Смерть в кредит

Собиралась я начать знакомство с Селином с воодушевлением, но тут просыпался на него такой град упреков, что я взялась за книгу с какой-никакой, а осторожностью. Прочитала страниц так сто, недоуменно подняла взгляд от книги и пожала плечами со словами: «И чего все всполошились?.. Нормальный парень!» Ну да. Специфический, конечно, этого не отнять, но вполне нормальный.С отвращением героя (и автора заодно) к окружающему миру читатель сталкивается с первых страниц. Перед нами – врач, обслуживающий социальное дно, захлебывающийся от негативных эмоций, обличающий своих пациентов и просто знакомых с такой пугающей откровенностью, что поневоле взглянешь на врачебное дело с непривычного угла и посочувствуешь лечебных дел мастерам. Фердинанд, от имени которого ведется повествование, сразу отчетливо показывает нам – «сыт! всем! по самое горло!»Далее коктейль отвращения, насилия и коротеньких, но поразительно трогательных вставок, создающих странноватое впечатление, плавно переходит в длительные воспоминания о мучительном детстве и еще более мучительном отрочестве Фердинанда. Причем переходит так, что я вплоть до последних страниц была уверена, что это всего лишь флэшбек, и скоро он закончится. Ан нет. Мы прослеживаем длинный путь от самого начала, от мальчика-Фердинанда, дитяти трудолюбивой, но больной и склонной к истерикам женщины и мужчины с разбитыми мечтами, проклинающего все и вся, но особенно – сына, который, по его убеждению, чуть не от рождения эгоист, обреченный стать преступником. По этой причине Огюст не забывает давать сыну затрещины и непрестанно говорить, какое тот неблагодарное дерьмо. Поговорить с Фердинандом по душам никто особо не пробует, на него сыплются только оскорбления и обвинения. Что бы он ни делал – все по определению плохо. Это отношение родители старательно передают другим его опекунам: владельцам контор, в которые пробуют устроить Фердинанда, хозяевам так называемого английского колледжа, куда пытаются сплавить непутевого сына. Примечательно, что те, кто составляют о Фердинанде более или менее положительное мнение, в конечном итоге оказываются либо неудачниками, либо негодяями. А ведь Фердинанд, хоть и не хочет казаться симпатягой, бывает таковым, особенно когда рядом с ним находятся детишки. Сквозь смрад грязи и жестокости четко прослеживается теплота, которую по мере взросления он начинает испытывать к младшим (теплота, если что, в самом невинном смысле, а то, читая об этой книге, да и саму книгу, чего только не подумаешь).Ты купаешься в собственной грязи! Валяешься! Катаешься в ней! Здоровый! Бодрый! Тебе ничего не надо! Ты проходишь под звездами… как под майским дождем… Что ж! ты великолепен, Фердинанд!Отдельно хочется упомянуть, что последним опекуном, то есть начальником Фердинанда стал фанатичный изобретатель, которому не чужд был интерес к астрономии. Хоть в целом из сотрудничества с ним не вышло ничего хорошего, я получила приятную весточку о Фламмарионе, что было очень приятно. Бонусом шли немного искаженные, но все же элементы истории воздухоплавания.Однако «Смерть кредит» – это все-таки история становления человека. Или нестановления. Можно было бы округлить до «попыток становления», но у Селина, как и в жизни, все сложно… Скажем так: перед нами опера на тему «как я докатился до жизни такой», четко, по-моему, показывающая, что хотя окружающая обстановка не может не сыграть роли в развитии ребенка, во многом Фердинанд преувеличивает. Он хочет показать себя с худшей стороны, он ловит любой момент, чтобы захлебнуться ненавистью, он не видит и не хочет видеть ничего хорошего в людях и жизни, нет: любое впечатление нужно ему только для того, чтобы переварить его в отвращение и где-то за строками удовлетворенно кивнуть: «Вот какой я несчастный». Пусть мнение родителей о нем служило плохую службу, он крайне мало сделал для того, чтобы доказать людям их неправоту. В Англии ему были предоставлены все возможности, но он не пожелал их использовать из-за какого-то ослиного упрямства.Кстати об Англии. В тексте имеются сомнительные моменты, только убеждающие в преувеличениях. То Фердинанд молчит по несколько месяцев, то упоминает об общении. То он учился из рук вон плохо, то вдруг пишет вполне себе умело и складно. За такие моменты глаза цеплялись не раз и не два. А правда ли ты молчал, Фердинанд? А правда ли ты такой бездарный и опустившийся, каким пытаешься себя показать?Хотя не цепляться в случае этой книги вообще сложно. Стиль ее – ужасно неудобоваримый. Короткие, обрывистые предложения, после почти каждого из которых – троеточие! Бесконечные… Троеточия… Причем иногда даже… Разбивающие предложения!.. И так всю книгу!.. Глаза рыдают… Мозг плавится… А если не троеточия, то восклицательные знаки. Живи Селин в нашем веке, я бы подумала, что он написал книгу обычным стилем, а потом велел компьютеру заменить все знаки препинания (кроме, конечно, восклицательных знаков) на троеточия. Собственно, считаю это главным недостатком романа. Наряду с излишней слезовыжимательностью, маскирующейся под оголтелое и часто бессмысленное бунтарство.Но в целом роман понравился вполне. История несчастной жизни Фердинанда все-таки увлекательна, кроме того, как я уже упоминала, в книге имеются коротенькие трогательные вставки, выдающие, не побоюсь сказать, романтическую натуру. Ну и что больше всего мне понравилось – это как низменные жизненные ситуации в глазах и мозгах главного героя плавно переходят в сюрреалистический психодел, сравнимый иногда даже с Лотреамоном. Так-то!.. Если бы роман не оставил еще чувство недосказанности, было бы совсем хорошо!..

