Чертеж Ньютона

Вторая прочитанная книга автора. Александр Иличевский – Исландия понравилась мне больше, но и этот роман тоже хорош. Стиль Иличевского, основанный на необыкновенно пристальном внимании к деталям, вполне узнаваем. Сюжет… вот это вопрос, есть ли он тут. Скорее это длиннющая галерея образов, проплывающих рядом с дорогой, по которой реально или в своих мыслях и воспоминаниях двигается герой. Герой – физик, которого занимают не только научные проблемы, хотя и они тоже, но так же для него важна жизнь души, её движения и способности. А могло ли быть иначе с таким отцом? Надо сказать сразу, что почти вся книга – поиск пропавшего отца, и герой ищет в его сакральных излюбленных местах вокруг Иерусалима, перечитывает многочисленные записи, надеясь понять, куда он мог отправиться, пересматривает весь его скарб, в котором чего только нету – вплоть до странички из Второзакония Шапиро, то ли мистификации, то ли реальной реликвии. Его отец – поэт, выпивоха, шестидесятилетний хиппарь, пребивающийся случайными заработками, вечно окруженный молодыми девушками, – само воплощение свободы. Он очень умён, нет, даже скорее мудр и чертовски обаятелен. Иногда кажется, что он познал в жизни всё:Если спрашивать себя, зачем жить, все силы уйдут на поиск ответа.а иногда он просто забавный чувак:С похмелья больно думать, и вместо этого я разговариваю, потому что думать и говорить одновременно невозможно.И всё же поиск смысла жизни, веры, самого существования Вселенной не прекращантся в книге ни на минутку, даже когда речь идёт о колонии наркош под Иерусалимом или попавшей в секту тёще. На меня самое большое впечатление произвела экспедиция героя на старую станцию «Памир-Чакалтая» и его тамошняя работа и встречи с духами? иномировыми сущностями? богом? Оказалось, что станция такая реально существует, хоть её название показалось мне фантазией автора: действительно памирская станция названа в честь горы в Боливии, где есть примерно такой же высокогорный полигон. Но герою, конечно, ближе всё-таки другое место Земли.«Что для тебя Иерусалим? – спросил Саладдина в конце переговоров король Балдуин. – Ничто, – мгновенно ответил тот и, вскочив на прянувшую лошадь, обернулся: – Ничто – и весь мир». Лукавая ухмылка, с какой произнесены были эти слова, до сих пор тлеет над городом.Могу ли я с чистой совестью посоветовать эту книгу к прочтению? Нет. Бессюжетность, описательность, рваный темп вполне могут оказаться для кого-то недостатками. Но если у вас достаточно желания побродить по неведомым философским, культурологическим, мистическим тропам, если в вашей душе лирика есть место физику – тогда да, ваш автор и ваша книга.

Сын спрашивает отца: «Почему ты оставил меня?»И прислушивается к молчанию в груди, пока пчёлыприносят нектар истины в его уста, жаля в язык.Когда обстоятельства сводят тебя с такой книгой, не так-то легко бывает определить, с чего начинать рассказ о ней. А проговаривать надо, хотя бы следуя принципу анекдота, где молодой преподаватель сетует на интеллектуальную недостаточность студентов: « Два часа им, объяснял, сам все понял, а они смотрят на меня, как бараны.» Не будем обижать баранов (собак, верблюдок, кроликов-калошадок и прочую земную-небесную тварь), люди порой демонстрируют и меньшую способность понимания. А между тем, «Чертеж Ньютона» не бином Ньютона (простите за невольный каламбур), но один из случаев, когда не отрефлексированное должным образом впечатление рискует кануть втуне.Читается книга легко, внимание захватывает и удерживает все время чтения, стилистически хороша, я не умею понимать стихов Иличевского, но проза его так поэтична и метафорична, что уровнем воздействия сопоставима с поэзией. Роман небольшой, в который, однако, умещаются странствия героя по свету: Россия, Америка, Таджикистан, Израиль; поиски матери жены и собственного отца, затерявшихся каждый в своей пустыне; его научная работа и эксперименты, достаточно непростые для понимания; его встречи со сверхъестественным. А кроме того, рассказы о Ньютоне, библейской мифологии, преимущественно в приложении к Иерусалиму, и насыщенное деталями повествование о богемной жизни Вечного города.