Ночное солнце

Разговор о мешках и мусоре возник как нельзя некстати.

– Он что, три дня мешки выносил? – разозлилась Самоварова.

– Не он, а мы вместе с ним! Он-то крепкий, молодой, а у Игореши спина больная… Если бы выносили сами, еще бы день простоя случился… Вы сами просили не тянуть, сделать побыстрее! – бойко оправдывалась молдаванка.

– Впредь, если получается дополнительный расход, прошу ставить меня в известность заранее, – отчитала маляршу Самоварова.

– Мила моя! – ничуть не смутившись, развела руками женщина. – Ремонт – дело такое, ничего до рубля не высчитаешь, уж поверьте! Квартира – живой организм. Она как человек, понимаете? Каждый божий день в ее кровушке происходят какие-то изменения.

– А погоревшая, с обугленным хламом, – как тяжелобольной, – вставил свои пять копеек Игоряша и демонстративно схватился за поясницу. – Разве можно уперед подсчитать, сколько раз придется сбегать на помойку?

– Надеюсь, вы меня поняли!

Чтобы обрубить дальнейшие возможные разговоры о подвиге рабочего с больной спиной, Самоварова, больше для видимости, деловито прошла на кухню – смотреть там было еще не на что. Грязные стены, черная дыра на полу на месте выброшенных стола и табуреток, и маленький, выглядевший особенно жалким, уцелевший островок плиточного пола у кухонной стенки.

– Плитку-то почему не отодрали?

– Так успеется! Делов-то на полчаса, – зашумел за ее спиной Игоряша.

– А потом расскажете, как тяжело было ее на помойку выносить и что опять таджика пришлось нанимать! – махнула рукой Самоварова и поспешила убраться из квартиры.

Вид осиротевшего, больного жилища расстроил ее окончательно.

3

Неприлично чистый белый «мерин» парковался возле малоприметного грузинского ресторанчика.

Переулок находился в центре города, и все парковочные места были ожидаемо заняты.

Водитель «мерина», прижавшись вторым рядом к стоявшим на парковке машинам, включил аварийку.

Приоткрылась задняя дверца. Из машины, придерживая полы тончайшей вязаной норковой шубки, вышла броская, коротко стриженная шатенка средних лет.

Несмотря на лужи, встречавшиеся на ее коротком пути, она легко передвигалась на высоченных каблуках, будто ступала в мягких тапочках по расстеленному для нее ковру.

Как только женщина вошла, выбеленная молодая грузинка с кукольными наращенными ресницами и острыми зелеными ногтями тут же прервала разговор по мобильному.

– Все уже здесь, – заискивающе сказала она. – Второй кабинет направо.

Пожилой усатый гардеробщик уже стоял за спиной шатенки, ловким движением помогая снять шубку.

Она щелкнула замком маленькой, на золотистом витом ремне сумочки и достала две купюры – пятисотрублевую и тысячную.

Пятисотку, не оборачиваясь, женщина сунула в мясистый кулак гардеробщика, а тысячу, проходя мимо хостес, игриво запихнула в вульгарный вырез ее декольте.

– Хорошего вечера! – залебезила вслед деваха.

Шатенка приоткрыла деревянную дверь в кабинет с налепленной на нее зеленой керамической лозой.

Ожидавших за накрытым столом было пятеро: две женщины, трое мужчин.

До появления шатенки они явно вели между собой оживленную беседу. Но как только та показалась в проеме двери, разом смолкли и выжидающе уставились на вновь прибывшую. Шатенка втянула в себя воздух – в кабинете пахло незамысловатым развратом, застарелым, за годы въевшимся в деревянную мебель запахом табака, коньяка – и «терками» давно уехавших из страны или усопших «братков».

– Всем добрый вечер! – Она на ходу поправила на себе обтягивающее шерстяное черное платье и прошла к своему месту во главе стола. – Замоталась сегодня, жрать хочу! Петь, плесни-ка мне чего-нибудь, – обратилась она к крупному широкоплечему мужчине, который занимал ближайшее к ней место по правую руку.

– Коньячок французский подойдет? – оскалился Петя.