Ах Селин, ах проказник. Назвал персонажа своим именем и все тут же принялись отождествлять героя с автором. Сразу и без разбору , не думая об очевидных неточностях и несостыковках, не обращая внимания на явное несоответствие дел и речей. Сложно понять, что именно толкнуло его на этот шаг. Вся книга одновременно очень личная и откровенно-издевательская. Вероятно, такие противоречия в натуре Селина.Семья Фердинанда явно близка к реальной семье Селина, так же, как и множество других происшествий и людей. Вообще, мне кажется, правду в романе достаточно легко отделить от вымысла. Его вымысел отличается гротескностью, как будто Селин и не старался все причесать и связать в единую историю, которой читатель поверит. Понятно, откуда ноги растут у горечи, разочарований и нелюбви к людям. Забавно, как Селин старательно вырезал из своей жизни все, что говорит в его пользу, все, что может дать понять, что его жизнь не была просто переходом от дна к днищу и дальше.Ну и раз уж о дне вспомнили. Дно в романе самое что ни на есть разнообразное. Дно жизни, ума, морали, приличий. Раньше я не думала, что есть столько вариаций на эту тему (шутка про «50 оттенков днища»). И сам Фердинанд переходит от одного дна к другому, попутно демонстрируя нам жизнь тамошних обитателей. То ли это нужно для того, чтобы показать, насколько все люди одинаковые, отвратительные грязные животные, то ли наоборот: гляньте по сторонам, не так уж все и плохо. Я склоняюсь к первому варианту. Все же намного проще найти миллион свидетельств тому, что все вокруг психи, чем на самом деле поверить, что надежда еще есть. А может, все совсем по-другому. Но не спроста все эти гротескные преувеличения.Стиль письма мне откровенно не импонирует. Напоминает подростковую графоманию, как всегда, преувеличенную. Понимаю, что это не более чем художественный прием, еще один раздражитель, но для меня он намного более существенный, чем вся грязь и блевотина. Вот в психоделических отрывках он более чем уместен и создает нужное ощущение. Да и сами психоделические вставки мои любимые части книги.О сюжете, что ли, поговорить. Он весь вертится вокруг юных лет Фердинанда, от рождения до армии. И в этом интервале мы наблюдаем за его становлением, за борьбой с обстоятельствами, наклонностями и человеческой натурой. Не сказать, чтобы все это звучало уж очень захватывающе, но на самом деле все лучше чем кажется. Хотя бы потому что по пути нам будет позволено заглянуть в закоулки чужих душ и посмотреть, какие монстры там обитают. В самом начале мы видим взрослого Фердинанда – врача для самых низших слоев общества, недовольного жизнью, собой, людьми. А позднее он начинает вспоминать свое детство. От подобного построения волей-неволей ожидаешь закольцованности повествования или скачков сюжета от юности ко взрослой жизни. Но фиг нам, ожидающим, и взрослый Фердинанд так и не появится больше. Во второй части книги нет ни одного намека на то, что когда-нибудь Фердинанд станет врачом. А ведь к концу ему уже больше двадцати, при этом Селин в тридцать начал работать интерном. Вообще, «Смерть в кредит» кажется игрой с читателем, со всем миром. Беда только в том, что правила этой игры известны лишь автору, а мы должны придумывать свои и надеяться, что они не прямо противоположны оригинальным.Итого, дно дном, но в общем и целом удивительно неплохо. Полагаю, что любителям жанра очень понравится, а вот не любителям сюда лучше даже не заглядывать. Насчет революции во французском романе я не очень уверена, разве что откровенность «Смерти в кредит» может претендовать на это звание, но я точно не знаток, поэтому пусть будет революционным. В общем, Селин крут в своей области и позиций своих сдавать не собирается.

