Искупление кровью

Еще десять лет.

Пожизненное плюс десять лет. В этом нет смысла! У меня только одна жизнь, чтобы искупить мои преступления. Или они воскресят меня, чтобы я отсидела эти добавочные десять лет!

Заслужила ли это Франсуаза? Больше никогда не ходить? Лишиться лица? По крайней мере, она больше никого не заставит страдать. Потеряв дар речи, больше не оскорбит никого. Ей остались только глаза, чтобы плакать.

Но поняла ли она, за что принимает муку? Осознала ли свой грех?

Марианна силилась стереть ее образ. Снова и снова, еще раз. Даже искалеченная, Франсуаза все равно находила способ портить ей жизнь. А я? Мне и не светит свобода – разве я заслужила это?

Мне всего двадцать лет. Двадцать лет бывает только раз в жизни, больше не будет никогда.

Горло перехватило, показались слезы. Она пыталась найти забвение во сне. Но ею овладело смятение. Впридачу к отчаянию. Отличное сочетание для бессонницы…

Она вернулась в централ. В последний раз услышала смех Виржини. Держись, моя Виржини. Ты выйдешь раньше, чем мне исполнится тридцать лет. Ты сможешь снова полюбить, загорать сколько захочется, голышом, если приспичит! Сможешь сесть на корабль, о котором мы так мечтали, и дремать на мостике, под ярким солнцем. Я никогда ничего этого не смогу. Я ничего в мире не видела. Ничего. И никогда ничего не увижу. Только сумрак будет окружать меня.

Виржини удалилась со звонким смехом. Растворилась вдали. Другие заняли ее место. Даниэль, Эмманюэль. Трое полицейских из комнаты свиданий.

Их пустые обещания лучше забыть. Они не вернутся. Да и вообще, то была ловушка, в которую не стоило попадаться.

Мадам Фантом жаждала смерти, она на верном пути.

Оставалась проблема с Даниэлем. То, что произошло между ними, не должно повториться. Это ослабляет меня, а меня ничто не должно ослаблять. Прошлой ночью этот тип, этот грязный тип обошелся со мной как с последней тварью. А я попалась, несчастная дура. Как ты можешь так быстро ему простить? Забыть боль, которую он тебе причинил? Только оскорбляя себя.

Да и боль ощущалась живо. Свернулась в животе ядовитой змеей. Тогда почему? Почему я не могу просто его ненавидеть?

Поезд 22:13 набирал скорость. Пел единственную колыбельную, несущую избавление. Она наконец забылась. Тихо заснула. Одну руку положив на живот, другой вцепившись в подушку.

Даже среди ночи она боялась утонуть. В прошлом или в будущем.

Когда-нибудь я сяду на поезд. Может быть, в другой жизни.

Понедельник, 30 мая, – двор для прогулок – 16:00

Марианна в тени акации вдыхала пленительный запах ее белых, словно сахарных, цветков.

Сегодня прогулка гораздо длиннее обычного. Женщины толпятся во дворе с самого полудня. Даже завтрака не было, только сухой паек: печенье, пол-литра воды. Все потому, что бригада ERIS^[5], из знаменитых региональных подразделений по контролю над тюрьмами и обеспечению безопасности десантировалась где-то к концу утра. Ковбои, как их называют заключенные… Супертренированные охранники: маски, экипировка для разгона демонстраций, бронежилеты, flash ball, ружье-травмат, стреляющее резиновыми пулями… Их вторжение напоминало высадку целой армии клонов Рэмбо!

Сегодня бригада проводила тщательный обыск во всех камерах всех корпусов. Это могло продолжаться часами. Хоть целый день, если учесть количество клеток, которые нужно осмотреть. Даниэль и Моника их сопровождали внутри, а Жюстина и Соланж присматривали за заключенными во дворе.

Маркиза колыхала под ярким солнышком свои роскошные формы, ее белокурые волосы, заплетенные в косу, доходили до пояса. Само совершенство, с горечью думала Марианна. Такая красивая внешне, такая гнусная внутри.

Жюстина подошла, отвлекла Марианну от мерзостной картины.

– Ты неважно выглядишь! – забеспокоилась надзирательница.

Марианна ответила чуть утомленной улыбкой:

– Да это так, ничего… А где ВМ?

– В санчасти.

– Вот тебе раз… Что-то серьезное?

– Нет, не думаю… Ты, похоже, к ней привязалась!