– Лучше водочки. – Шатенка окинула взглядом стол, щедро уставленный закусками грузинской кухни: пхали, тарелками с зеленью, сациви и фаршированными сыром и орехами баклажанами. – Под такую закуску лучше рюмочку водочки, – утвердительно кивнула она.

– Ща закажем! – Петя с трудом приподнял со стула грузное тело и нажал на кнопку вызова официанта.

– И мне заодно эспрессо возьми, – оживилась грудастая женщина, сидевшая рядом с ним.

Когда моментально появившийся на вызов тощий официант, приняв заказ, ушел, в разговор вступила строгая, с нездоровыми фиолетовыми подглазьями женщина, сидевшая напротив грудастой:

– Я тут ролик в инете смотрела, доктор один выступал, подробно объяснял, что кофе – зло. Оказывается, кофе – мощнейший канцероген.

– Господи, Таня! Доктора уже не знают, что придумать, лишь бы народ стращать! Скоро в воде канцерогены отыщут, и нам что тогда, всем от обезвоживания помереть? – накинулась на нее грудастая.

– Виолетта Семеновна, – поморщилась пятидесятивосьмилетняя Таня, – в ролике подробно рассказываются механизмы воздействия кофе на сердечно-сосудистую систему и пищеварительный тракт. Ты не стала бы с этим спорить, если бы внимательно послушала врача.

– Я тя умоляю! – махнула рукой Виолетта Семеновна и щедро прихлебнула из пузатого бокала коньяк. – Мне еще бреднями очередного Пупкина мозг себе засорять!

– Я тоже про вред кофе слышал, – подал голос сухонький темноволосый мужичок, сидевший справа от Виолетты. – Но мне по барабану, я его все равно не пью, – довольно усмехнулся он. – Особо, говорят, вреден кофе, что разносят на завтрак в гостиницах: его подогревают, и не раз. И как раз подогрев уже готового напитка активирует канцероген, о котором вы, Татьяна Федоровна, говорите.

– Ну и нечего деньги экономить! – фыркнула Виолетта. – Надо не пойло из общего термоса пить, а нормальный эспрессо за дополнительные деньги заказывать.

– Где же его возьмешь, нормальный? – бросив одобрительный взгляд на сухонького мужичка, оживилась Татьяна Федоровна и вскинула домиком свои тонкие, слегка подведенные коричневым бровки. – Все зерна, поступающие с плантаций на фабрики, проходят обработку, в процессе которой от настоящего кофе не остается практически ничего!

В кабинет вернулся официант и первым делом выгрузил на стол запотевший штоф с водкой.

– Эспрессо кому? – схватил он с подноса маленькую белую чашечку.

– Сюда, – вальяжно постучала пальцем по столу Виолетта Семеновна. – Сахар где?

– Я еще понимаю – пить ристретто в хорошем итальянском ресторане! Пару глотков после сытного обеда… – не унималась Татьяна Федоровна.

Но ее никто не поддержал, а Виолетта, щедро приправив кофе сахаром и сливками, переключила свое внимание на массивного, как шкаф, с нагловато-дерзким лицом Петю.

– А мне бы чайку… с мятой и чабрецом, – оторвавшись от мобильного, задумчиво произнес лысый мужчина с рыхлым, в оспинах лицом. – И стопку под водку дай.

– Так сколько водочных рюмок принести? – едва сдерживая зевоту, уточнил астеничный официант.

– Я тоже махну для сугреву! – Виолетта Семеновна потерла друг о друга свои толстые лапки с пальцами, густо унизанными золотыми кольцами. Так же как и у хостес, от природы тяжелые черные волосы Виолетты годами нещадно вытравлялись, пока не получили вожделенный оттенок блонда. Виолетта была смуглолица и черноброва, ее вполне можно было бы принять за хозяйку этого ресторана.

Но едва она открывала рот, как экспрессия и легкий, но уловимый выговор выдавали в ней приезжую.

– Да и я не откажусь, – игриво покосился сначала на Виолетту, а потом на штоф Петя.

– Короче, всем стопки неси, – махнул рукой лысый. – Да побыстрее, любезный!

Все это время шатенка молчала. Правой рукой она что-то быстро писала в мобильном, лежавшем перед ней на столе, а в левой держала пучок зелени и время от времени, тщательно прожевав, откусывала от пучка.