Странным образом, автору удалось уместить все это в объем меньше трехсот страниц. Не иначе, воспользовавшись приемом сжатия данных, о котором много говорится в части, посвященной результатам памирской экспедиции. Вот, я поймала основное ощущение от книги. В ней невероятно плотно и очень много всего упаковано, в том числе вещей, о которых в обыденной жизни не часто приходится размышлять. Гравитация и темная материя, законы мироздания, соотношение эмпирики и метафизики в вопросах познания, отход от ортодоксально-безусловного понимания науки и религии как изначально враждебных институтов.А восприятие наше так уж устроено, что более всего ценит умение рассказчика говорить понятно и просто о сложном. В последние годы научно-популярная литература потеснила и вытеснила художественную. Не от того, что мы перестали нуждаться в интересных историях, страсть к которым многие удовлетворяют теперь с сериалами. но от возросшей потребности знать-понимать, как вести себя в меняющемся мире, в каком направлении двигаться, на что ориентироваться.И отчасти «Чертеж Ньютона» утоляет эту когнитивную потребность, но она здесь не во главе угла, автор затрагивает ее в ряду других, вскользь и по касательной, скорее в режиме констатации. Ему, физику, некоторые вещи, которые нам, простецам пришлось бы долго и нудно объяснять, очевидны. Но объяснения превратили бы роман в пинкероподобный фолиант на тысячу страниц, убив книгу о великом множестве интересных вещей.Каких, например? Например о сверхъестественном, которое порой вторгается в нашу жизнь, всегда пугающее и непостижимое, не склонное подчиняться формальной логике. О секстантстве, равно далеком от науки и религии, и о том, как внешне сильные и уверенные в себе, становятся адептами сект, утрачивая идентичность, связи, семьи, имущество, самое жизнь. О том, как живущий, напротив, в режиме перекати-поля человек, оказывается центром притяжения множества самых разных, порой диаметрально противоположных по интересам и склонностям, людей. О земле Израиля, перенасыщенной культурными пластами, откуда то и дело выныривают на поверхность ценности, подлинные и мнимые. О лабрадоре. наконец – водяном псе, который вовсе не приспособлен к странствованиям по пустыне, но, что уж поделать, ради хозяина терпит.И последнее, по порядку, но не по значению. «Чертеж Ньютона» во многом пересекается и перекликается с «Даром» Набокова. Вернее было бы сказать – отражает его, потому что там поэт-сын искал пропавшего ученого-отца, здесь ученый-сын разыскивает поэта-отца. Хотя, конечно, этим связь не исчерпывается, но тут уж случай, когда чтение лучше объяснений

Значит, так. Начну я с истории одного историка. Он нам не раз пригодится в дальнейшем.На протяжении долгих лет жизнь сталкивала меня на работе с самыми разными сотрудниками. Когда появлялся очередной новичок, я всегда проводил с ним собеседование. Мы шли вдвоём в курилку, я просил его или её рассказать что-нибудь интересное из того, чему того учили. У нас ведь сегодня каждый в Москве имеет один-два диплома об окончании какого-нибудь университета. Не все работают по специальности, но дипломы есть. Вот об этих номинальных специальностях мне и было интересно послушать. Частично для того, чтобы расширить свой собственный кругозор, частично чтобы лучше понять человека.Казалось бы, что может быть проще? Ты же варился в этом соусе несколько лет подряд, ну что-то было же интересно, раз не повесился от тоски?Оказывается, это не обязательно. Многие совсем ничего интересного в своей учёбе за много лет так и не обнаружили. Хорошо запомнился следующий поистине тяжёлый случай.Юноша только что закончил какой-то университет (не МГУ) и взят на работу компьютерщиком. Спрашиваю:– Ну и какова ваша специальность по образованию?– История Древнего мира.– О как интересно! Расскажите что-нибудь, чему вас учили.– А что рассказывать-то?– Ну что-нибудь интересное про Древний мир.– Ну… там много всего… Про что конкретно?– Ну про шумеров, что ли?– А-а-а-а… шумеры… Так это на втором курсе было. Я уже забыл всё.Вот такой историк, не знающий истории. Ясно, что что-то в консерватории надо изменить, тогда, может быть, земля российская всё-таки станет рождать Платонов и быстрых разумом Невтонов.Зачем же нам понадобился этот историк?Объясню. Александр Викторович Иличевский – точно такой же недоделанный неудавшийся физик.Учился на Физтехе. Это один из лучших вузов не только страны, но мира. И что же пишет наш физик в главе 14?