000
ОтложитьЧитал
– Тогда… Суп, салат и чай.
– Бери еще второе… Не стесняйся.
– Как говорится, фэнкью…
– Когда ты английский язык, Рыжикова, прилично выучишь? Пора бы уже.
Сам Вася упорно учил язык по собственноручно составленной методике, которая, как утверждал он, была «страшно эффективной».
– Отвянь! – И она уткнулась в меню. Это была одна из больных тем. Сколько она ни билась над английским – не давался ей язык, хоть тресни.
– Ну так где ты ночевать будешь? Этот же животрепещущий вопрос стоит?
На секунду она закрыла глаза – решение пришло неожиданно.
– У меня есть Елена!
– И ты думаешь?..
– Уверена! – твердо кивнула Анна. Сейчас ей не хотелось ни думать, ни рассуждать на эту тему. Все равно ей деваться некуда.
– Ну смотри, если что, можешь приходить ко мне.
Несмотря на драматичность момента, Анна улыбнулась. Да, Вася сдавал свою квартиру, – хорошую двухкомнатную на Кутузовском проспекте, оставшуюся от деда-военного. Но зато в маленькой двушке-распашонке в Перове жили: Вася, его больная мать, а также старшая сестра-разведенка с двумя ее отпрысками – мальчишками-хулиганами десяти и восьми лет.
Вася спал в девятиметровой комнате с мальчишками – около двери.
– Спасибо, Вась. Только где я у вас помещусь?
Краска залила лицо коллеги.
– Что-нибудь придумаю, – буркнул он.
Она накрыла своей рукой его руку.
– Вась, правда, спасибо. Но не требуется. Я переночую у Елены.
– Как давно ты с ней общалась?
– Недавно, – солгала Анна. – На той неделе.
– Окей. Если что – звони.
* * *
Легко сказать, нелегко сделать! Елена была ее сестрой. Но пересекались они нечасто и старались это делать как можно реже. Они существовали в разных мирах, и Анна чувствовала себя крайне некомфортно в мире Елены Демченко – популярной телеведущей. У сестер были разные фамилии. Фамилия Демченко досталась Елене от мужа. Брак их продлился несколько месяцев. А фамилия осталась.
Мир Елены, яркий, глянцевый, был другим. Не таким, как серый, но упорядоченный мир Анны. Две разные планеты, две непересекающиеся галактики.
Но нужно было звонить, проситься на ночлег, как бедной бесприютной сиротке. Анна сердито тряхнула головой и отошла в сторону.
Чтобы позвонить сестре – нужно себя настроить на этот звонок. А вот звонить не хотелось, не хотелось, и все!
Она досчитала до пяти и набрала номер.
Елена взяла трубку не сразу. Ее голос – звонкий, четкий, с красивыми модуляциями – сказал:
– Алло!
Аня стушевалась. Возникло искушение нажать на кнопку «отбой», но вместо этого она торопливо проговорила:
– Елена, это я, Анна.
Возникла пауза, во время которой лоб Анны покрылся легкой испариной. Черт! Ну зачем она позвонила? Пошла бы к Васе, от нее бы не убыло одну ночь переночевать на кухне. Или на вокзал – вздремнула бы там. А вместо этого звонит Елене, которая не поймет ее отчаяния и бездомности…
– Да?
– Слушай, – торопливо заговорила Анна. – У меня небольшая проблема возникла. Неожиданно. Ты не можешь пустить меня к себе переночевать на одну ночь. Отец в запое…
Во время этого монолога было слышно, как ветер ожесточенно рвет оставшиеся листья с деревьев. И еще был слышен стук собственного сердца. А шум города – напротив – утих, смолк, свернулся в клубочек.
«Это была плохая идея», – возникло в мозгу. Нужно подобрать какие-то приличествующие этому случаю слова и откланяться… Сказать, что все в порядке, она вспомнила своего старинного приятеля с пустующей шикарной квартирой или еще лучше – всплыла в памяти знакомая, у которой недавно сестра вышла замуж, и та теперь проживает одна. Такие вот детальки и убедят Елену в правдивости лжи.
– Ну конечно, приезжай! – услышала она. – Ты помнишь мой адрес? Как лучше доехать, знаешь?
