000
ОтложитьЧитал
Все непреходящее есть только символ! И поэты слишком много лгут.
Фридрих Ницше, Так говорил Заратустра
Дизайнер обложки Александра Undead
© Стелла Фракта, 2023
© Александра Undead, дизайн обложки, 2023
ISBN 978-5-0062-0999-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1. Кукольный домик
[Соединенные Штаты Америки, Балтимор, Резервуар-Хилл]
Очередное высокое крыльцо, кирпичный фасад дома с многоуровневыми квартирами, резная дверь и звонок, издающий типичный, пафосный и раскатистый звук колокола. Они, что, все сговорились? Это уже седьмой, к счастью, последний в списке адрес, по которому был один и тот же сигнал – выходит, местные богачи совсем обделены фантазией и подражают друг другу.
Аллекс вздохнул, охватил взглядом квадраты окон, переступил с ноги на ногу, похлопывая себя по бедру планшетом с прикрепленными к нему листами. Он втайне надеялся, что в квартире никого не окажется – и тогда он, наконец, сделает перерыв на обед… Он был уставший и жутко голодный.
Надо хотя бы посмотреть, кто проживает в кукольном домике… Аллексу требовалась обычно пара секунд, чтобы получить нужную информацию, он умел читать по диагонали, заглядывал в планшет только перед визитом – как правило, уже на подходе. Он импровизировал – потому что знал, что запланированное заранее все равно придется переигрывать.
За дверью послышались шаги, легкие, ритмичные. Его будущая собеседница – какая-то артистка… Аллекс не разбирался ни в фильмах, ни в кинозвездах, ни в певцах, ни в музыкантах, его не интересовала медийная жизнь – а сегодня, как назло, ему попадалась одна высокомерная богема, каждый причудливее предыдущего.
Один из них даже осуждающе косился на пыльные ботинки Аллекса с отбитыми носами, когда тот ступал по антикварному ковру ручной работы… Если персона из списка под номером семь будет такой же зазнайкой – а вероятность этого велика, – он просто… А что сделает? Ему придется расспросить ее – такая работа.
Не так он себе представлял первую рабочую неделю в новом отделе, в новой команде на новом расследовании. Его опять отправили выполнять то, что другие сочли бы занудным делом – а он мог бы приносить реальную пользу!
Створка отворилась, перед ним предстала высокая молодая женщина, с золотыми волосами, бледным и худощавым фактурным лицом. Аллекс мгновенно вынырнул из омута мыслей, почему-то встрепенулся, и ему показалось, осенний солнечный блик пробежался по стеклам и фасаду, краски стали ярче.
Скорее всего, это эффект от сочетания оттенков – прически и серо-голубой блузки, идеально отутюженной, подходящей под цвет глаз.
Аллекс был наблюдательным, иногда чересчур. Он по привычке впитал весь облик напротив целиком, вгрузил в память каждую деталь, отметил нейтральный макияж в стиле «без макияжа» и едва различимый легкий тон – отчего хозяйка выглядела совсем молодо, – астеническое телосложение с тонкими запястьями, узкие плечи и высокую грудь, выразительные брови и длинные ресницы.
Ресницы совершили взмах, Аллекс еще не успел рта раскрыть, чтобы сообщить о цели своего визита, как золотоволосая артистка произнесла:
– К сожалению, мистера де Лавендера нет дома, но я могу передать ему, что вы приходили.
Аллекс моргнул, покачал головой.
– Мисс Вильгельмина Густавссон? – обратился он к ней. – Агент Аллекс Серрет, ФБР. Мне нужно задать вам несколько вопросов, это не займет много времени.
Аллекс полез в карман, достал и продемонстрировал документы, прижимая планшет к ребрам под мышкой, куртка топорщилась на боку, прикрывая кобуру. На миг по лицу мисс Густавссон словно промелькнула тень, однако оно тут же приняло дружелюбно-нейтральное выражение, такое же как мгновение назад.
