам известен Игорь Сергеевич Балабанов?

– Кто же в Тегеране не знает почтенного историка? Разве что невежды да зеленая молодежь.

– Могу я к нему обратиться? И даже слегка. Подчеркиваю – слегка перед ним открыться?

Торосян нахмурил лоб:

– Вы можете вполне доверять Балабанову. Он не забыл, что он русский. А во-вторых – симпатизирует Советскому Союзу, хотя и не был в нашей стране ни дня. Он может быть вам полезен. А к кофе я предпочитаю цукаты. Угощайтесь.

Торосян подлил Пронину из почерневшего серебряного кофейника.

– Но я вас должен предупредить, – сказал Абти-ходжа, – Что в последние годы у профессора появилась странная лаборантка. Я бы сказал, фаворитка. Она живет у него. Говорят, он завещал ей все свое имущество – и дом, и коллекции.

– Кто она?

– То ли француженка, то ли англичанка. Не знаю, каким ветром её сюда занесло. Но в друзья Советского Союза её записывать не стоит. Он называет ее «моя Аннет».

– А Балабанова можно считать нашим другом? – Пронин глотнул крепкого кофе и даже закрыл глаза от наслаждения.

– Тут всё сложнее. Но вы должны увидеть его сами… Но и у русских, и у армян есть поговорка – «В картишки нет братишки».

Что ж, теперь путь торгового агента лежал в дом профессора Балабанова.

Деревянная калитка – совсем как в России. Колокольчик. Пронин принялся звонить. Помощница Балабанова впустила его в сад. Высокая, сухопарая. Рыжеватые волосы. Глаза синие, умные, с хитринкой.

– Торговый представитель Совнаркома Иван Николаевич Пронин, – он передал ей визитную карточку.

– Я дам знать Игорю Сергеевичу. С утра ему нездоровилось… – ответила она безо всякого интереса к русскому гостю. Пронин даже удивился: за эти дни он успел привыкнуть ко всеобщему экзальтированному вниманию.

Минуты три спустя на крыльцо вышел сам Балабанов. Он замахал Пронину сразу двумя руками:

– А ну-ка в дом, в дом. У меня уже силы не те – у калитки вас встречать.

Они расположились в кабинете ученого, уставленном старинными книгами и всяческими редкостями, от которых Пронин не отрывал глаз. Старик разглядывал гостя светло-голубыми узковатыми глазами.

– Нравятся? Это всё пустяки. Главное хранится в шахской коллекции. Там целая экспозиция моих находок. Но скажите – почему Совнарком заинтересовался моей персоной? Зовут домой?

– А вы не соскучились по Родине?

– А я уже не знаю, где моя Родина. Наверное, в моих книгах, которые, я уверен, будут напечатаны и в СССР!

– Не сомневаюсь в этом! – горячо сказал Пронин. Старику это сразу понравилось, он оживился.

– Я написал историю государства Ахеменидов. Историю древнеперсидского эпоса. На это ушло почти 40 лет. Сейчас мне 68. Я запланировал себе еще четыре года работы. Здесь, в Иране. Нужно закончить исследование о древнеиранской религиозной системе. Как вы думаете, я успею?

– Уверен, Игорь Сергеевич, уверен, что успеете.

– Вы оптимист, – старик захохотал, как студент – заливисто и дерзко. – Так что же, даете мне еще поработать в Иране? Страна вроде бы дружественная, судя по обилию советских офицеров…

– Один из них перед вами, профессор.

– Ух ты, какое признание! Доверяете? Или считаете, что я уже не гожусь даже на хороший донос?

– Сейчас война, мы все в какой-то степени офицеры. Даже те, кто вынужден заниматься торговлей. А я, Иван Николаевич Пронин, доверяю вам, выдающемуся русскому ученому, советскому патриоту. И веселому человеку!

– Интересная логика! И как вы хотите, так сказать, применять наше знакомство? Погони, перестрелки… В юности я неплохо стрелял. И даже из лука! Каких только опытов не было, мой молодой друг.

– А вы могли бы ввести меня в окружение молодого шаха? Кто в его семье может быть полезен для Советского Союза?

