ГЛАВА 7
В воздухе начали возникать маленькие поблескивающие горошины. Прикоснувшись к коже, исчезали, оставив крохотное мокрое пятнышко. Влага испарялась, всасывалась в кожу, но этих безобидных капель сконденсированной влаги многовато, не защищенное хитином тело будет в опасности…
– В такую погоду всегда драки, – сказал Енисеев с беспокойством. – А нам надо спешить… Попасть в пограничные схватки совсем ни к чему.
Дмитрий подобрался, мускулы вздулись. Двигался уже не такими размашистыми прыжками, осматривался чаще. Енисеев бежал рядом короткими блошиными скачками.
Вдруг Дмитрий придержал Енисеева, замер. Его квадратная челюсть выдвинулась по крайней мере на метр. Дюрандаль он держал наготове. Енисеев потихоньку заглянул за лист, загораживающий им путь.
На светло-серой земле катались, сцепившись по трое– четверо, черные блестящие муравьи. Все поле было покрыто сражающимися. Они яростно грызли друг друга, отпиливали сяжки, лапы, головы. Здесь муравьи собрались только крупные, широкоголовые, жвалы у каждого вдвое длиннее, чем у фуражиров.
Дмитрий прошептал:
– Лютые бойцы! Но как отличают, кто свой, кто чужой? Одинаковые!
– Один купец считал, что все китайцы на одно лицо… Эти муравьи еще год назад могли жить на одном муравейнике. Племя разрослось, разделилось.
– Как хохлы и кацапы?
– Я мирмеколог, не историк.
– Запах у них, – рассуждал Дмитрий напряженно, – вроде идеологии? Изменился запах, ты уже не наш чело… муравей?
– Эту глубокую мысль обязательно перескажу коллегам. Худо, что побоище продлится долго. Они дерутся сутками! Даже по неделе, если погода позволяет. Да-да, это обычная пограничная схватка. Регулярное кровопускание. Вообще-то это мирные муравьи.
– Ого! Какие тогда не мирные?
– Ну тетрамориум не такие флегматы…
Дмитрий жадно рассматривал бойцов. Удары в Малом Мире неэффективны, вместо мечей и копий работают пилы, клещи. Главное – зажать противника, чтобы не вырвался. Сцепившихся бойцов, в свою очередь, раскусывают и распиливают другие. По всему полю дергаются расчлененные туловища, головы с щелкающими жвалами, сяжки, лапы…
На краю поляны близко к людям сражался колченогий ветеран. Весь во вмятинах, грудь и голова со следами старых шрамов, с половинкой левого усика, он умело и быстро перекусывал тонкий стебелек, отделяющий голову противника от груди, бросался на другого. В то же время чувствовал врага, не давал ухватить себя сзади. По мнению Дмитрия, шрамы он получил в боях с более серьезными противниками, чем от подобных салаг первого призыва.
Справа и слева от поля битвы сплошные заросли. Ступишь шаг, тут же жвалы сомкнутся на шее. Все разъярены, засадные полки рвутся в бой…
– Надо спешить, – напомнил Енисеев.
Дмитрий обогнал его, пробираясь по широким, как крыши домов, листьям. Меч держал наготове, тот цеплялся зазубринами за шипы, наросты и белесые волоски, торчащие из листа.
Под ногами шевелилось, подрагивало. Ветра не было, но Енисеев часто падал, Дмитрий с хищным видом скользил рядом. Перепрыгивая с листа на лист, часто натыкался на божьих коровок. Эти живые танки медленно утюжили зеленое поле. Енисеев торопил, потому Дмитрий лишь пронесся, прыгая с одного разноцветного панциря на другой, да пару раз с наслаждением врезал одной хищной коровке Дюрандалем по жестким рогам-щеточкам.
Дважды перед ним внезапно распахивали крылья ярчайшие бабочки. Со сложенными крыльями – серые засохшие листья, покрытые мертвой пылью, а едва распахнет – свалишься от неожиданности… Дмитрий шарахался, зло ругался.
Как-то Енисеев услышал вопль, оглянулся – белый как мел Дмитрий почему-то сидел на зеленой стене. Добежав, Енисеев уперся ладонями в прохладное тело гусеницы бражника. Сытая, раскормленная, роскошно зеленая, размером с железнодорожный вагон, а прожилки на ее зеленой коже волшебно точно имитируют лист, на котором пасется. Только вот на боку приклеены блестящие яички: белые, чуть поменьше кулака. Заботливая муха-тахина позаботилась о потомстве, и гусенице уже не стать бабочкой.
