000
ОтложитьЧитал
– О, привет! А я как раз на днях думала о тебе!
Я опешила от такого внезапного поворота событий и не сразу нашлась, что сказать. На каждое мое «Э-э…» Майя начинала безудержно тараторить, и в итоге (я сама не поняла, как так вышло) мы договорились встретиться в тот же день ранним вечером в «Сюрионе», там же, где виделись в последний раз.
Я попросила Славу подбросить меня ко входу в парк, и он охотно согласился.
– До сих пор не могу поверить, что всё благополучно закончилось, – признался он, пока мы ехали по белесым от снега улицам. – И, похоже, это ты опять всех спасла?
– Нет уж, – фыркнула я, покраснела и отвернулась. Он беззастенчиво со мной заигрывает, этот симпатичный мальчик со шрамом, сколько можно?
Зимин рассмеялся, и всю оставшуюся дорогу до «Сюриона» мы молчали, а я смотрела в окно и глупо улыбалась.
В назначенном месте под аркой покачивался в такт музыки силуэт в шубке. Я присмотрелась к ней из-за стекла автомобиля. Ровно подстриженные волосы, вылезая из-под шапки, симметрично обрамляют лицо, на руках перчатки, за спиной – маленький модный рюкзак. Что-то в ее образе неизменно вызывало умиление. Я вышла из машины, помахала Зимину и направилась к Майе, а за спиной зашуршали шины.
После бурных приветствий мы двинулись вглубь замершего, беззвучного, заснеженного парка аттракционов. В ответ на мои расспросы Майя рассказала, что ее лицей дважды переезжал за эту осень – всё дальше и дальше от Замка. Конечно, некоторые непоседы продолжали наведываться в город, но, после того как двое ушли и не вернулись, остальные ученики стали покладистей. Кое-кого родители забрали из интерната, но в основном жизнь и учеба внутри него мало изменились.
– Ты не представляешь, как там однообразно, как меня достали одни и те же стены, одни и те же лица!.. Я так рада была, когда ты позвонила!
Я улыбнулась. Она не знает, что такое однообразие и что значит «одни и те же стены».
– Слушай! – воскликнула Майя с новым приливом энергии. – А ты не знаешь, что там произошло? Ну, на этом вашем балу? Ты была там? А то у нас какие только слухи не ходят! Расскажи!
– Так вот зачем ты меня позвала! – рассмеялась я. – За новыми сплетнями?
– Вот еще, я вовсе не сплетница, – и мы обе расхохотались.
Мы провели вместе, замерзая и смеясь, несколько часов, и если в качестве исключения что-то говорила я, а не она, то это почти наверняка были колкости и остроты – но я насмехалась по привычке, а не со зла, и Майя с ловкостью дипломата переводило всё, балансирующее на грани обидного, в сферу уморительно-смешного.
Мы разошлись вечером, как-то автоматически пообещав друг другу «не теряться». Я решила добраться до больницы пешком, но, пока я возвращалась, с неба успела сойти последняя синева, и я долго заворожено блуждала по темным улицам, на которых лишь изредка встречались работающие фонари.
Едва я оказалась в стенах нашего текущего пристанища, как мой рот наполнился слюной от аппетитного сдобного аромата, витавшего в здании. Не раздеваясь, я отправилась в операционную, которую мы цинично переопределили в трапезную. На столе, где обычно режут и спасают, сейчас разложились картонные коробки с жирными пятнами и кусками пирога. Сидя на диване, притащенном сюда из рекреации, их жадно поглощали Лени, Хоньев, Якобс и Артур. При виде последнего я вспомнила странную просьбу Джека, и мне стало любопытно, что такого он хотел нам рассказать. Я взяла себе теплый кусочек из коробки, улыбнулась Лени и встретила его напряженный взгляд.
Он медленно поднялся с места, отложил еду, хотел что-то сказать – поперхнулся и закашлялся. Я нахмурилась. Он махнул мне рукой, и мы вместе вышли в коридор. Немного нервничая под его тяжелым взглядом, я, тем не менее, голодно жевала пирог.
– Нам надо поговорить, – серьезно произнес он.
