000
ОтложитьЧитал
Новый шквал слёз продолжил её мысли вслух… Конца столь ужасному концерту не было. Словно невозможно было его остановить. Любой простой человек, проходивший мимо, наверняка бы сжался и ощутил, как множество мурашек побежали по его коже под одеждой, ведь это было действительно ужасно слышать.
Однако… В этом замке все привыкли к такой жестокости. И ничего не ощущали, кроме равнодушия и желания выслужиться перед своими хозяевами, чтобы их не постигла та же участь, что и рыдавшую жертву. И так проходил почти каждый день несчастной девы… Однако её мысли, несмотря на всю грязь и боль вокруг и на ней… Оставались чистыми и наивно-добрыми. И лишь воспоминания о том пейзаже в окне позволили ей успокоиться и вновь опять мечтать…
II
Рождённый во мраке,
О призрачный луч,
Ты в грязном бараке
Скрылся от серых туч.
И свет твой мерцающий,
Готовый затухнуть,
Никто не принимает,
Желая потухнуть.
Мария долгое время сидела в клетке. В её маленьком детском разуме, который так или иначе любит приукрашивать всякое увиденное, прокручивались фрагменты этого ужасного утра. С одной стороны, она вновь была счастлива окунуться в тот момент, когда на верхушках елей появились следы от поднимавшегося из-за горизонта солнца. Момент воистину волшебный. Любой чуткий взрослый способен этим восхититься: вся естественная красота природы в одном пейзаже. А мозг ребёнка… И подавно был поражён всем тем, что она увидела.
Однако вновь послышались тяжёлые и властные шаги её приёмного отца. Он открыл дверь… после чего во мраке подобрался к клетке и занавесил её. Лишив девочку света и возможности видеть со всех сторон. И ей лишь оставалось фантазировать в состоянии полудрёмы, пока где-то в комнате приёмный отец ругался на какую-то девушку, чьи тихие стоны раздавались внутри самого сердца Марии, вместе со звуком шлепков о её тело. Всё это так ужасно… И так знакомо. Почти с самого раннего детства. Даже первое воспитание юной Марии, как отец брызнул на неё горячий чай, почти кипяток, за то, что она случайно пролила его, задев рукой.
Удивляло девочку лишь одной: каждый день не было слышно слёз от новых и новых несчастных дев. Да и сами стоны звучали непонятно для детского уха. Таких чувств, как похоть и вожделения, её разум ещё и знать не мог. Потому и недоумение вперемешку с чувством жалости возникали в голове у девочки.
А что же мерещилось во сне? О… Это был чудный сон для столь трагичной и грустной дрёмы. Марие снилось, что весь этот великолепный и величественный замок теперь только для неё. Для неё – и никого более. Она свободно бегала по всему ему, даже ей казалось, что во сне у дворца не 3 этажа, а все 10… и каждый новый этаж был краше прежнего. Самым же чудесным был 7-й этаж. На нём всё было так же величественно украшено. А в окнах можно было увидеть бескрайний пёстрый луг. Тюльпаны и маки украшали это поле ещё ярче. И эта красота ещё сильнее пленяла детский глаз. Ведь она никогда не видела ничего подобного вживую. Лишь обрезанные и оторванные цветы. И все – розы. И каким чудом ей удалось представить столь чудесный пейзаж во сне, даже ярче, чем оный мог быть в реальности, одному только Богу известно. Но главное: Мария от этого так тяжело и трепетно дышала, боясь спугнуть чудесный и редкий по своей красоте для девочки сон. Её ручки легли на мягенькие и гладкие щёчки. И в искупление последние окрасились в пурпурный цвет счастья. Ах, если бы этот сон был вечен…
После странного и противоречивого для маленькой девочки процесса наконец Маркус скинул покрывало с клетки, после чего открыл дверцу и, схватив Марию за шиворот, выволок её на холодный пол. После чего поставил на колени и грубо потянул за волосы вверх, будто бы даже оторвав от земли, после чего тихим, страшно злобным и полным ко всему человечеству голосом стал вновь давить на малышку:
– Что я тебе говорил на счёт непослушания?.. Вспомни…
– Г-говорили мне про… Н-неизбежность жестокого н-наказания… – говорила, запинаясь и заикаясь, голосом, полным печали и боли, Мария.
– Угу… Ииии… Ты же помнишь, что сейчас ты должна будешь понести его?!.. – спросил он тихо, но не менее агрессивно.
– Д-да… Но… Простите меня, папа… Я глупа… Но быстро учусь на ошибках. Прошу, больше не бейте меня…
– Не бить?… А кто сказал, что мне нравится это?.. У меня для тебя более жестокое наказание! – сказал он, насмехаясь над бедной девочкой.
– К-какое?… – в отчаянии спросила малышка.
Вдруг мощные руки худощавого и уродливого мужчины вцепились Марие в платье, после чего дёрнули его в разные стороны, и послышался громкий треск нежной и мягкой ткани. Ночное платье девочки было порвано надвое, и она осталось почти нагой.
– Если хочешь ходить одетой – почини. Но стоя на коленях. Только так Бог способен простить такую непослушную и плохую грешницу!
Он высыпал на пол множество семян гороха, на которые сверху поставил колени юной Марии. Тут же, твёрдые, как камни, плотные, они вонзились в детскую кожу девочки, что причинило ей очень сильную боль, сравнимую с разрезом кожи скальпелем. Она попыталась закричать, выплеснув то, что внутри неё тяжёлым наитием заставляло страдать, однако в тот же миг грубая мужская рука тяжело ударила её по губам, не дав издать и писка. Теперь своими руками малышка дополнительно насадилась на эти семена, источавшие только непрерывную боль. От чего слёзы тут же брызнули из её глаз.
– Чем скорее зашьёшь – тем быстрее слезешь с них. Давай! Работать! – приказал Маркус, после чего вышел прочь, бросив на пол нитки и иголку. Дверь вновь оказалась закрыта на замок. Но хотя бы свет остался гореть, свечи епископ не затушил. Какой же он всё-таки внимательный и чуткий…
Мария, с трудом подняв руки с семян, постаралась взять в руки иглу, но ей приходилось балансировать на своём скорбном пьедестале из натуральных материалов, от чего горох лишь сильнее вонзался в её плоть и доставлял невыносимые страдания. Через боль, через дрожь во всём теле и помутневшие от слёз глаза девочка смогла-таки снять с себя платье… И, стоически превозмогая все трудности, всё же принялась за работу. Это время, что было затрачено на столь тяжкий и пугающий, сводящий скулы от неприятности труд, казалось ей вечным. Нескончаемые режущие кожу отвратительные ощущения, словно вводящие в туман весь разум целиком и лишающие его возможности выполнять поставленные перед ним самим же человеком задачи. Однако, несмотря ни на что, Мария смогла справиться. И зашила платье… После чего надела его на себя. Затем её дрожащий от продолжающейся пытки голос стал нежно, но болезненно взывать: