000
ОтложитьЧитал
Эш стянул перчатку, поскрёб стекло на глазах отросшим и заострившимся ногтем – звук получился премерзкий.
– Я не сыщик, Генри. Пусть твои слуги ищут, а я потом донесу этому самоубийце твою благодарность.
Император снова исчез под столом. Но на этот раз на свет он извлёк не банку с головой, а ворох фотокарточек.
– Слуги, говоришь? Слуги – люди. Посмотри.
Игнорируя свободное кресло для посетителей, Эш уселся на стол – на этот раз император не возражал – взял фотографии веером, как игральные карты, и всмотрелся. Все они показывали одно и то же: расчленённые человеческие тела. Очень… красочно расчленённые: руки, ноги, голова, части туловища, – всё складывалось в надпись, а кое-где эта надпись дублировалась кровью. Эш нахмурился.
– Я правильно понял, это же ваш язык? – небрежно поинтересовался император.
– Угу.
– И что там написано?
Эш изучил все карточки: надпись была одна и та же. И никакого смысла она не несла.
– А что, у тебя нет учёных, кроме меня? Специалистов по нашему языку?
– Есть. Но единственный специалист, – в голосе императора послышалось раздражение, – не должен такое видеть.
– Это ещё почему?
– Она женщина.
Эш на мгновение забыл про карточки и уставился на императора.
– Да что ты!
– Позже поговорим о женщинах, – процедил император. – Что там написано?
– Ничего особенного. – Эш снова принялся изучать фото. – Ничего такого.
– Эш!
– «Она танцует».
– Что?!
– «Она танцует». Я же говорил, чепуха.
На минуту в кабинете наступила тишина. За окном скрылось за горизонтом солнце, и столицу снова проглотил туман. А над Нижним городом он и не исчезал.
Эш отбросил карточки, напоказ зевнул и соскочил со стола.
– Всё? У тебя больше ничего для меня нет?
– Расспросишь моих слуг, съездишь в министерство, – из голоса Его Величества пропала вся благожелательность. – Они тебе расскажут всё, что нужно. И я хочу, чтобы поймал этого убийцу. Иначе…
– Иначе? – улыбнулся Эш.
Император тоже улыбнулся – холодно и издевательски.
– Он убивает только мужчин из Высокого и Среднего города. Слуг, аристократов… Различий в статусе не делает. Не боишься?
Эш хохотнул, но смех стих, когда фейри проследил взгляд императора: тот смотрел на Ричарда.
– Что ж, если кто-то из моего народа сошёл с ума… Мне будет интересно на это посмотреть. У вас будут ещё приказания для меня, Ваше Величество? – сладенько добавил Эш. И, не дожидаясь ответа, шагнул к двери.
– Будут, – бросил вслед ему император. – Сядь.
Эш сел. Снова на стол.
– Ну?
– Как твой император…
– Ты не мой император.
– Не перебивай. Ты живёшь в моей стране, значит, подчиняешься мне. Итак, как твой император я приказываю тебе в ближайшее время обзавестись наследником. На это я даю тебе год. А невесту ты выберешь на следующем же балу. На котором ты обязательно появишься. Он, кстати, уже скоро.
Эш фыркнул и снова встал.
– А больше ты ничего не хочешь?
– Эш. Это был приказ.
– Ты перепутал меня со своими лошадьми или собаками? – процедил фейри. – Я не буду спариваться по твоему желанию.
– Будешь.
Эш снова фыркнул – вложив в это всё своё презрение к чудному человеческому правителю: когда это жуки смели приказать фейри?
А потом Ричард закашлялся и упал на колени. Он кашлял и кашлял, с его губ на ковёр стекала струйка слюны вперемешку с кровью, и Эш прекрасно чувствовал в ней приторный запах яда.
– Я знаю, что ты фейри, – спокойно произнёс император, когда Ричард чуть успокоился и часто-часто задышал. – Знаю, что вы свободолюбивы. А ещё знаю, что ты хреновый лекарь, Эш, и что всегда сажаешь с собой за стол свою куклу. И что ты ешь только траву, но своего питомца кормишь мясом. Поверь, друг мой, сломать твою игрушку будет проще простого.
Эш резко обернулся к нему.
– Тебя тоже!