Старик приподнялся. Поправил галстук. Потом снова сел, обдумывая вопрос Пронина.

– Вы знакомы с шахиней Тадж ол-Молук?

– С матерью молодого шаха?

– Да. Но она, мой друг, не из его партии. Шахиня всегда играла серьезную роль в иранской политике. Открою вам тайну. Сегодня она хотела бы сменить шаха на своего младшего сына – Али-Резу. Она сделала ставку именно на него. Прошу учитывать это.

– Странно. Ведь частая смена шахов может привести к народной смуте. Столь опытная дама должна это понимать.

– Она всё понимает, но у неё есть веская причина. Вы знаете, что шах любвеобилен?

– Кое-что нам об этом известно.

– А то, что в сферу его интересов входят не только существа прекрасного пола, в Москве учли? Есть у него ближайший советник и дружок еще со времен учебы в Швейцарии – по фамилии Перон. Он сейчас у нас второй человек в государстве. Правда, государство рассыпается, Иран практически оккупирован… Но дело не в этом. Моя Аннет иногда общается с этим Пероном. По ее мнению, он просто циник.

Конечно, информация о душевном друге шаха в Москве имелась, но этот эпизод считали мелким увлечением неуемного восточного Казановы. К тому же никаких подтверждений их гомосексуальной связи ни у НКВД, ни у военной разведки не имелось…

– Тадж ол-Молук – женщина строгих правил и таких шалостей не прощает. Шах-урнинг – для нее это просто оскорбление. И тут уж не до материнских чувств. Прошу иметь это в виду при общении с прекрасной шахиней.

– Вы сдали мне козырную карту, профессор.

– Да-да, вы правильно меня поняли. Завтра пришлите ко мне своего человека – и я дам знать, когда мы посетим дворец Тадж ол-Молук. А пока можете пошарить по моим полкам. Я вижу, вам не терпится потрогать многие вещицы.

И Пронин посвятил целый час изучению домашних реликвий профессора.

Резиденция матери правящего шахиншаха располагалась в небольшом дворце эффектной архитектуры – с ломаными линиями и цветными изразцами. Скорее всего, этот корпус был построен сравнительно недавно – лет 30–40 назад, в модном тогда стиле модерн. В Москве немало таких особнячков построил архитектор Фёдор Шехтель – для тогдашних миллионеров. Сейчас в них располагались райкомы, дома пионеров и дома приемов наркомата иностранных дел…

На пороге Пронина встретила немолодая служанка, по-европейски слегка поклонилась ему и повела за собой.

Шахиня предстала перед русским торговым представителем во всей красе. Её розоватому платью позавидовали бы жены французских банкиров… А таких бриллиантов у них и вовсе, скорее всего, не было. С очаровательной улыбкой она предложила Пронину одно из кресел возле камина, который, конечно, не топили. Сама села рядом – в такое же.

– А я ждала вас, господин Пронин.

– Именно меня? Я польщен, ваше величество.

– Как только узнала, что к нам приехал большой человек из Москвы, я мечтала поговорить с ним… И не только о политике.

– Не о политике – это лучше всего. Моя стихия – торговля, – ответил Пронин несколько легкомысленным тоном.

– Обещаю вам рассказать о наших персидских коврах всё, без утайки. К тому же мы могли бы организовать кондитерскую фабрику. У вас, в СССР, я слышал, эта отрасль развивается. Даже в годы войны. А у нас всё делается по старинке, вручную…

– Поможем. Оснастим. Это не проблема. Кстати, у меня для вас есть несколько сувениров из России. Их вам доставит мой помощник.

– Заранее благодарна. Они напомнят мне о вашей стране…

– Понимаю, что вы привыкли к комплиментам, ваше величество. Но не могу не сказать: вы прекрасно говорите по-русски. Любо-дорого слушать!

Шахиня ответствовала горделиво:

– Я родилась в Баку, в Российской империи. В детстве мне читали сказки Пушкина. И я их до сих пор помню. «В царство славного Салтана…»

– Вы азербайджанка?