Через пару минут, когда официант принес рюмки, шатенка убрала телефон в сумочку.

– Господа! – ослепительно улыбнувшись, обратилась она к собравшимся. – Хотелось бы напомнить, что собрания ордена проходят вовсе не для мелких, пустых споров.

Виолетта Семеновна сочно хмыкнула, а у Татьяны Федоровны еще больше заострился носик на бледном пергаментном лице.

– Мы – больше, чем друзья, – привстала шатенка, зажав в тонких нервных пальцах стопку с водкой. – Больше, чем партнеры, – чокнувшись с державшим наготове рюмку Петей, продолжила она. – Мы…

– Избранные! – то ли с иронией, то ли с гордостью громко выкрикнул с места лысый.

– Именно, – словно обдумывая про себя следующую фразу, задумчиво опустила голову шатенка. – И потому добро пожаловать на двадцать вторую встречу нашего ордена!

Будто паря на цыпочках по воздуху, она ловко обошла стол и чокнулась с каждым.

Когда она присела обратно на свое место и приступила к еде, предусмотрительно положенной ей на тарелку Петей, со всех концов стола раздался шум заждавшейся посуды – собравшиеся были голодны.

Судача о пустяках, все, кроме шатенки, цедившей одну стопку, выпили по третьей, и в кабинете потекла откровенная беседа.

– Короче, Тимофеич, – обращаясь к сухонькому темноволосому мужчине, хвастал лысый, – сделал вчера МРТ головы. И прикинь – ничего не нашли! Рассосалась!

– Ага, и моя простата окончательно заткнулась! – Темноволосый поковырялся в мисочке с маринованными грибами и выудил из сероватого желе крупного опенка. – Потому что наша Инфанта – богиня! – Он сложил в трубочку обветренные губы и, глядя на шатенку, чмокнул губами, обозначив поцелуй.

– А у меня миома рассосалась, – повела округлыми плечами Виолетта Семеновна. – Три года, блять, наблюдалась… Вчера помощница на монитор глаза вылупила: ничего нет.

Татьяна Федоровна тут же нахохлилась:

– Как это ты, ведущий гинеколог престижной клиники, не могла себе три года какую-то миому вылечить? Ну, вырезала бы ее – всего и делов…

– А ты думаешь, мы, доктора, заговоренные? – беззлобно накинулась на нее раскрасневшаяся от выпитого Виолетта. – Вырезать… Могла бы вырезать сама, так вырезала бы, а я не могу!

– Девочки, хватит цапаться! – строго сказала Инфанта. – Пока готовят горячее, предлагаю поговорить о делах. У кого какие новости?

– Фээсбэшник один к нам стучится, – после всеобщей паузы сказал лысый, которого звали Максим Тимофеевич. – Я ему пятнашку зеленых зарядил за вход. Он шифрованный весь. – Лысый смешно растопырил на приподнятой руке пальцы. – На сеанс не пойдет, хочет сразу в орден.

– Чем полезен? – Инфанта задержала взгляд на штофе с водкой, затем быстро перевела его на Петю.

Пока толстяк, тряся над столом солидным пузом, разливал по рюмкам водку, Максим Тимофеевич продолжил:

– Ему генерала недавно дали. Банки крышует, с депутатами многими вась-васькается, и сам мужик дельный. Не противный.

С плохо скрываемой неприязнью он покосился на Петю.

«Не то что ты, жопа жирная… Ишь, уселся поближе к нашей цыпочке… Все надеешься перепихнуться? Ну и идиот!» – услышала шатенка его мысли.

– Пятнашка – че-то мало… – подал голос сухонький брюнет.

– Дело не столько в деньгах, Игорь Петрович, – отчеканила Инфанта, – сколько в реальной пользе ордену.

– Несомненно! – закивал Игорь Петрович и что-то проверил в мобильном, который все это время не выпускал из рук.

«Где ж ты, сучка, где?! Завела старика так, что места мало… Работать не могу, спать не могу… жену видеть не могу… Но главное – опухоль простаты благодаря твоей молодой кровушке рассосалась…» Вот о чем на самом деле думал Игорь Петрович, продолжая поддерживать беседу о фээсбэшнике.

