000
ОтложитьЧитал
Спальня
В спальне Ольги был идеальный порядок. Интересно, убрались после ее смерти или так было всегда? Платона Степановича сразу заинтересовала живопись. Напротив кровати хозяйки висели несколько картин, среди которых выделялся портрет мужчины с бакенбардами. Этот субъект в зеленом сюртуке взгромоздился на стул, закинул нога на ногу и положил кисть левой руки на спинку стула, чтобы артистично ее расслабить. В его правой руке была гитара, а сзади него стояли ноты. Вся растительность на голове была взъерошена, вероятно, для того, чтобы показать, что он объят нездешним пламенем. На фоне каллиграфическим почерком было выведено: «В. Тропининъ». Работа была похожа на портреты из императорского музея, которые бывший крепостной выполнял для столичной знати. Было совершенно очевидно, что перед зрителями артист. Но не коллега художника по трудной добыче хлеба, а баловень судьбы, служащий музам в свободное от службы время. Кого-то лицо кавалера напоминало Платону Степановичу. Все-таки бакенбарды делают похожим на Пушкина кого угодно.
Трещины красочного слоя, резная позолоченная рама ‒ все было как в музее. Смородина повернулся к Вениамину.
– Это ее коллекция?
– Да, она собирала минимум лет десять. Насколько я знаю, даже путешествовала по России. Мы вызвали эксперта, чтобы он оценил. Есть вопросики. Книга Гоголя лежала вот здесь, на прикроватном столике.
– Все остальное осталось так, как было?
– Проводилась некоторая уборка, но я ду- маю, да.
Вокруг Пушкина с гитарой висели еще несколько картин. Коричневый кавалер без улыбки. Интерьер с фортепиано, на котором играла девушка с еле различимыми чертами лица, а грузный офицер скучал сбоку. Какая-то семья сидела за столом вокруг букета. И еще, на маленькой работе с осыпающимся красочным слоем, солдаты смотрели на ярмарке представление Петрушки.
За многие из книг в библиотеке Ольги Платон Степанович в студенческие годы продал бы свою бессмертную душу атеиста. Он испытал знакомое чувство – захотел, чтобы его оставили в покое. Ему почему-то казалось, что все заботы мира отойдут, если он останется здесь ну хотя бы на пару ме- сяцев.
К счастью, уборка в спальне была фрагментарной. Так, в прикроватной тумбочке Платон Степанович нашел пухлый, разваливающийся томик Агаты Кристи. Миньоны им побрезговали, а зря. Судя по состоянию современного издания, леди Агату читали явно чаще, чем Гоголя. Недорогое, однако стильно и со вкусом оформленное издание. Каким-то чудом выпускающий редактор проморгал появление в коллективе дизайнера с руками из плеч, которые управляются непосредственно мозгом. Этот оформитель не пытался поразить богатством аллюзий или сложностью идеи, просто очень хорошо выполнил свою работу. Смородина держал в руке книгу с лаконичной черно-серо-красной обложкой. Чуть слева от центра была изображена фигура мужчины, прижимающего руку к области сердца. Из-под его руки просачивалось пятно красного цвета. Главным было не то, что именно изображено, а то ‒ как. Ранен он или влюблен? У женской аудитории, на которую был рассчитан роман, скорее всего, этот вопрос не возникал. Влюблен. Этим и ранен.
Смородина не любил детективы, считая их смесью ребуса, мелодрамы и сказки. Название «Печальный кипарис» соответствовало его представлениям. Он испытал некоторую неловкость, листая замусоленные страницы. Адвокату, доктору наук, уважаемому в профессиональной среде человеку, некоторая деликатность мешала вторгаться в чужое пространство без приглашения.
Он опять вспомнил библиотеку внизу. Все издания были сгруппированы по размеру и как-то гармонично смотрелись по цветам. Напротив письменного стола располагалось большое зеркало в резной раме. Смородина еще подумал – зачем? Для того, чтобы любоваться собой, сидя за столом? Но это маловероятно, в таком настроении пять книг не напишешь. Или для того, чтобы, глядя в библиотеку из окна, со всех сторон видеть того, кто работает? Он живо представил себе мужа Ольги – сатрапа и чудовище, охранявшего свой аленький цветочек.