Я вскинула брови. После встречи с Майей его угрюмая сосредоточенность казалась мне нелепой и комичной.
– Пойдем… куда-нибудь, – продолжил он.
Мы зашли в пустующую палату, Лени настоял, чтобы мы сели, наступила глупая тишина. Наконец, я расправилась с пирогом, облизала губы и пальцы и вопросительно уставилась на Лени.
– Я уезжаю к жене, – констатировал он, глядя мимо меня.
– О, – вырвалось у меня. Ощущение комичности пропало. – Э… Надолго?
– Навсегда.
– О.
Я непроизвольно сжала в ладонях металлический каркас кровати, на которой сидела. Меня захлестнула обида, мигом вспомнились десятки сладких моментов, и стало непонятно, неужели они дороги только мне.
– Но ты же говорил, что не любишь ее, – беспомощно сказала я.
– А ты говорила, что не любишь Джека.
– А я и не люблю, – возмутилась я.
– Ага, оно и видно, – фыркнул Лени.
Я подняла на него взгляд и холодно повела бровью.
– В смысле?
– Пф! То-то ты не отходила от его постели, пока он изрыгал эту склизкую хрень из всех отверстий.
– Лени, он был болен! Конечно, я должна была заботить о нем, он же не чужой мне человек, он… мой родственник. Да я всё детство прожила под его опекой!
– А говоришь, что не любишь.
Я была категорически не готова согласиться с таким определением своих чувств, но приказала себе не придираться к словам.
– Это же совсем другое, Лени.
Пока я подбирала в уме пример, с которым сравнить ситуацию, Лени одарил меня чугунным взглядом. Он выглядел настолько рассерженным и взрывоопасным, что я потеряла мысль.
– Я видел, как вы целовались, – он раздраженно поморщился. – И, пожалуйста, не надо сейчас придумывать никаких… идиотских отговорок и оправданий – довольно! Я достаточно в это верил.
Я сдержала вскипавшие на языке протесты и опустила голову. Всё правильно – мы совершенно добровольно и совершенно не по-родственному целовались – и, как выяснилось, на глазах у Лени. Это измена, и это понятный и достаточный повод для расставания.
– Ладно, – сказала я.
– Что «ладно»?
– Ты уезжаешь к жене. Ладно.
Он уставился на меня с неуместным недоумением – будто я сказала это безо всякого повода после прекрасной ночи любви. И словно чиркнул зажигалкой: с воем и клокотанием во мне поднялась бешеная волна злости и сарказма.
– А ты думал, я буду умолять тебя остаться? – фыркнула я.
Он смутился и нахмурился, а я усмехнулась, горько и зло, и покачала головой. Эта усмешка не сходила с моих губ почти до конца наших пререканий.
«Раз уж он озвучил свои претензии ко мне, то и я скажу всё, что наболело», – мысленно заявила я.
– Господи, Лени… Да тебе всё это только на руку. Ты… ушлый журналюга, вот и всё. Ты просто нагло воспользовался обстоятельствами, чтобы раздобыть «такой потрясающий» материал! И только не говори, что, вернувшись в Сплинт, ты спрячешь все эти чертовы интервью в ящик – и никто их никогда не увидит, – я покачала головой. – Господи, да ты даже из моей якобы смерти тогда сделал бизнес.
Все эти мысли томили меня уже не первый день, и теперь, дав им наконец свободу, я испытывала потрясающий драйв. Всё мое недовольство, все мои обиды, сознательно утопленные в бессознательном, выплескивались наружу, и я очищалась от их тяжелого и липкого давления.
– Ты знаешь, что это не я, что я этого не хотел, – тихо возразил он.
– Да, но и в тайне ты нашу историю не сохранил… – из меня вырвался прерывистый вздох, и я снова покачала головой. – А здесь? – продолжила атаку я. – Ты ведь только и занимаешься, что отсматриваешь свои видео, слушаешь диктофон и думаешь, кому бы это подороже продать.
– Вренна!..
– Да ты даже на секс оторваться не хотел! Мы ведь ни разу не переспали после чертова бала!