– Слезай! – крикнул Енисеев. – Вон тот стебель уже на другой стороне ристалища!
Дмитрий спрыгнул с гусеницы, что все еще притворялась мертвой, со злостью ударил в бок жалом-мечом. Упругая кожа спружинила, и сам он едва не сорвался в самую гущу сражения.
При спуске по стволу Енисеев обнаружил, что может бежать вниз головой. Никакого прилива крови к голове, гравитация вовсе не стремится оторвать руки от ствола и швырнуть вниз на камни.
Дмитрий тоже встал на четыре точки, обогнал, возбужденный, взвинченный, что-то выкрикивая на бегу, не то пел, не то читал Устав.
Внизу по трассе в обе стороны мчались безразличные к сражениям фуражиры. Огромной семье нужен корм, голодные личинки орут, а глупые драки – дело солдат. Те закованные в литой хитин чудовища не способны к строительству, работе с расплодом, не умеют даже добывать пищу, они рождаются именно для драк. Пусть гибнут, защищая гнездо. Меньше потребуется корма.
Муравьиная дорога незаметно превратилась в магистраль. Муравьев было много. Енисеев прозевал налетевшего муравья, Дмитрий увидел только, как мирмеколога отшвырнуло, с силой бросило через голову.
– Что ты делаешь? – закричал он, размахивая Дюрандалем. – Смотри в оба! Не все толчки безопасны…
– Спасибо за подсказку.
– Да я завсегда готов помочь! – ответил Дмитрий счастливо.
– Придется лезть в муравейник, – сказал Енисеев. – Эх, надо было твоему другу притвориться мертвым… Или прыгнуть вверх, как ты практикуешь.
– Не знаю… Играть мертвого не в нашей натуре. Да и в инструкции не было. А Сашка всегда рвется подраться! Но с этими разве подерешься?
Он умело уворачивался от муравьев, словно лихой пешеход на улице Горького, вздумавший в час пик перейти над подземным переходом. Енисеева отшвыривало, по нему пробегали жесткие лапы… Но, как ни парадоксально, все– таки здесь безопаснее: сюда боятся подходить хищные жуки, богомолы, кивсяки, пауки…
Из зеленого тумана выступила и начала разрастаться коричневая стена. Словно горное плато вдруг вздыбилось на ребро, другим краем упираясь в небо! В воздухе повис терпкий муравьиный запах. Не плато, напомнил себе Енисеев настойчиво. Не плато, а простое дерево! Ущелья – трещины коры, а кратеры потухших вулканов – всего лишь наплывы колец.
Муравьи несли и волокли к дереву насекомых, тащили былинки, семена, бежали с раздутыми от меда брюшками. Некоторые доставляли в жвалах образцы пищи. Дескать, унести не сумели, добыча велика, шлите бригаду… Навстречу выбегали фуражиры, рабочие выносили землю, строительный мусор, клочья хитина, шарики фекалий.
Вдоль дерева-стены тянулся земляной вал, сложенный из плотных шаров спрессованной земли. В добротном муравейнике муравьи расширяют подземные залы, одновременно ограждают тоннели от затопления дождем.
Неожиданно сверху начала опускаться огромная темная масса. Когда она достигла верхушек травянистых деревьев, расплывающееся изображение превратилось в заостренный книзу металлический столб. Столб опустился ниже, Енисеев разглядел огромные, как облака, кончики пальцев, что держали уже знакомую пипетку. На кончике начало поблескивать, раздуваться.
Енисеев закричал:
– Нет! Ни в коем случае!.. Дмитрий, запрети им!
Дмитрий послушно поднял руки, просемафорил. На кончике иглы вздулся резервуар воды. Муравьи начали поднимать сяжки. Енисеев с ужасом видел по их сигналам, что они рисуют образ врага, готовятся к отражению нападения.
– Обеззараживающее, – объяснил Дмитрий. – Должны были окатить нас раза три по дороге…
– Запрети!
Резервуар воды перестал увеличиваться, но все еще висел над их головами. В тучах гремело. Дмитрий еще раз помахал руками.
