Приезжайте: у нас смертельно опасно

1 апреля 1887 года, пятница. Все кончено

Серая мутная облачность с утра затянула лондонское небо. К полудню начался мелкий моросящий дождь; он обещал стать затяжным и сдержал обещание. В столь неблагоприятных погодных условиях элегантная Гросвенор-стрит словно бы поблекла, и даже яркий, нарядный дом неподалеку от площади – из красного кирпича, с выкрашенными в белый цвет оконными переплетами и входом в виде портика с двумя колоннами – выглядел уныло.

Сэр Уильям Кроуфорд, высокий худощавый джентльмен шестидесяти пяти лет, вышел из омнибуса, раскрыл зонт и зашагал по тротуару, старательно огибая лужи и одновременно уворачиваясь от брызг, летевших из-под колес грохотавших по мостовой повозок и экипажей. Пройдя несколько десятков шагов, он вступил под крышу портика, аккуратно сложил зонт, отпер дверь и переступил порог. Как обычно, это произошло в шесть часов пополудни. Необычным было то, что встречавшему его слуге он показался не то чтобы немного возбужденным – этого сэр Уильям никогда себе не позволял, – а, скажем так, в приподнятом настроении.

– Чудесный денек, не правда ли, Миллер? – бодро спросил сэр Уильям.

Миллер, дворецкий, он же камердинер, принял у хозяина зонт, портфель, пальто и цилиндр. Ему сегодняшний день вовсе не казался чудесным, однако он механически согласился:

– Без всякого сомнения, сэр.

Немного позже, придя на кухню выкурить трубочку, он меланхолично заметил своей жене, которая служила в доме кухаркой и экономкой:

– Наш-то пришел довольный, дальше некуда. Наверно, опять упрятал за решетку парочку душегубов.

– И правильно сделал, – отозвалась его дражайшая половина, перемешивая тесто; делала она это с таким усердием и даже яростью, словно хотела его уничтожить. – Человек трудится, приносит пользу обществу. В отличие от тебя, Миллер, он вовсе не старый бездельник.

– Старый? – оскорбился супруг. – Да я младше его на три года!

– Как я понимаю, слово «бездельник» ты пропустил мимо ушей. Слушай-ка, Миллер: чем торчать тут, мозолить мне глаза и дымить, ты бы лучше задал взбучку этому твоему лентяю Джону. Он все утро любезничал с горничной и, конечно, не вычистил каминные решетки. Почему я одна должна следить за порядком в этом доме?

Слуга неохотно погасил трубку и поплелся разыскивать нерадивого Джона, который был их с миссис Миллер единственным сыном.

Между тем их хозяин прохаживался взад-вперед по своему кабинету, то и дело чему-то улыбаясь и потирая руки. Обстановка этой комнаты соответствовала строгому вкусу хозяина: ничего лишнего или помпезного – обшитые дубовыми панелями стены, высокие книжные шкафы по обеим сторонам от камина, солидный письменный стол, два чиппендейловких¹ кресла, элегантные газовые светильники. Идеальный порядок сейчас нарушал раскрытый кожаный портфель, довольно небрежно брошенный на диван: из него высовывались неуместно яркие брошюры.

Сэр Уильям остановился возле невычищенного камина и тихонько промычал триумфальный марш из «Аиды», отстукивая такт пальцами по мраморной полке, где с равными интервалами были расставлены фотографии в рамках попеременно со статуэтками в греческом стиле. Затем решительно направился к двери.

Через минуту он появился на пороге комнаты своей племянницы. Это помещение тоже считалось кабинетом, но выглядело более светлым и уютным благодаря желтоватым обоям в мелкий цветочек и обилию милых безделушек. Стены украшали акварели, выполненные обитательницей, – кудрявой зеленоглазой особой восемнадцати лет по имени Патрисия.

Сэр Уильям радостно объявил:

– Все кончено!

Племянница не сразу повернула к нему голову. Она сидела за обширным письменным столом, значительная часть поверхности которого была занята раскрытыми книгами, стопками нарезанной бумаги и коробками с красками и карандашами. На свободном пространстве перед девушкой лежал незаконченный рисунок, а в руке она держала кисточку.