– Конечно, Вренна! Потому что ты всё время сидела со своим драгоценным Джеком! И испепеляла меня взглядом, стоило мне тебя хоть на секунду отвлечь!
– Он был болен! А ты даже не удосужился предложить помощь – пришлось тебя просить, когда я уже совсем падала с ног – и видел бы ты свое лицо! Хах, да ты и утешить меня ни разу не пытался – сидел, уткнувшись в свои записи. А когда я просила тебя поехать с ребятами искать врача? Нет, ты же писал статью!..
Я внезапно выдохлась. Бешеный поток слов оборвался, ярость сменилась опустошением, а мерзкая ухмылка наконец сползла с губ. На последних каплях горючего я слабо добавила:
– И скрывались мы с Джеком последние месяцы, потому что ты отдал наши фотографии своему издателю, а тот выложил их в интернет.
Без сил я понурилась на кровати. Лени смотрел на меня – на руки, колени, куда придется – с ноткой ужаса и никак не отводил взгляд.
– Прости, я не должна была всё этого говорить… – пробормотала я. – Ты… ты женат, у тебя ребенок… и ты возвращаешься в семью. Это нормально.
Я грустно тепло усмехнулась.
– И ты прости. Ты всё правильно говоришь… я и не понимал, как подло поступаю…
Весь его облик сквозил такой горечью и таким чувством вины, что мне захотелось обнять его и утешить, но я строго себя остановила и обхватила вместо этого саму себя.
– Ничего.
Он всё равно выглядел разбитым. Я помолчала, потом добавила с усмешкой:
– Я долго плакать не стану.
Эта фраза вызвала из памяти фантомные чувства, и, преодолев их, я грустно улыбнулась:
– Я тебя давно оплакала.
▪
Словно в тумане Леон вышел из комнаты, оставляя там Вренну. Мысли бесконтрольно метались по голове, но ни одна из них не успевала обратиться в слова. Ему было тоскливо, до умопомрачения, но он понимал, что это пройдет. Он много раз расставался с девушками, и все они достаточно быстро освобождали его разум. Его тревожил не факт расставания, а то, насколько надрывно оно произошло.
Он медленно побрел по коридору в свою палату – собирать немногочисленные пожитки. Если уж рвать – то всё разом. Завтра ему сложнее будет покинуть этот дом.
Он поднялся на четвертый этаж, почти достиг нужной двери, когда навстречу ему скользнул черный силуэт.
Джек шагнул из-за угла – стремительно, люто, словно кобра, прождавшая часы в засаде. Застигнутый врасплох, Леон инстинктивно отшатнулся – и врезался лопаткой в косяк. Холодный блеск в опущенной руке соперника приковал его взгляд к себе.
На несколько мгновений они так и замерли. Леон – спиной к стене, безоружный, с расширенными в испуге глазами. Джек – взвинченный, раскаленный, точно зверь наготове к прыжку.
Преодолев первый секундный ужас, Леон попытался оценить происходящее. Во-первых, надо уяснить: это яростное немигающее существо перед ним – не более чем простой человек, притом еще недавно бывший при смерти. Во-вторых… Но лезвие в пальцах Джека грозно блеснуло, и всё, что осталось Леону – предчувствовать пронзания своей плоти и вспышки боли от колотых ран. «Я могу еще сбежать!» – промелькнуло в мозгу, но он продолжал стоять, окаменевший.
Джек между тем воображал примерно то же самое: рывок – тонкий скальпель прорывает кишечник, вспарывает брюхо!..
Он сдерживал себя. Он слишком легко может убить мальчишку – и слишком долго может потом об этом жалеть.
Мальчишку?.. Нет, перед ним был человек лет тридцати, со зрелыми чертами, и даже с клоком седых волос слева над ухом. «Да как же?» – опешил Джек. Но это он, сомнений быть не могло, он узнал его. И он жаждал разлить его крови.
С каждой секундой промедления Джека, Леон набирался мужества и здравомыслия. Почти инфернальный дух, увидевшийся ему сначала, теперь постепенно обращался в его глазах всего лишь в несчастного безумца.