– Да, – улыбнулся император. – Но твой любимый Дикон всё равно умрёт. Пусть и вместе со мной. У меня же есть противоядие, и я могу его тебе дать. Но только если ты пообещаешь, что исполнишь мой приказ. Оба моих приказа. Обещания фейри священны, не так ли?
Ричард снова закашлялся, со стоном проталкивая себя воздух на вдохе. Эш, сжав кулаки, процедил:
– Когда-нибудь я тебя убью.
Император с улыбкой пожал плечами.
– Хорошо, – Эш попытался, чтобы его голос звучал ровно. Ровно и спокойно. – Хорошо, я найду себе жену. И в течение года у нас родится ребёнок. И я найду убийцу твоего брата. Обещаю. Ты доволен?
– Абсолютно, – кивнул император. Покопавшись в ящике стола, он вытащил пузырёк с прозрачной жидкостью и протянул его Эшу. – Отсчитай десять капель. – А позже, наблюдая, как Эш даёт Дикону противоядие, не удержался от замечания: – Боги, Эш, у тебя даже руки не дрожат. А если бы это был не тот пузырёк? Если бы это был яд?
– Я чувствую ложь, – отозвался Эш. – Всегда. Я сильнее тебя, Генри, был и буду. И ты боишься меня, это я тоже чувствую. Ты не вечно сможешь мне приказывать, человек.
Император в ответ промолчал.
Ричарду быстро стало лучше, но Эш, когда аудиенция закончилась, всё равно хотел отправить «брата» ждать в воздушный поезд. Однако вспомнил, что на одной из фотокарточек голова Филиппа была надета на шпиль дворцовой ограды, выходит, люди не смогли защитить своего принца даже около императорской резиденции. Нет, Ричард здесь не в безопасности.
– Я в порядке, господин, правда. Всё хорошо, – виновато улыбался Дикон, когда они спускались в подземелья.
– Угу. Вижу. Ты бледный, как смерть.
– Вы видели смерть? – схватился за эту тему Ричард. – Вы видели её на «той стороне»? Я никогда её там не видел…
– И не увидишь.
– Она женщина?
– Помолчи.
– Конечно, господин. Вы думаете, она пришла в этот город? Это она?..
Эш вспомнил статую богини загробного мира – сутулая старуха в сером балахоне. Представил, что она вполне может прогуливаться сейчас по столице, и уж она-то точно не будет делать различий между слугами и их господами. Представил и поёжился.
Ключи от восточного коридора на самом нижнем ярусе дворца были только у Эша. Деревянные лакированные ключи, и он хранил их на шее, всегда. Дубликат при их потере было бы сделать, конечно, несложно, но пришлось бы распутывать целый клубок заклинаний, наложенных на двери и замки, а это потребовало бы не меньше недели. Целую лишнюю неделю в этом затхлом человеческом городе!..
Когда последняя дверь за ними закрылась, Ричард привычно замер у стены. Огромный зал без окон был тёмен и неприветлив, в нём царила напряжённая тишина, как будто что-то затаилось в этой темноте и ждёт момента вырваться. Иногда Ричард даже слышал рычание, хотя отлично знал, что это ему только мерещится. Некому тут было рычать.
Эш щёлкнул пальцами, в ответ под потолком зажглись зеленоватый коконы, в каждом из которых виднелся человеческий силуэт. От кокона к кокону тянулась нить, и вся конструкция очень напоминала паутину. Не хватало только паука.
Посреди зала – и ровно посреди выведенной алой краской на полу схемы – стоял стул, на котором сидел связанный человек с мешком на голове. Эш склонился над ним.
Ричард отвернулся. Что будет дальше, он видел не раз, в том числе и в кошмарах. И прекрасно мог обойтись без очередной демонстрации обязанностей придворного мага. Но Эш не приказал ему подождать снаружи, как иногда делал. Не только потому, что тревожился, что неведомый убийца может бродить по дворцу, просто страх «зрителя» очень помогал заклинанию. Особенно «зрителя» хотя бы с каплей магии в крови. Ричард прекрасно мог бы дождаться Эша и дома, если бы «улов» полукровок в столице нынче был больше. В последнее время людям они попадались не так часто, как хотелось бы – значит, Эша ждал очередной рейд. Но это потом, а пока были более насущные дела.