– Нет… Я не была на твоей новой квартире…
Возникшее молчание было ужасно-неловким, как острый предмет, о который внезапно порезался.
Два года назад Елена переехала в новую квартиру, она приглашала туда Анну на новоселье, но та свалилась с гриппом, потом Елена уехала в командировку, затем они встречались пару раз в кафе, и еще однажды сестра приглашала на запись своей программы. Все! Итого – два раза за два года! Негусто для ближайших родственников!
– Тогда записывай адрес…
Елена жила в элитном доме на северо-западе Москвы. Консьерж спросил: к кому Анна идет, она назвала фамилию Елены, и молодой парень недоверчиво смерил гостью взглядом с головы до ног. Конечно, непрезентабельный вид Анны никак не вязался с именем популярной телеведущей, которая каждое утро выходила в эфир с программой: «Утренний драйв». Да, она не тянула ни на знакомство с Еленой, ни на этот дом… Анна сглотнула, вздернула выше голову и прошествовала мимо. Когда она вошла в лифт, зазвонил телефон.
– Я на семнадцатом, – услышала она. – Квартира пятьдесят два.
Елена встречала ее у дверей. Рядом с ней стоял белый лабрадор и внимательно смотрел на Анну.
– Денис, по родословной Дональд, – представила она пса. – А я чаще всего зову его Деник. Проходи! Ужинать будешь?
– Я… чай попью.
– Ну, какой там чай! Есть утиная грудка с апельсинами и черносливом, салат овощной, сыр, буженина…
Они зашли-нырнули в коридор, и здесь Анна могла осмотреться.
Пространство Елениной квартиры ослепляло, переливалось огнями: везде были лампочки, бра, светильники, блестела темно-зеленая плитка на полу. А вильнув вправо, казалось, уходил в бесконечность коридор, где, как догадывалась Анна, находились комнаты и спальня. Пространство было выхоленным, сытым, пахло сложными запахами, которые не перемешивались между собой, но вместе с тем составляли единую симфонию. Нотка тонких духов, запах ванили, свежезаваренного кофе…
Теперь она могла разглядеть Елену как следует: сестра была одета в длинный лиловый халат. Светлые, слегка рыжеватые волосы стянуты в узел сзади. В ушах переливались бирюзовые сережки. Мочки ушей гладко-розовые, нежные, как у ребенка. Большие серые глаза и чувственные губы. Елена была очень красивой, не то что Анна…
Елена улыбнулась:
– Проходи же, не стой! Раздевайся…
Анна сняла обувь и ступила на пол.
– Тапочки на полке внизу. Белые, теплые. Из Норвегии привезла.
Анна быстро сунула ноги в тапки, чтобы не было видно дырки на колготках.
Деник сидел и снисходительно смотрел на Анну.
Елена уже пошла-нырнула дальше. Пес прошествовал за хозяйкой.
На кухне Деник разлегся на полу, и Анне пришлось обойти его.
Елена быстро уставила стол тарелками с едой и бросила через плечо:
– Чай, кофе? Я по вечерам пью кофе. Он у меня как снотворное.
– Я тоже буду кофе. – Анне хотелось все делать, как Елена.
Сестра села напротив Анны и провела наманикюренным пальчиком по столу.
– Ну рассказывай! Папашка что-то натворил опять? Можешь меня не стесняться.
«Главное, не расплакаться, – твердила себе Анна, – главное – не раскиснуть».
– Ну… – протянула она. – Ничего особенного. Как всегда.
– Бьет?
Анна энергично покачала головой.
– До этого еще не дошло. Пока, – уточнила она. – Но ни за что ручаться нельзя.
– Пьет?
– Как сапожник. И почти каждый день.
– Да. Проблема. – Елена наклонила набок голову, но Анна видела, что ее мысли витают где-то далеко. Однако в самом деле было бы смешно, если бы популярная ведущая решала проблемы отца-алкоголика, которого видела последний раз год назад. Все понятно, у нее – своя жизнь.
Анна сглотнула.
Кухня блестела красивой плиткой, источала запахи – было уютно, приятно. По контрасту с промозглой улицей здесь царило блаженное тепло. Еда таяла во рту, и Анна почувствовала себя пригревшейся бездомной собачонкой. Деник приоткрыл один глаз и посмотрел на Анну. «Появилась тут на мою голову, – казалось, пытался сказать он ей. – Конкурентка за внимание моей хозяйки».