Шахиня улыбнулась:

– У нас на Востоке всё так перепутано… Считайте, что азербайджанка. По крайней мере я была подданной Российской империи. И горжусь этим. Это был – да, наверное, и сегодня остался – большой европейский город. Там строились вот такие дома, как этот. Там, несмотря на устои ислама, женщины не скрывали своих лиц. И я, именно я, убедила мужа специальным законом запретить ношение чадры. Вы понимаете, как это было непросто?

– Мы, советские люди, ценим это. У нас тоже соблюдается свобода вероисповедания, но никто не соблюдает диких пережитков старины… Чадры в эпоху телефонов и «катюш» – это просто смешно.

– «Катюш»? – шахиня не поняла Пронина. – Это вы о чём?

– Так называется наше современное оружие – система реактивной артиллерии, которая наводит ужас на немцев.

– Понимаю. Я уверена, что Красная армия возьмет Берлин. И рада этому. Кстати, имейте в виду. Хотя север Ирана – это, по существу, продолжение Азербайджана, у нас все понимают, что воевать с Россией бесполезно. Поверьте, в ближайшие 100 лет войн между нашими странами не будет. А Гитлер всегда казался мне каким-то безумцем. Эти крики, эти усики… Чаплин хорошо его высмеял в своем фильме! Мой муж придерживался на этот счет другого мнения… Персы – арийцы. Гитлер что-то там говорил об истинных арийцах. Реза видел в нем союзника. Он опасался англичан. И… вас, русских. Думаю, он ошибался. Когда политик остается у власти слишком долго – он начинает делать неудачные ставки. Это неизбежно. Даже наш великий Дарий умер, так и не подавив восстание в Египте. А Перикл? Величайший политик Эллады? Он же проиграл Спарте и умер, когда его государство теряло силу… Да, господин Пронин, я знаю историю. Не так, чтобы очень глубоко, но три–четыре книги прочитала. Неплохо для женщины, не так ли?

– В нашей стране женщины уравнены с мужчинами. Есть женщины – академики, директора фабрик, знаменитые писательницы… Александра Коллонтай – наша посол в Стокгольме…

– Я знаю, знаю, простите мне мою иронию. Я же слышала о вашем замечательном цирковом представлении и видела, что в вашей стране женщины даже львов дрессируют, не то что мужчин! Я просто хотела сказать, что моего мужа удалили вовремя. Он больше не мог править. Для Ирана это свержение пошло на пользу. Иначе бы нас со временем наголову разгромили вместе с Германией…

– Отдаю должное вашей глубокой проницательности. И поверьте – без грана иронии, – произнес Пронин действительно серьёзным тоном.

– Но у меня есть не только старший сын… Англичане ошиблись, поставив на Мохаммеда. Али-Реза – моему младшему сыну скоро исполнится 22 года. Говорю вам не как мать, а как женщина, немало повидавшая на своем веку. Он способнее старшего. Мохаммед – раб своих пристрастий. Говоря по-русски – лоботряс. А Али-Реза – отличный математик, у него аналитический ум. И он лучше, чем Мохаммед, понимает, что только дружба с Советским Союзом гарантирует нашей стране безопасность.

– Вот если бы я был представителем наркоминдела… – Пронин расплылся в лукавой улыбке.

– А я не прошу вас совершить переворот. Хотя вижу, по глазам вижу, что вы и на это способны, несмотря на свое торговое призвание. Я прошу о другом. Сейчас я и мои друзья приложат усилия, чтобы шахом стал Али-Реза. Но мы можем проиграть. И тогда Мохаммед может обойтись с братом жестоко. По-восточному беспощадно. Вы могли бы стать гарантом жизни и свободы моего младшего сына в любой ситуации? Думаю, он мог бы даже переселиться в Баку. Или на север Ирана – под защиту ваших войск.

– Я не уполномочен сходу принимать такие решения, ваше величество. Но я посоветую моему руководству предоставить вам такие гарантии. И с удовольствием исполню роль посредника в этом благородном деле.

Подали кофе. Шахиня первая отпила из позолоченной чашечки. Пронин тоже сделал первый – осторожный – глоток.