Инфанта внимательно посмотрела на Татьяну Федоровну.

«Хабалка сисястая… Хоть бы догадалась меня отблагодарить… Я твоего урода на самый престижный факультет, на бюджет пропихнула… Миома у нее рассосалась…»

Было ясно, что за мышь пробежала между подружками.

Прикрываясь правилами ордена, Виолетта Семеновна хлопотами Татьяны Федоровны, декана одного из факультетов престижного университета, засунула в него своего дебиловатого отпрыска. И Татьяна Федоровна давно рассчитывала на личную, в конвертике, благодарность.

Но Виолетта Семеновна, бесплатно принимавшая в своем кабинете Татьяну Федоровну и ее едва живую, такую же брюзгливую мать, искренне считала, что расплатилась по бартеру.

Подали горячее: шашлыки на шпажках – свинину, курицу и осетрину, сочную долму и нажористые хинкали.

– Петь, положи-ка и мне парочку! – дернула толстяка за рукав дорогого шерстяного пиджака Виолетта Семеновна.

– Знаешь, как их правильно есть? – Петр Анатольевич подхватил за хвостик хинкали с общей тарелки. – За этот хрен держись, надкуси, потом сок высасывай! – хмыкнул он.

От приступа смеха у Виолетты заколыхалась грудь.

– Вот же дурачок!

– Че дурачок-то?! А то лошки некоторые ножом пилить начинают. Типа воспитанные, типа руками не едят.

– Ну-ка, покажи! – кокетливо придвинулась к нему всем своим дородным телом Виолетта.

– Давай, рот открывай и надкусывай! – Петр Анатольевич, под одобрительное похрюкивание Виолетты, принялся кормить ее с руки.

На интеллигентном лице Татьяны Федоровны, наблюдавшей за этой сценой, застыла гримаса презрения.

«Этот толстожопый на той неделе обещал дело племяша замять… А парень все еще сидит… Черт его понес в этот клуб кулаками махать… Я бы тоже это быдло посадила, если по совести. Да кто сейчас живет по совести? А у меня на даче крыша течет… Если поможет Петька его выпустить, эта деревенщина рязанская мне потом не только крышу, он мне всю землю на участке носом вспашет…»

– Петр Анатольевич, а что по племяннику Татьяны Федоровны слышно? – промокнув рот бумажной салфеткой, будто невзначай спросила Инфанта.

По лицу Татьяны Федоровны пробежала тень изумления с примесью страха.

– Да, Петр Анатольевич! – скрывая за прохладным тоном волнение, вмешалась она.

Толстяк нехотя оторвался от грудастой Виолетты.

– Богиня, все сделаем! – обернулся он к Инфанте. – Человечек проверенный этим занимается. Как и обещал, оформят как самооборону. Ну, штраф, может, символический пацанчик пострадавшему выплатит… Ты, Танюш, не переживай, – перевел он взгляд на деканшу.

– А я не переживаю. Чтобы не переживать, у нашего ордена и существуют правила, – не удержавшись, едко заметила та.

– Я правила лучше всех помню! – тут же зашумел Петр Анатольевич. – Говорю тебе: дело в шляпе. Ну, посидит еще денек-другой, только ума прибавится.

«Вот выдра тощая, прицепилась со своим долбоебом… Если бы Аленке на будущий год в универ не поступать, хрен бы я впрягся… А Виолетка-то совсем поплыла… Уж больно геморройно с такой душной бабой связываться…»

– У кого еще что нового? – прежде чем положить в рот маленький кусочек осетрины, политый гранатовым соусом, спросила Инфанта.

– Стоматолог, хозяин хорошей клиники, рвется к тебе на прием, – приникнув к плечу Петра Анатольевича, томно протянула Виолетта. – До ордена он еще не дорос, но за прием готов отдать штуку евро.

– Лишняя штука не помешает… – поддакнул Петя.

«Или все-таки перепихнуться с ней по-дружески?» – думал он, не забывая украдкой поглядывать на Инфанту и пытаясь разглядеть на ее лице реакцию на их с Виолеттой фривольное поведение.

– Я бы не стала лишних людей приобщать! – подала свой тонкий голосок Татьяна Федоровна. – Даже подпускать бы не стала.