Елена протянула руку и потрепала собаку по холке.
– А так у тебя все в порядке? Как работа? Как жизнь в целом?
«Жизнь в целом» была хоть вой. Работа составляла для Анны все, а вот жизнь в целом не складывалась. Подруг и близких знакомых не было, единственная в прошлом подруга Ника Полетаева жила в благополучно-глянцевой Швейцарии; кавалеры на горизонте никак не проявлялись. Про житье-бытье с папенькой можно было даже не распространяться – все ясно и так.
– Нормально, – буркнула Анна, отправляя в рот кусок утки.
– Я рада! Ты где работаешь?
А вот это было интересным вопросом. Формально Центр по изучению актуальных проблем российской истории XX века под звучным названием «Стратагема» существовал, и в то же время его как будто бы и не было. «Такая вот заковыка», – как любил говорить ее шеф, Василий Курочкин. Финансирования не поступало вот уже три месяца, и Анна отчаянно проедала скудные запасы сбережений. Василий хорохорился, но было видно, что он и сам ожидает в любой момент закрытия «актуальной и важной структуры», – по любимому выражению Курочкина. И если бы не сегодняшний грант… В глубине души Анна еще не могла до конца поверить в это. Вот придет она завтра на работу, а Василий ей и объявит, что на самом деле гранта никакого нет, ребята ошиблись и все возвращается на круги своя.
– Работаю в Центре исторических исследований при одном академическом институте. Работа интересная, я заместитель директора центра.
Это была чистая правда, учитывая, что работников в центре всего двое. Она и Василий. Вернее, в другом порядке: Василий и она.
– Как ты живешь вообще?
На этот вопрос нужно было отвечать подробно. Анна с шумом втянула в себя воздух.
– Живу, работаю, в выходные тусуюсь с друзьями или хожу в кино.
– Даже так! – Елена внимательно посмотрела на Анну своими прозрачно-зелеными глазами. Кажется, она ей не поверила…
– Да, у меня все нормально, правда-правда. Можно еще кофе?
– Вдруг не уснешь?
– У меня и так бессонница.
– Вот видишь, к чему усугублять ее?
Анна хотела сказать, что она уже влюбилась в запах кофе и во вкус… Но промолчала.
– Ладно, раз хочешь кофе – пей кофе. И не говори, что я не предупреждала… Он у меня отличного качества, итальянский…
– А как ты?
Елена повела плечами, и сделала это так красиво, что Анна невольно залюбовалась ею. В ее сестру было невозможно не влюбиться. Вся страна любовалась Еленой утром, когда она вела телепрограмму «Утренний драйв» – спокойная, женственная, с лебединой шеей, светло-рыжими волосами и этими необыкновенными прозрачно-зелеными глазами. Программа строилась по типу всех информационно-развлекательных программ. Немного информации: политика, экономика, культура, гость в студии на злобу дня, музыка и напоследок обязательно что-нибудь душевно-культурное: выставка, книжная новинка, гастроли зарубежных знаменитостей.
Анна редко смотрела телевизор. Но все же иногда включала «Утренний драйв», смотрела передачи с интересом, но каждый раз после окончания оставался легкий привкус грусти. Видеть сестру было приятно, но вместе с тем – тяжело. Хотелось увидеть ее не на экране, а в жизни. Просто посидеть, потрепаться о чем-то своем, девичьем, поймать взгляд, улыбку, сказать всем: «А это – моя сестра!» Но Елена была далеко – на экране, почти недосягаема, и Анна с раздражением каждый раз давала себе зарок больше не пялиться в ящик, но спустя какое-то время нарушала данное себе слово.
А вот сейчас она сидит напротив Елены и внутри нее зарождается странное чувство родственности. Хотелось протянуть руку и погладить сестру по щеке. Но Елена близко и вместе с тем далеко…
– Как я? – переспросила Елена и наморщила нос. Как-то смешно. По-детски и совсем не по-звездному… – По-разному. Если ты думаешь, что моя жизнь – сахар, то ошибаешься: вечные придирки и замечания со стороны начальства, сделано не то, не так… Можно было лучше… В спину дышат конкурентки – молодые, нахальные, готовые на все. Абсолютно на все, без всяких устоев и правил. Гладиаторши… А я… Я уже не так молода. И в любой момент меня могут заменить.