– Передай, – велел Енисеев, – что это нас убьет. Мы потеряем муравьиный запах, нас тут же растерзают!
Дмитрий снова просигналил. Полая колонна медленно пошла в сторону. Капля сорвалась, пошла вниз, расплескавшись о плотный воздух до формы НЛО, с шумом обрушилась в заросли.
Дмитрий стоял побелевший, губы его дрогнули:
– С ума они там посходили, что ли?
– Они ведь не специалисты, – бросил Енисеев с презрением.
– Да, конечно… но так ошибаться? Это чересчур. Все невпопад, все наоборот.
Их часто останавливали, требовали пароль. Вверху над растениями снова появилась туча, оттуда высунулся цельный металлический прут. Дмитрий покосился на Енисеева, просемафорил, что справятся сами. Жвалы десантника грозно разведены, брюшко маленькое, грудная клетка разбухла от твердых мускулов.
Близко к главному входу поднимался подмаренник. Оттуда тянуло сладким, как сироп, нектаром. Подмаренника в этих местах нет, значит, муравьи принесли семечко издали. А это значит еще, что на сочных листьях пасутся стада муравьиных коров… Вон бегут по стволу фуражиры. Вверх – с пустыми брюшками, вниз – с раздутыми. На зеленых полях идет дойка, сбор падевого меда.
От земляного вала молоденький, весь блестящий солдат, дрожа от усердия, тащил за лапу колченогого старого муравья. Тот не сопротивлялся, медленно поводил уцелевшим усиком. Его крючковатые лапы цеплялись за кристаллы кварца, выворачивали блестящие глыбы. Молоденький солдат сверкал на солнце, как только что сошедший с конвейера гоночный автомобиль, зато ветеран был во вмятинах, с погнутыми пластинами, без правой передней лапы…
– Что они делают? – шепнул Дмитрий удивленно. – Это же мураш, который сражался в пограничном инциденте! Я его запомнил.
– В схватке подцепил чужой запах. Бывает.
– Бывает, – согласился Дмитрий. – На войне чего только не подцепишь. Хотя случается и в мирное время… Поживет среди своих, отойдет от западной заразы.
– Тут муравейник, не человечник. Подозрительного удаляют сразу.
– Гады, чистку проводят? – ахнул Дмитрий возмущенно. – Он за них сражался, кровь проливал! А чистюля его вон? Нашивки зарабатывает, не выходя из отдела?
– Выгоняют не навсегда, – ответил Енисеев с неохотой. – Пока чужое не выветрится.
– Понятно! Жди амнистии, потом реабилитации… Думаешь, я не знаю, что он ночью замерзнет? А то с голоду помрет, птица склюет, богомол или паук сожрет! Я думал, только люди додумались до такой подлости!
Он прыгнул без разбега, упал на молоденького муравья. Орудуя Дюрандалем как рычагом, попытался разжать жвалы, сомкнутые на изувеченной лапе ветерана. Изумленный муравей заколотил сяжками, требуя пароль, но Дмитрий в ответ едва не вывернул службисту челюсти. Ветеран высвободил лапу, устало заковылял обратно к муравейнику.
Дмитрий напоследок звучно трахнул стража по башке, гигантским скачком долетел до Енисеева.
– Здорово я его, а? – спросил он с истерическим весельем.
Его трясло, губы прыгали. Он не знал, куда девать руки, пальцы то нежно гладили страшное оружие, то ощупывал себя, не веря, что вышел живым из страшного боя.
– Здорово, – согласился Енисеев с неловкостью. Колченогого все равно выбросят из муравейника, это закон сообщества, но Дмитрий пусть верит, что справедливость восстановить легко. Хотя бы здесь, в муравейнике. – Ты поступил… гм… благородно.
– Ты видишь, я не трус, – сказал Дмитрий осевшим голосом, – но неужели придется лезть в эти темные норы? Лучше бы оказаться в джунглях Венеры.
Из черного зева показался несомый по воздуху скрюченный муравей. Сяжки висели, лапы сплел в клубок, брюшко и голову подогнул. Нес его строительный рабочий. За ним показался второй, третий… Все держали в жвалах мертвых. Одни словно только что заснули, других тронула плесень, у третьих отваливались пересохшие лапы.