– Пожалуйста, дядя, – рассеянно отозвалась Патрисия, – подожди секунду. Не могу оторваться – тушь засохнет…

Закончив, она поболтала кисточку в банке с водой, отложила ее в сторону и обернулась:

– Извини, что ты сказал?

– Все кончено! – повторил сэр Уильям на той же ноте.

Патрисия недоверчиво прищурилась:

– Знаешь, дядюшка, за долгие годы нашей совместной жизни я, конечно, привыкла к твоей своеобразной манере шутить. К тому же сегодня первое апреля. Но не мог бы ты все же объяснить: чему ты так радуешься? Тогда, может быть, я тоже порадуюсь.

Сэр Уильям неторопливо прошел к дивану, буквально усыпанному разноцветными подушками, и расположился на нем в расслабленной позе, закинув ногу на ногу. Он прямо-таки лучился. Девушка молча, с интересом ждала.

– Все кончено, – в третий раз произнес пожилой джентльмен так, будто эти слова доставляли ему какое-то особенное удовольствие. Он широко улыбнулся: – И все только начинается!

– Я почти обрадовалась, – сказала Патрисия. – Хотя все еще ничего не понимаю.

– Я вышел на пенсию.

Девушка на минуту замерла в изумлении, а потом вскочила и бросилась к дяде, уселась рядом с ним на диван, и они обнялись.

– Наконец-то ты решился! – в восторге воскликнула Патрисия, прижимаясь к нему. – Теперь ты больше не будешь ходить в этот жуткий Олд-Бейли², не будешь смотреть на эти жуткие лица, слушать эти жуткие подробности!

– Ты права, – согласился сэр Уильям, целуя ее в пушистую макушку. – Неделю назад я вдруг осознал, что мне наскучило целые дни проводить в душных судебных залах и решать, кто прав, а кто виноват.

– Ты наконец-то начнешь питаться как положено, много гулять, а остальное время сидеть у камина с книгой и зачитывать мне вслух самые удачные места!

– Чудесная перспектива! Но, честно говоря, мои ближайшие планы несколько другие.

– Какие же? – спросила племянница, нежно поправляя дядюшкин галстук и поглаживая его седые бакенбарды.

– Я всю жизнь прожил в Лондоне, не бывал нигде дальше Оксфорда. Так что теперь я хочу попутешествовать.

– О, собираешься в Новую Зеландию?

– Почти. Это будет зависеть от твоего расписания в школе Слейда³. У тебя ведь еще не кончились каникулы?

– Осталось чуть больше трех недель, – сообщила девушка, и на ее подвижном лице появились озабоченность и досада: – А я еще не выполнила задание по рисунку и живописи: наброски людей и пейзажи. С набросками я еще кое-как справилась, хотя выбор у меня был невелик: нарисовала штук десять Миллеров, парочку Джонов и Молли и одну миссис Миллер. Но пейзажи! Я просто не знаю, что делать. Предполагалось, что можно будет заняться этюдами в окрестностях Лондона. Но погода не позволяла не то что писать, но даже разглядеть хоть что-нибудь! Вот если бы мы с тобой жили в каком-нибудь более теплом и солнечном месте…

– Это совпадает с моими планами, – произнес сэр Уильям с довольной улыбкой. – Не хочешь ли ты писать морские пейзажи?

– Что ты имеешь в виду?

– Как ты посмотришь на то, чтобы нам с тобой махнуть к морю, хотя бы дней на десять?

– Дядя! – ахнула Патрисия. – Это было бы просто чудесно!

– Собственно, я уже побывал в агентстве Кука⁴, и мне есть что тебе показать. Это в моем кабинете.

12 апреля 1887 года, вторник. Все только начинается

Вот так и получилось, что сразу после пасхальных дней сэр Уильям и его племянница уже садились в коляску в Борнмуте⁵. Едва они успели немного отъехать от вокзала, как убедились, что попали в совершенно другой мир: хотя до жарких дней было еще далеко, яркое солнце заставляло жмуриться, на неправдоподобно голубом небе лишь кое-где виднелись полупрозрачные облачка, легкий свежий ветер приносил запах моря и сосен.