«Дружеские» игры Пети и Виолетты ее раздражали. У деканши лет десять не было мужчины.

– Но фээсбэшник в нашем кругу лишним не будет, – гнул свою линию Максим Григорьевич. – Впрочем, тебе решать! – вопрошающе посмотрел он на Инфанту.

– Не мне, а нам! – уточнила та. – На сегодняшний день нас шестеро. И это очень хорошее, энергетически выверенное число.

– Но в правилах ордена не сказано, что мы не можем расширяться, так? – купаясь в энергии Пети, мурлыкнула Виолетта.

– Не сказано, – кивнула Инфанта. – Если мы решим впустить еще кого-то в наш круг, то, бесспорно, путем общего голосования. И человек этот должен быть полезным всем нам, – с крайне серьезным, делающим ее существенно старше выражением лица подытожила она.

– Моего стоматолога-то на прием возьмешь? – не унималась Виолетта.

«Ты ведь ему уже пообещала!»

– Две штуки! – смахнув с лица напряженное выражение, очаровательно улыбнулась она. – Ребят, я не двужильная…

– Дело говоришь! – чересчур радостно отозвался Игорь Петрович.

«Нашлась, нашлась моя сладкая звездочка! Надо в «Астории» на завтра номер забронировать… Ничего-ничего, в обед, между совещаниями, успею…»

Игорь Петрович, действительный советник второго класса, недавно стал одним из заместителей руководителя Федеральной налоговой службы.

– Сколько сейчас в казне? – обратилась Инфанта к Максиму Тимофеевичу, бухгалтеру строительной компании.

– Триста зеленью… и рублей еще под лям.

– Неплохо… – задумалась она.

Ей бы переговорить с Петром Анатольевичем, заместителем начальника одного из городских РОВД, наедине.

– Кстати, когда следующий сбор? – между делом поинтересовалась Татьяна Федоровна.

За вечер она выпила лишь пару рюмок водки и теперь потягивала душистый чай, который подливал привыкший быть обходительным с дамами Максим Тимофеевич.

Инфанта машинально поправила модную укладку на коротких волосах и исподтишка поглядела на деканшу. Скромная кашемировая водолазка, минимум косметики и украшений. Инфанта прекрасно чувствовала, насколько Татьяне Федоровне, профессору математики, противны все члены ордена.

Но страх, вцепившись клещом в горло, гнал ее на эти собрания, заставлял приятельствовать с хабалистой Виолеттой, троечницей из Харькова, сделавшей карьеру не без помощи перманентных интрижек с вышестоящим руководством. Когда-то гадалка напророчила деканше опухоль щитовидной железы. Бегая по врачам, она и познакомилась с небесталанной в своей области Виолеттой, которая вскоре привела ее в орден.

Пожалуй, Татьяна Федоровна, единственная из собравшихся, своей неприкрытой несчастливостью вызывала у Инфанты нечто отдаленно похожее на эмпатию.

– Сбор мы планировали перед Новым годом, – пытаясь отогнать от себя лишнее, наконец ответила Инфанта.

– Вислакова только к нам не пускайте! – пьяно хмыкнула Виолетта. – Он что-то прет напролом!

– То есть? – нахмурилась главная.

– То есть он звонил мне несколько раз после твоей консультации и пытался задавать лишние вопросы о тебе под предлогом, что хочет в новой клинике открыть твой персональный кабинет. Я ему в лоб сказала: это неприемлемо!

– Правило номер один – мы не занимаемся официальной общественной деятельностью, – еще больше нахмурилась Инфанта. – Кстати, откуда возник этот контакт?

– Ну, от меня! – с некоторым вызовом в голосе откликнулся Петр Анатольевич. – У него в клинике один мой знакомый генерал лечится. Выпивали как-то вместе, вот я…

– Вот ты ему и сболтнул! – горячилась Виолетта. – Знаю я этого хрена, врачебный мирок тесен. Дважды мне звонил и навязывался в орден, дважды! – щедро обдавая Петра Анатольевича жаром своего захмелевшего тела, елозила она на стуле.

– Петя, разберись со своим товарищем, – выдержав паузу, сказала главная. – Работать я на него не буду, а засланные казачки нам не нужны.