– Можете не беспокоиться, вопросы будут не про вас, а про доктора Лукаса Гаштольда. Он ваш терапевт.
Естественно, мисс Густавссон знала, что Гаштольд ее терапевт… Психотерапевт. Она к нему по два раза в неделю ходит. Аллекс за сегодняшний день привык, что пациенты доктора Гаштольда пугаются жетона, самого упоминания ФБР, не могут определиться, как с ним разговаривать – глядя сверху вниз, как они обычно смотрели бы на невзрачно одетого парня в обшарпанных ботинках, слишком юного, чтобы быть агентом, или снизу вверх, подобострастно, лишь бы Аллекс не пронюхал об их делишках…
До делишек и мелких пакостей богатых клиентов успешных психиатров Аллексу Серрету не было никакого интереса. В центре его внимания были убийцы, особенно серийные, особенно те, что спокойно бродили по улицам Балтимора и совершали очередное жестокое и жуткое злодеяние.
Пока он ходит по квартирам и опрашивает возможных – но маловероятных – свидетелей, его новая команда отправилась на повторный осмотр места последнего преступления, потому что на специального агента Уильяма Гатти снизошло очередное озарение.
– Да, конечно, – отозвалась мисс Густавссон. – Прошу, проходите.
Аллекс переступил порог кукольного домика, последовал внутрь по светлому коридору, вдоль широкого зеркала в золотой раме, предметов интерьера, подходящих по стилю к музею, а не к современной городской квартире… В отражении краем глаза он увидел себя: диссонансное пятно куртки цвета хаки, взлохмаченные каштановые волосы – образ, кажущийся абсолютно не к месту, будто из другой вселенной, очутившийся не по плану в аристократическом гнезде.
– Могу я предложить вам чай, кофе?
Вильгельмина Густавссон, двадцати пяти лет от роду, живет со своим отчимом в шикарной трехэтажной квартире в элитном квартале Маунт-Роял-Террас района Резервуар-Хилл. Она профессиональная певица, никогда не привлекалась ни за какие правонарушения и не участвовала в богемных скандалах, о ней и ее прошлом почти ничего не известно, несмотря на публичность ее персоны. Мисс Густавссон – пациентка Гаштольда уже четыре года, ни разу не пропускала сессии и даже не опаздывала… Последнее Аллекс предположил по портрету, сформированному буквально за несколько секунд наблюдения за золотоволосой артисткой, ему не нужно было прилагать усилия, чтобы подмечать такие мелочи.
Прическа мисс Густавссон – волосок к волоску, золотые пряди до плеч расчесаны и аккуратно уложены волнами; туфли на невысоком каблуке – при ее росте больше шести футов – блестят, как новые, блузка и брюки шиты по индивидуальному заказу, каждая складка легкой ткани как деталь, как штришок на произведении искусства; прямой стан и узкая талия, плавные движения, как у кошки – той, что с большими ушами, поджарым телом, длинными костлявыми ногами и без шерсти…
Мисс Густавссон была намного красивей странной кошки, и Аллекс почему-то таращился на нее и не сразу ответил на вопрос.
– Чай, пожалуйста.
– Черный, зеленый, белый, красный…
Зачем так сложно? Надо было просить кофе – или вообще ничего не просить… Аллекс уже пожалел, что не приступил к делу сразу. Он, вероятно, настолько устал, что потерял бдительность – и повелся на этот несчастный чай.
– Черный. Без лимона, без бергамота, без сахара, без всего, но с горячей водой… Спасибо.
Мисс Густавссон улыбнулась чуть шире, снисходительно и понимающе. Аллекс вздохнул.
Они все еще стояли посреди просторного гостиного зала, с креслами с хитро выгнутыми ножками, мраморной рамкой наличника камина, уютными атрибутами, составляющими кошмар регулярной уборки для клининговой службы.