Вряд ли в библиотеке вообще были книги Агаты Кристи. Разве что академическое издание с комментариями, так же нетронутое, как большинство книг.
Он положил пухлый томик в свой портфель.
Дальнейшая беседа с Даниилом укрепила то представление о нем, которое было у Смородины изначально. Александр считал, что это «достойный парень, в котором чувствуется порода». Исходя из этой характеристики, Смородина ожидал увидеть кого-то похожего на спецслужбиста. Но Даня был похож на миньонов только тем, что у него тоже была ладная и подтянутая фигура. Он был совершенно из другого теста. От Даниила веяло здоровьем, силой, молодостью. Они обнаружили много общего, беседуя о культурном досуге в Москве.
– Вы часто бывали здесь?
– Здесь моя семья. На праздники почти всегда. Мог просто заехать, если Оле было что-то нужно.
– А ваши родители? Вы же родственники?
Даниил замялся. У него тоже была привычка в каждой непонятной ситуации улыбаться, но его улыбка выглядела иначе. В Дане были и сила, и мягкость, и лоск. Вениамин «вместо здрасьте» тестировал слабости собеседника (они с миньонами, как восемнадцатилетние мушкетеры, всегда хотели драться), а у Дани чувствовалось наличие эмпатии. Помимо хорошего воспитания большую роль играла генетика. Даня просто был умнее. Он от природы был сложно организован, «двухэтажно», мог мыслить абстрактно и рассматривать явление с разных сторон.
– Сложная тема. Мои родители даже с Олей не общались минимум лет двадцать, но меня здесь принимали. Мой папа – двоюродный брат ее мужа. Отец был обижен, что брат, имея возможности, не помогает. Но он никогда никому не помогал. А у вас есть семья?
– Да, жена и сын, – он чуть не добавил «и собака», но вовремя остановился. Они стояли на втором этаже как раз напротив портрета хозяйки. – А почему нет парного портрета с хозяином?
Даниил пожал плечами. Смородина уже видел фотографию владельца дома. Прямоугольная голова, колючие волосы и зверский взгляд человека, готового убить кого угодно.
– Он бы не стал позировать, я думаю. Он сиживал на ужинах, когда собирался близкий круг. Даже истории какие-то рассказывал. Как избил кого-нибудь.
– А как они жили?
Даниил посмотрел на Смородину.
– Для адвоката у вас странные вопросы.
– Мне бы хотелось понять ее душу. Мой клиент хотел бы представить себе атмосферу последних лет ее жизни.
– Я неоднократно имел дела с адвокатами. Кхм. Те из них, кто знает слово «душа», как правило, обходятся дороже.
Смородина дорожил своей репутацией именно потому, что знал, сколько мошенников пятнают имя его профессии. Ни один из них не приходит с табличкой «Я мошенник». Наоборот. Они могут говорить и выглядеть надежнее, чем те люди, которым стоит доверять. Мошенники могут бороться против мошенников. Могут декларировать помощь обездоленным, действительно помогая на камеру одному обездоленному, а других втихую грабя. Поэтому Платон Степанович промолчал. Частично Даниил был прав.
– Он был ее цепным псом. Видели, какие в фэнтези-романах бывают королевы?
– О, да.
– И вот она сидела на троне, вся обвешанная бриллиантами, а он был дракон, сторожил. К тому же она была Дева, а он Водолей.
«Интересно, – подумал Смородина, – молодой человек разделяет предрассудки из женских журналов». У него была гипотеза о том, что гороскопам, по сравнению со всей остальной лабудой, повезло потому, что в перестроечное время их публиковали в газетах. Журналам была дорога каждая полоса, позволяющая привлечь зрителя и продать рекламу, они были готовы на все. А у людей еще сохранялось уважение к печатной прессе. Даже те люди, которые понимали, что все это пишется штатным взмыленным журналистом, все равно читали «свой» прогноз на не- делю.