Эш сдёрнул мешок с головы связанного, на мгновение заглянул в полные ужаса глаза. Равнодушно отвернулся и принялся зажигать тонкие восковые свечи.
Связанный дёргался. Одна из свеч попала ему под ноги – он задел её, свеча переломилась и погасла.
Раздражённо дёрнув уголком рта, Эш поднял на него взгляд. Полукровка. Мужчина, наверняка лакей, очень смазливый и высокого роста. Красивые ноги. Точно лакей. И боится до колик. Эш чувствовал его страх, как будто рядом кто-то разлил помои. И всё же…
Эш поднёс половину свечи к лицу связанного. Улыбнулся, обвёл взглядом комнату.
– Видишь это?
Связанный изо всех сил закивал.
– Слышал про воздушные поезда? Подземные? Печи, – Эш хмыкнул, – говорят с температурой нагревания. Или другие маленькие бытовые мелочи. Чудеса. Ты же ими тоже пользовался, а?
Пленник замер.
– Ты никогда не думал, что это очень похоже на магию?
Пленник тут же замотал головой и замычал, силясь что-то сказать сквозь кляп. Эшу было совершенно плевать, что.
– А зря. Что-то же должно питать поезда, печи… И что там ещё?.. Ах да, военная мощь нашей империи, над которой никогда не заходит солнце. – Эш снова поднял взгляд вверх. – Видишь? Они её и питают. Полукровки фейри и людей. И да, они живы.
Пленника била крупная дрожь, но свеча всё никак не загоралась. Эш мог, конечно, зажечь её и от другой свечи, но зачем лишать себя удовольствия? Ужас тоже горит.
– А знаешь, кто я? Догадываешься?
Пленник в ужасе отвёл взгляд.
– Вы называете меня Серым. Из-за моего плаща. Вон он, – Эш кивнул в угол залы. Там действительно висел обычный серый, без украшений, плащ. – Теперь знаешь, у кого ты?
И тогда свеча зажглась. Эш поставил её на пол в нужном месте, машинально отметил цвет пламени и начал ритуал.
Позже, уже в поезде Ричард тихо спросил:
– Господин, вы получаете от этого удовольствие?
Эш оторвался от изучения вечернего города – тот тонул в серо-синих сумерках, словно подёрнутый плёнкой пепла.
Обернулся.
– От чего?
– От того, что вы делаете, чтобы… мы могли жить так. – Ричард обвёл взглядом вагон, напоминающий убранством маленькую гостиную. Даже место для камина имелось, правда, фальшивое.
– А, – Эш усмехнулся. – Нет. Я вообще не получаю удовольствие от общения с людьми, как ты мог заметить. Кроме разве что общения с тобой.
– Но раньше вы никогда не разговаривали во время ритуала. А сегодня вы специально пугали. Зачем?
– Для ритуала. – Эш зевнул, собираясь снова отвернуться к окну. Но поймал взгляд Ричарда и продолжил: – Ну хорошо. Как думаешь, для гусеницы большая трагедия превратиться в куколку?
– После они всегда становятся бабочками.
– Думаешь, они это знают? Но в любом случае, наши бабочками тоже становятся. В каком-то смысле. – Эш улыбнулся удачной шутке. Но Ричард его веселье не поддержал.
– Господин, они же люди, а не насекомые.
– Полукровки – люди только наполовину, – напомнил Эш.
– Им больно, господин.
Эш пожал плечами.
– Никогда не интересовался, что чувствует куколка. И, между прочим, благодаря им мы живём в богатой и могущественной, а главное свободной стране. Тебя это не радует? И ещё…
– Но вы же не ради этого поступаете с ними так?
Эш почесал виски: рога снова готовились вырасти. Сколько можно!
– Нет. Я делаю небольшое одолжение моему другу-императору. Оно, понимаешь ли, ничего мне не стоит.
– Господин, – помолчав, снова начал Ричард. – Сегодняшняя горничная из вашей спальни скоро тоже окажется в том подземелье?
– Конечно.
– И любая полукровка, с который вы встретитесь, также окажется там?
– И любой, мне всё равно, какого они пола или возраста. Дикон, к чему ты клонишь?
– Вы рассказывали про девушку-полукровку с «той стороны». Девушку, с которой вы танцевали. Если вы встретите её, вы тоже отправите её в это подземелье?