Муравьи выбегали один за другим, похоронная процессия не обрывалась. Дмитрий помрачнел, даже перестал шлепать на себе микробов.
– Чумка у них, что ли? Как бы к Сашке не пристало… К интеллигентам любой грипп прилипает!
Енисеев прикинул на глаз размеры муравейника:
– В сутки здесь рождается тысячи три… Столько же и умирает.
– Понятненько, – обрадовался Дмитрий. – Так чего мы сели, как вороны возле падали? Поищем другой ход!
Из второго туннеля тоже выносили трупы. Из третьего – трупы и мусор. Енисеев торопливо объяснил, что у муравьев есть специальные кладбища. Чтобы не разносить заразу в доме, додумались относить мертвых подальше. Одни закапывают, другие виды оставляют трупы на чистых полянах под жарким солнцем.
– Как эти… зороастрийцы?
Енисеев посмотрел на бравого героя с удивлением. Проще было услышать такое от проползшей по листу гусеницы.
– Почти… Муравей мал, солнечные лучи тут же прожаривают его насквозь. Микроб не уцелеет, любая плесень гибнет.
Из последнего туннеля рабочие выносили комочки земли. Все муравьи протискивались, как туда, так и обратно, через коридор ощупывающих усиков бдительной стражи. Дмитрий обеспокоенно поглядел на Енисеева. Здесь тоже не пройти, вон какие жвалы! Хватанет, второй раз не сунешься.
– Надо явиться с добычей, – предложил Енисеев, – как обыкновенные фуражиры.
ГЛАВА 8
В два прыжка они оказались на обломке толстого сухого стебля. Под ногами шелестело, шуршало. Внизу поблескивали огромные тела уховерток, панцири жуков, в самом стебле мощно скреблись их личинки. На земле – оторванные крылышки, обломки лапок, неопрятные куски высохшего хитина, похожего на проржавленные остовы легковых автомобилей.
– Давай забьем вон того жука, – предложил Дмитрий торопливо.
– Не спеши. Муравьи не свиньи и не… люди. Едят далеко не все.
В трех шагах на обломок опустился вихрь энергии размером с двухэтажный дом, промчался легкими балетными шагами, непрестанно постукивая по древесине длинными усиками с белыми колечками. Енисеев приподнялся на руках, Дмитрий остался в той позе, в какой свалила волна от крыльев наездницы-риссы, страшного врага личинок жуков-дровосеков.
Рисса металась по пеньку, яростно колотила по дереву длинными усиками. Дмитрий хмуро сопел, угнетенный свирепой мощью хищного насекомого. Танцующий башенный кран на тропе войны!
Вдруг рисса забегала взад-вперед на крохотном пространстве. Енисеев буквально увидел, как в ее крохотном мозгу, мощности которого позавидовали бы творцы компьютеров, за сотую долю секунды были закончены сложнейшие вычисления. Да, именно вот здесь толстая жирнющая личинка дровосека неторопливо точит мощными челюстями древесину и чуть ли не поет от сознания абсолютной безопасности…
Усики риссы пошли вверх, брюшко поднялось, длинная иголочка яйцеклада направилась к древесине. Компьютер в голове риссы высчитал угол, направление, усилие. Рисса замерла, от иголочки яйцеклада отошел в сторону и согнулся другой футляр. Тоненькое сверло на глазах погрузилось в прочное дерево… Остановилось оно в момент, когда рисса почти коснулась брюшком дерева. По яйцекладу прошло крохотное утолщение, через мгновение рисса вытащила яйцеклад, подпрыгнула и пропала в небе.
– Фу, – выдохнул Дмитрий. Он машинально вытер несуществующий пот. – Летающий дракон!
Енисеев спрыгнул на землю, поднял длинное легкое копье:
– Если оружие само идет в руки, его надо выбросить… Но сейчас случай особый.
Дмитрий спрыгнул следом, осмотрел оружие как знаток:
– Гибрид копья и шпаги! Как у того дракона?
– Помельче.
– Стоп-стоп!.. Это шприц?
Енисеев ответить не успел, Дмитрий вскрикнул, перегнулся в поясе. Перед Енисеевым мелькнуло блестящее, пахнуло острым запахом. Он инстинктивно ударил шпагой. Острие с хрустом вонзилось в головогрудь напавшего на Дмитрия жучка. Дмитрий пыхтел, ругался, пытался оторвать от себя врага. Енисеев вцепился свободной рукой в зазор между головой и переднеспинкой хищника, глубже всадил шпагу в нервный узел.