– Как по-вашему, почему она перестала сниматься?
– Я не спрашивал, но, насколько я знаю, там многое зависит от случая. Время изменилось. Ей не нравилось, что журналисты начали интересоваться ее отцом. Ее раздражало, если трепали его имя.
– А она вообще любила детей?
Даниил не расслышал, и Смородине пришлось повторить вопрос.
– Да, очень. Но меня больше, чем Лену. Я проводил здесь почти каждое лето.
– Даниил, а вот мы проходили мимо комнаты, вы сказали, что это комната медсестры. А она на хозяйском этаже. Это как-то непривычно.
– А, это была история. Зоя очень хорошо делала массаж. Оля сначала «угощала» им гостей, но, кажется, года три-четыре назад был скандал – оказалось, что кто-то так расслабился, что выболтал чей-то секрет. Что-то такое. Ну, и лавочку прикрыли. А медсестру перевели поближе.
– Не помните, что за секрет?
– Вы любопытный. Ждете открытия семейной тайны? Золото партии? Коммунальную квартиру из янтарных комнат?.. Не помню. Помню, что Леля была в бешенстве.
– В доме убирается филиппинка, она живет внизу. Я ее мельком видел. Она говорит по-русски?
– Нет, конечно. Зачем? По-английски и то еле-еле. Нет, тут не приветствовались слуги с ушами. И камер не было никогда, Оля не потерпела бы, если бы за ней подглядывали. Эта домработница относительно новая. Она, если я не ошибаюсь, скоро уедет. Они с самого начала так договорились, что филиппинка живет здесь три года, а потом возвращается домой.
– Муж следил за наймом персонала?
– Да, он всех проверял. Все, кто нанят при нем для работы в доме: медичка, домработница, садовник проходили такую же проверку, как при приеме на государственную службу, если вы понимаете, что я имею в виду. У них нет судимостей, они не склонны ко лжи, воровству и противоправным действиям.
– Интересно… А у филиппинки есть здесь какие-нибудь друзья? Родственники? Контакты?
– Нет. Она целыми днями в доме. Работает, ночью спит. У нее есть выходной. Ну, как выходной? День, когда она только готовит.
– А теоретически она могла выучить русский за эти три года?
– Я ее редко видел. Почему бы и нет?
– Спасибо. Вы ведь первый из обитателей, кто мне что-то рассказывает. А садовник?
– Он жил с женой и дочкой, но потом жена умерла. Молодая была, поздно рак обнаружили. Она сгорела моментально. Кармические отработки, вы знаете?
Смородина подумал, что это очень мило, то, что взрослый парень верит в сказки. Кармические отработки, да. Потерпи в этой жизни, в следующей переродишься удачнее. Что бы с тобой ни случилось, ты сам виноват – притянул мыслью или грехом прошлой жизни. Смородина относился к любым религиозным верованиям спокойно, однако отмечал, что они особенно выгодны садистам и мошенникам. Но если говорить про золотую молодежь, к которой он отнес Даниила, чаще всего кармическими отработками интересовались девушки. Чем более паразитическим был образ жизни феи, тем больше она была склонна считать вселенную справедливой. Но Даниил – бизнесмен. Впрочем, бывают и хаотичные бизнесмены, склонные доверять гадалкам. Если такому человеку гадалка скажет, например, «тебе желает зла черный человек, который ходит с тобой по одному полу» – пиши пропало. Даже если выйдет дорого, черныш будет исключен из жизни хаотичного человека.
– То есть садовник тоже надежный? А мальчик, который стриг кусты, когда я приехал?
– Это его дочь, Алевтина. Она часто ходит в капюшоне.
– Ее не проверяли?
Даниил пожал плечами.
– Нет смысла. Она здесь выросла. Дядя такой ужас наводил, все по струнке ходили. Он, помню, злился, что она в библиотеке ошивалась.