Эш открыл было рот, чтобы ответить: «Конечно». Но вспомнил её грудь, изгиб её бёдер, как красиво её кожа мерцала в лунном свете от пыльцы и магии. Как красиво эта девица танцевала…
– Она была в маске, Дикон. Я её не узнаю.
– Но вы предлагали ей пойти с вами. Если бы она согласилась?
Эш вспомнил и поморщился: она отказалась.
– Какая разница? Этого не случилось.
– Но если бы?..
– Дикон. Помолчи. Ты меня утомляешь. К чему эти вопросы?
– Простите, господин. Просто иногда мне интересно, есть ли у вас сердце.
Эш приложил руку к груди и улыбнулся.
– Ну что-то же там бьётся, а? Как думаешь, что бы это могло быть?
Дикон ничего не ответил.
«Она танцует, – думал Эш, глядя на засыпающую столицу и не видя её. – Она танцует…» Перед глазами вставала улыбающаяся черноволосая танцовщица-полукровка в маске.
Она танцевала и в его сне, но теперь её танец был похож одновременно и на ведьмину пляску, и на танец змеи. В коричневом платье, украшенном листьями по вороту, рукавам и поясу, она изгибалась, как змея, и тут же кружилась осенним листопадом. Потом срывала жёлуди с послушно склонившего к ней ветви дуба, растирала их маленькой ступкой и сыпала себе под ноги. Затаптывала пыль и кружилась снова под музыку барабанов, отмечая каждый удар бёдрами или грудью. То быстрый, то медленный, танец завораживал. Сейчас танцовщица уже не стремилась изобразить сломанную куклу – она была лесной ведьмой. Сердце Эша замирало при каждом её повороте или прыжке. Да, сердце у него всё-таки было.
– Скажи мне, кто ты, – не выдержал фейри, потому что однообразная музыка, казалось, не стихнет никогда.
Она обернулась: в лунном свете её маска сверкнула змеиной чешуёй.
– Ты? Что ты?.. Ты соединил наши сны? Зачем? Как ты посмел?!
Её гнев возбуждал почти так же, как её танец.
– Я хочу узнать, кто ты. – Он шагнул к ней так быстро, что она не успела отпрянуть. И замерла в его объятьях, сначала напряжённая, потом тающая, как свеча. Её губы снова были вкуса карамели.
Эш задрожал – сам не понимая, почему, – когда она провела пальцами по его щеке, коснулась его маски, отбросила со лба чёлку.
– Уходи. И больше никогда не смей так делать.
– Скажи мне, кто ты? – повторил Эш и потянулся к её маске, но девушка уклонилась. – Кто ты?!
Она улыбнулась – так же игриво, как и наяву. Но, прежде чем он успел сдёрнуть с неё маску, сложила ладони лодочкой и дунула Эшу в лицо желудёвую пыльцу.
Эш дёрнулся, а когда глаза перестало щипать, на поляне он был один. Только примятые её босыми ногами дубовые листья вздрагивали, точно живые. Точно она ещё танцевала на них.
Эш запрокинул голову, глядя на луну, прищурился. Снова в голове пронеслось, как заклинание: «Она танцует».
Следующим утром экономка Виндзоров наскоро подыскивала новую кухонную прислугу. Повариха и трое поварят не проснулись: у всех остановилось сердце. И у каждого в руке оказалось по пять гиней – как раз хватило на приличные похороны.
Глава 4. Перемены
Фрида вздрогнула и проснулась: образ рогатого фейри таял, жар его прикосновений исчезал. Нет, каков наглец! Сначала залез в её сон (между прочим, как ему это удалось?), так ещё и совершенно бесцеремонно себя там вёл! Фрида ещё никогда не встречала неучтивых фейри: в их природе – уважение к чужой свободе. А этот!.. Ну что с него взять – подменыш. Фрида пару раз встречала таких, как он, только в стране фейри. Они все были немного… странные, точно «не от мира сего». В их случае – в буквальном смысле, и это не их вина.
Что ж, надо понять, простить и обыскать всю комнату, все вещи, найти ту то, что принадлежит рогатому наглецу, сжечь – и больше он никогда в её сон не войдёт. Нет, но всё-таки каков наглец – без спросу!..
