– Вы, барин, вольны поступать, как знаете, – сказала она ему, – но я слишком любила барыню и барышню, чтобы видеть других на их месте. По-моему глупому разумению, если огорчаешь мертвых, то этим непременно навлекаешь на себя несчастье…
И Миетта, воспользовавшись случаем, передала мне повествование о некоем вдовце, который собирался жениться во второй раз и, проснувшись в ночь перед свадьбой, почувствовал, как кто-то сжимал ему руку своей холодной рукой.
– Эта была его умершая жена, – добавила Миетта, – через год и он умер…
Миетта уехала в свою деревню. Свадьба состоялась. Я не нуждался в том, чтобы моя дорогая Алина пришла ночью пожать мне руку, чтобы всем сердцем возненавидеть ту, которая заняла её место в нашем доме и в сердце её отца. Было весьма естественно, что этот несчастный человек желал вновь начать свою жизнь. Но также естественно было и то, что тринадцатилетний мальчик не понял этого. Я почти совершенно прекратил мои посещения в верхний этаж, и когда стало приближаться Рождество, третье со времени смерти Алины, думаю, что я за это время не говорил и десяти раз с маленькой Эмилией, – так называлась вновь прибывшая девочка. Этот бедный ребенок, ни мало неповинный в той ненависти, которую я питал к нему, была толстой, весьма обыкновенной девочкой и, конечно, была бы очень рада поиграть со мной в саду. Но одна мысль об этом возбуждала во мне гнев против неё, – гнев, который увеличился еще вследствие того, что на второй месяц после её переезда в наш дом я увидел в её руках куклу моей прежней подруги, ту Мари, которая была её дочерью, нашей дочерью. Живо помню я приступ охватившего меня бешенства, когда, в один из четвергов, на прогулке, глазам моим представилось только что описанное святотатственное для меня зрелище, – я встретил отца Алины, его новую жену и маленькую девочку. Теперь-то я, конечно, могу как нельзя более ясно представить себе сцену, разыгравшуюся у них тогда… Мать находит куклу в шкафу и отдает ее не надолго поиграть дочери. Отец входит. Он видит игрушку в руках ребенка. Его сердце сжимается. Он встречает взгляд жены, которая старается уловить на его лице след волнения с той ревностью, которую вторые жены всегда питают к первым. Муж ничего не осмеливается сказать. Мертвые еще раз забыты для живых. Но я, свято помнивший мою столь рано угасшую подругу, чувствовал нечто вроде инстинктивной ненависти против маленькой Эмилии после этой встречи. У нас была когда-то очень дикая ангорская кошка она жила всегда на крышах или в саду и возвращалась домой только поесть. Однажды утром явилась она к нам с этой же целью и встретилась лицом к лицу с собакой, только что приобретенной в тот день отцом. Кошка осталась сидеть на подоконнике, глядя на незваного гостя, не отваживаясь броситься на своего врага. В продолжение четырех дней мы видели ее сидящей в таком виде неподвижно, с выражением испуганного оцепенения в зеленых зрачках. Потом она исчезла, чтобы никогда более не возвращаться. Совершенно такая же животная злопамятность таилась во мне, и она одна оправдывала ту скверную штуку, которую я сыграл с этой толстой Эмилией, столь же неловкой, неуклюжей и грубой, насколько Алина была грациозна и очаровательна. Но нет. Чувство более благородное, чем злоба, побудило меня так действовать, чувство это было благоговение, почти смешное по своей форме, но, тем не менее, трогательное, – когда я вспоминаю все дело, я не могу раскаиваться в нем.
И так, три года прошло с тех пор, как умерла Алина, и хотя в тот день была как раз годовщина её смерти, но я вовсе не помнил о том. Снежный ковер покрывал сад и один из товарищей пришел навестить меня в этот сочельник, чтобы выстроить длинный каток на главной аллее сада. Скользить по льду было нашей любимой забавой, а продолжительность зимы в наших краях как раз благоприятствовала этой затее. И вот, мы с товарищем, под ясным морозным небом, несемся по льду один за другим, то во весь рост и нога в ногу, то на корточках или на одной ноге, подняв высоко другую, падая, кувыркаясь, крича и хохоча во все горло. Случилось так, что во время сильнейшей нашей возни Эмилия возвращалась с прогулки. Ее привлекли наши возгласы и мы увидели ее с няней, остановившейся на минуту под воротами дома, выходившими в сад. В руках у неё была кукла Мари, предмет моего глубокого гнева против неё. Я не был бы тем завзятым повесой, каким я был тогда, если б не удвоил крики и хохот, и не бесился бы вдвое, предаваясь на её глазах удовольствию, которого она не могла разделить. Зависть маленькой девочки слишком усилилась; она посадила куклу у ворот и бросилась к нам. Ноги её поскользнулись на льду. Она упала в снег. Няня догнала ее. Эмилия, совершенно сконфуженная падением, начала рыдать. Няня бранила ее и, взяв за руку, увела переодеваться. они исчезли, забыв про куклу, продолжавшую улыбаться красными губами и голубыми глазами у ворот, как прежде, когда Алина выводила ее подышать чистым воздухом, или как тогда она сидела в кресле в ногах постели бедной умершей девочки.
* * *
Как могла так внезапно осенить меня мысль украсть эту куклу, столь любимую Алиной, – меня, который за пять минут до того был весь углублен лишь в свою забаву? Еще вопрос, предлагаемый мной детским психологам. Как бы то ни было, но появление этой мысли и осуществление ее заняло, наверное, менее пяти минут. Это было одним из тех быстрых и непреодолимых искушений, каких, по моим воспоминаниям, у меня было всего лишь несколько в моей школьной жизни, – скачок дикаря на своего врага или зверя – на свою добычу. Совершил я эту кражу, столь внезапно задуманную, действительно, с той простой хитростью, какую выказывают дикари и животные. Я воспользовался той минутой, когда товарищ мой повернулся ко мне спиной и стукал обувью о пень, чтобы отколотить снег, набравшийся между каблуком и подошвой. Быстро подняв Мари с того места, где она лежала, и несясь бегом к верхнему концу нашего катка, я успел бросить ее в находившийся там открытый сарай, рискуя при этом разбить ее красивое фарфоровое лицо о лежавшие там дрова. Я видел, как она полетела кубарем по поленьям и скатилась в тачку, стоявшую около них. Бросая куклу, я испустил такой пронзительный крик, что он заглушил стук её падения по дровам и товарищ мой ничего не заметил и не догадался о преступном действии, только что совершённом мной. И вот мы опять гоняемся друг за другом, скользим по льду и бесимся всласть, в то время, как няня Эмилии появляется снова под воротами дома. Она осматривается направо и налево, потом ищет под сводом ворот и, наконец, в саду.