– Ну, у нее, наверное, друзья есть? Она могла приводить кого-то, скажем, когда хозяйка уезжала отдыхать?
Даниил хмыкнул. Взгляд у него при этом стал нехороший.
– Может, и были бы друзья, если бы Леля отдала ее в специальную школу. Сами поймете, если пообщаетесь с ней. Мы ей советовали, но она все: «Нет, вы не понимаете, она нормальная! Я чувствую сердцем!» Занималась с ней сама.
– А что говорили учителя? Мать?
– Мать с удовольствием бы где-нибудь ее забыла. Это тяжело, когда ребенок ментально нездоровый. Но она выросла, на людей вроде не бросается. А в школу отсюда не поездишь, так что была на домашнем обу- чении.
– То есть она официально нездорова?
– Как минимум у нее задержки в развитии. Мыла не ест, и на том спасибо. По документам не знаю, что там.
Непонятно, зачем умственно отсталому подростку зависать в библиотеке?
– А как в последний вечер она вела себя за столом?
– Как обычно. Пялилась на всех. Я не понимаю этого. По-моему, ей от близости к нам только хуже. Она начинает на что-то надеяться, а все равно у нее в жизни ничего не будет. И зачем ей высшее образование, если она все равно будет стричь кусты? Но Леля была добрая.
– В доме часто бывали гости?
– Только свои. Еще лет пять назад Оля привозила кого-то ‒ «это такая мать, какой никто из нас, девочки, никогда бы не был», этот «гениальный», тот «великий» и так далее. Но потом потеряла к гостям интерес.
– Кто-то из близких, из тех, кто знал все в доме, мог таить на вашу тетю зло? Люто ее ненавидеть?
– Таня эта. Огрызалась. Очень неприятная женщина.
– Огрызалась на Ольгу? И ее принимали в доме? Это всегда было?
Даниил немного подумал, прежде чем ответить.
– Нет, последние полгода. Так-то она понимала, как ей повезло заиметь такое знакомство, но тут, видимо, снесло крышу от близости к звезде. Я повторю, считаю, что общаться надо с людьми своего круга. Конечно, Татьяна Оле завидовала. Некрасивая, бедная женщина с коробочкой из-под мыла вместо мозгов. А в коробочке даты жизни императора Клавдия и бусики. С ней стоять рядом стыдно, какая она убогая.
– Ольга такая женщина! У нее должна была быть компания интеллектуалов.
– Значит, она просто не приглашала их домой. Она перед нами в своих действиях не отчитыва- лась.
– Странно. Обычно в ближнем кругу как раз таки рассказывают последние новости. Но, конечно, Ольга была необыкновенная женщина. Вероятно, оберегала свой творческий процесс, не хотела выговариваться. Она вела соцсети?
– Фейсбук, кажется… Нет, что-то она рассказывала. Она всегда была за столом главной. Но такого, чтобы она прямо сводки с полей давала, нет, конечно. Про мероприятия рассказывала. Я могу многого не знать, у меня все-таки была своя жизнь.
– Получается, ее девичья компания – это дочь садовника и Татьяна. А Лена?
– Лена мне как сестра, мы здесь вместе росли. Как раз в этих комнатах. Она могла, конечно, только Лене что-то рассказывать. Но я не замечал, чтобы они были особенно близки.
Все пространство дома было обустроено вокруг витой лестницы. Если смотреть сверху, она аккуратно подходила к диванам. Чуть дальше располагался большой обеденный стол. Жилые комнаты и подсобные помещения были компактно расположены вокруг главной гостиной. Дом был большим, но изнутри, особенно со второго этажа, он казался живым, дышащим, необыкновенным.
– Расскажите о ней. Она приедет?
– Не уверен. Не могу сегодня до нее дозвониться. Может быть, она уехала в санаторий, давно собиралась. Лена… на своей волне. Работает в музее, любит читать.
– Она замужем?
– Нет.
– Мне казалось или кто-то назвал вас ее женихом?