Зевнув, Фрида приоткрыла полог. Убедилась, что ещё серо – только-только рассвет; и тихо – даже птицы спят. И ей бы ещё спать и спать… Фрида так и сделала – повернулась на другой бок, натянула на нос одеяло – оно приятно пахло лавандой, – закрыла глаза…
В окно постучали. Фрида хмыкнула – это ж надо было кому-то из деревенских так упиться, чтобы полезть на второй этаж её особняка, миновав, между прочим ограду. Или кто-то открыл ему калитку? Ничего, сейчас нарушителя прогонит садовник, он-то наверняка уже проснулся и рабо-о-отает… Фрида снова зевнула и даже успела задремать, когда в окно постучали снова. И снова. И ещё. Очень настойчиво.
Фрида рывком села, отодвинула полог, и, не утруждаясь поиском домашних туфель, босиком прошлёпала к окну. Зажигать свечи она не стала – Фрида с детства прекрасно видела в темноте. А вот незадачливый пьяница обязательно не удержит равновесие и свалится, когда она рывком откроет окно…
Никто не свалился – только в комнату залетела зачарованная малиновка. Бешено покрутилась, чуть не запуталась в занавесках, уронила Фриде в руки конверт и уселась на подоконник.
Опешив, Фрида рассмотрела конверт – ничего написано на нём не было. И сама себя пожурила: не обратный же адрес она искала, с таким-то почтальоном. Фрида поискала на столе у зеркала нож для бумаг, надрезала конверт. Оттуда выпал сложенный вдвое лист бумаги, на котором вычурным, чрезвычайно красивым почерком было выведено: «Кто ты?»
Фрида повернулась к окну. Малиновка чирикнула, наклонила голову, потом расправила крылья, вспорхнула и подлетела ближе. Фрида вытянула руку, чтобы птице было удобнее сесть, и дунула. Малиновку на мгновение окутала золотая пыль, а у Фриды неожиданно сильно закружилась голова. Освобождённая от заклятия птица снова заметалась по комнате и, найдя, наконец, окно, вылетела в серое утро.
– Ну ты и хам! – заявила Фрида письму. – Да как ты посмел!..
Письмо она скомкала, потом позвонила в колокольчик. Спать после такого было решительно невозможно.
Через час горничные перевернули комнату вверх дном, проверили каждую безделушку и сложили всё обратно, но ничего лишнего, не принадлежащего Фриде, не нашли.
А Фрида сожгла письмо и, сидя в кресле с ногами у камина, задумалась. Свежесваренный кофе привёл её в чувство.
– Робин?
– Чего тебе, хозяйка? – Брауни снова вынырнул из-под кровати.
Фрида поворошила пепел кочергой.
– В доме есть что-нибудь, принадлежащее чужому?
– Так, хозяйка, у тебя в доме куча народу… Давеча, вот, ухажёр к Винни захаживал, да и кухарка потом…
– Чужому фейри.
Баруни аж подпрыгнул от удивления.
– На моей территории? Чу на тебя, хозяйка, кошмар тебе приснился. Нет тут ничего чужого! И не будет – мимо меня ни одна муха не пролетит, не то что нашенский – не пройдёт! – И обиженный брауни исчез под кроватью.
Фрида попыталась выкинуть это из головы – мало ли, может, письмо вовсе и не ей предназначалось? Может, заклинание неправильно наложили, адресатом ошиблись… Под эти мысли Фрида допила кофе и откинулась на спинку кресла. Начинался новый день, надо ещё планы уроков перечитать…
Поправив полы халата и, широко зевая, Фрида потянулась к тетради.
На ней лежала чёрная роза.
– Робин! – завопила Фрида.
Приоткрылась и тут же закрылась за любопытной горничной дверь. Фрида шикнула на неё и, тряся розой, повернулась к кровати. Оттуда на неё вновь глядел брауни.
– Ну чего тебе ещё, хозяйка?
– Это что?! – тыча в него розой шёпотом «завопила» Фрида.
– Цветок. – Брауни принюхался. – Нашенский.
– Кто его принёс?! Ты же говорил – муха не пролетит!
Брауни хмуро глянул на Фриду и вдруг звонко хихикнул.
– Эх, хозяйка! Так это ж ухажёр твой, кто ж ещё?