Елена не жаловалась, а просто беседовала с ней. Как с сестрой. И Анну переполняло чувство гордости…
– Кофе остыл.
Анна посмотрела в чашку. Напитка оставалось уже на дне. Но вот сейчас она сделает этот последний глоток, и придется идти в комнату, и разговор с Еленой оборвется на полуслове… А ей так хочется сидеть здесь и слушать звук Елениного голоса.
– А можно еще кофе?
– Третью чашку?
– Ага! Давно не пила такого вкусного кофе. Сто лет.
– Понятно…
Третья чашка кофе стоит перед ней. Но дело в том, что Анна больше не может сделать ни глотка. Кофе сейчас польется у нее из ушей. Но она все-таки делает новый глоток.
– А как твоя личная жизнь? – задает вопрос Анна и тут же пугается. Так пугается, что ей кажется: наступившая тишина сейчас оглушит. Она слышит, как посапывает Деник, как хлопнула дверь лифта – далеко, но словно рядом, а за окном тонко поет ветер. Она боится посмотреть в лицо Елены и отводит взгляд в сторону.
Вот сейчас Елена рассердится и выставит ее за дверь. Или просто перестанет разговаривать, встанет и уйдет, красиво поведя плечами. А она, Анна, опять останется одна…
Она иногда читала в Интернете про личную жизнь Елены. Ей приписывали разные романы, иногда папарацци фотографировали ее с разными мужчинами и утверждали, что это очередной бойфренд теледивы. Но вот уже как год никаких свежих новостей не было…
– Можно сказать, что никак. Но разговаривать на эту тему я не хочу. Точка. – И она легонько забарабанила пальцами по столу.
Анна подняла голову и встретила взгляд Елены. «Не лезь на эту территорию, – сигналил этот взгляд. – Не надо».
Елена проводила Анну в комнату со словами.
– Отдыхай, спи и вообще живи пока здесь.
Перед сном Анна еще раз в памяти перебрала день: он был ярким, необычным, с сюрпризами. Такие кульбиты! Вася говорит, что им дали грант, эта новость сама по себе тянет на сенсацию. А теперь Елена вдруг предложила пожить у нее! Чудеса, да и только. А ведь день начался неудачно. Поругалась с отцом… Но потом все переменилось.
А вдруг у нее в жизни началась счастливая белая полоса?
Глава 2
Ящик Пандоры открывается
Истина разрушает столько заблуждений и ошибок, что все, кто живет неправдой, восстают и хотят убить истину. Прежде всего они нападают на ее носителя.
О. Бальзак
Когда Анна открыла глаза, в первый момент она не сразу сообразила, где находится. Потолок был ровно-белый, чистый, высокий. Окно занавешено фиолетовой шторой. И тут до нее дошло – она у сестры, у Елены!
Судя по звукам, доносившимся из-за двери: Елена уже встала, слышались собачьи шаги, шум льющейся воды из крана.
Анна спустила ноги на пол, а потом снова юркнула под одеяло, хотелось еще понежиться в постели. Она протянула руку к мобильному, лежавшему на стуле рядом с кроватью, и ахнула: почти проспала, скоро начнется рабочий день. Василий не любил, когда она опаздывала, и в первый же день объяснил, что ценит ответственных и исполнительных сотрудников. Правда, количество сотрудников в его подчинении исчерпывалось одной Анной.
Она вскочила с кровати и прошествовала на кухню.
Елена сидела на высоком табурете и с кем-то разговаривала по телефону. И снова Анна залюбовалась сестрой: красивая шея, полные губы, волосы с золотисто-рыжеватым отливом.
– А я говорю, что это никуда не годится. Формат непродуман, контент тоже. Это мое мнение как профессионала, – подчеркнула Елена.
Она кивнула Анне и продолжила беседу. Деник лениво открыл один глаз и снисходительно оглядел гостью.
Анна потрогала рукой электрический чайник. Горячий…
– Кофе в шкафчике, молоко в холодильнике. Сыр там же, – отчеканила Елена, не поворачивая головы. Проходя мимо сестры, Анна уловила слабый аромат геля. Елена уже с утра приняла душ.