С перекошенным от боли лицом Дмитрий кое-как разжал челюсти жука, вцепившегося в его шорты:
– Ты прямо тореадор! С одного удара. С какой стати эта тварь набросилась?
Енисеев с трудом выдернул оружие из плотной ткани. Между зазубринами белели волоконца нерва. По-снайперски, в спинной ганглий! Сумеет ли так хоть раз в жизни еще?
– Ваши умельцы не могли выбрать другой цвет?
– Это не умельцы, а химики, – ответил Дмитрий, морщась от боли. – Маскирующая окраска!
– Вашим химикам работать мешают погоны. Иначе знали бы разницу между маскировкой и мимикрией. Если у тебя маскирующая окраска, сиди неподвижно, даже тень прячь! Маскируются самые слабые, самые лакомые. Почему не сделать шорты ярко-красными? Как мухоморы, божьи коровки? Любой бы видел издали: ядовито! Даже по ошибке не схватят.
Дмитрий сделал первый шаг, все еще перегибаясь в поясе. Лицо было белым, мускулы дергались.
– Как клещами хватанул! Нашел же куда кусать, паразит… А какой-то умник еще говорил: зачем шорты, зачем шорты? Вернусь, морды набью.
На широком, как стадион, листе Енисеев обнаружил голую, как сосиска, гусеницу, всадил шпагу хирургически точно. Гусеница свернулась кольцом, замерла. Дмитрий прыгнул рядом, держа Дюрандаль над головой. У гусеницы было две головы, на каждом конце туловища, причем самая крупная, как объяснил Енисеев, ложная. Ударит глупая птица, а гусеница скатится с листа, клюнутая не в голову, а в…
Дмитрий с гусеницей в руках спрыгнул вниз. Енисеев на миг задержался, почему-то вернулся страх высоты. Он с силой помахал рукой, плотный воздух густыми струйками потек между растопыренными пальцами. Прыгнул, нагретый воздух подхватил, не дал стремительно упасть на дно воздушного океана.
– Какой там Марс, – прошептал Енисеев. Сердце его колотилось, как испуганная птица в клетке. – Самый удивительный мир… Прицепить бы крылья, можно летать…
Внизу сбежались зеваки, щупали сяжками добычу. Нашлись помощники, Дмитрий обрадовался, вдруг да сдружатся за совместным трудом, но Енисеев выдернул гусеницу, отпрянул с нею в сторону от пахнущего тракта. Обескураженные муравьи заметались, гусеница для них выпала в другое измерение.
– Сами справимся, – объяснил Енисеев напряженно. – А то на входе решат, что присоединились как раз мы.
Дмитрий опасливо смотрел на муравья, что рассерженно метался с угрожающе разведенными жвалами совсем рядом.
– Неужели не видит?
– В том-то и дело. Одни ориентируются по звездам, другим хоть фигу под нос поднеси.
– Черт, разберешься с ними…
– Разберемся, – пообещал Енисеев, но в сердце кольнуло. Его пригласили всего лишь на одну операцию…
Из центрального входа часто выскакивали эти сильно пахнущие черные торпеды. Теперь в воздухе чувствовался новый запах, сильный, но уже не резкий, в нем ощущалась сырость глубин, свежесть новорожденных муравьев, аромат молодых корней дерева.
– Жесты запомнил? – спросил Енисеев сдавленным голосом. – Держись уверенно, прячься за гусеницей.
По телу забегали быстрые бесцеремонные усики. Ногу Енисеева цапнуло. Он напрягся, с усилием проламываясь сквозь живые ворота ощупывающих усиков и раздвинутых жвал.
Мелькнуло перекошенное лицо Дмитрия. Белый, с обезумевшими глазами, он пихал перед собой гусеницу как таран, изгибался, когда по нему пробегали усики с жесткими щеточками на концах, похожими на ершики для чистки бутылок.