– Присаживайтесь, – указала молодая женщина в сторону кушетки, пуфа и кофейного столика, – я принесу чай.
«Идиот, – ругал себя мысленно Аллекс, оглядываясь по сторонам, сидя на шелковом сиденье для императорских особ, когда мисс Густавссон скрылась в широком проеме арки, очевидно, в направлении кухни, – лучше бы отказался от всего и начал работать! Она же сейчас только чай будет заваривать полчаса, с церемониалом и паузами!»
Однако золотоволосая артистка, вопреки ожиданиям Аллекса, явилась вскоре, с белоснежным фарфоровым сервизом на серебряном подносе.
– Вы не возражаете, если я начну?
– Нет, конечно, спрашивайте, – спокойно отозвалась собеседница.
Тонкопалые кисти расставляли чашки и блюдца, гость наблюдал. Мисс Густавссон сидела на пуфе прямо и ровно, как по струнке, идеально вписывалась в обстановку, как очередная диковинная вещица, Аллекс же не мог найти удобное положение, перекрестил ступни, затем подогнул ногу, вторая в колене начинала самопроизвольно подрыгивать, выдавая непоседливую натуру.
Они были как порядок и хаос, в одной комнате, объединенные одной задачей – на удачу Аллекса, ненадолго.
– Из кабинета доктора Гаштольда были украдены некоторые его записи, – молвил агент Серрет, – с личными данными пациентов. Все детали я вам сообщить не могу, но важно то, что содержимое этих записей, причины происшествия или личность вора могут быть связаны с расследованием другого, очень серьезного преступления.
– Какого?
Мисс Густавссон придерживала крышку чайника, изящно поднимая носик над чашкой, струйка лилась и звенела, пузырилась растущей лужицей на дне емкости. Ресницы совершили взмах, на Аллекса не отрываясь смотрели серо-голубые глаза.
Коленка перестала дергаться, агент Серрет заговорщически улыбнулся, чуть наклонился к столику, рассматривая бледное фактурное лицо.
– Вы слышали о «Сердцееде»?
О нем все слышали… Те, кто читают газеты, смотрят новости, слушают сплетни – но Аллекс, дабы не сойти с ума от усталости и скуки, впервые за весь день поймал долгожданный шанс развеять напряжение и подурачиться.
Мисс Густавссон изображала невинность, хлопая прекрасными очами – но задала вопрос не из наивности и даже не из праздного любопытства… Это было приглашение на диалог.
– Да, – отозвалась она, золотоволосая голова чуть склонилась набок, и мисс Густавссон вернула чайник на место.
– Значит, вы понимаете, насколько все серьезно, – сказал Аллекс. – Четыре жертвы найдены, а сколько еще может быть…
Вильгельмина Густавссон взяла чашку в руки, гость повторил за ней. После Аллекс задавал той дежурные вопросы – что она делала в день кражи, что в ее конфиденциальных беседах, зафиксированных доктором Гаштольдом, может быть связанного с каннибализмом, женоненавистничеством, ритуальными жертвоприношениями, людьми, которые высказывались или действовали подозрительно или странно…
Аллекс не заметил, как пролетело время, как чай закончился, как закончились вопросы. Мисс Густавссон смотрела на него открыто, отвечала спокойно, улыбалась на его шутки – на обе две – и в финале беседы спросила, много ли заметок психиатра попало в посторонние руки.
Агент Серрет не дал точную цифру, но объяснил, что небольшое количество подтверждает предположение следствия о неслучайности выбранных тетрадей – в кабинете доктора Гаштольда данные нескольких десятков его пациентов, прошлых и нынешних, за многие годы работы. Безусловно, подобно каждому врачу, он шифрует свои записи… Но злоумышленник наверняка знал об этом.
Аллекс поставил чашку на стол, желудок протяжно взвыл возгласом голодной собаки, в повисшей паузе между репликами вой был отчетливо слышен.