Гостиница «Голова оленя» находилась почти на самой вершине холма, покрытого нежной весенней зеленью. Это было скромных размеров двухэтажное здание; стены из серого камня оживляли витражные окна на первом этаже. С одной стороны к зданию примыкала небольшая – в два окна – пристройка, а с другой – терраса, огороженная балюстрадой с пузатыми столбиками. Войдя внутрь, Патрисия стала с любопытством оглядываться. Она не успела рассмотреть все в подробностях, так как навстречу им с дядей уже спешил хозяин, мистер Уолтон – лет тридцати, вертлявый, со щегольскими усиками, закрученными двумя полумесяцами над счастливой улыбкой. Пока коридорный разбирался с багажом, он тарахтел, сопровождая свою речь выразительной жестикуляцией:

– Уверен, вам у нас понравится. Наша гостиница небольшая – всего десять апартаментов. Все комнаты светлые и очень уютные. В хорошую погоду мы подаем завтрак на открытой террасе, откуда вы сможете любоваться великолепным видом на море. Если гости изъявляют желание, по предварительному заказу мы готовим также ланч и обед. Конечно, можно поесть и где-нибудь в городе – здесь в достаточном количестве имеются милые ресторанчики. Но, уверяю вас, – Уолтон приложил руку к сердцу, – вы оцените нашу собственную кухню, мы все готовим только из самых свежих местных продуктов. Позади дома – наш собственный сад, он довольно большой, с уютной беседкой. До моря можно добраться по лестнице в скалах – это самый короткий путь. Правда, лестница довольно крутая, так что, возможно, вы предпочтете пойти в обход, по более пологому спуску. Но даже в этом случае дорога займет у вас не более пятнадцати минут. Наш город очень красив: прекрасные сады и парки, сосновые аллеи, золотые пляжи длиной в несколько миль, а совсем неподалеку – старинный замок…

Казалось, он вот-вот возложит все эти достопримечательности к ногам новых гостей.

– Благодарю вас, – любезно отозвался сэр Уильям, когда они с Патрисией поставили свои подписи в журнале регистрации постояльцев. – Именно по всем этим причинам я и выбрал вашу гостиницу, когда изучал рекламные проспекты в туристическом агентстве.

– Вы не будете разочарованы, сэр! – заверил Уолтон и, помявшись, добавил извиняющимся тоном: – Боюсь только, юной леди будет не хватать общества ее ровесников. Видите ли, обычно нас выбирают люди… эээ… более солидного возраста, так как у нас всегда очень спокойно и тихо.

Из угла холла послышалось фырканье: этот звук исходил от пожилой дамы монументального телосложения. Маленькие близко посаженные глазки недобро сверкали на пухлом лице, над презрительно поджатыми тонкими губами выдавался вперед нос, длинный и острый, как корабельный бушприт. Раздался низкий голос:

– Спокойно и тихо! Так мог говорить ваш отец, мистер Уолтон, но не вы! Его счастье, что он не видит, что вы сотворили с его детищем!

– Вам что-нибудь угодно, миледи? – спросил хозяин с зарождающимся отчаянием в голосе.

– Ничего! – отрезала дама. – Идем гулять, Реджи!

Откуда-то из недр ее многослойного одеяния вынырнула мохнатая голова йоркширского терьера, украшенная бантом. Увидев вновь прибывших, он огласил холл тоненьким, но сердитым лаем. Дама поднялась – в полный рост ее фигура выглядела еще более внушительно – и, прижимая собачку к своей пышной груди, величественно поплыла к выходу. В дверях она чуть не снесла низенького благообразного старичка с зонтиком-тростью. Тот покачнулся и приветственно приподнял шляпу, но леди миновала его, не замечая. Терьер, однако, не оставил его без внимания и вновь пронзительно залаял.

– Забавно! Ты когда-нибудь замечала, дорогая, – негромко сказал сэр Уильям своей племяннице, – что частота и громкость лая у собак обратно пропорциональна их размеру?

Мистер Уолтон, с облегчением глядя вслед уходящей даме, сообщил:

– Леди Кларк – наша самая давнишняя, и, можно сказать, почетная гостья. Она останавливается в «Голове оленя» уже двадцать лет, первые пятнадцать – вместе с мужем.

– Представляю, как ему приходилось нелегко, – хмыкнул сэр Уильям.