Анна взяла из холодильника еду, насыпала в чашку ложку кофе и залила кипятком. Закончив разговаривать, Елена посмотрела на нее.
– Как спалось?
– Нормально.
– А у меня бессонница, сижу вот уже вторую неделю на таблетках.
– Какие-то неприятности? – поинтересовалась Анна.
Но сестра лишь махнула рукой.
– Как всегда! В нашей жизни телевизионной не просто неприятности, а сплошные неприятности. Все подсиживают, интригуют… Но меня сейчас волнует не это. – И она замолчала. – Есть новая интересная работа, и вот я думаю, соглашаться на нее или нет.
– А ты хочешь идти на нее?
– Не знаю. Вопрос сложный… Здесь следует все обдумать хорошенько. Ты куда сейчас? На работу?
– На работу! – эхом откликнулась Анна.
Само слово «работа» показалось ей слишком значительным для того дела, которым она занималась. И не удержавшись, Анна фыркнула.
– Ты чего? – не поняла Елена.
– Просто так. Не обращай на меня внимания.
Елена пожала плечами и поднялась из-за стола:
– Я поехала. С Деником погуляешь?
Елена ушла. Хлопнула дверь, и щелкнул замок.
– Итак, мы одни, – прошептала Анна. – Дэн, ты слышишь…
Собака глухо проворчала. «Конечно, слышу, не глухая, – казалось говорит она. – У меня слух получше твоего, между прочим…»
Одни, и это слово отдает какой-то сладкой болью, но почему болью, Анна не может сформулировать, вероятно, потому что существование ее здесь – временное. И она это хорошо понимает. А то, что она осталась одна – дает иллюзию обладания чужим. Пусть и ненадолго. Иллюзия, что это потрясающее пространство – твое. Эта кухня, похожая на взбитые сливки, и пол – темно-зеленая плитка с белыми прямоугольниками. Все это принадлежит ей, и в то же время – чужое.
– Калиф на час, – прошептала Анна и обернулась, оглядываясь, как будто бы кто-то мог ее сейчас услышать. Но в квартире только двое. Анна и Дэн.
Дэн смотрел на Анну, высунув язык.
«Ну что, пошли гулять?» – говорит его взгляд.
– Пошли, – ответила вслух Анна.
После прогулки вдоль сквера, вернувшись домой, Дэн протопал в ванную, как он, очевидно, привык, и Анне ничего не осталось, как последовать за ним. Это была ванная для гостей – вместо джакузи здесь стояла душевая кабина. Кафель с растительным орнаментом, на сверкающих хромированных батареях – полотенца. Дэн уже стоял в душе и смотрел на Анну. Мыться Денику нравилось, вопреки тому, что Анна читала о собаках раньше – многие не любили водных процедур.
После того как Анна вытерла собаку насухо полотенцем – ее шерсть заблестела и Дэн довольный вышел из ванной, гордо подняв морду.
Анна задумалась: идти на работу решительно не хотелось. Было желание остаться дома подольше.
Анна позвонила Васе и предупредила, что сегодня придет позже. Он недовольно буркнул, но согласился с ней. А куда ему деваться?!
Итак, отдыхать, отдыхать и еще раз отдыхать…
Какое-то время Анна сидела в мягком кресле в большой комнате, сделанной в итальянском стиле – кажется, он называется «классика»: мебель из темного дерева, спокойные бежевые обои и светлая мебель. Анна представляла, что она пришла после работы и, усталая, сидит, отдыхает в кресле, прокручивая в голове прошедший день.
Следующим пунктом в осмотре квартиры была лоджия, превращенная в зимний сад. На подоконнике и на полу стояли разные растения: в том числе пальмы и кофейное дерево. Ветка с распустившейся орхидеей наклонилась почти горизонтально, и бело-фиолетовый цветок слегка покачивался от малейшего дуновения воздуха…
Анна обошла все комнаты. В Елениной спальне находилась гардеробная. Раньше подобное Анна видела только в кино – гардеробная напоминала восточную шкатулку. Сначала шли деловые костюмы, вечерние платья, джинсы, модные комбезики, юбки и блузки всевозможных цветов и фасонов.
Интересно, подойдет ли ей Еленин размер?