Фрида задохнулась от гнева и только спустя пару секунд смогла выпалить:
– Как? Тут ведь ничего его нет!
– Ну как же нет, когда есть, – брауни улыбался. Надо сказать, улыбка у него была мерзкая. – Аккурат в тебе и есть. Так что терпи, хозяйка, ты ж его из себя не вытащишь?
– Кого?.. Что ты несёшь?!
Но брауни уже снова исчез под кроватью.
Фрида и розу отправила в огонь, а потом, раздевшись донага, долго-долго рассматривала себя в зеркале. Может, этот мерзавец проклятье к ней подвесил, а она и не заметила? Да нет, всё было в порядке, чужим колдовством и не пахло… Но Фрида на всякий случай всё равно всю себя проверила, прислушиваясь. Последним она изучила живот: ощупала и снова почувствовала исходящий от него ненормальный жар. Прислушалась к себе, села в кресло и, закатив глаза, полностью отдалась ощущениям… Мгновенно навалилась резкая усталость, но Фрида пробилась сквозь неё, как сквозь туман. И увидела.
К своему источнику жизни, яркому, как солнышко, и мерно пульсирующему в такт дыханию, она давно привыкла. Но теперь рядом светился ещё один, поменьше, но словно бы ярче, и Фрида слишком хорошо понимала, что это значит.
– Мэм? Мэм! Проснитесь! Мэм! – донеслось, как сквозь вату.
Фрида вздрогнула и «вынырнула». Солнца – большое и маленькое – перед глазами исчезли, зато появилась испуганная камеристка.
– Я вам… чай… принесла, укрепляющий, – пробормотала она и подступила к Фриде с халатом. – Оденьтесь, мэм?
– Твою ж мать! – выругалась Фрида, глядя сквозь Мэри.
– Мэм?
Фрида заставила себя отвлечься и влезла в рукава халата.
– В-всё х-хорошо. Иди, Мэри.
– Да, вы только чай попробуйте…
Начиная злиться – умеет камеристка докучать! – Фрида сделала большой глоток из исходящей паром кружки и тут же выплюнула.
– Что это за дрянь?!
– Ничего… Ничего, госпожа, я новый сейчас же сделаю, – пролепетала Мэри, схватила чайник, чашку на подносе и убежала.
Фрида без сил рухнула в кресло. На губах всё ещё горчила «вырвень-трава», хороший тоник для всех, кроме беременных – те его настой даже в рот взять не могут. Фрида слышала о нём, но предпочитала другие тонизирующие и не очень-то верила, что какая-то трава так отлично выявляет беременность да ещё и на столь раннем сроке. «Мэри поймёт», – мелькнуло в голове. Но Фрида быстро успокоилась. Нет, нет, откуда этой дурочке знать?.. Она же в травах не разбирается, Фрида это точно знала. Иначе бы камеристка могла себе хотя бы розовую воду приготовить, а не просить госпожу. Мэри же так стесняется своих веснушек… Так что это всё только несчастный случай. Надо забыть и не брать в голову.
Фрида вздохнула, забралась в кресло с ногами и запрокинула голову, изучая узоры на потолке: переплетения цветов и листьев. Выходит, старуха Кейт была права… И брауни Робин намекал на это – Фрида действительно беременна. Прелестно! То, о чём она мечтала! И почему именно сейчас?
«Сама виновата, – мысленно сказал себе Фрида. – Забыла выпить зелье, скакнула на руки незнакомому наглецу, ни стыда у тебя, ни совести. Думать надо было. А теперь жалеть нечего». Вздохнув, она решила, что это правильно: что сделано, то сделано. Избавиться от ребёнка? Ни за что! Фрида отлично знала, как избавляются от нежеланных детей крестьянки и каков при этом риск в будущем никогда не родить. К тому же, почему пусть и двухнедельный малыш должен отвечать за её легкомыслие? «Полезла в кузов – терпи», – повторила сама себе Фрида. Что ж, значит, рожать придётся. Ну и отлично: ничто не мешает ей тихо, с помощью той же Кейт избавиться от бремени, а потом сделать вид, что усыновила ребёнка кого-нибудь из деревенских. По доброте душевной.
Правда, несколько месяцев морочить головы слугам, ученикам, учителям, селянам, чтобы не заметили живот. Фрида была не уверена, что справится, но попытаться придётся.