– Вы имеете в виду руководство наркомата внешней торговли? – спросила она с улыбкой.

– Я представитель Совнаркома. А руководит Совнаркомом Сталин.

При упоминании советского вождя глаза шахини потеплели.

– Тогда прошу вас – передайте ему от меня лично пожелания доброго здоровья, которое так необходимо в годы войны. И новых побед на всех фронтах! Я всегда почему-то чувствовала какое-то родство с этим человеком…

– Заверяю вас, что эти слова будут доведены до товарища Сталина. А теперь я рискну задать вам вопрос.

– С удовольствием вас выслушаю, – шахиня удивленно на него посмотрела.

– Мы хотели бы женить шаха.

– Кто это – мы?

– Представители Совнаркома. Я не случайно привез в Тегеран сестер Исфандияри…

– Вы спрашиваете моего благословения? Да я буду счастлива, если Мохаммед станет хорошим мужем. С египтянкой ему не повезло… А, может быть, ей с ним. Исфандияри – известный род. Возможно, одна из сестер окажется достойной женой для Мохаммеда… Но его дружба с этим швейцарцем… Я даже не хочу называть его по имени.

Майор Пронин в Тегеране

– Вы увидите, ваше величество, что сестры заинтересуют его гораздо сильнее, чем этот Перон.

Когда подали фрукты, Пронин неожиданно спросил шахиню:

– А где сейчас ваш сын Али-Реза?

Она помрачнела:

– Он на Маврикии, сопровождает отца. Но я каждый день держу с ним связь. В нужный момент он вернется в Иран.

– И у вас достаточно верных людей?

– О, вы явно хотели бы присоединиться к заговору!

Пронин рассмеялся:

– С вами – готов присоединиться к любой авантюре. Особенно если вы раскроете мне тайны персидских ковров.

Пронин дипломатично улыбнулся.

Когда Тадж ол-Молук в сопровождении слуг провожала его в саду, Пронин сказал ей доверительно:

– Нам очень приятно, что вы слышали о цирковом представлении советских мастеров этого замечательного искусства. Но уверяю вас, что наши балетные артисты не меньшие кудесники своего искусства. Это настоящее чудо! Завтра концерт. Очень надеюсь видеть вас!

Шахиня ответила полупоклоном – и помощницы почтительно отвели ее домой.

Курдский вопрос

На балетный концерт Тадж ол-Молук не пришла. Прислала только своих помощниц с роскошными букетами. Звездой небольшой труппы, приехавшей в Тегеран, несомненно, была Галина Уланова. Воздушная, таинственная балерина с неповторимой грацией. За несколько минут на сцене она создавала образ с привкусом любви и грусти… Чтобы не перегружать иранцев непривычными для них балетными драматическими коллизиями, давали «Шопениану». Музыка великого поляка никого не оставила равнодушным – и постепенно все зрители втянулись в мир балета, который создавала на сцене Уланова…

Шах бурно аплодировал, восхищался. Но в его ложе властно расположилась Бугримова… И он время от времени обнимал ее за плечи. Балерины в пикантном смысле его не заинтересовали. Но из любви к высокому искусству он подарил Улановой старинный кулон, а всем остальным танцовщицам – по отрезу на платье. В цветах недостатка тоже не было.

После представления Пронин подошел к шаху:

– Видел, как вы аплодировали, как вы тонко понимаете балетное искусство…

– Я покорен вашей «Шопенианой». Если бы можно было навсегда оставить эту труппу в Тегеране.

Пронин улыбнулся:

– Через неделю их ждет Пермь, а потом – Москва, Большой театр. Надеюсь когда-нибудь увидеть и вас в его царской ложе!

– Непременно, господин Пронин! Простите, товарищ Пронин…

Прошла первая иранская неделя Пронина. Он быстро освоился в иранской столице. Каждый день заезжал к госпожам Исфандияри, рассказывал им и о торговых делах, и о войне, вёл светские беседы, угощал их в лучших ресторанах Тегерана, произносил длинные тосты… Эва часто расспрашивала его про Россию. Пока она беседовала с Прониным – дочери помалкивали. Только перемигивались и иногда перебрасывались улыбками. А старшие разговаривали на серьёзные темы.