В глубине мерцал мех – длинная шуба из серой норки, темно-коричневый норковый полушубок и задорная курточка с лисьей оторочкой.
Отдельно стояла обувь – в коробках и без.
Туфли на призывных шпильках, балетки и лодочки, сапоги-ботфорты, ботинки на толстой подошве. Особенно Анну поразили ярко-фиолетовые сапожки на тонком каблуке, отороченные мехом. Эх, эх…
Анна закрыла гардеробную и подошла к трюмо. В глазах зарябило от «шанели», «диора», тональных кремов, пудры, помад…
Собака неотступно следовала за Анной; она сопровождала ее на почтительном расстоянии, словно присматривала за гостьей – не натворит ли та чего в отсутствие хозяйки.
– Нет, ничего не натворила, – пару раз сказала Анна вслух, не рассчитывая на ответ.
Обойдя все комнаты, Анна почувствовала легкий голод. В холодильнике пестрели этикетки, Анна выбрала йогурт и швейцарский сыр. Выложив все на тарелку и поставив на стол, она вернулась к холодильнику за молоком, а мгновением позже обнаружила, что ее едой уже позавтракали. Тарелка была пуста.
– Так-так, мелкий воришка!
«Воришка» сидел и смотрел на нее невинными круглыми глазами.
«А я здесь при чем? – говорил этот взгляд. – Я вообще ничего не знаю».
– Ну что ж! Придется взять двойную порцию, в расчете на прожорливых троглодитов, которые только прикидываются честными собаками…
Посмотрев на часы, Анна вздохнула и стала собираться на работу. И так она припозднилась, подала голос совесть.
* * *
Анна вошла в комнату и увидела Васю, сидевшего на стуле с блаженно-счастливым видом. Такого вида у шефа Анна не видела давно.
– Что-то случилось?
– Ага.
– И что?
– Нам деньги перечислили!
– Оперативно!
– Я и сам не верю. Теперь наконец-то мы сможем заплатить за аренду, выписать себе зарплату, созвать конференцию, издать сборник. И не один…
Вася уже видел, как созданный им центр набирает обороты. Он откинулся на стуле и мечтательно прикрыл глаза. Потом подался вперед и посмотрел на Анну.
– Сейчас я в магазин схожу, куплю нам, что бог пошлет…
– Я вообще-то не голодная. Только что позавтракала.
– Не отказывайся, Рыжикова! Сегодня я щедрый. Пользуйся моментом.
Вася притащил кучу снеди. Здесь была и красная икра, и копченая колбаса, и ветчина, и окорок… А венчало все это гурманское великолепие – бутылка чилийского красного вина.
– А почему чилийское? – не удержалась Анна.
– Потому… нравится мне оно, – сказал Вася. – Ты не рассуждай, а ешь! А то в последнее время отощала совсем. – Вася говорил с ней иногда не как начальник, а как заботливый друг. Даже по-отечески журил Анну, хотя разница в возрасте между ними составляла всего пять лет.
Вино оказалось хорошим. У Анны зашумело в голове.
– Пьем за нас! Много мы претерпели, но теперь выходим на светлую дорогу.
– И каковы твои дальнейшие действия? – спросила Анна.
– Я же тебе вчера говорил, что один мой знакомый священник из Подмосковья обнаружил интересные материалы, связанные с Распутиным. – Голос Василия прозвучал по-особому таинственно. – Так вот я еду к нему на днях.
* * *
Следующие два дня пролетели незаметно.
– Вот, – Василий втащил коробку в комнату и торжествующе посмотрел на Анну.
– Что это?
– Материалы одной подмосковной церкви. Представляешь себе – сонный городок, примет современности почти нет, все как в прошлом веке. Священник, когда получил этот приход, стал разбираться в своем хозяйстве, как это водится, и наткнулся на странные коробки, набитые сверху донизу бумагами. Кое-что отсырело и погибло безвозвратно… Эх, – почесал затылок Вася. – Как подумаю об этом…
– Ты принес все, что осталось?
– Нет, там еще есть материал. Остальное, он сказал, – потом отдаст. Будем разбирать пока это. Что-то уже в руках расползается. Но у нас нет другого выхода. Мы же настоящие ученые и должны иметь дело с разными документами, в том числе и трудночитаемыми, – назидательно произнес Василий.