– Что, простите?

– Волевая женщина. Это сразу видно.

– О да, безусловно! Простите, вы, наверно, хотите подняться в ваши комнаты и отдохнуть с дороги? Ваш багаж уже на месте. Если нужно, позовите горничную, она поможет распаковать вещи.

– Весьма вам признательны. Идем, Пат.

Провожаемые напутствиями хозяина, сэр Уильям с Патрисией отошли от конторки. У лестницы их весьма шустро нагнал низенький старичок.

– Прошу прощения, – проговорил он с сияющей улыбкой на румяном лице, – здесь, на курорте, мы обходимся без лишних церемоний. Я Тобиас Ховард, – он хихикнул, – тоже одна из старинных достопримечательностей здешних мест.

– Уильям Кроуфорд, – представился пожилой джентльмен, с живым интересом разглядывая нового знакомого. – А это моя племянница Патрисия.

– Постойте-ка… Вы судья Кроуфорд? Уголовные дела – убийства, грабежи и прочее… Я видел ваши фотографии в газетах. Чрезвычайно рад знакомству, сэр!

– Благодарю, мне тоже очень приятно. Только судебные процессы у меня теперь в прошлом – я вышел на пенсию.

– И решили приехать сюда отдохнуть? Вы поступили совершенно правильно! – вдохновенно воскликнул сэр Тобиас. – Да еще вместе с вашей очаровательной племянницей! Надеюсь, вам тоже здесь понравится, мисс. Хотя, признаться, наш радушный хозяин прав: большинство здешних постояльцев – люди почтенного возраста: леди Кларк, я, еще две старые девы… Так что и в самом деле, – он снова хихикнул, – здесь собрались в основном древние рептилии, которые не любят шумных развлечений.

– Меня это нисколько не смущает, – улыбнулась Патрисия. – Наоборот, я буду рада отдохнуть от лондонской суеты.

– Вот и отлично! Но главное: здесь море и солнце. Разве существует на свете что-нибудь прекраснее этого? Ах, простите старика, не стану вас задерживать! Надеюсь очень скоро с вами увидеться!

Старичок кивнул и затопотал к себе.

– Гм, – сказал сэр Уильям, когда они с Патрисией подошли к своим дверям, – прости меня, дорогая. Кажется, я действительно не учел… ммм… особенности местного контингента.

– Это неважно, – отозвалась девушка. – Сэр Тобиас прав: море и солнце – это главное. А потом, если помнишь, я приехала сюда не развлекаться, а работать.

– Гм, – сказал сэр Уильям.

Он прекрасно знал, что среди вещей его племянницы имеется новенький складной велосипед.

Патрисии не терпелось поскорее увидеть море, и поэтому они с дядей прогулялись по берегу, а затем пообедали в маленьком кафе на пляже. Когда они вернулись в гостиницу, им встретились две бодрые старые девы. Обе рослые и сухопарые, в практичных дорожных костюмах немаркого цвета и запыленных устойчивых ботинках, они казались близнецами. Одна из них держала в руках фотокамеру и штатив, другая несла через плечо на ремне громоздкий ящик с пластинками. Девы любезно кивнули сэру Уильяму и его племяннице и легко обогнали их на лестнице – стало видно, что у каждой за спиной имеется еще и увесистый походный рюкзак. Прежде чем они скрылись из виду, дядя с племянницей услышали, как одна говорила другой: «В следующий раз закрывай покрепче крышку бутылки с молоком. Из-за тебя наши пирожки превратились…»

Довольные прогулкой и сытным обедом, сэр Уильям и Патрисия разошлись по своим комнатам с приятным чувством, что отдых еще только начинается.

13 апреля 1887 года, среда. Бордовое пятно

По вершинам скал, обрывающихся к морю, пролегала пешеходная дорога – широкий деревянный настил с надежным ограждением. От гостиницы к этой дороге вела песчаная тропа; по пути в нескольких местах были встроены ступени и встречались небольшие площадки, вымощенные плиткой и огороженные парапетами из серого камня. Верная своему намерению, Патрисия на утренней прогулке не просто разглядывала окрестности и наслаждалась солнцем и соленым морским воздухом, а выбирала, как она выразилась, достойную точку. Этой точкой оказалась площадка в стороне от гостиницы и немного ниже по склону: оттуда было видно море, песчаный пляж, пирс и даже, если приглядеться, какой-то далекий остров.