Джованна со своими дешевками прошла мимо, бросив на Марианну презрительный взгляд. Но не остановилась, не стала рисковать, поскольку Жюстина стояла рядом. Охранница давно невзлюбила ее и не спускала ни малейшего нарушения. Но и на этот раз она выйдет сухой из воды. Снаружи – ее муж, мафиозный авторитет. На свободе, с кучей бабла! Так что к услугам Джованны стая адвокатов, готовых в самом крайнем случае защищать ее перед Дисциплинарным советом. Это обеспечивало ей почти полную безнаказанность.

– У тебя есть новости об Эмманюэль? – спросила Марианна.

Жюстина решилась присесть.

– Есть. Она понемногу поправляется. Выкарабкается, скорее всего… Но… разве ты сама не хотела ее убить?!

– Она мне действовала на нервы, да! Но… Но я не думаю, что она такое заслужила.

– Счастлива это слышать.

– И конечно, Гиене все сойдет с рук!

– Гиене?

– Джованне, милочке!

Жюстина расхохоталась от души:

– Ей замечательно подходит! Но к сожалению… Мы не получили ни одного свидетельского показания. Десять краснобаев бросятся ее выгораживать, мы не можем отправить ее в суд без надежных доказательств.

– В мире нет справедливости! Вот у меня никогда не было адвоката… Ты знаешь, Жюстина, я не могла дать показания. Если бы мне оставалось сидеть несколько месяцев, тогда…

– Я понимаю, – заверила ее надзирательница. – Даниэль тоже все хорошо понял.

– Такой спектакль устроил, гад!

Они умолкли. Марианна курила.

– Почему ты больше не тренируешься во время прогулок?

– Когда я гуляла одна, другое дело. Но теперь… Это примут за провокацию… Демонстрация приемов может взбесить Гиену!

Жюстина хохотала до слез. Это радовало Марианну. Немного напоминало о смехе Виржини.

– Зачем тебе эта дерьмовая работа?

– Совсем не дерьмовая! – возмутилась Жюстина. – Вначале я подала документы на конкурс, чтобы получить хоть какое-то место, безработица заела. Потом нашла, что могу быть полезной…

– Еще какой полезной! – убежденно заявила Марианна, поглаживая кору акации. – Без тебя здесь бы совсем жизни не было…

Жюстина скрыла неловкость под робкой улыбкой:

– Ты преувеличиваешь!

– Ты же меня знаешь! Ладно, долго еще продлится это маски-шоу?

– Понятия не имею… Мне уже поднадоело слоняться по двору.

– Одна от них польза! – возразила Марианна с лукавым видом. – Можно хотя бы целый день провести на воздухе!

– Если бы шел дождь, ты бы по-другому запела!

– Я люблю дождь…

Марианна оглядывалась по сторонам; проводящийся обыск не выходил у нее из головы. Хорошо, что у меня герыча нет! Только бы они не нашли шприц со жгутом! Иначе сорок дней карцера обеспечено…

В другом конце двора Джованна беседовала с Маркизой. Ничего удивительного. Одна порода. Жюстина все сидела, закрыв глаза, опершись затылком о нагретое солнцем дерево. Какая она усталая, озабоченная, подумала Марианна. Захотелось ей как-то помочь.

– Вообще-то, я хотела тебе сказать одну вещь… Он до сих пор жив… Тот тип из поезда…

Надзирательница не сразу поняла, в чем дело. Не решалась понять.

– Тип из поезда? Тот, кто… Ты-то откуда знаешь?!

– Знаю. Он живым вышел из вагона. Немного помятым, но живым. Я там была.

Жюстина, ошарашенная, уставилась на нее.

– В конце вагона. Тогда я в первый раз сбежала… Мне было некуда идти, и я села в пригородный поезд. Я тебя видела, тебя и трех типов, которые к тебе приставали. И парня, который за тебя вступился. Я, конечно, тебя не узнала. Но когда ты мне рассказала эту историю…

– Невероятно… Ты точно уверена?..

– Точно! Твой спаситель был в сером костюме с синим галстуком. На одном из хулиганов была красная куртка, так?

– Невероятно… И… что случилось после того, как я убежала?

– Они стали избивать парня. Он не умел драться. Упал…

– Я так и знала! – с тоской прошептала Жюстина.