– Спасибо за совет.
– Всегда пожалуйста. А если серьезно – работа нам предстоит большая, Рыжикова, так что отлынивать не будем.
– Когда я отлынивала?
– Это я так. Предупреждаю.
Вскоре Вася ушел, Анна осталась одна. Домой торопиться не хотелось. Елена уехала, а одной в пустой квартире было не очень уютно. Лучше задержаться здесь и просмотреть материалы, которые притащил Василий. Он был натурой увлекающейся и мог в порыве энтузиазма взять бумаги и документы, не имеющие никакой ценности. Хотя, конечно, Анна доверяла научному чутью и эрудиции своего шефа, но не мешало бы посмотреть то, что он притащил, самой.
Коробка стояла в углу.
Анна открыла ее, в нос сразу ударил запах сырых бумаг, прелых листьев, затхлости. Такой запах бывает в старых домах, где уже никто давно не живет, а хозяйничают плесень и ветер.
Она закашлялась и отошла к окну, вдохнуть свежего воздуха. Стояла поздняя осень, и примерно на уровне глаз на черном, словно обуглившемся дереве трепетало два желтых листа, как тряпочки на ветру.
Анна посмотрела вниз. Дворник дядя Паша подметал двор. Все тихо, спокойно. Можно прогуляться по дороге домой…
Она намотала прядь волос на палец и нахмурилась. Бедный Василий старается отработать грант, понятное дело, радуется, что такое счастье привалило, наверное, молитвы денно и нощно про себя читает…
А она, Анна, разве не рада? Не рада тому, что они наконец-то вырвутся из нищеты и сомнительного существования на птичьих правах, перестанут бояться, что их в любой момент могут выселить и выгнать из здания? Теперь, когда под ногами твердая почва – почему нет оглушительной радости и ликования? Что-то здесь не так? Или у нее просто как у старой бабки сомнения и ворчание на пустом месте? Откуда это странное чувство не то тревоги, не то настороженности? Откуда?
Анна вздохнула и отошла от окна. Вернулась к столу, взяла пирожное, надкусила его и задумалась. А может быть, дело в том, что этот закуток-уголок уже стал ее, ей здесь хорошо и уютно, и вовсе не в науке дело? Стало быть, нет в ней ни полета, ни размаха и она всю жизнь готова довольствоваться малым?
Такой сложный вопрос, явно с философским подтекстом, требовал длительных рассуждений на тему о смысле жизни вообще. И о смысле жизни ее – конкретно.
Сейчас же рассуждать не хотелось, клонило в сон, а нужно было разобраться в Васиных бумагах. Хотя кому – нужно? Васе? Ей?
Анна сердито повела плечами, нет, сегодня она невыносима для себя самой! Нужно выпить крепкий кофе, привести себя в чувство и начать разбирать материалы. Это продуктивно, полезно и выбивает дурь из головы, как любил говаривать ее начальник. Анна поймала себя на мысли, что она порой начинает мыслить Васиными афоризмами, которые он упорно называл «васизмы». Ну что ж, васизмы так васизмы. «Без труда – не вытянешь жизнь из тупика». И это верно!
Жизнь Анны забрела в тупик, и надо ее вытягивать с помощью ударной работы. Вот ей и представляется случай продемонстрировать свое рвение.
За окном сгущались сумерки, осенью они быстро переходили-перетекали в темноту. Не успеешь оглянуться, как когтистая мягкая лапа вечера уже накрыла город. И он вздрагивал-трепетал под пятой невидимого хищника.
Анна сполоснула чашку и заварила кофе в маленькой турке, привезенной Васей из Узбекистана, куда он ездил проведать бывшего одноклассника.
Кофе был густой, терпкий, растекался по телу бодростью, сонливость сразу как рукой сняло, и Анна решительно направилась в угол. Надев тонкие резиновые перчатки – Вася учил обращаться с документами бережно, она аккуратно взяла один из пожелтевших от времени листов…
* * *
Из дневника Лизы К.