– У вас ведь и сейчас живут немцы? Каково им?

Пронин вздохнул:

– Трудно. Но в Первую мировую было ещё труднее – помните, какие были тогда антинемецкие демонстрации, чуть ли не погромы. И Петербург переименовали в Петроград. Но десятки тысяч русских немцев сражаются в Красной армии и трудятся в тылу. Быть может, на них пока ещё косо смотрят. Но я уверен, скоро это сгладится.

– Я каждый день молюсь об этом. Вы бывали в Петербурге?

– Ну, конечно. Бываю в Ленинграде каждый год. А раньше даже жил там.

– И как там? Город сильно пострадал после революции? Ведь тогда, как я слышала, матросы из пушек палили по Зимнему дворцу.

– Город страдает сейчас. От блокады. Это трагедия, о которой мне не хотелось бы говорить в застольном разговоре… Но мы победим, и Ленинград возродится. Приезжайте туда после войны! Увидите и Медного всадника, и Эрмитаж, и Русский музей, и Мраморный дворец, и Смольный… Мы всё сохранили.

– Это приглашение?

– Конечно! Моя визитная карточка у вас есть, звоните в любое время дня и ночи. Буду не просто рад, а счастлив стать вашим гидом в Ленинграде. И в Москве, если захотите. Можно совершить и путешествие по Волге – в Саратов, Энгельс. Немецкие места России!

– Я легка на подъём. Приеду. Вот сейчас собираюсь в Аргентину. Я там получила небольшое наследство от одного дальнего родственника. Нужно вступать в права… Завтра отплываем.

– Жаль. Теряю интересную и очаровательную собеседницу.

– Будем переписываться. Ведь я поручаю вам самое дорогое, что у меня есть – дочерей. Шах – ловелас. А получается, что он выбирает невесту… Только такой опытный человек, как вы, в такой ситуации может удержать в руках штурвал. Чтобы не разбиться о рифы. Вы настоящий дипломат и царедворец – в хорошем смысле слова.

– Благодарю вас за доверие и постараюсь не подвести. Надеюсь, девицы-красавицы не против?

– Да мы бы без вас и до Тегерана не добрались, – сказала Арзу. – Вы для нас как добрый дух.

Но госпожа Эва спешно готовилась к дальней дороге, и они распрощались, а Пронин пешочком направился к Балабанову. Нужно было проведать и снова разговорить старика. Аннет отсутствовала – порхала по Тегерану с деловыми визитами. И они беседовали по-холостяцки.

За чаем он спросил у профессора:

– А что вы думаете насчёт курдов? Почему этому народу никогда не удавалось создать свою государственность?

Тот, как опытный лектор, сразу принялся отвечать – как будто у него были заготовлены шпаргалки на все вероятные вопросы:

– Народ несчастной судьбы. Такое бывает. Они всегда считались хорошими воинами. Храбро сражались в том числе и в персидской гвардии. Да и в османских войсках. Хотя ненавидели турок. Кстати, их происхождение до сих пор не установлено. Сами они любят считать себя потомками кортиев – древнейшего племенного союза, который населял Месопотамию и Иранскую равнину. Веками они сосуществовали с армянами, персами и ассирийцами. А потом… Потом нагрянули арабы, всех подчинявшие своей силе и обращавшие в свою веру. А вслед за ними и турки. Большинство курдов – они еще называют себя великими кордами – приняли ислам, подчинившись насилию. И потеряли своё своеобразие. Все-таки они природные езиды – это ветвь зороастризма с большим христианским влиянием. Они неплохие строители, отчасти земледельцы, но больше любят заниматься строительством и ремёслами.

Пронин понял, что профессор может говорить на эту тему часами и, улучив удобную паузу, почти вежливо перебил его:

– Турки многим испортили судьбу. Но почему всё-таки курдам не удалось основать свой Курдистан? Ведь у них было немало времени – века!