– Я вмешалась. Когда поняла, что его забьют насмерть. Я свела счеты с теми тремя гадами, можешь мне поверить!

– Ты… ты полезла с ними в драку?

– Набила им рожи, ты хочешь сказать! Потом подняла того типа и вышла.

– Но… Сколько тебе было лет?

– Шестнадцать. Ровно. Знаешь, я долго хранила твою книжку… «Зеленый храм»… Хотела отдать тебе, искала тебя по всему вокзалу. Но не нашла. Возила ее с собой, пока была в бегах. И потом, в приюте, не расставалась с ней. Она была у меня в сумке, когда… когда патрульные нас спалили. Осталась в той колымаге.

Жюстина вглядывалась в профиль Марианны, растроганная чуть не до слез.

– Я хотела помочь тебе, когда те гады стали цепляться. Но поначалу умирала от страха… И все-таки хотела защитить тебя, правда… Потом тот тип встал, выручил тебя. Потом я что-то почувствовала внутри, меня так и подмывало вступить в бой. Нет бы мне раньше подняться…

Жюстина робко взяла ее за руку:

– Марианна… Почему ты не рассказала мне в прошлый раз?

– Я… Мне было стыдно. Стыдно сказать, что я была там и не помогла тебе.

– Ты поступила замечательно. Я так горжусь тобой… Спасибо, – добавила Жюстина.

– За что?

– За то, что помогла ему. И рассказала мне. Меня это долго мучило.

– Я поэтому и рассказала. Чтобы ты перестала себя винить. Я знаю, как это больно. Грызет изнутри, выедает мозг. Теперь ты перестанешь об этом думать. Сможешь забыть. А забвение – это свобода…

Надзирательница сжала ей руку. Сильно-сильно…

17:30

Стоя на верху лестницы, Париотти объявила, что овечкам пора возвращаться в хлев. Марианна оставила свою любимую акацию и присоединилась к толпе женщин, перевозбужденных долгим днем на свежем воздухе. Жюстина шла рядом, все еще растроганная ее рассказом.

Крики ярости зазвенели в коридоре. Спецбригада всюду оставила свой ненавязчивый след. Словно ураган пронесся по камерам. Мебель опрокинута, личные вещи разбросаны по полу, приборы сломаны, афиши и фотографии сорваны со стен. То же и в сто девятнадцатой. Одежки Марианны валялись на полу, простыни также. Дверь до сих пор была открыта. Жюстина не замедлит ее запереть.

Марианна принялась за уборку, честя дикарей, для которых закон не писан.

Внезапно два ковбоя вломились в камеру. Она вся застыла: запахло неприятностями, дело принимало скверный оборот.

– Мы тебя ждали, Гревиль, – объявил один из колоссов в масках.

Впечатляющее зрелище. Явилась Жюстина, очень кстати.

– Что происходит? – спросила она.

Один из воинов в броне вытащил из пакета приспособление для инъекций.

– Это нашли здесь, – объявил он тоном, не предвещающим ничего хорошего.

Марианна сглотнула слюну. Погожий солнечный день явно терял свой блеск, небо затягивалось тучами.

– Лично досмотреть эту заключенную! – приказал Рэмбо.

Марианна положила на перевернутый матрас кипу белья, которую держала в руках.

– Хорошо, я займусь этим, – сказала надзирательница. – Будьте добры выйти и закрыть дверь.

Два молосских дога оставили камеру, Жюстина вздохнула.

– Дело плохо! – сказала она вполголоса. – Есть у тебя тут наркотик?

Марианна опустила глаза. Положение скользкое.

– Нет, – шепнула она. – У меня ничего нет, поверь… Шприц и жгут – это…

– Перестань, я же не дура! Что ж, нам повезло, если у тебя в данный момент нет наркотиков!

Марианне стало легче. Кажется, Жюстина не осуждает ее. Уже хорошо.

– Тебе обязательно проводить досмотр?

Жюстина подобрала стул, опустилась на него.

– На тебе что-то есть?

– Нет, – заверила Марианна. – Совсем ничего.

– Даешь слово?

– Даю.

– Отлично. Тогда сделаем вид, будто я тебя обыскала, согласна?

– Спасибо. – Марианна расплылась в благодарной улыбке. – Большое спасибо…

Они выждали несколько минут, потом Жюстина открыла дверь. Те двое так и стояли снаружи, не покидая поста.

– Ничего не обнаружено, – доложила Жюстина. – На ней ничего нет.