– Но деньги-то нам нужны, – мрачно усмехнулся себе под нос Игорь Петрович. – Надо бы выяснить, сколько он готов заплатить за вход.

– Не надо, – недовольно поиграла аккуратно прорисованными бровями Инфанта.

– Ладно, еще раз тебя дернет – объясню товарищу, чтобы не совал свой нос куда не следует, – обхватив Виолетту за плечи, воинственной скороговоркой проговорил Петя.

Попросили счет.

Когда официант, оставив на столе расписной, в грузинских традициях сундучок, заменявший в этом заведении расчетную книжку, вышел из кабинета, все присутствовавшие, включая Инфанту, достали из сумочек и карманов заранее заготовленные деньги.

Несмотря на то что сумма счета, включая чаевые, равнялась девятнадцати тысячам шестистам рублям, каждый из гостей положил в сундучок ровно шесть тысяч.

4

В первую неделю появления в квартире Самоваровой маленькой коммуны между всеми ее членами установилось относительное равновесие.

Сблизившись с Олегом, Варвара Сергеевна подолгу болтала с ним на любые темы за ставшей традиционной, второй для нее, утренней чашкой кофе, а иногда еще и во время вечерних, на кухне, хлопот.

Выросшая без внимания отца Анька тянулась к Валерию Павловичу.

Доктор частенько приходил к концу ужина, но с удовольствием набрасывался на то, что приготовила Варвара Сергеевна, а после вместе с остальными неторопливо пил заваренный Анькой ароматный травяной чай.

Существовать одним домом с молодыми было несложно – и Анька и Олег вели себя дружелюбно по отношению к «старикам».

Единственной табуированной темой для совместных бесед стала тема о столь желанной Анькиной беременности.

Разоткровенничавшись с матерью в первый же вечер, дочка теперь избегала любых разговоров на эту тему.

Взрывная по натуре, после беседы с матерью она старалась контролировать эмоции и делала все возможное, чтобы «старики» не ощущали себя в доме нежданными гостями. Но по ее то отсутствующему, то болезненному, устремленному внутрь себя взгляду Самоварова чувствовала, что любое (даже с Олегом) общение дается дочери с трудом. Аньку как будто что-то снедало изнутри.

Разговоры, которые дочь охотно поддерживала за ужином, преимущественно крутились вокруг здоровья: какую еду следует есть, сколько воды пить, как часто сдавать анализы и мерить давление.

Прочитав в интернете очередную новость из жизни селебрити, Анька, будто невзначай, пускалась с доктором в долгие обсуждения: опасно ли для организма ЭКО и насколько гуманно нанимать для вынашивания плода суррогатную мать.

Олег подобные беседы не поддерживал, а Варвара Сергеевна, наблюдая, с каким жаром дочь пытала доктора или выкладывала ему свои личные доводы, с тревогой понимала, что желание во что бы то ни стало родить ребенка стало у Аньки сверхидеей.

До недавнего времени веселая и отходчивая молодая женщина на глазах стремительно превращалась в зацикленную на себе возрастную ипохондричку.

– Валерий Палыч, у меня гемоглобин сто шесть. Это хреново? Врачиха из районной сказала, железо плохо усваивается. Предложила гречку есть и гранатовый сок пить. Почему она витамины не прописала? – усевшись напротив доктора за кухонным столом, завела Анька любимую пластинку.

На ней был милый плюшевый голубой халатик, который, пока они жили с дочерью вдвоем, всегда умилял Самоварову. Но теперь Варвара Сергеевна заметила, насколько он стар и застиран.

«Как бы ей дать понять, не обидев, что, живя одним домом с мужчиной, надо следить за своим внешним видом всегда, а не только наряжаясь на выход?»

– Когда ты кровь сдавала? – дожевав котлету, устало спросил Валерий Павлович.

На службе у него выдался очередной насыщенный день.

– Вчера.

– Я имел в виду, в какой день цикла?

– Через три дня после… – замялась Анька, – после этого…

– Я понял, – снисходительно улыбнулся доктор. – Так у тебя еще организм после потери крови не восстановился. Сдай повторно на следующей неделе.

– Но почему она мне препарат железа не прописала?! – Как будто не услышав, Анька задумчиво глядела в чашку с остывшим чаем.