«Он не знает, что я уступил ему Вренну, – трезво сообщал рассудок, – он может успокоиться, если рассказать ему», – но Леон продолжал молчать.
Всё так же стоя у стены, он расправил плечи и ответил Джеку равным по уверенности взглядом, пытаясь надавить на него. Эта «дерзость» возымела обратный эффект – словно удар кнута, она только сильней раззадорила Джека. Он быстро перехватил оружие, сгруппировался и почти кинулся на противника – и вдруг – отвернулся.
Страстное желание насилия, ревнивая ненависть, зависть, азарт – всё играло в нём в пользу убийства, но был и еще один аргумент – здравый смысл. Та хладнокровная часть Джека, что обычно скрывалась в тени, но изредка, в критические моменты, всё же являлась, как благословение.
– Я очень хочу прикончить его, – констатировала она, – но Вренна узнает и никогда мне не простит. И даже если она не убьет меня из мести – я не буду знать, куда себя деть. Я не могу второй раз так ее ранить.
Он снова посмотрел на Леона – теперь со сдержанной неприязнью.
– Не видел Артура? – буднично бросил он и пояснил: – С бородкой такой.
– В «столовой»… – неуверенно откликнулся Леон, не совсем еще понимая, что произошло.
Джек кивнул и быстро пошел прочь, на ходу заматывая скальпель марлей, чтобы убрать в карман.
Вся эта сцена длилась буквально несколько секунд, и непосвященный наблюдатель увидел бы ее так: два человека столкнулись в коридоре, один из них вздрогнул от неожиданности, затем они странновато посмотрели друг на друга, обменялись бытовыми замечаниями и разошлись.
Эпилог | 18
– Итак, вы говорите, оно уползло. Я сейчас объясню, почему это важно, – усмехнулся Джек в ответ на их в высшей мере недоуменные взгляды. – Ну, меня пихали в кристалл, чтобы я восстановил Договор, так? Соответственно, мы… общались с этим существом. И какой-то договор, возможно, заключили…
– Общались? – со смешком вклинился Якобс, который в итоге тоже был допущен до «аудиенции». – Оно что, разговаривало с тобой?
– Ну, не совсем. Там не было никаких слов. Это скорее было… чтение мыслей? Просто поток картинок, звуков, эмоций, ощущений. Причем совершенно бешеный, совершенно не помещающийся в голове. Я кое-как понял, что мне нужно «кричать» хоть какую-то идею, чтобы не утонуть в этом океане информации – и стал представлять всё прежнее устройство жизни Вентеделей и думать «нет», «не так», «прекратить».
– Но ты же сказал, слова не работают, – удивилась Вренна.
– Да, дело не в словах. Но когда ты говоришь или думаешь «нет», твой мозг излучает определенные волны. Ты подразумеваешь некую логическую единицу, которая переводится на человеческий язык как «нет», «no» и так далее. Я представлял всё это со знаком минус, как бы наполнял отрицанием.
Он помолчал немного, собираясь с мыслями, и продолжил:
– В общем, как мне кажется, договор у нас вышел такой: всё это прекрасное безумие действительно прекращается: и наши обязанности, и наша власть. А кроме того, я становлюсь его «транспортом» и вытаскиваю его из Замка, который вот-вот взорвется.
– Откуда он это знал? – изумился Артур.
– Прочитал в моей памяти. Он за секунду вывернул меня наизнанку и узнал всё, что знаю я.
– Так вот почему он набился в тебя, – констатировала Вренна.
Джек кивнул.
– А теперь он наконец вылез и ушел жить своей жизнью. Но не вполне понятно, что это значит для нас. Скоро он обоснуется где-нибудь и начнет заново плодить кораблистов?
– То есть – предлагаешь его найти и добить? – с долей сарказма уточнил Артур.