– Нет, что вы. В детстве если только называли. Я не планирую жениться.
Даниил назвал Ольгу своей семьей, однако перспектива образования собственной семьи явно не вызывала у него энтузиазма.
– Лена часто оставалась здесь и знала все о доме?
– Конечно. У нее была своя комната. Почти как у медсестры, только без балкона.
– А Таня?
– Что-то писала, проводила какие-то уроки. Леля говорила, она убирала квартиры, когда они встретились. Повторю, я не мог понять эту тягу к обслуживающему персоналу. Был еще Толя, это просто бандит из девяностых. Не обслуга, конечно, но тоже не уровень Оли. Чем-то похож на дядю, но дядя был системный, а этот вылез из леса и переоделся. Ей, видимо, интересно было, что там, за периметром. Еще на дне рождения был Федор, он мой давний друг. У него неподалеку дом. В этом же направлении, только дальше в область. Он живет с собакой. Вот этот человек нашего круга.
Даниил уже третий раз посмотрел на часы, явно желая свернуть беседу. Смородина задал еще несколько уточняющих вопросов и, прощаясь, проговорил:
– На случай, если захотите мне что-нибудь рассказать, вот моя визитка.
– А фамилия настоящая?
Платон Степанович привык к этому вопросу.
– Да.
Любопытно. Если верить Даниилу, Ольга имела желание развивать людей. Развивать людей – дело опасное, потому что, пока ты развиваешь человека, он внимательно смотрит, что именно и где у тебя плохо лежит. Хотя это верно в обе стороны. Смородина вспомнил дворянина пушкинской эпохи, господина Свиньина. Пушкин презрительно писал о нем, что, мол, тот находит таланты у слуг. Слуг! В которых на самом деле нет и не может быть ничего особенного. Высокомерие поэта естественно, понятна и потребность в его выражении. Порывистый, увлекающийся Пушкин был совершенно непригоден к службе и одновременно, придавленный долгами, вынужден был служить. Вечные долги, несбывшаяся мечта о путешествии по Европе – все это создавало напряжение.
Злые люди говорили, что Свиньин ходил к опекаемым им художникам и жаловался: мол, сел рисовать пейзаж, а забыл, как писать небко. Подопечный рисовал ему небко. Свиньин шел ко второму: вот сел пейзаж рисовать, а забыл, как рисуется травка. Тот исполнял ему травку. Так с миру по нитке Свиньин предвосхитил постмодернизм.
Даниил молод, судит резко. Ольга наверняка смотрела глубже.
Зоя
Среди лекарств был полный порядок. Смородине почудилась некоторая иерархия, они были сгруппированы как книги в хорошей библиотеке. Медсестра пришла в дом еще при муже Ольги. Значит, по глубокому убеждению Александра, была практически вне подозрений. Муж Ольги знал толк в изучении чужих биографий.
– Ольга Иосифовна принимала много лекарств?
– БАДы регулярно, некоторые гормональные препараты. У нее был свой протокол. Остальное по необходимости.
– Как, по-вашему, она могла перепутать упаковки?
– Она была женщина творческая, эмоциональная, порывистая. Но ризипин – лекарство рецептурное, открывается сложно. Она сама его достала и открыла.
– Где он стоял?
– Здесь, – медсестра показала рукой. – А то, что Ольга Иосифовна должна была принимать каждый день, стояло у нее в комнате, на прикроватном столике. Меня уже спрашивал об этом Вениамин. Я, кстати, видела его в доме раньше ‒ кажется, полгода назад.
«Какая крепкая женщина, – думал Смородина, разглядывая медсестру. – В ней от рождения много силы». Волосы короткие, мелированные. Как зажиточный слепыш, Платон Степанович разбирался в дизайнерских оправах. Оценив очки Зои, он с удовольствием отметил, что персоналу в этом доме платили щедро, раз медсестра могла позволить себе такую оправу. Его все больше интересовала незаметная филиппинка. Дом был очень большой, при этом всюду было чисто. Из любопытства он даже пару раз заглядывал под кровати. Пыли не было.