– Анют, я ведь не терапевт, твоему врачу виднее. – Доктор привстал из-за стола и, взяв в руки грязную тарелку, прошел к раковине. – А вообще, любой анализ крови достаточно относителен.

– Что вы имеете в виду? – моментально оживившись, обернулась к доктору Анька.

– Если речь не идет об экстренной для организма ситуации, изучать анализ крови относительно здорового человека – практически то же самое, что изучать анализ крови трупа.

Услышав это, Варвара Сергеевна, пытавшаяся приласкать все еще сердившегося на нее Пресли, едва себя сдержала, чтобы не вмешаться в беседу: ей-то доктор всегда внушал обратное, убеждая, что показания крови очень важны.

– Это еще почему? – не отступала удивленная неожиданным ответом Анька.

Валерий Павлович, избегая недоуменного взгляда Варвары Сергеевны, присел обратно за стол.

– Потому, что организм живой. Каждую минуту в нем происходят какие-то изменения. В те секунды, когда у тебя взяли кровь, он проходил одну фазу, а уже через час – другую. Условные величины, принятые в медицине, повторюсь, относительны. Например, если больного привезли с острой формой пневмонии, где налицо все клинические признаки, уровень лейкоцитов и прочее позволяют врачу понять, насколько включился иммунитет. В случае же планового обследования здорового человека могут иметь значение ряд факторов, такие как стресс при заборе крови, плохая еда накануне, погода и даже негативные мысли в этот момент.

– Но в интернете же все подробно написано, – не унималась Анька, – какой показатель за что отвечает и что это может обозначать!

– На заборе тоже много чего написано, а за ним дрова, – оторвавшись от просмотра по телевизору детективного сериала, попытался пошутить Олег.

От Варвары Сергеевны не укрылось, что Анька с трудом себя сдержала, чтобы не сказать в ответ что-то резкое.

Дочь поджала губы и подлила себе чаю.

Чтобы освободить уставшего доктора от дальнейших расспросов, Самоварова на свою беду спросила:

– Ребят, а кто последний раз мусор выносил?

С шумом отодвинув стул, Анька резко встала из-за стола:

– Я понять не могу, вы все здесь издеваетесь надо мной?! – Ее губы дрожали.

Повисла напряженная пауза.

– Я выносил… утром. А что? – недоуменно пожал плечами Валерий Павлович.

– Какое это имеет отношение к нашему разговору?! – психовала Анька.

– К разговору никакого, – нахмурилась Самоварова и все же, несмотря на странную реакцию дочери, решила не отступать. – Валер, ты точно помнишь, что вынес мусор?

– Варь, у меня пока еще нет Альцгеймера! – не выдержал в свою очередь доктор. – И мне не сложно было его вынести, – глядя на покрывшееся розовыми пятнами лицо Аньки, сказал он.

– Ну, значит, Альцгеймер здесь у меня! Ты к этому, мама, клонишь? Или ты намекаешь, что я засранка и лентяйка, которая не в состоянии вынести мусор? – выкрикнув это, дочь выбежала из кухни.

Олег, молча наблюдавший за этой сценой, явно испытывал неловкость.

Выждав с полминуты, он вышел следом за Анькой.

Варвара Сергеевна убрала руки с притихшего под столом Пресли. Ее потряхивало.

– В холодильнике остался кусок торта. Я забыла тебе предложить, – глухо уронила Самоварова.

– Варь… – Доктор присел рядом. – Ну зачем ты прицепилась с этим мусором?

– А зачем ты Аньке лапшу на уши вешаешь? – огрызнулась в ответ она.

Он сделал вид, что не понял:

– В смысле?

– В том смысле, что мои анализы должны соответствовать всем принятым в медицине стандартам, а они, как я с удивлением сейчас узнала, оказывается, относительны! Ты лукавишь либо со мной, либо с ней. А мусор тут действительно ни при чем…

– Варь… Неужели ты не заметила, что у девочки развивается невроз? Я живу здесь всего неделю, но вижу, насколько она зациклилась на здоровье. И я не лукавлю. Я всего лишь, чтобы успокоить твою дочь, высказал вслух мнение одного хорошего иммунолога, которому доверяю. Да, лучше, чтобы анализы соответствовали стандартам, но так грузиться из-за того, что после месячных у нее естественным образом понизился гемоглобин, не совсем нормально.