– Так это вы, большевики, любите всем давать государственность – Таджикистан, Киргизия… В рамках партийного централизма, разумеется… А история – дама более суровая. Сражения за место под солнцем выигрывают не все. Но, если говорить об их национальном характере, – они народ не государственный. Они скорее мафия, чем государство. Как евреи. Только попримитивнее. Извините. Но чем-то они мне одесских евреев напоминали. Тех, которые с Мишкой Япончиком орудовали. Скажите, я не позволил себе ничего лишнего?

– Ничего, ничего. Со мной можно быть откровенным, – Пронин улыбнулся в усы.

И Балабанов продолжил с прежним рвением:

– Курды – лидеры преступного мира в Иране. Издавна так повелось. У них в этом смысле свои законы, свои традиции. Шах на всякий случай держал курдское ополчение – против Турции. Турок всегда раздражал этот народец. Думаю, – профессор лукаво подмигнул Пронину, – они с удовольствием провели бы небольшую акцию по уничтожению курдов – наподобие того, что турки делали с армянами в Первую мировую, а Гитлер сейчас пытается сотворить с евреями в своих лагерях.

– Боятся, значит, курдов.

– Есть за что. Воинственные ребята, хотя и без царя в голове. Есть у них несколько групп – эдакие партизанские отряды. Но лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Советую вам с ними самому познакомиться. Правда, я тут помочь не могу. Не имею надежных связей. Но у вас наверняка найдутся люди, которые…

Такие люди у Пронина были. И он направился к товарищу Торосяну. Его лавка еще работала, но посетителей уже почти не было.

– Заходи, Иван, посидим на ковре. Отличные ковры!

– Я обещал – и я обязательно их куплю.

– Вот и молодец. Но ты же не за этим пришел, я правильно понимаю?

– Вы, как всегда, проницательны, благословенный Абти-ходжа. Просьба у меня к тебе. Ты с курдским подпольем связь держишь?

– Боже мой, что за выражения. Подполье, связь… Мы не на гражданской войне, Иван-джан, а просто на Востоке. Я знаю уважаемых людей, веду с ними кое-какие дела, хожу в гости. Но я знаю, кто вам нужен. И поехать туда нам придется вместе. У вас имеется мотор?

– Всенепременно.

В советском военном представительстве Пронина снабдили отличным джипом – уже военного года выпуска. Вместе с Торосяном они поехали к курдам, на запад от Тегерана, поближе к турецкой границе.

– Теперь ты понимаешь, что русские дороги – это не бездорожье, – ворчал Торосян, не выносивший тряски.

– Придёт время – и нашим дорогам даже американцы позавидуют.

– В этом-то я не сомневаюсь. А Иран всегда будет страной контрастов. Шик и блеск во дворцах – и нищета. Всё, как во времена «Тысячи и одной ночи». Если бы ты ещё читал эту книгу в оригинале… Наверное, отказался бы от этой командировки.

К вечеру они добрались до штаба крупнейшей курдской организации «Свободный Курдистан». Главную роль здесь играли несмирившиеся езиды, хотя попадались и приверженцы армяно-григорианской церкви.

Встречал Пронина отставной майор иранской армии, глава влиятельного курдского рода Эдеб Баязиди. Загорелое лицо, толстая шея, на которой красовалась не менее толстая золотая цепь…

– Доброго дня тебе, Эдеб! Я привез тебе гостя из Советского Союза. Гостя очень уважаемого. И полезного для нашего дела, – начал Торосян.

Эдеб протянул Пронину огромную загорелую руку, твердую, как наждак:

– Эдеб Баязиди. Я говорю по-русски. Много служил с вашими казаками.

– Пронин. Иван Пронин.

– Будем говорить о делах или ужинать?

– О делах, – твердо сказал Пронин.

– Тогда я слушаю вас.

Они присели в грубо сколоченной беседке, прямо на свежем воздухе.

– Сколько у вас людей?

– Это смотря как считать. По кланам – тысяч сто. Это считаются мои люди. Но вооружённых из них гораздо меньше. И не только потому, что у нас мало оружия. Просто не все наши люди – воины.

– А сколько всего курдов в Иране?