Туда дядя с племянницей и отправились после ланча, сопровождаемые мальчишкой-коридорным, который тащил шезлонг и плед, а также этюдник и треногу. Добравшись до места, они распределили принесенные вещи. Сэру Уильяму, естественно, достались шезлонг и плед, и он немедленно воспользовался тем и другим с максимальным комфортом. Коридорный помог девушке установить треногу и, получив заслуженные чаевые, ушел.

Патрисия прикрепила лист бумаги, быстро набросала карандашом контуры. Некоторое время они с сэром Уильямом переговаривались, но вскоре девушка заметила, что тот отвечает как-то невнятно, а потом и вовсе замолчал. Обернувшись, она увидела, что ее дядюшка мирно дремлет. Всякий, кто взглянул бы на него сейчас, мог бы сказать: вот человек, который достиг того, о чем мечтал.

Патрисия открыла коробку с акварелью и взялась за кисть. Крупными пятнами она нанесла основной фон: море, небо, песок, зелень. Затем взяла более тонкую кисточку и принялась выписывать детали. Увлекшись, она забыла обо всем, даже о дядюшке – впрочем, тот не просыпался. Периодически девушка отступала на пару шагов, чтобы оценить результат, и поначалу оставалась довольной. Однако чем дальше, тем меньше ей нравился ее этюд: возникало мучительное чувство, что получается блекло, словно чего-то не хватает. Снова и снова Патрисия смотрела то на свою работу, то на тот вид, что пыталась изобразить, и все больше хмурилась. Как вдруг, бросив в очередной раз взгляд вперед, она увидела на пляже возле пирса женскую фигуру в длинной бордовой накидке. Это было то самое, так необходимое яркое пятно! Боясь, что женщина уйдет, Патрисия схватила кисточку и в несколько мазков поместила фигуру на листе. Все сразу изменилось: ее этюд словно заиграл. Девушка полюбовалась им, мысленно похвалила себя за гениальность – художника обязательно нужно хвалить! – и решила передохнуть. Она отошла в сторону и облокотилась на нагретый солнцем каменный парапет, глядя на море.

Патрисия поискала глазами бордовую накидку: ее обладательница уже отошла от пирса и присела на скамью. Очевидно, женщина была привлекательной: проходившие мимо мужчины, буквально через одного, приподнимали шляпы и обращались к ней, явно не прочь познакомиться. Патрисия не видела лица женщины – та сидела спиной – и не слышала, что она им отвечает. Возможно, она вообще ничего не отвечала, потому что практически не двигалась, но только все, кто пытался с ней заговорить, тут же отходили прочь.

Внезапный порыв ветра сорвал с шеи женщины легкий платок и понес. Сразу несколько мужчин разных возрастов и комплекций бросились за ним в погоню. Один из них, наиболее ловкий, поймал платок, подошел и с театральным поклоном протянул его владелице. Она поблагодарила, но тот не уходил, а продолжал что-то говорить и наконец присел рядом на скамейку. Женщина в бордовом сразу же встала и пошла прочь. Через минуту ее скрыли кроны деревьев, а обескураженный кавалер все смотрел ей вслед.

Патрисия снова взялась за свой этюд. Сэр Уильям не подавал признаков бодрствования, а время вообще перестало существовать. Поэтому девушка вздрогнула и выронила кисточку, когда за ее спиной неожиданно раздался негромкий голос:

– Это я?

Патрисия обернулась: это была та самая женщина в бордовой накидке.

– Это я? – повторила она дружелюбно, указывая на бордовое пятно на этюде.

Незнакомка была молода – не более тридцати лет. Ее спокойное лицо с правильными чертами поразило Патрисию: оно было не просто красиво, а идеально красиво – живая копия головы Афины, которую она рисовала в школе Слейда в прошлом семестре.

– Да, – вымолвила наконец девушка. – Надеюсь, вы не возражаете.

– Конечно, нет. Рада, что я вам пригодилась. Но я, кажется, вас напугала.