Тогда два ковбоя двинулись к Марианне, которая забилась на койку:

– Следуй за нами.

– Куда вы ее ведете? – заволновалась Жюстина.

– На допрос. В кабинет, в конце коридора. Давай поторапливайся…

– Вы не имеете права! – возмутилась Марианна.

– Закрой рот и следуй за нами!

Говорил все время один и тот же. Второй был нем как рыба.

– Я с вами, – заявила Жюстина.

– Вы нам не потребуетесь, – отрезал ковбой.

Они грубо схватили Марианну за руки, подняли с койки. Она без дальнейших препирательств позволила отвести себя в комнату надзирателей. Жюстина шла по пятам, явно встревоженная.

Но, придя на место, бойцы захлопнули дверь у нее перед носом.

Третий парень в маске ждал их там. Марианну силой усадили на стул. Она не сопротивлялась. Ведь, в конце концов, в ее камере не нашли ничего особо компрометирующего. Один из двоих Рэмбо вкратце просветил третьего, который, по-видимому, был главарем шайки.

– Личный досмотр ничего не дал.

Начальник подошел к Марианне. Она встретила его взгляд.

Электрошок. Эти глаза она видела не впервые. Обрывки давнего кошмара.

Шприц и жгут упали на стол.

– Странно, что это нашли у тебя в камере, Гревиль! – бросил начальник.

Снова электрошок. Этот голос. Вышедший из того же кошмара. Но Марианна все еще не могла определиться. Только необъяснимым образом засосало под ложечкой. Тип подошел, заглянул ей прямо в глаза.

Потом резким движением сдернул маску.

Ангельское лицо, сатанинская краса. Марианна чуть не упала со стула, охваченная первобытным ужасом.

– Привет, Гревиль… Давненько мы с тобой не видались!..

Марианна съежилась. Сверкание молнии, поток воспоминаний. Удар бумерангом в середину лба.

Централ города Р. Год назад

Марианна в карцере с конца дня. После того, как надзирательницу увезли на «скорой». Франсуаза, так ее звали. У нее, увы, уже нет лица. И проломлен затылок. Может быть, она уже сейчас мертва. Марианна не сожалеет, что устроила бойню. Только руки болят. Ее будут судить? И что с того? На сколько-то лет больше или меньше, какая разница? Плохо только, что ее, скорее всего, переведут. Она никогда не увидит свою подружку Виржини. Такая жалость. Теперь, когда она вывела Франсуазу из игры и та уже не может пакостить, в этой тюрьме станет легче дышать! Она-то этим не воспользуется. Другие девчонки – да. Утешение, которое в дальнейшем поможет ей выстоять.

Уже поздно. Однако никто не принес ей поесть. Решили, наверное, оставить без пищи.

Ну и пусть валят ко всем чертям! Я обойдусь! Не нужна мне их поганая жрачка!

Она потягивается, встает. Закуривает. Они даже не додумались отобрать сигареты. Ее плечи касаются слепой влажной стены. Почти кромешная тьма, обволакивающая тишина. Только крысы бегают по коридору. От этого мурашки по спине.

Но вот послышались другие звуки. Надзирательница? Несколько их? Несомненно, тащат другую заключенную в карцер.

Надо бы спеть Интернационал в честь похорон Франсуазы!

Шаги замирают перед камерой. Ее камерой. Удивление. Мужской голос. Дверь открывается, сквозь решетку видны силуэты. Внезапно вспыхнувший свет вливает ей в глаза порцию яда. Их четверо. Двое мужиков, две бабы. Двое надзирателей из мужского блока, две вертухайки отсюда. Уставились на нее, как присяжные в суде. Зачем они пришли? Инстинкт никогда ее не подводит. Берегись, надрываясь, вопит у нее в голове: опасность! Смертельная!

С ней говорят, вернее, плюют в лицо словами, оскорблениями. Дрянь, низкая, презренная. Ее уничтожат, она никогда не выйдет из этого застенка. Марианна пытается объяснить им, что надзирательница была злая. А она всего лишь защищалась. И защищала других. Но ее никто не слушает. Ее хватают, она даже не пытается бороться. Получит несколько затрещин, только и всего.

Ее раздевают, лучший способ унизить.