– Мне пора, – забавно пуча глаза и улыбаясь, не скрывая казуса, произнес юноша. – Спасибо за помощь, мисс Густавссон.
Он взял планшет под мышку, поднялся с кушетки, молодая женщина последовала его примеру.
Когда Аллекс вышел на крыльцо, уже попрощавшись и отдав визитку – на случай, если Вильгельмина Густавссон что-нибудь вспомнит, – та окликнула его из двери.
– Агент Серрет!
Аллекс обернулся, занес ногу над ступенью, вечерний ветер холодным порывом растрепал копну каштановых волос.
– Может быть, странный вопрос, но… почему люди убивают, намеренно идут на убийство – в ситуациях, когда есть иной выбор?
Ступня агента Серрета вернулась на крыльцо, молодое лицо с россыпью веснушек приняло сначала удивленное, затем задумчивое и даже немного печальное выражение.
Аллекс ответил честно.
– Для некоторых убийство является единственным способом почувствовать контроль – над ситуацией, над человеком, над чем угодно. Причина – всегда отчаяние. Ну и нарушенная логика – когда в картине мира считается совершенно обыкновенным вырвать человеку сердце и сожрать его.
– Спасибо.
– Не за что, – кивнул Аллекс, наблюдая, как створка медленно затворяется, и золотоволосая голова исчезает в кукольном домике.
Он легко сбежал по лестнице, ветер забирался под распахнутую куртку, желудок по-прежнему урчал и требовал ужина, но на душе почему-то было спокойно и даже радостно.
Среди пустоголовых богачей есть небезнадежные… Мисс Густавссон оказалась вознаграждением за тяжелый день дурацких опросов, косых взглядов и бессмысленной беготни по адресам клиентов доктора Гаштольда.
Жаль, что они вряд ли снова увидятся. «С ней было… – Аллекс пытался подобрать подходящее слово во внутреннем монологе. – Приятно…»
Он прекрасно понимал, что всего лишь посмотрел красивую картинку – как по телевизору, – с идеально гладкими лицами, отутюженными блузками и рубашками под цвет глаз, вкусным чаем и непринужденной беседой. Пора возвращаться в прозаичную реальность – где есть и бедность, и боль, и уродство, и смерть, и убийство.
Аллекс был рад, что не всем следует знать, насколько мир может быть безумным в истреблении себя же самого. Он любил свою работу – и принимал разные ее стороны, от нудного общения со свидетелями до оперативного задержания, с перестрелками и замесом.
2. Глотает, не жуя
[Соединенные Штаты Америки, Куантико, Академия ФБР]
– Он делает это голыми руками, – говорил Аллекс с набитым ртом, указывая на снимки на доске. – Вскрывает грудную клетку охотничьим ножом, снимая грудину, без использования специальных инструментов – не как хирург, а как патологоанатом.
– Как самоучка, – кивнул Уилл. – Он отделяет хрящи и мышцы, чтобы добраться до внутренностей, небрежно, не заботясь об эстетике.
Эстетики в творениях Сердцееда, действительно, было мало. Убийство и надругательство над телом было скорее хаотичным актом, нетерпеливым и грубым, как попало.
– Он не медик и не мясник…
Крошки падали на пол, Аллекс жадно укусил сэндвич, шурша бумагой, прищурился, разглядывая фото, наклонился чуть ближе.
– Он раздобыл методичку по вскрытию трупов и просто взял оттуда то, что нужно, не вдаваясь в детали, – продолжал Уилл. – Ему трудно дается обучение – даже чтение.
– Задержка в развитии?
Специальный агент Уилл Гатти на секунду задумался, поджал губы.
– Скорее синдром дефицита внимания и гиперактивности.