«Только бы мать не узнала, – думала Фрида. – Узнает – выдаст замуж, срочно. Не хочу больше замуж!»
Замужем Фрида в свои двадцать четыре побывать, конечно, успела. Как и всех благородных леди, юную Фриду в восемнадцать представили двору, молодому императору. А потом и года не прошло, как руку Фриды (да и всю её, вообще-то) заполучил маркиз Вустермор, которому на тот момент было шестьдесят шесть, и а ещё был он богат, знатен, родовит и о-о-очень активен. Молоденькая девица ему приглянулась на первом же балу, после которого маркиз и отчим Фриды содержательно побеседовали, и судьба будущей леди Вустермор была решена.
Фрида отнеслась к этому философски. Ребёнка от такого старика она знала, что не родит (что бы мать ей не пела в уши). Впрочем, в девятнадцать Фрида ребёнка тем более не хотела. Лечь в одну постель со стариком – тоже, Фриде хватило поцелуя во время венчания. Что ж, когда ты ведьма, есть способы отделаться от ненужного ухажёра. Фрида заранее сварила одно очень хорошее зелье и подлила его супругу в бокал перед брачной ночью. Всё получилось как нельзя лучше: престарелый жених вместо исполнения своего долга прекрасно заснул и всю ночь ему снились очень красочные сны. А Фрида проколола палец и на всякий случай вымазала простыню кровью – шума, убедившего прислугу, что всё было как положено, её благоверный и так издавал достаточно.
А потом «молодые» уехали в свадебное путешествие, на источники – у маркиза разболелась нога, проснулась подагра. И всё было бы хорошо – Фрида хозяйничала в доме, вырвалась наконец-то из под материнской опеки – но был у чудесного зелья один минус: маркизу так понравились сны (которые он считал реальностью), что теперь он жить не мог без того, чтобы не затащить жёнушку в спальню. Фрида варила зелье литрами, маркиз наркоманил, потерял всякие приличия, хватал жену за зад даже во время приёмов, и Фрида уже начинала бояться, что добром это не кончится. Пока однажды не нашла супруга в его спальне мёртвым, а рядом – жёлудь.
Той же ночью, сбежав в лес (супруги как раз отдыхали у Виндзорского леса), Фрида нашла отца и спросила: зачем? Лесной король улыбнулся ей. «Он мешал тебе», – сказал он и, больше ничего не объясняя, скрылся в тумане. Фрида тогда до утра пробродила по лесу, но не нашла его. Она знала, конечно, знала, что людей фейри считают другими, часто даже ниже себя, что их мировоззрение очень отличается от человеческого (и это естественно). Но её отец убил её мужа, только потому, что последний мешал Фриде…
«Что ж, что было, то прошло, и этого не изменить», – решила, наконец, Фрида. Смерть старого, измученного подагрой и уже съехавшего с катушек маркиза никого не удивила. Фриде досталось огромное наследство, хотя в накладе не остались и другие родственники маркиза, например, его сыновья от первого брака. Фрида с цинизмом поняла тогда, что иногда человек лучше мёртвый, чем живой: после его смерти всем становится легче. Это было очень грустно.
Получив статус вдовушки, а с ним и независимость, Фрида крепко поругалась с матерью, отказавшись снова участвовать в «конкурсе невест» – сезонных балах и отдать наследство покойного маркиза отчиму. Тогда же ей предложили работу в лучшей школе империи, и Фрида уехала из столицы и от матери, не попрощавшись.
Такая жизнь, спокойная, предсказуемая, Фриде нравилась, и ничего менять она не хотела. Но теперь, конечно, придётся.
«Уж не из-за этого ли отец хотел меня увидеть?» – думала Фрида позже, ведя урок. Отделаться от мыслей о ребёнке не получалось, как не получалось и забыть наглеца, который всему виной. «Не всему. Я не должна перекладывать на него ответственность, – обрывала себя Фрида. – Я сама должна была проследить». Голова шла кругом, мысли крутились отнюдь не вокруг объясняемой темы, и впервые за всё время преподавания хотелось оказаться от школы подальше – успокоиться и прийти в себя.
Фрида стояла у доски и рисовала рыбку.