И бьют. Так жестоко, что она теряет сознание после первого раунда. Приходит в себя в душе дисциплинарного блока, облитая холодной водой. И все начинается снова. Удары кулаками. Ногами. Дубинку в горло. Ее тащат в камеру, связывают, бросают на бетонное ложе. И уходят.

Одна, замерзшая, осаждаемая зверской болью.

Напротив, на растрескавшейся стене, выцарапана цитата. Это сделал какой-то узник, давным-давно. Или вертухай. Этой фразы ей никогда не забыть.

Об уровне цивилизации народа можно судить, только посетив его тюрьмы. Достоевский^[6].

Свет оставили зажженным. Она закрывает глаза, надеется снова потерять сознание. Холод терзает ее до самой зари. Она едва может пошевелиться, кровь затекает в горло. Все тело полнится страданием.

Они появляются до наступления дня. Теперь лишь втроем. Три вертухая. Сейчас меня развяжут. Дадут чем прикрыться. Попить.

Они глядят на девушку, улыбаясь, довольные результатом. Один отстегивает дубинку. Так нельзя! Не станут же они лупцевать ее связанную, беззащитную! Спрятавшую коготки! Она даже не может прикрыться. Тем более сбежать. Пять минут жестокого урагана. Удары, ругань… Можно сколько угодно отыгрываться на ней: Марианна одна в этом мире. Никого снаружи не заботит ее судьба.

Она закрывает глаза, ее больше нет, ей мерещится, будто она тонет… Пробуждается: голова в воде. Захлебывается. Падает на пол. Ее попросту сунули головой в раковину. Ее поднимают, волокут обратно. И опять оставляют. Голую, связанную, на каменном ложе. В судорогах. Кости распухают, давят на плоть. Или наоборот. Все время свет. Даже при опущенных веках он врубается в мозг, множество булавок пронзает глазные яблоки, буравит нервы.

День наступает. Ему и дела нет. Никто не приходит. Веревки обжигают ее безвольное тело. Девчонки во дворе. Хихикают, празднуют, несомненно, исчезновение Франсуазы. Марианна пытается позвать их на помощь. Ее крики исчезают в пустоте. Да и как они могут ее спасти? Разве что предупредят директрису.

– Виржини! Помоги мне!

Бесполезная литания. Марианна плачет, несколько долгих минут. Но ничуть не раскаивается в своем преступном деянии.

Снаружи светит солнце. Марианна это угадывает, вглядываясь в единственное подвальное окно. Как страшно не хватает солнца в этой тошнотворной дыре. Ей так холодно, так плохо. Так страдать – бесчеловечно. Кто-нибудь придет и освободит ее. Наверняка.

Час от часу мучения все сильнее. Желудок требует пищи. Мочевой пузырь – опорожнения. Но никто не идет… До самого вечера. Ключ в замочной скважине, четверо надзирателей. Те же, что накануне, и двое новеньких. Ее развязывают, появляется надежда. Они меня классно отмутузили. Теперь все. Довольно.

Вот бы сейчас одеться, выкурить сигаретку, выпить чего-нибудь горячего. Не так-то много ей нужно. Ее силой усаживают на бетонную скамью, ставят перед ней поднос. Тарелка, покрытая пластиковой крышкой, чтобы еда не остыла. Как-то это дурно пахнет, во всех смыслах слова.

– Я бы хотела одеться, – шепчет Марианна, прикрывая низ живота.

– Сначала поешь, – командует один из охранников.

У него ангельское лицо. Он красив, как олимпийский бог. Поднимает крышку, и Марианна чуть не падает со скамейки. Глаза у нее вылезают из орбит, а охранники подыхают со смеху.

– Давай, ешь! – твердит ангел, грозясь дубинкой. – Потом сможешь одеться.

– Но…

Она получает удар по спине.

– Ешь!

Лучше умереть. Ее хватают за волосы, тычут лицом в тарелку. Разодранная, распотрошенная крыса уже в нескольких сантиметрах. Марианна вопит, утыкается носом в падаль. Рука в перчатке пытается силой протолкнуть ей эту мерзость в рот, она отбивается, как может.

– Глотай!

Она выплевывает гадость, глаза закатываются, желудок возмущается. Мерзавцы на седьмом небе! Снова связывают ее, швыряют на ложе. Потом двое уходят. А двое присаживаются у стены. Марианна поглядывает на них со страхом. Зачем они остались? Она совсем выбилась из сил. Минуты проходят, а они болтают между собой, курят. У них с собой даже термос с кофе. Можно сказать, приготовились к осаде.