«Смерть в кредит» Фердинанда Селина является своего рода приквелом к ранее написанному им роману «Путешествия на край ночи». Второй стоит в одной шеренге с такими произведениями и именами, как «Улисс» Джойса и «В поисках утраченного времени» Пруста. Роман, ломающий привычную форму. Принципы, положенные в основу его творчества, с воодушевлением воспримут Генри Миллер, Джозеф Хеллер, битники Джек Керуак и Уильям Берроуз. Пунктуация здесь служит передаче настроения, задаёт ритм и каждый знак обретает новую семантику в каждом порождаемом автором контексте. Готовьтесь к пулеметной очереди из многоточий и восклицательных знаков. Автор, изображает окружающий его мир без этики, стремясь достигнуть максимальной честности и объективности. Человек для Селина только тело, более того, оно ему омерзительно. Физиологические подробности служат цели продемонстрировать, насколько. Но дело в том, что «дух», оппозиция плоти, для него также ненавистен, потому что Селин считает мораль и этику лицемерием, чем-то искусственно созданным и ненужным. Поэтому в его книге отсутствует психологизм, психологизм для него – ложь. Для «здоровья» по Селину их нужно отринуть, к чему далеко не все готовы. В одной из статей встретилась информация о том, что Селин считал творчество Генри Миллера «пустой болтовнёй». А.А. Аствацатуров говорит в своей лекции, что Селин, напротив, одобрил «Тропик Рака», но, не смотря на это, так и не захотел встретиться с его автором, так как лелеял свою ненависть ко всему американскому. Стоит верить второму, так как в литературном смысле два автора довольно близки. Творчеству обоих свойственная автобиографичность, оба стремились к созданию «романа нового типа», сделали ненормативную лексику нормой. По настроению роман «Смерть в кредит» особенно близок к миллеровскому сборнику, написанному в том же 1936 году, «Черная весна» но даже последний, рассказывающий об опыте депрессии, не оставляет такого тяжелого осадка, как эта книга Селина. Так же, как «ЧВ», «Смерть в кредит» заостряет внимание на детстве рассказчика. Миллер на фоне Селина может показаться слишком сюрреалистичным и озабоченным словесными украшениями и метафорами, а Селин на фоне Миллера кажется скуповатым в этом отношении. Селин рубит правду – матку, изображая всё таким, каким есть, поэтому череда событий, как и реальная жизнь, не подчинена никакой композиции. Эпизоды то связаны друг с другом, то вообще не имею точек соприкосновений; что снова роднит его с Миллером.Книга вызывает то недоумение, то отвращение, то интерес. Удивляет, ошеломляет, путает, затягивает, отталкивает, угнетает, изводит. Простота языка здесь обманчива; на самом деле, «Смерть в кредит» непросто читать. Текст похож на внутреннюю речь, будто мысли грубо отесаны орудием литературы. Повествование ведётся от лица человека в лихорадочном бреду. Текст – массив воспоминаний. Повествование от первого лица – пропуск в голову рассказчика и, казалось бы, это обстоятельство должно только сближать с ним, но этого не происходит. Из-за отсутствия психологизма, который был так ненавистен автору. Например, у рассказчика умирает бабушка, единственный человек, от которого он не терпел унижения, но он сообщает об этом, как о факте и бесстрастно говорит о механических действиях, которые пришлось произвести в связи со случившимся. Он не испытывает скорби. Да почему, собственно, он должен? спрашивает Селин. Быть может, так он изображает «новый тип» людей, о каком писал ещё Жид в «Фальшивомонетчиках» (1925), но в отличие от последнего, критикует не его, а человека как такового. Детство и юность рассказчика относятся к слому веков, во время которого «старая гвардия» в лице родителей персонажа никак не может научиться жить по новым правилам, их торговля не может угнаться за модой, а жена Куртиаля никак не может принять то, что на смену аэростатам пришли самолеты. Нельзя сказать, что главному герою в этих условиях не комфортно. Следующую характеристику рассказчику даёт один из персонажей, Куртиаль де Перейр, «Ты не плохой, Фердинанд. Ты никакой». Автор заставляет верить в безнадёжность Фердинанда на всех фронтах. Он доводит читателя до того, что напряжение возникает от ожидания, донесёт ли главный персонаж эти чертовы сливочные сырки к обеду или нет. Он вводит читателя в заблуждение, а потом случается очень неоднозначная концовка. Антигерой, ты не антигерой. А для любителей фильмов в жанре grindhouse в книге ещё и юмор есть. Сцена морской качки, ты незабываема. Автор жмёт на нужные кнопки, возводя все рычаги до максимума. Максимум объективизма, максимум абсурда и гротеска, максимум мерзости и безнадёги. То ли манипулирует, то ли показывает, как можно играть на человеческом, что вдолблено в голову обществом. Но если после прочтения Керуака (который любил Селина до умопомрачения), хочется послать всё критикуемое автором к чертовой матери, то после Селина понимаешь, что сделать этого не готов. Что усиливает эффект омерзения от… всего. После сказанного, возможно, оценка кажется несправедливой; но она не ему, а мне, потому как я просто не знаю, что теперь со всем этим делать.