Видела Вениамина раньше? Это странно. Когда они ехали в дом, Вениамин сказал, что они подключились только после смерти его хозяйки.
– И все-таки она могла по ошибке его принять?
– Ошибаются даже великие хирурги, – ответила медсестра, поправляя очки.
– А суицидальных настроений у нее вы не замечали?
– Ольга Иосифовна держала с персоналом дистанцию.
– А кто знал о ее болезни сердца?
– Из домашних только я. Ольга Иосифовна была аристократкой, она не искала утешения или сочувствия.
– А филиппинка могла по ошибке накапать ей лекарство в стакан?
– Исключено. Она не прикасается к медика- ментам.
– А Алевтина? Я так понял, что Ольга Иосифовна иногда брала ее с собой в спальню поболтать.
Медсестра вспыхнула, но она была здоровым социальным животным и умела держать спонтанные реакции под контролем.
– Каждый час вдали от отца-алкоголика приближал Алевтину к здоровой жизни. Бедная забитая девочка. Он ее доводит каждый день, а она без матери, ей некуда деваться.
– А почему она не уедет куда-нибудь учиться?
– Аля считает дни до совершеннолетия. Если не часы. Она на все готова. Может быть, даже пойдет учиться на санитарку. По крайней мере, я научила ее всему, чему могла. Следить за садом она точно может.
– Вы обращали внимание на роспись потолка?
– Знаю только, что она очень дорогая. Мы выезжали из дома, когда его красили.
– А сюжет?
– Что сюжет?
– Вас не смущают некоторые фривольности?
– Я медик.
– Извините. Понимаю, что вопрос покажется вам странным. Но… что на ней изображено? Ольга наверняка рассказывала.
Медсестра задумалась.
– Она часто повторяла, во сколько обошелся каждый расписанный квадратный метр, но я не вспомню точную цифру. Что она могла бы купить что-нибудь из бриллиантов… Мой Бубосарский… – Медсестра погрузилась в воспоминания еще глубже и повторила, видимо, подражая интонации Ольги: – «Мой Бубосарский! Такого ни у кого нет! Кто еще может так!»
Смородина тем временем взял одно из лекарств, которые нужно было принимать по протоколу. Его он очень хорошо знал.
– А почему флакон открыт?
– Ольга Иосифовна хотела, чтобы я открывала все, что она будет принимать. Ей иногда было трудно отвинтить крышку или отрезать кончик.
– То есть все вот это, – Смородина обвел часть лекарств рукой, – открыто. Но это, простите, не очень хорошо.
– Нет-нет, – медсестра улыбнулась, – я следила. Все было по правилам. Он был открыт в тот день, когда она должна была его принять. Теперь нет необходимости следить за режимом.
Дверь в комнату приоткрылась, и в щель просунулась белобрысая голова. Из-за длинной челки не было видно глаз. Медсестра повернулась. Ее голос потеплел.
– Алечка, иди в мою комнату.
Алевтина исчезла. Тотчас из-за двери донесся ее крик: «Я тебя ненавижу!» Медсестра извинилась и быстро вышла в коридор. Платон Степанович вышел за ней.
Садовник, отец Али, распространяя запах перегара на весь коридор, говорил дочери:
– Я на тебя заявление напишу! Ты меня ударила!
Медсестра встала между ними:
– Идите к себе, вас не приглашали в дом.
– А ты здесь не хозяйка! – заявил садовник.
– Вы пьяны, и я позову охрану.
Отец Али посмотрел на Смородину, по всей видимости, опознал в нем человека из касты господ и гордо удалился. Медсестра повернулась к Платону Степановичу. Она больше не выглядела железной леди, скорее наоборот.
– Извините, что вам пришлось это увидеть… Алечка, иди… – Она снова обратилась к Смородине: – Когда была жива хозяйка, он сунуться сюда не смел. Скорей бы уже Лена приехала и поставила его на место.