Самоварова и без этого объяснения все прекрасно понимала. Другое дело, что Анькина реакция не только на гемоглобин, но и на простой, заданный спокойным тоном вопрос о мусоре была неадекватной.

С того вечера равновесие в доме пошатнулось.

* * *

На следующий день Самоваровой надо было вновь наведаться в погоревшую квартиру и внепланово отнести работягам деньги на закупку черновых материалов. Накануне молдаванка торопливо объясняла по телефону, в чем заключается выгода: если они быстро закупят пленку, клей, керамзит и смесь пескобетона через знакомого прораба, цена будет оптовой и не придется платить за доставку, так как дружественный прораб как раз работает на объекте, расположенном на соседней улице. На круг сумма тем не менее выходила приличной, но Варваре Сергеевне ничего не оставалось, как довериться словам малярши и взять у Валерия Павловича требуемые сто пятьдесят тысяч рублей.

Выйдя из квартиры, она вновь наткнулась на большой мусорный мешок. На сей раз он был зеленым, но пахло от него так же отвратительно.

Олег сегодня дежурил, и Варваре Сергеевне пришлось заново крутить ключи в замках только что захлопнутой входной двери. Разувшись и пройдя на кухню, она открыла дверцу под раковиной. Мешки в их доме были синего цвета, а ведро с мусором за утро успело немного заполниться. Это говорило о том, что забывчивая Анька ушла позже остальных – чистюли Валера и Олег, уходя из дома последними, обязательно прихватили бы мусор с собой.

«Твою ж мать! Не вставать же мне теперь вместе с остальными в шесть тридцать утра, чтобы следить за мусором?!»

Она понимала, что просто пытается себя успокоить: даже не изучая содержимое мешка, Варвара Сергеевна знала – мусор им намеренно подбросили под дверь.

Пришлось снова идти на помойку, с омерзением неся в руке вонючий увесистый пакет.

Содержимое зеленого мешка было схоже с предыдущим – голова безглазого мехового котенка, журналы, облитые темной жидкостью, обломки кирпичей, а вместо рыбы – кусок тухлого мяса на кости.

Отойдя от помойки, Варвара Сергеевна достала из сумки влажную салфетку и тщательно протерла руки.

Схватилась было за телефон, но тотчас поняла, сколь странным будет ее звонок в разгар рабочего утра что доктору, что Аньке.

Погруженная в невеселые размышления о том, кто из соседей решил поиздеваться над ними таким отвратительным способом, Самоварова не заметила, как добрела до Валериного подъезда.

Прежде чем набрать код, она заметила, что на лавочке во дворике сидит женщина, и что-то в ее облике показалось Варваре Сергеевне знакомым.

Пока молдаванка ловкими пальцами пересчитывала деньги и в очередной раз убеждала Самоварову в очевидной выгоде закупки, перед глазами Варвары Сергеевны встал образ случайной свидетельницы пожара – Марины Николаевны.

«Любопытно, чего ради она наврала насчет учительницы?»

Выйдя из подъезда, Самоварова увидела, что женщина, одетая в белое пальто, по-прежнему сидит на лавочке. Вглядевшись, она увидела, как та сделала какой-то неопределенный, похожий на робкое приветствие, жест рукой.

Испытывая легкое недоумение, Варвара Сергеевна направилась к лавочке.

Женщина привстала, ветерок колыхнул ее волосы красивого оттенка миндаля.

Так и есть. Это была Марина Николаевна.

– Ой, как хорошо, что я вас встретила! – разулыбалась свидетельница. – Я вас не задерживаю? Есть минутка?

Самоварова удивилась:

– Так вы меня здесь ждете?

– Не совсем… – смутилась Марина Николаевна и тут же добавила: – Но рада, что вас встретила!

Варвара Сергеевна вдруг разозлилась:

– Прошу вас, давайте без загадок! У меня мало времени.

– Хотела вам рассказать, я кое-что вспомнила… – По растерянному лицу и опущенным глазам Марины Николаевны было видно, что она уже засомневалась в уместности своего желания пообщаться.