– Миллиона два. Из них четверть приняли ислам, и их сейчас непросто отличить от персов.

– В таком случае напрашивается вопрос: сколько у вас вооружённых людей?

– Тысяча – проверенные люди, настоящие диверсанты. Опыт – великое дело. Если собрать ополчение против турок, как мы хотели, – я соберу тысяч семь. Но настоящих воинов из них – только та тысяча. А с сотней из них я пошёл бы на любое дело.

Эдеб понравился Пронину умением отвечать лаконично и конкретно. Созрел план взять его с собой в Тегеран, чтобы продемонстрировать американцам и англичанам, что он работает с курдами, что сделал ставку на войну против Турции. Такая дезинформация нам сейчас на пользу.

– Тысяча профессионалов – это немало, – задумчиво сказал Пронин. – Это тема для разговора. У меня к вам предложение. Вы можете стать моим гостем? На неделю-другую?

Эдеб подумал с минуту и ответил со свойственной ему четкостью:

– На две недели не смогу. Слишком много дел. Но дней на пять-шесть – готов.

– У нас будут новые дела. Быть может, более важные и для вас, и для курдского народа.

Пронина удивило, что Эдеб – такой боевой товарищ – быстро согласился на поездку в Тегеран и даже не взял с собой телохранителей. Возможно, он просто доверял Торосяну, считал его своего рода начальником… Так или иначе, обратный путь они проделали втроём.

В доме Пронина тем временем хозяйничал Альварес. К приезду гостей он, искусный кулинар, как раз приготовил паэлью. Вокруг них крутился Шарик, барабаня хвостом по стенам и ножкам стульев. Альварес сразу порадовал Пронина новой тегеранской сплетней:

– Бугримова сегодня ночевала у шаха. Вернулась в гостиницу к десяти утра. С подарками.

– На что расщедрился его величество?

– Подарки, по словам Курпатова, скромные. Продовольственные, так сказать. Но их много.

– Понятно, – Пронин махнул рукой.

Он был почти уверен, что интрижка с Бугримовой полезна для сближения шаха с Советским Союзом, но серьёзных перспектив не имеет. Эта женщина укрощает львов. Она прирожденный лидер. Это привлекает таких мужчин, как ша, х – как экзотика, как необычное приключение. На некоторое время. Но не более. Ужиться в одном дворце, даже огромном, они не сумеют. Он просто испугается такой перспективы. Шах не из завоевателей, не из самых сильных особей. То, что его привлекают женщины с характером, – очевидно. Но слишком сильную даму он не стерпит. Просто рухнет под её психологическим давлением. И случится это скоро – самое большое дней через десять. Поэтому в качестве будущих невест шаха Пронин все-таки рассматривал сестричек из Швейцарии. Из них можно воспитать настоящих шахинь. Другой вопрос: кого в конечном итоге выберет Мохаммед?

Вечером Пронин заглянул к Балабанову.

– Готовитесь к шахской охоте? – улыбнулся профессор. – Он вас уже пригласил? Если не пригласил, то скоро пригласит. Небось не охотились в таких краях?

– Пострелять люблю с детства. Не оплошаю.

– О, в этом-то я не сомневаюсь. И уже наслышан о ваших курдских делах. Весь Тегеран шумит о том, что с лёгкой руки русского в городе поселился самый известный и опасный курдский партизанский командир, гроза турок. Особенно моя мадемуазель Аннет интересовалась. Ну, я ей обрисовал облик господина Эдеба. М-да. Если через месяц не состоится нападение на турецкие позиции – наши зеваки будут разочарованы. А я, пожалуй, кое-что уточню в своем исследовании о происхождении великих кордов.

Пронин возвращался на виллу пешком. Прогуляться вечером – что может быть приятнее? Открыл кованые воротца. По саду бегал Шарик, он сразу бросился навстречу хозяину.

– Воспитывать тебя еще и воспитывать. Вот займусь твоей дрессировкой – уже не побегаешь так свободно! – ворчал Пронин, почёсывая ему морду. – Ладно, пошли домой, поужинаем – и спать.