Марианна молча страдает. Мускулы судорожно сжались, кожа – сплошной лиловый синяк. Она дрожит от холода. Поддается изнеможению. Несмотря на присутствие врага, несмотря на боль. Несмотря на голод, жажду, тошноту. Несмотря на страх. Ныряет вниз головой в восхитительные глубины сна… На несколько секунд.

На нее со всего размаху выливают ведро холодной воды, и спасительный покой отступает.

– Думаешь, тебе дадут спать, мерзавка?

Это говорит ангел. Марианна плачет. Слезы смешиваются с ледяной водой, струящейся по лицу. Она начинает понимать… Не дать ей заснуть. Самая страшная из пыток. Еще холод… Они насмехаются, смакуя свой кофе. Марианна вновь опускает веки. Обрушивается новый заряд ледяного дождя. У нее вырывается раздирающий крик.

Странное ощущение. Двери открываются в неизведанное.

Как меня зовут? Где я?

Ты должна держаться, Марианна. Держаться.

Еще два раза она засыпает. На несколько секунд. За ней наблюдают, бдительно. Хорошо организованная пытка.

К рассвету она уже не чувствует своего лица, так оно застыло.

Зубы выбивают барабанную дробь. Она кашляет, как в чахотке, ребра вонзаются в воспаленные легкие. Ледяные острия насквозь протыкают обескровленное тело. Ее мозг, должно быть, разбух; невыносимое давление в черепной коробке.

– Прикройте… Пожалуйста…

Она лежит на столе. Едва ли в двух метрах. Ангельский лик улыбается.

– Еще раз откроешь пасть – огребешь ведро холодной воды!

Она умолкает. Прекращает бороться. Не так и страшно умирать, когда у тебя нет будущего. И никогда не было. Она призывает последнее избавление.

– Почему мне никак не умереть, дьявол! – стонет она.

Красавчик подходит ближе.

– Тебе не дадут умереть… Это было бы слишком легко! Надо, чтобы ты всю жизнь сожалела… Чтобы не забывала никогда. Чтобы послужила примером для прочих… Узнав, что тебе пришлось испытать, они присмиреют!..

Как за таким милым лицом скрываются подобные ужасы?

Разгорается день. Третьи сутки пыток.

Вертухаи уходят. Марианна закрывает глаза. Наконец-то можно поспать… забыть о всепроникающем свете… Но через несколько минут являются две охранницы. Ни минуты передышки, вот какой у них план. Они развязывают Марианну, тащат в душ. Швыряют в кабинку, отключают горячую воду.

Марианна шатается, голая на бесконечном леднике.

Она пользуется моментом, чтобы напиться и помочиться. Вытереться нечем. Надзиратели снова тащат ее в камеру. Ангельский лик уже вернулся. У него в руках два электрических провода. Марианна в панике, ее испуганный взгляд встречается с его взглядом, полным решимости. Его, похоже, удивило, что девушка еще держится на ногах. Ей скручивают запястья стальной проволокой, а провод надевают на шею.

Мерзавцы, они хотят повесить меня!

Почти.

Пока тетки держат ее, он привязывает провод к верхней перекладине решетки. Больше не нужно оставаться с ней, она не рискует заснуть. Вынуждена стоять на цыпочках, чтобы провод не задушил ее.

Время от времени она позволяет себе коснуться пятками пола. Санкция следует незамедлительно. Провод врезается в плоть, не дает дышать. Ей долго не выдержать. Через час она решает умереть. Становится обеими ногами на пол. Даже сгибает колени. Металл сжимает трахею, позвонки раздвигаются…

Ты должна умереть, Марианна. Прекратить страдания.

Однако ноги распрямляются, будто кто-то отпускает пружину. Рефлекс. Легкие требуют воздуха. Слишком трудно предать себя такой ужасной смерти.

Вторая попытка, еще через час. Опять не получилось.

Марианна уже и не знает, сколько времени борется впустую.

Они наконец возвращаются. День все еще длится. Обрезают провод, она падает камнем. Разбивается на тысячу кусков. Кашляет, сплевывает, дрожит. Стальная проволока по-прежнему врезается в запястья, терзает плоть. Ее привязывают к решетке за шею и за щиколотки, в сидячем положении на этот раз. Ягодицы на пятках, колени на выщербленном полу. Ей едва хватает воздуха. Постепенное удушение.