«Ах, как шумят листья: нежно, яростно, обреченно. Их последнее содрогание перед тем, как ветер унесет, развеет – словно ничего и не было. Это мне нравится в осени и вместе с тем пугает – какая-то безнадежная обреченность перед неминуемым тленом, перед обнаженностью, умиранием…
Но когда осень только начинается – об этом не думаешь: просто наслаждаешься теплом, листьями, которые золотом осыпаются на землю. Такое банальное сравнение! А хочется написать что-то оригинальное… Такое, чтобы запомнилось людям. Вот Брюсов написал: «О, укрой мои бледные ноги!» И это сразу всем запомнилось, вызвало скандал. Валерия Яковлевича стали упрекать в безнравственности. Например, моя матушка. Я ее очень люблю, но все-таки надо признать, что она порядком отстала от нашего века и думает по-старому, для нее главное – мое счастливое замужество. И все! И как это скучно! Особенно в наше время, когда все вокруг кипит, бурлит! Новые веяния, собрания, кружки, кафе, модные социалисты…
Я закончила гимназию и поступила на Бестужевские курсы.
Весь этот вихрь невольно увлек меня. Мне хотелось чего-то нового, необычного… Я тогда и решила стать поэтом или прозаиком. Актрисой – банально. Да и с моим высоким голосом, и внешностью, далекой от роковой красавицы. А стать поэтессой – очень заманчиво. Ахматова, Цветаева, Черубина де Габриак… Но надо признать, что таланта у меня маловато или вовсе нет. Я помню, как сидела и записывала свои мысли в тетрадь, а потом вдруг замерла – за окном было так красиво: золотые листья, легкий шум, ветер, прозрачно-сладкий воздух…
Мне хотелось написать стихотворение, которое бы передавало все это. Но написав одну строчку: «Как нежен медовый воздух» – я остановилась, дальше ничего не шло. Хоть плачь! Я сидела и кусала губы. Что-то мешало мне… Как будто бы мой душевный подъем, вызванный красотой, весь иссяк, и я стала смоковницей бесплодной. И это было невыносимо больно. Я ждала продолжения, а его не было. Я так и замерла, словно растворилась в этой минуте, время остановилось, даже часы перестали тикать, на дом опустилась благодатная тишина… Я не слышала ни голоса матери, ни быстрых шагов кухарки, ни чьих-то криков за окном. Я погрузилась в это нечто… И только потом голос матери вывел меня из этого состояния.
– Лиза! Лиза! – кричала она мне. – Тебе плохо?
– Плохо? – подняла я на нее глаза. – Почему ты об этом спрашиваешь?
– Видела бы ты себя со стороны! – сказала мать обеспокоенно. – Лицо пошло красными пятнами, я тебя зову – а ты не слышишь!
– Я и правда тебя не слышала! – искренне сказала я и тут же пожалела о своих словах, потому что в глазах матери отразился явный страх. – Прости, мамочка, – тут же торопливо добавила я. – Задумалась. Иногда у меня бывает.
– Ты что-то писала? – кивнула матушка на тетрадь.
– Да, – я невольно залилась краской и прикрыла тетрадь локтем.
– Елизавета, я надеюсь, что ничего богохульного и непристойного здесь нет, – строго сказала мать.
– Нет. Все в порядке. Не беспокойся, мамочка!
Она наклонилась, поцеловала меня в лоб и ушла. И после нее в комнате еще какое-то время витал запах туалетной воды, которой она любила душиться.
А я после ее ухода задумалась. Эта минута, когда я провалилась в какое-то другое измерение, была невыносимо сладка и волнующа. По моему телу прошла судорога блаженства, но в этом я никому бы не смогла признаться. Здесь было что-то неприличное…
Вопреки мыслям матушки, я не была таким уж невинным и оторванным от жизни существом. Мы в гимназии уже знали об отношениях мужчины и женщины почти все, для нас не было здесь тайн и загадок. А моя подруга Муся Саблина показывала неприличные фотографии, найденные у брата. Мы их рассматривали, хихикали, отводили глаза и снова украдкой смотрели на неподобающие позы и прочие признаки страсти, о которой поэты писали так возвышенно. Ведь на самом деле все было не так. Проще и хуже… И все же с некоторых пор плотская страсть стала волновать меня. И все сильнее. Когда я сказала об этом Мусе, она хихикнула, зажала себе рот рукой и призналась, что у нее происходит то же самое. И что надо скорее выходить замуж. Правда, пока не за кого, со вздохом прибавила она.