И не только в плане общего ущерба просвещению, но хотя бы потому, что корневой принцип этики – принятие во внимание мира иного сознания (того самого библейского „ближнего“) – лежит в основе принципа неопределенности Шредингера.Прошу заметить: это физик написал. Не просто физик, физтеховец. Для филологов расшифрую: он спутал Гейзенберга со Шрёдингером. Это всё равно, как если бы вы спутали великого Бодуэна де Куртене с не менее великим Зализняком.Как тут не вспомнить моего «историка»?И мы его вспомним ещё пару раз.Совершенно очевидно, что автор жалеет о своей незадавшейся научной карьере и пытается в этой книге придумать, как это могло бы быть: университеты Честера и Гренобля, научные конференции, PhD.Да, понимаю его. Сам фракталы изучал в одно время с Бенуа Мандельбротом. И где теперь Мандельброт и где я? Та же фигня, очевидно, случилась с Иличевским.Надо сказать, дух исследовательской работы автор передал точно. Это относится как к космологии, так и к археологии. Верю. Вот на самом деле, хорошие учёные именно в таком романтичном стиле и работают.Говорят, из плохого писателя может выйти хороший критик, как из плохого вина – хороший уксус. Вот и из плохого физика может получиться хороший писатель.К сожалению, совсем уж хороший писатель из Иличевского не вышел. По крайней мере, если судить по одной этой книге. Дальше пойдёт порция моей уксуснокислой критики.Написано крайне безалаберно:репродукция старинной карты под стеклом (три лепестка, еще без Старого Света)Может, всё-таки без Нового? Ни за что не поверю, что Иличевский не знает разницы между Старым Светом и Новым и ни разу не видел старинной карты.Далее: эпитеты, метафоры…В приоткрытую дверь заглядывали звезды, заслонявшие друг друга в толще космического хрусталя…плато, где я стоял, казалось ступенькой стремянки, с которой можно заглянуть на стропила небес…сон валил меня борцовски в партер небытия…проснулся от сильного солнца, вставшего во весь рост своими теплыми пятками на мои векиНу смешно же, ей-богу, когда такое в каждом абзаце. Думаю, автор очень гордится своими метафорами.Иличевскому надо бы на иврите писать, а не по-русски. Может быть, ему не хватило бы слов для этих дурацких цветистостей, тексту это только на пользу пошло бы.Особенно нравится вот эта метафора:сам город – огромное пещеристое тело, подобное пемзеЭто про Иерусалим. Ярко, свежо, ничего не скажешь. Поэтично.Не верю, что автор не знает, что такое пещеристое тело, оно же кавернозное. И тогда встаёт возникает законный вопрос: за каким таким, извините за выражение, нефритовым жезлом он сюда это тело воткнул вставил впихнул вписал? Получилось охренительно эротично.Но Иерусалим-то кто? Иерусалим – суперстарый хер. Какая эротика? Какие, к дьяволу, пещеристые тела? Аденома простаты там более уместна, как у любого нормального многотысячелетнего старца.К Иерусалиму у меня претензии особые.Книга не оставляет ни малейшего сомнения, что настоящая родина Иличевского – Израиль. Целыми страницами идут описания, как в туристическом путеводителе.Рельеф Иерусалима размечен с точностью до размаха рук, шага, локтя, пяди; каждый пригорок, каждая ложбинка обладает именем собственнымИ будьте уверены: все эти собственные имена в книге перечислены до последнего-распоследнего шага и локтя.Я думал, что описание Юты в самом начале было параноидально детальным. Куда там! Настоящая паранойя постигла автора в Израиле, а особенно в Иерусалиме. Ну достал он многословием, честно. Описания этих мест надо бы сократить раз в 25. Я уже давно понял, что автор отлично знает библейскую и сионистскую историю, равно как и географию тех мест, а он всё накручивает и навёртывает. Жуть. Рассказа такой подробности никакой турист не вынесет, не говоря уж о читателе. Краткость явно не конёк автора. Вот не захочешь, а сравнишь с Ершалаимом Булгакова…И правда, что ли, что прямо уж с палеозоя Иерусалим начинается? Может, с палеолита всё-таки? Точная фраза такая:на поверхность бессознательного настоящего выпирают слои палеозоя и бронзового века, вчерашнего дня и СредневековьяНам, физикам, может, и один хрен, что палеолит, что палеозой. Но это собственной рукой отец написал, а он геолог как-никак. Рубль ставлю, что «лит» тут должен быть, а не «зой». Не может геолог на сотни миллионов лет промахнуться. Хотя… если вспомнить того моего историка…И отец этот – он просто до тошноты мудрый. Какой он поэт и за что его мог бы хвалить Бродский – вопрос не ко мне. Очень может быть, что Иличевский сложил гениальные стихи от имени этого отца.