Аллекс хмыкнул, вновь начал жевать. Он не стал говорить, что его неуемность, неспособность усидеть на месте, типичное СДВГ, воспринимали как умственную отсталость или педагогическую запущенность…
– Серрет, каждый раз когда тебя вижу, ты все время жрешь! – раздалось из-за их спин.
– Я постоянно хочу есть, – пожал тот плечами, не оборачиваясь. – Ничего не могу поделать.
Беверли Круз, криминалист отдела уголовно-следственного анализа, тем временем, приблизилась, каблуки легкой поступи стучали о блестящий пол лаборатории. Женщина встала между Уиллом и Аллексом, скрестила руки на груди, окинула взглядом размещенные на доске изображения.
– Проверься на наличие гельминтов, – усмехнулась она, обращаясь к юноше.
Аллекс засунул остаток сэндвича в рот, смял бумагу намеренно шумно.
– Хоть сейчас могу дать тебе образец на анализ, – промычал он с полным ртом.
– Нет, спасибо, у меня и без твоих фекалий много работы.
Уилл молчал, даже не замечая их взаимные подколы, он был погружен в мысли, в картину преступления, видел от первого лица искореженные женские трупы на обеденных столах, стоял над ними, упираясь коленями по обе стороны от бедер мертвых тел, с перепачканными по локоть в крови руками, ртом, полным склизкой плоти, еще теплой и сладкой.
Если бы у него в желудке что-то было, оно бы попросилось наружу. Как Серрет может равнодушно уплетать обед, когда перед глазами мерзкие снимки? Уилл не мог есть на работе, даже когда находился вне стен лаборатории или офиса, кусок в горло не лез.
Он буквально ощущал скользкую, упругую сердечную мышцу, сползающую вниз по пищеводу, непрожеванную до конца, в спешке, в жадном экстазе, в аффекте.
– Он глотает, не жуя, – будто сам себе под нос пробормотал Уилл.
– У него наверняка проблемы со стулом. Как у Серрета, – согласилась Круз.
– Нормально у меня все со стулом, – скривился Аллекс. – Даже если я буду жрать гвозди…
– У него оральная фиксация. Он не ест, чтобы съесть, он ест, чтобы проглотить, – не слушая их, говорил специальный агент Гатти. – Его будоражит ощущение во рту.
– Какая прелесть.
– У него может быть расстройство пищевого поведения, – предположил Аллекс, бросая обертку от сэндвича в корзину. – Булимия, компульсивное переедание… В запущенной стадии это легко определить по внешнему виду.
– Я узнаю у доктора Гаштольда, – кивнул Уилл. – Тот, кто проник в его кабинет, мог быть его пациентом, знакомым…
Все четыре жертвы Сердцееда были клиентами или членами семьи клиентов Лукаса Гаштольда, психиатра-консультанта, оказывавшего помощь ФБР в некоторых других расследованиях. Этот факт всплыл, лишь когда тот сообщил Уиллу о краже тетрадей с историями болезней, спустя два дня после обнаружения последнего тела. Всех их объединял один район Балтимора, сектор элитных кварталов, все они были молодыми женщинами приятной наружности, с мужьями и детьми.
Всем им зверским образом вскрыли грудь, вырвали сердце, предварительно задушив, возложив бездыханное тело на стол в обеденном зале. Убийца не насиловал их и не производил никаких действий сексуального характера с телами до или после смерти – по крайней мере ни следов спермы, ни других свидетельств манипуляций обнаружено не было.
Сердцеед не оставлял следов. Он настигал женщин дома, когда они возвращались в одиночестве, немного играл с ними, давая повырываться и побегать в панике по квартире, посшибать антикварную мебель, поразбивать вазы и прочие занятные предметы декора. Он был силен физически, крупнее них, он знал свое превосходство и преимущество.