Продравшись сквозь живой частокол, они оказались в широком полутемном тоннеле. Тянуло могильной сыростью. Из темноты внезапно выныривали оскаленные пасти, зазубренные челюсти грозно щелкали, чудовище свирепо бросалось на них… почему-то промахивалось, и лишь тогда Дмитрий понимал, что муравьишка бежал по личным или общественным делам, а двуногие мирмекофилы ему до лампочки.
В полутьме ярко сверкало окно в солнечный мир, но его перекрещивали гуще тюремной решетки длинные усики-антенны и серповидные жвалы. Оттуда в муравейник вплывали нагретые запахи солнца и трав.
– Бросай гусеницу, – услышал Дмитрий в темноте голос Енисеева. – За вход мы заплатили, а на склад пусть тащат сами.
Дмитрий с неохотой бросил почти невесомую гусеницу, ощущая себя без нее совсем голым. Рядом зашуршало, через гусеницу перемахнула рогатая тень, зато второй муравей с азартом вонзил жвалы в лакомое мясо, заурчал, поволок в темную нору.
– Теперь куда? – спросил Дмитрий обреченно.
– Вниз. Проверим склады живой добычи.
– Погоди малость, – вдруг попросил Дмитрий. Он виновато улыбался, губы его пересохли. – Дай отойти… Не знаю, как ты, но у меня душа трясется. Помню, как-то парашют не раскрылся… Нет, тогда было не так страшно.
Из темноты начали выступать неясные очертания. Наметился потолок, а черные пятна превратились в норы. Пальцы Енисеева скользнули по стене, оставляя слабый светящийся след. Плесень? Но муравьи плесени не выносят. У них чисто, сухо. Если появляется плесень, с которой не сладят, то бросают гнездо, переселяются. Этот муравейник слабым не выглядит… Опять загадка.
– Готов? – спросил Енисеев нетерпеливо.
– Готов, – отозвался Дмитрий. – Совсем готов!
– Иди за мной.
– Веди, Сусанин… Или Вергилий? Какой толк от тех ворон, которые наблюдают за нами? Раньше не успевали помочь, а теперь и вовсе…
Он вытащил из-за пояса Дюрандаль, с тоской покосился на черные тоннели.
– Спрячь, – посоветовал Енисеев. – Я вон шпагу и не вынимаю. Если что случится, эти булавки не спасут.
Медленно, часто останавливаясь и прижимаясь к стенам, они двинулись по самому широкому тоннелю. Запах стал гуще. Пахло личинками, пакетами яиц, сырой землей, новорожденными муравьями. Енисеев жадно вдыхал, вжимался, старался ощутить себя муравьем с его заботами, желаниями. Дмитрий дышал ему в спину, натыкался в темноте, часто с разбега бодал, сбивал с ног.
Головная боль и слабость в теле быстро испарялись, а воспаленные от солнца глаза перестали слезиться. Дмитрий подпрыгивал, завидев бегущего навстречу муравья, хватался за оружие.
– Перестань, – сказал Енисеев. – Через турникет прошли благополучно, а тут пропуска не спрашивают. Держись как дома.
– Благодарю покорно!
– Иначе надолго тебя не хватит.
– Знаю, но что делать? Умом уже не боюсь, но внутри трясется, как поросячий хвост. Мы ж в чужом доме ходим, как ворюги…
Тоннель повел в сырость, в сгустившиеся запахи. Стены казались облицованными, словно покрытыми глазурью. Песчинки держались даже на потолке. Опустившись на два уровня, Енисеев поколебался, был соблазн начать поиски здесь, но заставил себя выбрать извилистый штрек, ведущий круто вниз.
Прошли через анфиладу огромнейших пустых пещер. Чисто, сквозная вентиляция, но встретили только одного муравья. Тот вяло прошел мимо.
Дмитрий проворчал, стараясь держать голос на мужественной ноте:
– Лабиринт! В этих пещерах десяток муравейников поместится. На вырост строят или чокнулись на почве гигантомании?
– Муравейники не строят по фигуре, – ответил Енисеев. Он полез вниз по отвесной стене из пережеванной древесины. – Это не улитка слизня, не панцирь черепахи, не раковина перловицы… Прыгай сюда! Вот так. Зато муравьи термопреферендят…
– Что-что?
– Запомни, пригодится. Есть такое понятие, термопреферендум. В жару муравьи опускаются в нижние этажи к грунтовой воде, в холод поднимаются в прогреваемые солнцем участки. Чем больше муравейник, тем точнее выбирают влажность, движение воздуха, то бишь выбирают и термо-, и гидро-, и анемо-, и прочие-прочие преферендумы.