Приходит ночь. Сорок восемь часов пытки.

Голод, жажда. Холод. Грязь повсюду на теле, все еще обнаженном. Боль, умноженная многократно. Тысячеглавая змея, вонзающая ядовитые зубы в каждую клеточку застывшей плоти.

Наконец-то сон… Коленями на полу. Затылок упирается в решетку. Она настолько изнурена, что уснула бы и стоя. Но они скоро возвращаются. Грубо пробуждают ее. Пинками. Она выкрикивает какие-то слова, без всякого смысла. Полные ужаса нет, трагические довольно.

Они тоже орут. Требуют замолчать. Она подчиняется. Ей показывают чашку горячего кофе, ставят на пол в другом конце камеры. Развязывают ноги.

– Пойди возьми!

Идти она не может, мышцы ног затекли. Она ползет, находит приманку. Как же пить, когда связаны руки? Ангел опрокидывает чашку, кофе выливается на пол.

– Придется полизать!

Она колеблется. Да, колеблется. Но в конце концов поднимает на него глаза:

– Нет.

Он изумлен. Сидя на полу, Марианна ждет продолжения. Их фантазия, не знающая предела, должно быть, измыслила целый набор варварских пыток. Но нет. Ее всего лишь бьют. Снова. Особенно усердствует тот, с гламурной картинки. Другим вроде бы это прискучило. Или дошло, что ее не сломить.

Ожидалось, что она будет умолять, просить прощения. Унижаться. Раскаиваться. Но они получили только страдание, больше ничего. Марианна терпит. Терпит ее беззащитное тело. Ангел продолжает лупить. Выплескивает ярость, копившуюся годами.

Она понемногу теряет сознание. В полночь, нещадно избитая, Марианна уходит.

Даже ведро воды не приводит ее в чувство. Она уже плывет в лимбе ужаса.

Но просыпается на заре. Просыпается. Это кажется невероятным. Несколько минут она думает, что мертва. Но неужели и в смерти этот гнусный застенок…

Тогда она осознает, что еще жива. Руки по-прежнему связаны за спиной, проволока наверняка прорезала руку до кости. Впадая в какое-то новое состояние, она медленно скользит в бездну безумия. Ногой не нащупать ничего, кроме пустоты, один шаг отделяет ее от падения без возврата.

Меня зовут Марианна… Мне двадцать лет. Я… совершила преступление. Она твердит это без конца. Образы. Люди. Имена. Воспоминания. Одно хуже другого. Парад ее сучьей жизни…

Ей больше не холодно. Она лежит в собственной крови, еще теплой. В собственной моче, еще горячей… Долгие, долгие часы. Забитая до смерти, запачканная, готовая перейти в мир иной. Не оставив по себе сожаления. Угрызений совести. Любви.

Пока наконец чье-то лицо не склоняется над ней. Этого лица она никогда не забудет. Лицо женщины, директрисы тюрьмы. Ее глаза, полные ужаса.

– Боже мой!

Смерть отказалась ее забрать. Даже смерти она не нужна.

Ангельский лик улыбался ей. Гримаса демона, видение ада.

Теперь, значит, он подвизается в репрессивном подразделении. Логично. Подходящее место, чтобы безнаказанно проявлять звериную жестокость. Подавлять мятежи, стреляя в толпу резиновыми пулями, избивать вожаков, заниматься перевозкой наиболее опасных заключенных… Самые приятные занятия для такого садиста. Под защитой маски и до некоторой степени закона, создавшего данное ударное подразделение, он мог без препон проявлять свои таланты, этот дока в пытках, как телесных, так и психологических.

Он теперь стоял перед Марианной. Та смотрела на него с возрастающим страхом.

– Похоже, ты не рада меня видеть, Марианна! Ведешь себя скромнее, чем прежде; неужели образумилась?

Марианна не разжала губ. В голове будто выброс рудничного газа.

– Хорошо! Теперь ты любезно расскажешь нам, где прячешь наркотик и кто тебя снабжает…

Очнись, Марианна! Скажи что-нибудь, черт!

– Наркотик?.. Какой наркотик?

Что еще ей было отвечать? Он сунул ей под нос шприц и жгут.

– А это тебе зачем? Играть в доктора?!

– Я… Я больше не колюсь… Это я раньше ширялась… Теперь завязала…

Он схватил ее за руку, закатал рукав. Марианна, скованная страхом, была не в силах сопротивляться.