– Я не знаю… не уверен. Я много что узнал из того информационного взрыва. Сейчас проходит время, те сведенья постепенно укладываются в моей голове, и я начинаю брать в толк, что всё это значило. Во время первого договора ни Родерик, ни Кристалл не имели в виду того, что получилось. Но… грубо говоря, они общались на разных языках и не могли толком понять друг друга. К тому же у них было очень мало времени, потому что человек просто не в состоянии долго выдерживать такой напор информации. Может, Родерик умер прямо внутри кристалла, может – его выплюнуло, как и меня, и он скончался вскоре после… В любом случае, из мыслей, успевших промелькнуть между Родериком и Кристаллом за ту минуту, что они общались – сложилось то, что мы имели сотни лет под названием Договора.
– Да как же могло такое извращение сложиться? – покачал головой Артур.
– Ну… я примерно себе представляю. Родерик был средневековым рыцарем, так? Ему было не в диковинку убивать людей. Кроме того, будучи высокородным, он очень пекся о своем происхождении и наследниках. Корабль, в свою очередь, долго существовал на дне моря и наблюдал жестокую природу, где существа убивают и пожирают друг друга, чтобы не умереть с голода, и это нормальная часть жизненного цикла каждого из них. Родерик требовал сдаться и подразумевал под этим в некотором роде рабство – потому что это средневековые времена. Корабль требовал оставить в покое его детей. Потом Родерик потерял сознание или умер, и, так или иначе, соглашение было заключено. Впрочем, может, изначально оно было и не совсем таким, но за первые десятилетия трансформировалось и в итоге приняло привычный нам вид.
Трое смотрели на него вопросительно. Джек перевел дух и продолжил:
– Как я понимал и раньше, а теперь убедился: кораблисты – это единый организм с коллективным разумом, как колония одноклеточных. А кристалл – это их мозг, а заодно и праотец, и божество. Он управляет тем, как развиваются зародыши, и вкладывает в них всё, что видит кругом. Именно поэтому они такие странные мутанты на вид – в них смешано всё, что существует вокруг кристалла. Поднявшись со дна, он начал затоплять их геном новой информацией – кусочками насекомых, птиц, рептилий. К щупальцам и чешуе добавились крылья, когти, панцири, шипы. В общем, всё, к чему ты привыкла, Вренна.
А после договора, когда кристаллы оказались заключены в стенах Замков, всё, с чего они могли копировать новых кораблистов – это старые кораблисты, и мы, Вентедели. Поэтому в течение всех этих сотен лет кораблисты почти не менялись, разве что стали чуть более человекообразны. И их агрессия по отношению к людям объясняется тем же самым. Она могла развиться в первое время – и постепенно стать частью договора. Их ненависть – это только отражение нашей ненависти. Это может звучать немного наивно и нравоучительно, но… – Джек облизнул губы, подбирая слова, – Очевидно, что они питали к нам взаимную ненависть. Просто это происходило не потому, что мы причинили вред лично кому-то из них, и они хотят отомстить – а потому что они впитывали это чувство, развиваясь. У них просто не было другого выхода, кроме как платить нам той же монетой.
А теперь, когда этот кристалл уполз и предоставлен сам себе, он, вероятно, начнет воспроизводить всё, что его окружает, и кораблисты очень изменятся. Если он обоснуется в лесу, они станут похожи на растения и лесных зверей, если в реке – на рыб, ну и так далее. В любом случае, у них не будет больше причин враждовать с людьми, по крайней мере, до тех пор, пока рядом с кристаллом снова не поселятся люди.
Он помолчал и добавил с усмешкой:
– Но, может, лучше не рисковать, и да – найти и добить его.
Вренна рассмеялась:
– Почему-то мне кажется, что это невозможно. Полкило живого желе в целом городе?
– Согласен, – улыбнулся Джек. – И к тому же, думаю, он еще не скоро очухается. Так что если кораблисты когда-нибудь и доставят кому-то неприятности – то едва ли это будем мы. Разбираться с этим придется нашим далеким потомкам.
– Вероятно, Родерик думал так же, – заметил Артур.
– Не, – отрезал Джек. – Он умер и не знал, что натворил.
Паром отходил в полночь, и машины, загущая воздух, медленно вползали на него с причала Штаман-Рейна. Вренна вышла из форда и стояла у борта корабля, меланхолично глядя на черную воду внизу. Она шевелилась и поблескивала в свете городских огней, и казалось, там внизу есть свое звездное небо, и мусор, колеблющийся на ряби – это далекие глубоководные метеориты.