Он ковырялся в телах голыми руками, но убивал в перчатках. Он не хотел касаться их, пока они живы…
Аллекс еще надолго остался в лаборатории, сидел на стуле, уставившись перед собой невидящим взором. Еще недавно юноша воображал, что, вернувшись в группу уголовно-следственного анализа под руководством главы подразделения поведенческих наук Джека Говарда, он будет заниматься расследованием дела Мэрилендского Потрошителя, неуловимого серийного убийцы, по предположению ФБР извлекающего из жертв органы для приготовления в пищу… Новый мясник был ничуть не лучше, но, к счастью следствия, дилетант – Сердцеед еще учился, он набирал силу постепенно. У них будет шанс его поймать – главное быть внимательными к деталям.
Агент Серрет закончил обучение в Академии ФБР в Куантико полтора года назад, но отличился не высоким баллом, а уникальной способностью лезть не в свое дело, попадать в переделки и перечить преподавателям. Даже в период практики он умудрился разворошить муравейник, поднять из архивов давно закрытое дело, доказать нестыковки в результатах расследования и заставить Говарда, ответственного за это, принять меры.
Говард сперва не мог поверить, как курсант, мелкий парень с вечно лохматой головой, веснушками на заостренном носу, активно жестикулирующий, настоящая заноза в заднице, посмел оспаривать экспертизу профессионалов… Но вскоре убедился: Серрет прав.
Ему не выразили благодарность публично, не похвалили – лишь сообщили, что его информация была принята к сведению и подтверждена.
Когда Аллекс получил жетон и документы сотрудника ФБР, Говард позвал его к себе в уголовно-следственный отдел. Серрет был хорош как профайлер, он обращал свою неуемную энергию на пользу, был готов работать без отдыха, увлеченно и страстно. Он был внимателен, как может быть внимателен тот, кто обрабатывает информацию со скоростью света, но при этом рискует растерять контекст. Серрет был упрям как осел, иногда наивен, как дитя, его нельзя было запугать наказанием или словом… Он был как танк, что такое дипломатичность он не ведал, при этом белозубая улыбка и природная очаровательность давали привилегию, он мог понравиться любому при желании, даже со своими дурацкими шутками и пантомимами.
После очередного конфликта за пару месяцев агента Аллекса Серрета перевели в отдел критических инцидентов, где его гиперактивности и непробиваемости нашли применение. Он выезжал на захваты и облавы, помогал проводить переговоры с преступниками, лез в гущу событий – конфликты и адреналин были его комфортной средой.
После недавних событий Говард пересмотрел свое отношение к Серрету – ему был нужен свежий взгляд и помощь, его не смущало, что Аллекса прозвали клоуном ФБР, рыцарем-клоуном… Глава подразделения поведенческих наук не прогадал – с появлением Серрета у Уильяма Гатти появился единомышленник.
Угрюмый аутист Гатти, ранее преподаватель Академии ФБР, в данный момент имеющий должность специального агента, не идущий на социальное взаимодействие, но выдающий ошеломительные результаты профайлинга, удивительным образом образовал тандем с юным, шумным и вечно кривляющимся Серретом… Они были настолько разными, что дополняли друг друга. Они мыслили по-разному – и разными путями одновременно приходили к одному выводу.
Они оба были непреклонные и несговорчивые, вцеплялись зубами в дело, которое им поручал Джек Говард. Их обоих поначалу команда воспринимала в штыки…
Неделю назад, когда на место преступления оперативно выехала вся группа, включая начальника, трех криминалистов и Гатти, Говард взял с собой и Серрета. Он предполагал недоумение своих людей, но не настолько…
– Джек! – окликнула его Круз, поднимая голову от стола с распластанным окровавленным месивом. – Что здесь делают рыжие клоуны? У нас своих достаточно.
Поодаль, прикладывая к макушке пару оленьих рогов на подставке, стоял Серрет, увлеченно разглядывающий что-то на высоком стеллаже. Джимми Росс и Брайан Бейли, скрупулезно изучающие пол и окружающее пространство, в недоумении вытаращились на юношу. Уилл Гатти ничего вокруг себя не замечал, он даже не обернулся в сторону, куда указывала Беверли Круз.