Рыбка представляла собой схему глаголов древнего языка: голова – аналитические формы, потом – супплетивные глаголы, после – «сильные», за ними – «слабые»… И так далее. Глаголов было много, рыбка выходила длинная. Для удобства Фрида пририсовывала примеры-плавники и закрасила хвост зелёным мелом. Получилось красиво, несмотря на раздрай в мыслях. Наверное, ничего удивительного: эту «рыбку» Фрида рисовала ученикам уже четвёртый год.
Тема древних глаголов для одиннадцатилетних мальчишек, по мнению Фриды, была пустым звуком (зачем только её включили в программу?). И чтобы дети хоть что-то запомнили, нужно было сделать несчастные глаголы хоть сколько-нибудь интересными, а для этого рыться в собственном архиве, долго подбирать материал… И конечно, вместо схемы-рыбки лучше бы подошёл какой-нибудь пистолет или, на худой конец, кинжал. Но Фрида не смогла уместить древние глаголы в эти формы. Может быть, воображения не хватало, или сказывалась разница восприятия. За эту разницу Фрида давно себя корила, считая, что мужчину может понять только мужчина. Тем более, одиннадцатилетнего мужчину.
На самом деле, в частную школу Дэримора Фрида попала случайно. Леди не должна работать – это железное, неоспоримое правило высшего общества. Если леди работает, значит, муж или отец не могут её обеспечить. А это ведь позор!
У Фриды был щедрый муж, да и богатый отчим, так что работы Фрида никогда не знала. Просто ещё в школе увлеклась переводами, сравнением языка фейри с древним человеческим. В высшем обществе она была единственной, кто знал язык фейри в совершенстве, так что ей было легко. Вдобавок, Фрида занялась лингвистикой и довольно быстро сделала себе имя в научном сообществе – несмотря на то, что женщин там отнюдь не приветствовали, у неё просто не было конкурентов: все учёные мужи основывали свои работы на гипотезах и результатах сравнений, тогда как Фрида могла получить «живой» материал. Она же, в конце концов, общалась с настоящими фейри, причём с самого детства. Конечно, переводить и делать сравнительный анализ ей было легко.
Язык фейри давно и прочно вошёл в моду. Он сильно повлиял и на развитие языка людей – когда-то фейри свободно ходили по человеческим землям, а не скрывались за «вуалью» своего мира. От них осталось много весьма интересных письменных источников, а уж хотя бы одну балладу на фейрийском должен был знать каждый аристократ. Щегольнуть этим знанием было очень престижно. Так что ничего удивительного не было в том, что лучшая школа для мальчиков в империи (девочек древним языкам специально никогда не учили) пригласила Фриду консультантом. Совсем ничего удивительно не находил директор школы и в том, что приглашённый консультант должен будет предоставить преподавателю планы уроков, конспекты и статьи, чтобы последний потом попугаем оттарабанил их перед учениками. И уж вовсе ничего удивительного не было в том, что школьный преподаватель совершенно в языке фейри не разбирался.
«Да вы издеваетесь!» – подумала Фрида, когда ей это объяснили. И за пятичасовым чаем в кабинете директора сказала «нет». Очень мягко, очень витиевато, как и полагается женщине. Дескать, весьма признательна, ваше приглашение – большая честь, никогда и мечтать о подобном не смела, но…
Директор удивился. Потом, узнав, что Фрида дорожит правом интеллектуальной собственности на свои статьи, удивился ещё больше. Зачем леди вообще какие-то статьи? Наука – удел мужчин, и если женщина захотела в свободное время сама изучить эти самые древние языки – что ж, это странно, но что только не бывает! Однако это не более чем увлечение, тогда как мужчины работают серьёзно и святой женский долг помочь мужчинам в этом, как жёны помогают, обустраивая быт и храня домашний очаг… Улыбаясь, Фрида выслушала его и объяснила, что считает присвоение своих статей и конспектов воровством. И что на следующее такое чаепитие придёт с адвокатом.
И пришла. Лорд Гелен, младший брат покойного супруга Фриды, за время работы в столице ко многому привык, поэтому просьбе невестки не удивился. А опешивший директор, поняв, что придётся разговаривать с мужчиной, быстро пошёл на попятный. Женщину-то, как он думал, переспорить легко: женщины – существа по природе своей слабые и мужчинам во всём уступают.