Проплывут незаметно два часа на пароме, неспешно пересекающем реку, и вновь станет неясно, куда направляться дальше. С поезда на корабль, с корабля автостопом – похоже, вот какой свободы они добились. Короли уродов сами стали шрамом – болезненным воспоминанием, от которого не терпится избавиться.
org.svejevalo.ven/politics/08-12-13/d27jf14tcytjd.html
08.12.13
Сегодня, в честь первой годовщины пресловутого Последнего Бала, я хочу поделиться с Вами некоторыми соображениями – подвести черту года, если хотите. Легко и приятно радоваться победе над «преступниками против человечества» – но, может, всё не так однозначно? Я постараюсь вкратце разложить по полочкам все изменения, произошедшие за этот год.
Безусловно, официальная пресса и телевиденье уверяют нас, что все наши беды ушли вместе с эпохой Вентеделей, а если кому-то кажется, что он несчастлив – то это не более чем остаточный эффект. Интернет кишит документальными и поддельными фотографиями со зверствами Вентеделей, и нас уверяют, что теперь это в прошлом. Отныне не будет ни пыток, ни убийств, ни надругательств.
Вечерние новости не обходятся без сенсационной поимки очередного «врага народа», или обнаружения «неоспоримых и ужасающих» улик, или объявления смертного приговора – и так далее. Впрочем, особо дотошные зрители могли бы усомниться в словах диктора – удосужившись проверить информацию, они обнаружили бы, что больше половины казненных Вентеделей умерли своей смертью еще в прошлом веке. Бешеный ажиотаж, созданный вокруг этой «охоты на ведьм», объясняется только стремлением наших новых властей отвлечь внимание населения от настоящих проблем.
Как известно, Падение Договора повлекло за собой банкротство множества компаний, стабильно торговавших с родом Вентеделей. Наиболее продвинутые обозреватели того времени писали, что грядет тяжелейший финансовый кризис, дефицит и разорение – в первую очередь потому что огромные производства прекратят работу, и потребуется время, чтобы найти достаточное количество квалифицированного персонала для этих фабрик. К тому же эта новая рабочая сила будет требовать достойной оплаты, и себестоимость товаров взлетит до небес, что в свою очередь повлияет и на внутреннего потребителя, и на внешнюю торговлю…
Удивительно, но обозреватели ошиблись. Товары почти ни на день не исчезали с полок, а подорожали в итоге за год едва ли в полтора раза. Многие жалуются на это, но всё обещалось быть гораздо хуже. Что же лежит в основе такого мягкого прохождения страной этого критического рубежа?
Представляю Вам ранее известного в узких кругах криминального авторитета Антона Валентиновича Сказочкина по прозвищу Сказочник. Сейчас о нём уже никто не говорит. Зато на политической арене внезапно появился олигарх Антон Мажори. Беглого взгляда на их фотографии достаточно чтобы заметить сходство.
Некоторые источники утверждают, что в последние месяцы эпохи Вентеделей Сказочник-Мажори вошел с ними в близкий деловой контакт, и впоследствии присутствовал на Балу восьмого декабря. Стоило бравым солдатам нашей армии расправиться с наполнявшими замок кораблистами, как подчиненные Мажори начали осваивать заводские подвалы замка. Не прошло и двух недель, как туда были доставлены тысячи новых работников. Раздобыть их было тогда несложно, ведь полиция не разыскивала пропавших мужей, сестер, друзей и коллег – всем было понятно, что с ними произошло.
К сожалению, у меня не сохранилось доказательств (мою несчастную камеру расстреляли, целясь не в нее), так что все мои слова в ваших глазах – не более чем очередная гипотеза. Однако, если всё же развивать ее и дальше, мы приходим к выводу, что наше государство вовсе не отказалось от экономики, основанной на рабском труде – оно просто сменило видовую принадлежность этих рабов. А «охотой на ведьм» (и терроризированием людей, не имевших в прошлом свободы выбора) оно занимается просто для отвода глаз.
Спасибо за внимание,
Всегда ваш,
Leonid_S.