Женщина держала вытянутую руку в перчатке до тех пор, пока Говард не отреагировал. Он и забыл про новенького…
– Серрет! – рявкнул он. – Положи на место!
Тот вздрогнул, молодое лицо состроило рожицу, темные глаза блеснули. Он нехотя поставил на стеллаж рога, обошел препятствие, открыто встречая недовольные физиономии своих коллег.
– С сегодняшнего дня агент Аллекс Серрет член нашей команды, никакие возражения не принимаются, вам следует раз и навсегда оставить свои недомолвки, мы работаем на общее благо. Всем ясно?
Круз поджала губы, но коротко и сдержанно кивнула, Бейли и Росс повторили за ней.
– С Круз, Россом и Бейли ты знаком, их я представлять не буду. Специальный агент Уильям Гатти…
Джек Говард вздохнул, он предчувствовал головную боль, на мгновение засомневался, справится ли он, с аутистом и шутом…
– Специальный агент Уильям Гатти! – строго и громко позвал его начальник.
Росс моргнул от неожиданности, блокнот и ручка скрипнули в стиснутых пальцах.
Уилл очнулся, обвел взглядом помещение, остановил взор на Говарде.
– Агент Аллекс Серрет работает с нами, посвятите его в детали как можно скорее, – а затем добавил, обращаясь к юноше, убедившись, что Гатти его слышит: – Держись рядом с Уиллом и следуй за его логикой.
– Да, сэр, – полушутя, полусерьезно отозвался Аллекс, приподнимаясь и опускаясь на носках, заведя руки за спину.
– И не трогай ничего! – шикнула на него Круз.
Аллекс поднял кисти на уровень груди в жесте невиновности, скривил лицо, пуча глаза.
Он не хотел спорить. Он уже следил за Уильямом Гатти и ловил каждое выражение его подвижной мимики, каждый шаг. У профессора Гатти, лектора курса по «злым умам» и психологии серийных убийц, была такая же, как у Аллекса, неоднозначная репутация…
Аллекс помнил его с занятий, тот был, действительно, незаурядным, невероятно умным, но чрезвычайно закрытым, а студенты прозвали Гатти – не иначе как в дополнение к его кошачьей фамилии, в переводе с итальянского означавшей «кошки»1 – угрюмой собакой: за насупленный вид, транслирующий в каждой детали идеологию одиночки.
Профессор Гатти был высокофункциональным аутистом, а его уникальная, феноменальная способность видеть глазами преступника – именуемая методом активного воображения – поражала всех: и тех, кто относился к его таланту с недоверием, и тех, кто намеревался использовать умение в собственных целях, в интересах следствия – как Джек Говард.
Аллекс был такой же зверушкой, самобытной, но полезной. Аллекс верил в экспертность и профессионализм каждого из присутствующих в обеденном зале, ставшем местом преступления Сердцееда. Вспышка фотоаппарата Бейли свистела и перезаряжалась, ручка Росса шуршала по листу блокнота, Круз давала указания, хмурила брови, переступала через кровавые кляксы на полу.
Уилл Гатти не замечал Аллекса до тех пор, пока тот не встал у него за спиной, почти вплотную, чтобы видеть картинку с нужного ракурса, и не озвучил вслух свои мысли.
– Он подает их на стол… Кому?
– Себе, – ответил Уилл после паузы. – Он смотрит на них сам.
– Он эстет? Можно есть на полу, если очень голоден.
Профессор Гатти покосился на юношу, чуть обернулся.
– Можно, – согласился он. – Но он хочет на столе. Так, как было принято у него в семье.
– Но он не ждет семью на ужин?
Уилл прищурился, пытаясь понять, прикалывается ли тот или спрашивает серьезно.
– Ждет… – со вздохом заключил он. – Но не семью.