– Немного, – призналась Патрисия. – Я не слышала, как вы подошли.

– О, прошу прощения! Я поднялась уже до самой гостиницы и посмотрела вниз. Увидела вас, увидела вашу картину – и мне стало любопытно. Но не стану больше вам мешать.

– Вы живете в той гостинице наверху? – спросила девушка. Ей не хотелось отпускать от себя эту совершенную красоту. – В «Голове оленя»?

– Да, – подтвердила женщина, но как-то не слишком охотно.

– Мы тоже там остановились! – обрадовалась Патрисия.

Сэр Уильям пошевелился и открыл глаза.

– Прости, дорогая, я, кажется, ненадолго утратил нить нашей беседы, – пробормотал он сонным голосом. – Что ты сказала?

Девушка поспешила его представить, сообразив, что у нее появилась возможность удержать незнакомку:

– Мой дядя, сэр Уильям Кроуфорд. А я Патрисия Кроуфорд.

Пожилой джентльмен со всей возможной в его возрасте грацией выкарабкался из шезлонга и величаво, по-старомодному, поклонился. Женщина, очевидно, смирившись с тем, что знакомства не избежать, проговорила:

– Очень рада. Мое имя – миссис Барнетт.

– Чудесный день для прогулки, миссис Барнетт.

– Да, сэр. Только, к сожалению, я не рассчитала свои силы и немного устала.

– Миссис Барнетт тоже остановилась в «Голове оленя», – сообщила Патрисия.

– В самом деле? – поднял брови сэр Уильям. – Какое приятное совпадение! Дорогая, не пора ли нам выпить чаю? Не желаете к нам присоединиться, мэм?

– Спасибо, нет. Я бы хотела просто вернуться в гостиницу и отдохнуть.

– Мы можем пойти вместе, – предложила Патрисия. У нее возникла идея, которая становилась все навязчивей.

Она поскорей упаковала краски и кисти в этюдник. Пока она этим занималась, миссис Барнетт подхватила под мышку шезлонг вместе с пледом.

– О, не беспокойтесь, я сильная, – усмехнулась она в ответ на протесты пожилого джентльмена и кивком указала на треногу. – Лучше помогите вашей племяннице.

Когда они приблизились к гостинице, навстречу выбежал коридорный и отобрал всю поклажу. Патрисия была этому несказанно рада, поскольку этюдник, который она несла, перекинув ремень через плечо, всю дорогу нещадно колотил ей сзади под коленки.

В холле миссис Барнетт попрощалась и собралась было уйти к себе, однако Патрисия, одержимая своей идеей, заговорила, стесняясь:

– Надеюсь, я не покажусь вам бесцеремонной, миссис Барнетт, но могу ли я вас попросить… если только это не будет слишком навязчиво с моей стороны…

Сэр Уильям с легким удивлением посмотрел на племянницу, а женщина сказала:

– Боюсь, я не совсем вас понимаю, мисс Кроуфорд.

– Не согласились бы вы… Я объясню… Я студентка школы Слейда, это школа изящных искусств в Лондоне, вы, наверно, знаете… Вы ведь живете в Лондоне?

– Я не слишком разбираюсь в искусстве, – осторожно ответила миссис Барнетт.

– О, простите! Пожалуйста, я бы очень хотела написать ваш портрет!

– Мой портрет? Зачем?

– Дело в том, что… вы так похожи на античную статую! Я впервые в жизни вижу такое сходство. Прошу вас, мне бы это очень пригодилось для моей художественной практики.

– Патрисия! – укоризненно покачал головой ее дядя.

– Если, конечно, у вас найдется время, – уступила девушка.

Миссис Барнетт заколебалась:

– О, не знаю… Это, наверное, привлечет внимание… Мне бы этого не хотелось.

– Мы можем расположиться там, где никто не ходит, – поспешила заверить ее Патрисия.

Женщина вздохнула и поинтересовалась без особого воодушевления:

– Мне придется долго сидеть неподвижно?

– Нет-нет, вы сможете вести себя совершенно свободно – разговаривать, читать, – возразила девушка. – Я только изредка буду просить вас замереть, и то лишь на минуту, не больше.