Дмитрий, при всей натренированности на выживание, ориентировку потерял почти сразу. Сворачивали, опускались, ныряли в крохотные боковые ходы, выходили в огромные пещеры, откуда мирмеколог без колебаний нырял в самую темную, как казалось Дмитрию, и самую страшную.
– Мне почудилось, – встрепенулся он, – что за нами перекрыли ход! Ловушка?
Енисеев даже не обернулся, сказал буднично:
– Муравьи постоянно что-либо перестраивают, переделывают.
– Как же вернемся? – воскликнул Дмитрий в ужасе. – Или станем этими… мирмекофилами?
– Вернемся другим ходом, – ответил Енисеев с безразличием. – Карту муравейника составлять бесполезно. Муравьи вечно перестраивают собственный город. Как дети.
– Как дети?.. Ага, как дети. Понятно, милые детишки. Только все с саблями наголо…
Они почти плыли в мощном кисловатом запахе. В темных переходах силуэты муравьев мелькали призрачно-темными тенями. Иногда такая тень задевала Енисеева, чаще он сам в потемках налетал на нее. В любом случае впечатывался в стену, катился по полу, убеждаясь в жесткой реальности призраков. Дмитрий увертывался чаще, но Енисеев чувствовал, насколько десантник подавлен, испуган.
На четвертом уровне, считая от поверхности, две пещеры были заполнены зерном. Еще три оказались с мертвыми насекомыми. Кое-где трудились перепачканные мукой зерномолы, со вкусным хрустом превращая крепкими жвалами зерна в белый порошок. Там же мясники придирчиво осматривали разнокалиберную добычу, недоверчиво вонзали жвалы, проверяя на свежесть.
Снизу тянуло могильным холодом. Енисеев чувствовал, как тело цепенеет, мышцы сокращаются все с большим трудом. Сказывалась близость колодцев, прорытых до подземной воды. С другой стороны, здесь не грозит опасное пересыхание…
Енисеев внезапно остановился, ухватившись за выступ. Дмитрий ткнулся ему в спину, едва не столкнув в огромную яму-пещеру. Внизу слабо поблескивало огромное зеркало, пробегали жемчужные искорки, вспыхивали матовые молнии. Дмитрий присмотрелся, непонятное зеркало вроде бы сложено из крохотных осколков, плотно прижатых один к другому. Осколки сдвигаются, наползают друг на друга! Едва слышно доносится неумолчный шелест, словно сто тысяч раков пытаются выбраться по стенам.
– Здесь не пройти, – услышал он в темноте шепот Енисеева.
– Что там?
– Молодые самцы и самки! Вон крылья блестят! Крылья длинные, прикрывают туловище полностью, самих муравьев под ними не видно.
– Опасные? – спросил Дмитрий о самом главном.
– Беспомощные! Но это будущее муравейника. Их охраняют особенно строго.
– Ага… Поперли обратно?
Соседний ход нашли быстро, но двигались осторожнее. Дмитрий понял из объяснений мирмеколога, что настоящие муравьи занимаются делом, как и подобает мужикам: воюют, охотятся, строят, ломают, пасут тлей, выращивают злаки. А для размножения появляются красивые крылатые дурни, у которых мозгов впятеро меньше, чем у нормальных муравьев. Крылатые не умеют ни ломать, ни строить, зато за бабами гонять – будь здоров! Вместо мозгов у них развиты гляделки, чтобы издали засечь крылатую и закадрить на ходу.
– Сейчас они прячутся, – объяснил Енисеев, – но час настанет, и тогда их не удержишь. Всего день длится роение! Найдя друг друга, сочетаются в полете. Самка спешит заложить гнездо, а самец погибает…
– Красивая смерть, – сказал Дмитрий с чувством.
Енисеев отодвинулся от одетого в мускулы испытателя, который показался странно похожим на муравья-самца:
– Кому как. Кстати, мы подошли к складу живой добычи.
– Где?
– Прямо…
Дмитрий бросился вперед, ударился о выступ, упал. Енисеев закричал, предупреждая об опасностях, но Дмитрий уже с разбегу ворвался под своды очередной пещеры.