– А эти следы откуда?

– Доктор… Делал недавно уколы… успокоительного.

– Успокоительного? Хватит морочить мне голову, Гревиль!

Он сдернул ее со стула, прижал к стене.

– Ты знаешь, Марианна, что бывает, когда мне действуют на нервы! Помнишь, правда?

Она задрожала:

– Прекратите! Говорю вам, у меня нет наркотика…

Голос у нее тоже дрожал. Ангел по-прежнему прижимал ее к перегородке.

– Где твоя доза? Кто тебя снабжает?

Она даже подумала, не заложить ли Даниэля. Все лучше, чем оказаться во власти этого кровожадного скота. Но закусила губы, чтобы ненароком не выдать свой секрет.

– Хочешь, чтобы мы продолжили нашу беседу в карцере? – продолжал он. – Мне бы очень хотелось остаться с тобой наедине…

– Нет! – крикнула она.

Словно услышав ее призыв, в комнату ворвались Даниэль и Жюстина.

– Что здесь происходит? – осведомился офицер.

Ангел тотчас же оставил перепуганную жертву. Встал перед Даниэлем, который был выше ростом на целую голову.

– Шприц и жгут в камере Гревиль… Мы должны выяснить, где она прячет наркотик… и кто снабжает ее.

Даниэль бросил взгляд на Марианну, застывшую у стены. Он ни разу не видел столько страха в ее черных глазах.

– Давайте выйдем, господа. Жюстина, ты останешься с мадемуазель де Гревиль.

Даниэль вышел из комнаты, маски двинулись следом. Марианна опустилась на плиточный пол. В холле тон офицера сделался жестче:

– Что вы ей сделали?

– Задали вопросы… Просто задали вопросы. Позвольте нам делать нашу работу, месье! – презрительно бросил Ангел.

Эти террористы пенитенциарной системы привыкли смотреть свысока на коллег, не щеголяющих в масках, считают, что им все позволено. Даниэль сделал шаг вперед, оглядел противника с высоты своего двухметрового роста.

– Мне не нравятся ваши методы! Я сам ее допрошу. Начальник здесь я! – выговаривал он с угрожающим спокойствием. – Вы у меня в гостях. Ваша работа закончена, теперь за нами дело.

– Мы продолжим допрашивать эту девушку, и…

– Не советую даже пытаться, – перебил его Даниэль. – Ситуация может выйти из-под контроля… Ваш обыск закончен. К тому же и нашли вы не бог весть что! Смартфон да горстку конопли? Нужно ли было поднимать вашу армию для такой малости! Это доказывает, что здесь, у себя, я хорошо справляюсь со своей работой. И мне не нужно для этого натягивать маску на лицо! А теперь исчезните из моего блока. Да побыстрее.

Даниэль сверлил его своими голубыми глазами. Цвета закаленной стали. Словно предупреждал противника: если ты переступишь порог этой комнаты, полетишь по лестнице кувырком.

У Ангела поубавилось спеси.

– О’кей, как вам угодно, начальник… Тем хуже для вас! Предупреждаю: я составлю рапорт о вашем поведении.

– Составляйте. Мой послужной список будет свидетельствовать в мою пользу. Не уверен, что о вашем можно сказать то же самое. Доброго дня, господа. И спасибо за чарующее представление!

Бригада специального назначения убралась. Даниэль вздохнул. Вернулся в кабинет. Женщины молчали.

– Хорошо, Жюстина, можешь отвести Марианну в камеру. Они уехали.

Марианна пошла следом за Жюстиной, на подгибающихся ногах. Сердце никак не успокаивалось. Добравшись до сто девятнадцатой, она рухнула на стул. Дрожащими пальцами вытащила сигарету, попыталась прикурить.

– С тобой все в порядке? – забеспокоилась Жюстина. – Ты вся белая… Они тебя били?

– Нет… кажется, вы подоспели вовремя…

Камера 119 – 19:30

Марианна потихоньку просыпалась, стряхивала с себя отвратительный кошмар. Пребывала в волнении. Новая встреча с Ангелом. Страх, такой неистовый, не спешил растворяться в сырых сумерках. Продолжал жить под ложечкой, в сердце. Истекал из каждой поры на ее коже. Она привела в порядок разоренную камеру, раз уж в своих эмоциях не могла разобраться.