Возникла пауза, во время которой мимо печатным шагом прошествовала леди Кларк и окинула всю группу неодобрительным взглядом. Реджи на этот раз промолчал, но уже через минуту снаружи донеслось его пронзительное тявканье. Все трое невольно обернулись: храбрый терьер изо всех сил рвался из рук своей хозяйки, а та отгоняла зонтиком огромную чайку, которая неподвижно сидела на парапете и косилась на них нахальным глазом.

– Так что же, миссис Барнетт? – жалобно спросила Патрисия.

– Хорошо, – согласилась та. – Если это вам так нужно… Но только не сегодня.

– Завтра? С утра? – возликовала девушка.

– Нет, утром я собираюсь в город за покупками. Примерно около полудня вас устроит?

– О, конечно! Я вам так благодарна!

Женщина хотела ответить, но тут со стороны арки, ведущей из холла к лестнице, послышался восторженный возглас:

– Богиня! Совершенство!

Все трое повернулись: под сводом арки стоял в эффектной позе щегольски одетый молодой брюнет с пышным бантом вместо галстука; прядь завитых волос эффектно ниспадала на высокий бледный лоб.

Щеголь подлетел к миссис Барнетт и неожиданно рухнул перед ней на колени.

– Несравненная! – прошептал он, протягивая ей узкую коробочку, обтянутую красным бархатом. – Примите это в знак моего поклонения!

Женщина нахмурилась и приказала:

– Мистер Гилберт! Встаньте немедленно!

– Не раньше, чем вы примете мой подарок! Умоляю!

Щеголь открыл коробочку: внутри оказался золотой браслет.

– Это уже чересчур! – вспыхнула миссис Барнетт. – Оставьте меня, наконец, в покое!

Сэр Уильям и Патрисия переводили взгляд с одного на другого, не понимая, что означает эта сцена.

– Хотелось бы знать, за какие заслуги женщина может получать столь дорогие подарки от малознакомого мужчины, – раздался рядом с ними звучный голос леди Кларк. – Если только он действительно малознакомый…

Пожилой джентльмен и племянница вздрогнули: они никак не ожидали, что дама такой комплекции способна подкрасться совершенно бесшумно. Удивительно было также, что ее задиристый терьер ни разу не тявкнул. Впрочем, последняя загадка объяснилась сразу: пухлая рука хозяйки крепко сжимала его пасть.

Тем временем миссис Барнетт удалось заставить восторженного молодого человека подняться. Он продолжал попытки всучить ей свой подарок, а она отталкивала его руки.

– Вы так быстро вернулись, миледи? – заискивающим тоном спросил Уолтон, выбегая из-за своей конторки. – Вашей собачке не понравилась сегодняшняя погода?

– Я хочу понять, что здесь творится, – процедила та, не удостаивая его взглядом.

Видимо, она разобралась в ситуации практически мгновенно, потому что тут же загремела на весь холл:

– Какая вопиющая безнравственность! И во всем виноваты вы, мистер Уолтон! Превратили приличную гостиницу в дом свиданий!

– Миледи, миледи, – попытался остановить ее сэр Уильям, но безуспешно.

– Эта… женщина должна немедленно съехать! – постановила дама, кивая на миссис Барнетт. – Иначе уеду я. И тогда вы сильно пожалеете, мистер Уолтон: я так ославлю ваш вертеп, что сюда больше никто и никогда не приедет, а сами вы кончите свои дни в работном доме.

Несчастный Уолтон не осмеливался промолвить ни слова в ответ и только заламывал руки в умоляющем жесте. Растерянная Патрисия заметила краем глаза, как в холле появился незнакомый высокий мужчина в светлом костюме, очевидно, тоже постоялец. Никто не обратил на него внимания; сам он тоже не проявил ни к кому интереса, с безучастным видом уселся поодаль на диване и раскрыл какой-то журнал. Молодой щеголь прекратил свои поползновения и теперь стоял, обиженно поджав губы. Сэр Уильям, заметив это, подошел к нему и негромко посоветовал уйти. Тот с неожиданной покорностью исчез вместе со своей коробочкой. Это позволило миссис Барнетт обратиться к пышущей праведным негодованием леди Кларк.

– Вы достаточно оскорбляли меня, миледи, – щеки женщины пылали, но говорила она не повышая голоса. – Больше я не доставлю вам такого удовольствия.