Однако зачем здесь Бродский? Его присутствие наводит на подозрение об обычной мании величия. Мало того, что сын-физик переворачивает мировую науку, так ещё и отец-геолог – единственный в мире поэт, которого похвалил Бродский.– Где у нас Бродский, по мнению многих, величайший поэт XX века?– В шестой палате, где раньше Наполеон был.Плюс причудливая смесь христианства с иудаизмом.Честно говоря, мне глубоко по барабану все эти еврейские заморочки, как и любые другие. Абсолютно всё равно, чем хасиды отличаются от прочих харедим, ровно настолько, насколько всё равно, чем отличаются кальвинисты от лютеран, махаянисты от тхеравадистов и далее по списку. Уж очень много евреев в книге. Цивилизация, по Иличевскому, обязана евреям абсолютно всем, кроме компаса, кажется.Евреи важны, спору нет, но как насчёт других великих цивилизаций? От некоторых из них те же евреи немало унаследовали.И автор упоминает об особой якобы толерантности евреев. Не верю, извините. Среди евреев вполне достаточно всякого рода расистов, это я точно знаю. Как справедливо заметил один из основоположников сионизма, всякая нация имеет право на своих негодяев. Это не об одних евреях сказано. Обо всех людях. В этом смысле все мы плюс-минус равны.И не знаю как там принято у физиков, но мне довольно странно, как хладнокровно рассказчик реагирует на явления всяких ду́хов. Моей первой мыслью было бы: срочно к психиатру!Но для нашего физика это нормально (как для того знаменитого кота):0:00(Зря Елена Харченко заблокировала своё видео. Теперь никто не узнает, как её кот умеет говорить «Нормально!»)Самое же странное вот что: главная мысль книги просто отличная! А её реализация – полный атас и отстой.Даже не знаю, имею ли я право эту мысль изложить так, как понял. Кроме неё, всё остальное – не сто́ящая упоминания болтовня. Если болтовню эту выкинуть, останется тот самый сюжет для небольшого рассказа, что в заголовке моего текста.В частности, можно без потери смысла поубивать почти всех персонажей, включая женскую часть семьи, японскую путешественницу на Памире, большинство престарелых хиппующих торчков, следователя, и много-много других, включая собаку по имени Ватсон. Про Иерусалим я уже сказал.Всё это – чистое кормление текста стероидами, больше ничего.В общем, я предупредил…Главная идеяАвтор всё время нащупывает границу между областями действия естественной науки и наук религиозных, моральных и подобных. Дело в том, что граница та, как обычно, фрактальная, поэтому достичь её в конечное время невозможно ни с той стороны, ни с этой. Однако подходить к ней можно как угодно близко, чем и заняты в меру своих сил и способностей все персонажи этой книги.Каждая теория, которую строили библейские пророки, христианские (и другие) святые, композиторы, художники, поэты, философы всех времён, а также физики, представляют собой некие суррогаты предположительно существующей теории всего. Действительно всего – от тёмной материи до полупрозрачных ду́хов, которые кое-когда кое-кому являются из тонкого воздуха. И теория эта должна быть создана не одними физиками, а общими усилиями всех культурных агентов человечества.Можно ли такую теорию создать, вопрос отдельный. С математической точки зрения нельзя, но, может быть, она и не должна быть математической?Чем чёрт не шутит, когда бог спит? Надо пробовать. И этим мы все вместе и занимаемся full-time 24x7 без праздничных и общевыходных дней.Очень может быть, что Александр Иличевский думал совсем о другом, когда писал свою книгу. Этого никто, кроме него самого, сказать не может. И не сможет, пока мы не построим ту самую теорию.За многословием и пустословием главная мысль теряется, так что очень может быть, что я всё понял не так.свернутьКак понял, так и понял. По-другому не могу.Насколько это соответствует моему собственному пониманию мира? До некоторой степени соответствует, но не полностью.Если хотите, попробуйте прочитать и понять основную идею как-нибудь по-другому.Однако горячо рекомендовать эту книгу никому не буду. Под влиянием Иличевского и мой отзыв оказался длинноват. Известное дело: с кем поведёшься, с тем и наберёшься :)