– Вы смеете говорить со мной в подобном тоне?! – поразилась та.

Дама приложила одну руку к своему внушительному бюсту, а другую отставила в сторону, опираясь на зонтик, – и стала похожа на статую адмирала Нельсона на одноименной колонне, только в ее женской ипостаси. Было понятно, что она собирается разразиться речью.

– Миссис Барнетт! – взмолился хозяин. – Пожалуйста, не ссорьтесь с леди Кларк!

– Я не намерена ни с кем ссориться, мистер Уолтон, – женщина подняла на него блестящие от гневных слез глаза. – Будьте спокойны: я уеду отсюда завтра же. Я немедленно иду собирать вещи.

Гордо вскинув голову, она удалилась. Патрисия обвела присутствующих беспомощным взглядом: ее дядя озадаченно поднял брови, хозяин с опаской косился на леди Кларк, мужчина в светлом костюме, казалось, осознал наконец, что происходит нечто странное и озадаченно смотрел вслед миссис Барнетт. Что касалось леди Кларк, то дама была явно обескуражена тем, что ей не дали выразить себя во всей полноте. Она собралась было обрушить неизрасходованный запас обвинений на хозяина гостиницы, но ей помешал сэр Уильям. С непринужденной вежливостью он попросил:

– Мистер Уолтон, нельзя ли подать чай на террасу?

С террасы действительно открывался обещанный хозяином великолепный вид на море, но Патрисия сейчас этого не замечала.

– Дядя, что это значило? – спросила она.

Девушка говорила тихо, поскольку за соседним столиком восседала леди Кларк. У ног дамы крутился Реджи.

– Не знаю, дорогая, – отозвался сэр Уильям, – очевидно, некое несходство характеров. Честно говоря, у меня нет ни малейшего желания вникать. Боюсь только, что твоя идея с портретом теперь не осуществится.

Приветливая горничная принесла чайник, чашки и блюдо с разными видами печенья и кусочками кекса. Терьер, явно с недобрыми намерениями, приблизился к Патрисии. Девушка тайком скормила ему кусочек печенья, и он тут же продался, ткнулся мокрым носом ей в ладонь и даже позволил себя погладить.

– Кажется, Реджи с вами подружился, – миролюбиво прогудела леди Кларк.

– Очень славный песик, – вымученно улыбнулась Патрисия.

Дама милостиво ей кивнула и обратилась к сэру Уильяму:

– Кажется, я немного вышла из себя, но, уверяю вас, сэр, у меня были на то причины. На вашем месте я бы не стала позволять вашей юной племяннице общаться с подобной особой.

Она многозначительно покивала головой.

– Прошу прощения, миледи, – вежливо отозвался пожилой джентльмен, – кого вы называете подобной особой?

– Эту Барнетт, конечно.

– Почему же?

– Вынуждена признать: выглядит она довольно респектабельно. Но это все, что можно о ней сказать с уверенностью. А больше о ней ничего не известно. Кто она? Откуда? Почему приехала одна? Называет себя миссис, но вы видели у нее обручальное кольцо?

– Честно говоря, не обратил внимания, – признался сэр Уильям.

– А я обратила. Кольца нет. В журнале регистрации она свой адрес не указала, написала только: Лондон. Я, например, всегда оставляю свой полный адрес – мне скрывать нечего. Я останавливаюсь в «Голове оленя» уже двадцать лет, и меня здесь прекрасно знают. Должна заметить, прежде это была солидная гостиница, и общество здесь собиралось соответствующее, поверьте мне! К сожалению, старый мистер Уолтон в прошлом году скончался, а его сын в погоне за наживой решил пускать кого ни попадя. Представьте, две недели назад я, как обычно, приехала сюда – и что же? Здесь поселились две оголтелые туристки, совершенно забывшие о том, как подобает себя вести в их почтенном возрасте… кстати, вы их видели?

– Кажется, да, вчера вечером.

– Значит, это была чистая случайность. Вряд ли вы еще их встретите – они целыми днями пропадают на экскурсиях. Просто какая-то мания! Затем – жалкий смазливый клерк, который выдает себя чуть ли не за директора банка…